ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Час полнолуния похож на час судьбы и час надежды одновременно. Леня Светлогоров стоял перед мольбертом с натянутым холстом, который был установлен перед большим зеркалом, и думал: «Я похож на Гойю».

Странные мысли, образы и действия заполняли Леню после недельных запоев. Он становился перед зеркалом и тихо, он всегда застывал в позе неподвижного изваяния, ненавидел свое отражение в нем. Он чувствовал за зеркалами беспощадную и ненавидимую им правду. Он знал, что в зеркалах есть нечто такое, что делает их неприемлемыми в некоторых случаях жизни и некоторых, ограниченных стенами, пространствах. Леня Светлогоров уже давно выписывал на своих холстах эту неприемлемость, в которой всегда присутствовал главный и таинственный сюжет полной луны — зеркало. Он пытался выписать эту неприемлемость радостной, уместной и естественной, создал ряд картин такого содержания и тщательно прятал эти картины, сворачивая в неаккуратные рулоны, в сундуке, который достался ему от бабушки, Робертины Стасовны Тильзитной…

Робертина Стасовна Тильзитная была известной в городе личностью, известной тем, что на протяжении восьмидесяти девяти лет жизни, начиная с двадцати, всем и всегда говорила, что она очень известный в городе человек, благодаря чему она и была очень известным человеком в городе. На ее похоронах присутствовала самая что ни на есть таганрогская — таганрожистей не бывает — часть города: преподаватели радиотехнического института имени Калмыкова, инженерно-конструкторский состав авиационного завода имени Бериева, артисты драмтеатра имени А.П. Чехова, директора крупнейших заводов, руководство городской администрации и много-много других живописно-колоритных граждан приморского города. Хотя все присутствующие на похоронах не до конца понимали свою уместность на этом действии, но все присутствовали до конца. Еще за семь лет до своей смерти Робертина Стасовна велела Лене изготовить пятьсот уведомлений с потрясающим текстом:

«(Такому-то такой-то) — вписать фамилию и должность — сообщаем, что прощание с телом старейшей и почетнейшей гражданки города Таганрога Робертины Стасовны Тильзитной состоится (такого-то числа) по адресу (такому-то)».

Леня постарался от всей души, и уведомления о смерти были столь солидными, что из пятисот приглашенных — Леня Светлогоров, десять студентов радиотехнического института и. шесть студенток музучилища (в нем Леня проводил борьбу с неоправданно затянувшейся девственностью) сбились с ног, разнося уведомления по адресатам, — пришло четыреста пятьдесят человек, а когда появились мэр города, директор завода легковых автомобилей по южнокорейской лицензии и директор городского пивзавода, кстати, без уведомления, так как бабушка всю жизнь проработала на сусле, то подтянулось еще сорок человек… Это были самые пышные похороны в городе за последние (со времен смерти Александра I) годы. Позднее ректор радиоинститута признался директору центральной сауны, что не мог устоять перед великолепно оформленным уведомлением на «прощание с телом…», где, словно главный бриллиант в драгоценном колье, выделялось: «…РОБЕРТИНЫ СТАСОВНЫ ТИЛЬЗИТНОЙ».

…И вот Леня Светлогоров писал зеркала, писал об их неуместности в некоторых случаях жизни и некоторых, строго ограниченных, пространствах и прятал холсты в единственное, что ему осталось от бабушки, — в сундук.

Леню Светлогорова посещали невозможные и откровенные часы вдохновения. Они были словно морская волна цвета изумрудной галлюцинации. В эти часы он пытался, но никак не мог сделать из кусочка ночного неба, насмешливо заглядывающего в окно и отражающегося в зеркале, хотя бы чуть-чуть вдохновенного аквамарина для изображения ускользающей надежды с характером интриганки. И лишь когда эти часы исчезали, когда ему было наплевать на изумрудные галлюцинации и аквамариновые надежды, лишь тогда ему удавалось ухватить на кончик кисти розовощекого мотылька радости, который буквально захлебывался от смеха. Не давая мотыльку радости отсмеяться, он тотчас же бросался к холсту и точными, восторженными мазками писал смерть в надежде, что ее будет обрамлять музыка Шопена, но смерть получалась в оформлении попсовых песен шутовской группы «На-На». Он умудрялся передавать вид невозможного вполне возможными и непосредственными красками спивающегося таланта на фоне погибающей во время рождения гениальности. В эти минуты Леня Светлогоров вздрагивал, невольно и с опаской косился в сторону зеркала и где-то в смутной глубине души понимал, что зеркала и творчество — это странная дорога в небо, замаскированная, как провал в бездну…

— Леня, — говорила Светлогорову Робертина Стасовна, которая видела в ненормативных определениях наиболее точное приближение к сути. — Хотя ты мне и внук, но все равно я всем говорю, что ты придурок. Я тебя устроила на работу в разливочный цех. Хочешь пива, пей на работе. Но зачем ты стал делать отводную трубу за территорию завода?

— Бабуля, ты права, я — придурок в квадрате. Пил пиво себе и пил, но скажи мне, бабуля, зачем я стал делать отводную трубу за территорию завода?

— Как зачем? — удивилась Робертина Стасовна. — Ты сам говорил, что если вылить в Азовское море двухлетнюю продукцию нашего завода, то произойдет процесс самоочищения моря от плавающих в его водах проституток наподобие твоей Наташки, которая тебя бросила именно за такие вот фантазии.

— Ну нет, бабуля, я не в квадрате, я в кубе придурок.

…Иногда Леня доставал из бабушкиного сундука свернутые холсты, расставлял их в освещенной полной луной комнате и с недоверием рассматривал изображенное на них.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.