КЛАДБИЩЕНСКАЯ МОРОКА. История двадцать третья
КЛАДБИЩЕНСКАЯ МОРОКА. История двадцать третья
1
В конце восьмидесятых, когда произошли события, о которых я хочу рассказать, о биоэнергетике знали крайне мало, а уж о некроэнергетике — и того меньше.
По рукам тогда ходили ксерокопии докладов некоего мифического института по исследованию аномальных явлений, специализирующихся на НЛО.
Не буду, впрочем, утверждать, что на волне газетно-журнального бума появились по-настоящему объективные статьи, основанные на реальных фактах.
Большинство из сенсационных публикаций высосаны из пальца, и это почти не скрывается.
Единственный практический совет, который можно почерпнуть из них, таков: остерегайтесь попадать в зону действия некроэнергетики.
Иначе последствия могут быть самыми плачевными и непредсказуемыми...
2
Началось всё очень обыденно.
Осенью, в конце 80-х, ко мне заглянул в гости старый знакомый — тоже Александр, мой тёзка, а фамилию его вам знать незачем.
За разговорами и чаем мы засиделись до позднего вечера.
Потом он спохватился: пора ехать домой.
Минут тридцать мы простояли на остановке «Зорге» (Западный микрорайон Ростова), любуясь на круглую, как чайное блюдце, Луну.
Ни троллейбусов, ни автобусов не было. Даже «тачки» куда-то запропастились.
И тут мой тёзка, помявшись, вдруг предложил:
— А давай к моей бабушке сходим?
— Ты что, спятил? — Я глянул на часы. — Двенадцатый час!
— Да это совсем близко! Постоим немного у могилы, помянем мысленно...
— Как это — «у могилы»? Она что, умерла?!
— Ну да. А похоронена во-о-он там!..
И он кивком указал в сторону Коммунистического проспекта.
Ниже, за девятиэтажками, находится старое кладбище, стиснутое вертолётным полем, садами и гаражным кооперативом...
— Послушай, — сказал я, — я твою бабушку даже не видел никогда... И вообще, что это тебя так разобрало?
Он помолчал немного. Потом сказал:
— Честно говоря, я сегодня на Западный не к тебе ехал, а чтоб на кладбище заглянуть. Да как-то с духом не собрался. Дело в том, что она ко мне вчера приходила...
Кожа у меня покрылась мурашками.
— Саша, — сказал я. — Ты точно свихнулся.
— Я видел свою покойную бабушку так же ясно, как тебя сейчас, — сказал он. — Ты мне не веришь?
— Да как тебе сказать...
— Правильно. Я б на твоём месте не поверил. В сверхъестественное никто не верит, пока сам не столкнётся с какой-нибудь чертовщиной...
Так вот, вчера вечером, часов в одиннадцать, в мою дверь постучали. В глазок я увидел пожилую женщину.
Голова у неё была повязана шёлковым цветастым платком, а лица её я сразу не разглядел: лампочка на лестничной клетке светила ей в затылок.
«Кто там?» — спросил я.
И услышал в ответ:
«Это я, баба Галя. Открывай, внучек!».
Сперва я ничего не понял.
Даже подумал: «Надо же, какое совпадение! Эту женщину зовут, как мою покойную бабушку по материнской линии!..».
Сказал громко:
«Вы ошиблись адресом».
«Разве ты меня не узнал?» — удивилась женщина.
Она отступила на шаг, чуть повернула голову, и свет упал на её лицо.
Это была она, моя бабушка, умершая много лет тому назад!
Я там, под дверью, чуть не кончился. Ноги начали подламываться, а перед глазами поплыло.
«Извините, не узнаю, — прохрипел я кое-как. — Вы ошиблись адресом. Досвидания!»
И, чтобы не упасть, прислонился к двери.
«Я не могла ошибиться, — сказала моя покойная бабушка с лёгким недоумением. — Я у вас давно, правда, не была, но раньше ведь часто приходила... Мама дома? Открывай, Андрюша!»
Перед глазами у меня всё уже не плыло, а мелькало.
«Я ж говорю, вы ошиблись адресом, — сказал я из последних сил. — Да и меня не Андреем зовут...».
В полуобморочном состоянии прошёл на кухню. Хлебнул воды прямо из чайника, проливая на грудь.
Меня начало отпускать, но тут я вспомнил, что в своё время родители долго не могли выбрать, как меня назвать: Андреем или Александром. В конце концов, они сошлись на Александре.
А вдруг там — ты понимаешь, где? — я числюсь как Андрей?
Полночи я думал.
Все знают, например, к чему снятся усопшие родственники. А вот о чём может свидетельствовать усопший родственник, пришедший наяву?
Или, может, у меня просто крыша поехала? Я слышал, что зрительные и слуховые галлюцинации бывают очень правдоподобными.
Потом я немного успокоился. Я сообразил, что бабушка меня с собой никуда не звала, она просто пришла — так сказать, в гости, соскучившись по любимому и единственному внуку.
Наверное, решил я, на характер галлюцинаций повлияло подсознательное чувство вины — я несколько лет на кладбище не был.
А утром, на автобусной остановке, встретил соседа. Старый хмырь, чуть ли не в Первой Конной воевал.
Увидел меня и сразу бочку покатил:
«Ни днём, ни ночью покоя нет!».
«Вы это о чём?» — спросил я.
«Ночью спать надо, а не гостей принимать!» — заорал он ещё громче.
А мне, сам понимаешь, снова дурно стало.
Весь день я порывался отпроситься с работы и побывать на кладбище — проверить, цела ли могила. К вечеру решился, но...
Давай сходим, а? Прямо сейчас.
3
На дороге тем временем показался автобус, уютно освещённый изнутри.
Мой тёзка на него даже не взглянул. Он смотрел на меня.
Идти, разумеется, не хотелось. И без всяких там оживших бабушек кладбище находится в жутком месте. Там можно хоть из пушки палить — никто не почешется.
А с другой стороны, Саша был в состоянии, близком к истерике. Пока не завидит, что и могилка цела, и земля не разрыта, не успокоится. Ещё в самом деле рехнётся...
Справедливости ради должен заметить, что полдороги тёзка болтал как заведённый, — пока мы шли по Зорге и лавировали между панельными девятиэтажками.
Фонтан красноречия стал иссякать, когда мы, миновав дома, спустились в балку.
Справа и слева высились покосившиеся заборы садов. По дну балки журчал ручеёк. Мысль, что мы единственные люди в радиусе полутора километров, доставляла почти физическое неудобство.
— Ты уверен, что мы найдём могилу в этой полутьме? — поинтересовался я.
Моего намёка Саша не понял.
— Обязательно найдём, — сказал он. — Я все ориентиры помню. Пара пустяков.
— Ну-ну, — сказал я.
Интуиция подсказывала, что всё будет не так просто.
4
Сады закончились. Мы поднялись на холм.
Позади нас виднелись контуры девятиэтажек. В некоторые окнах горел свет.
Слева простиралось вертолётное поле, справа и слева из темноты выступали очертания надгробий и крестов.
Грунтовая дорога, по которой мы шли, пересекала кладбище, деля его на две неравные части.
По закону подлости, искать сашкину бабку нам предстояло как раз в большой части.
— Очень странно, — сказал вдруг Сашка, — что я её так хорошо помню. Она умерла более двадцати лет назад, а последняя фотография «испортилась» лет пять назад.
— «Испортилась?» — переспросил я.
На секунду мне показалось, что мой спутник пожалел, что заговорил об этом.
— Ну да, — вяло сказал он. — Видишь ли, моя бабушка была если не ведьма, то что-то очень близкое к этому. Что она вытворяла, на ночь лучше не рассказывать.
Фотографироваться она не любила. Впрочем, фотоплёнка её тоже «не любила».
Однажды ей была нужна фотография на пропуск, так бабушка раз десять ходила в ателье фотографироваться — кадровичка не находила сходства между оригиналом и теми снимками, которые она приносила.
А после смерти бабушки фото начали портиться: желтеть, выцветать...
В средние века её сожгли бы на костре.
— Тогда не было фотографий, — возразил я.
— И без фото поводов нашлось бы предостаточно. По наследству кое-что перешло к моей маме.
Как-то раз она торговку на рынке сглазила.
Торговка была слишком наглая и развязная.
Ну, ма ей и пожелала: «Чтоб ты всё продала!..».
Через пару дней шла через рынок, торговка её вспомнила.
Оказывается, за весь день она ничего не продала — покупатели словно обходили её стороной, хотя лука на рынке было мало.
— М-да, — сказал я. — Такие байки хороши тем, что концов не найдёшь. Ищи-свищи ту торговку.
— Почему же, бывало и при свидетелях...
Чашечку она как-то взглядом разбила — человек шесть это видели.
У нас был ремонт, мы перетаскивали мебель из одной комнаты в другую и сели перекурить.
Тут появляется ма — очень не в духе.
«Куда сервиз поставили? — сказала она. — Ведь разобьётся же!..».
А сервиз у нас был роскошный, чешский фарфор.
Отец сказал:
«На шкафу стоит. И хорошо стоит — не упадёт...».
«Какое там хорошо!» — возмутилась ма и кивнула в сторону шкафа.
Чашка, которая стояла к нам ближе, вдруг дёрнулась, упала на бок и покатилась, описывая полукруг.
Когда шкаф закончился, упала и разбилась...
— М-да, — сказал я. — Слава Богу, я за тобой чертовщинки пока не замечал. Далеко ещё?
— Нет, мы уже почти пришли. Вот аллея, напротив ивы. Бабушкина могила седьмая по счёту.
Аллея была узкая, заросшая травой. Я шагнул вперёд, старательно отсчитывая: «Первая... вторая...».
Зацепившись руками за ржавую ограду, оглянулся и обнаружил, что иду я, оказывается, уже один.
— Э, а ты чего? — негромко окликнул я.
— Посмотри, пожалуйста, сам, — сказал Саша. Он стоял у ивы и нервно курил — красный огонёк то становится ярче, то тускнел. — Я подожду здесь.
— На могилке хоть табличка есть? — спросил я. — Как фамилия твоей бабушки?
Он ответил, и я отправился дальше. На седьмой ограде остановился.
В памяти всплыла сценка из какого-то американского боевика: гнилая рука с окровавленными пальцами выныривает из-под земли и хватает за щиколотку...
Не без содрогания я открыл калитку и вошёл.
Как и ожидалось, свежей земли или разрытый не было, дёрн не повреждён.
Щёлкнув зажигалкой, я осветил табличку.
Фамилию разобрать было трудно, но она явно была не та.
5
— Саша! — крикнул я. — Ты уверен, что бабкина могила именно седьмая?
— Чёрт! — сказал он, подойдя ко мне. — И ограда совсем другая...
— Может, не седьмая, а шестая или, например, восьмая?
— Я точно помню. Седьмая.
— Может, здесь несколько ив?
Этого Саша не знал, и мы прогулялись по грунтовке через кладбище, аж до гаражей кооператива, освещённых прожекторами.
Ив больше не было, зато на обочине мы обнаружили несколько берёз, тополей и даже один кипарис.
На всякий случай (а вдруг моего тёзку подводит память?) мы проверили и их. Без каких-либо результатов.
На часах уже была половина третьего. Мне надоело с умным видом ходить-бродить меж оград, продираться сквозь заросли чертополоха и бурьяна и рассматривать таблички на крестах с таким усердием, словно от этого зависит спасение души.
Кроме того, я чувствовал сильную усталость.
— Я ж тебе говорил, — пробормотал я. — Ничего мы не найдём в этой темноте.
Саша уныло кивнул.
— А я ещё где-то сигареты посеял, — сообщил он. — Полпачки. Жалко.
Не сговариваясь, мы повернули обратно — в мир пустых асфальтовых улиц и ритмичного перемигивания светофоров.
Я шёл, погружённый в мысли, и, наверное, поэтому не заметил то, отчего щёки у Саши вдруг покрылись смертельной бледностью.
Честно говоря, я заметил это, когда мы вышли на проспект, пустынный и залитый светом натриевых ламп.
— Что-то мне паршиво, — признался Саша. — Съел, наверное, что-то несвежее.
Потом я остановил тачку, и мы сперва поехали ко мне.
— Может, зайдёшь? — предложил я. — Полежишь немного. Что-то мне твой вид не нравится.
— Ничего страшного. Через десять минут я дома буду.
И когда я уже вылез из салона, он вдруг спросил негромко:
— Ты ничего не слышал и не видел?
— Где? Когда?
— Ну... когда мы обратно шли.
— Нет. А что?
— Ничего. Мало ли что примерещится в полнолуние...
Я подождал немного, но он больше ничего не сказал. Я пробормотал: «Пока!..» — и захлопнул дверцу.
Такси почти сразу тронулось с места.
6
Смутно помню, как я поднялся на третий этаж.
Снова навалилась усталость. Меня шатало, перед глазами плыло.
Кое-как добравшись до дивана, лёг и сразу отключился, а проснулся от телефонного звонка.
Было раннее утро, за окном расцветала сизая мгла.
Чувствуя себя разбитым и усталым, как будто не спал, я посмотрел на часы (начало седьмого) и снял трубку.
Женский голос, взволнованный и какой-то сдавленный, извинился за столь ранний звонок и спросил, не было ли у меня вчера Саши.
Несколько напрягшись, я понял, что разговариваю с сашкиной женой.
— Он был у меня весь вечер, — сказал я. — Потом взял тачку и поехал домой.
— Во сколько это было?
— Ну-у... — Я подумал немного. Мысли путались. — Часа в три приблизительно. А что?
— Его до сих пор нет...
7
Всё выяснилось в течение ближайшего часа.
Оказывается, прямо в такси, на заднем сиденьи, Сашке стало совсем плохо.
Обхватив руками живот и почти мыча от боли, он свалился на резиновый коврик в проходе.
У таксиста хватило ума без промедления доставить его в больницу.
Язвенное прободение желудка и внутреннее кровотечение чуть не отправили Сашку в гости к любимой бабушке.
К счастью, операция прошла удачно. Он лишился четверти желудка, но зато остался жив.
Через несколько дней, когда доступ в больницу разрешили, я увидел его — бледного, небритого, с чётко обозначившимися скулами.
Поболтали о том о сём...
А когда я был уже в дверях, Сашка вдруг сказал:
— Больше не ходи туда. Плохое место.
— Может, ты, наконец, скажешь, что услышал там или увидел? — спросил я.
Он долго молчал. Потом всё-таки сказал;
— Когда мы возвращались, слева я вроде бы слышал... шаги. Как будто кто-то шёл параллельно нам. А пару раз... не буду утверждать это со всей определённостью... мне показалось, будто я заметил силуэт, скользнувший между крестами. Силуэт этот принадлежал кому-то тучному, грузному, как... как... как моя покойная бабушка.
Последнюю фразу он произнёс шёпотом, прерывающимся от волнения.
Меня словно обдало холодком.
— Ну, выздоравливай быстрее, — сказал я напоследок.
Чтобы хоть что-то сказать.
8
В то время среди знакомых у меня был один чудак, который обожал с парой металлических рамок обследовать квартиры друзей и знакомых, выискивая участки отрицательных и положительных полей.
Не припомню, чтобы кто-нибудь следовал его советам по расстановке мебели.
Совершенно неожиданно мне пришло в голову зарядить этого фанатика во благое дело.
Не потому, что я верил в экстрасенсорику. Просто мне было любопытно узнать, чем всё закончится.
Михаил Петрович (так звали фанатика-энтузиаста) согласился сразу, не раздумывая. Его столько раз называли «шизофреником» или, в лучшем случае, «шарлатаном», что он был готов обожествить любого, обратившего на него внимание.
В ближайшую субботу, ясным солнечным днём, мы сходили на кладбище.
Неподалёку от ивы я остановился и сказал:
— ТО место приблизительно здесь.
— Очень может быть, — заметил Михаил Петрович, доставая из сумки свои причиндалы.
Не без доли здорового скепсиса я наблюдал, как он крутится на одном месте, держа рамку перед собой на вытянутых руках, слегка вихляет из стороны в сторону, чтобы уточнить направление.
Потом Михаил Петрович сказал: «Ого-го!..» — и медленно направился вперёд, не разбирая дороги, прямо через заросли бурьяна.
Я стал ждать результата, сидя у ивы и покуривая.
Ждать пришлось недолго. Докурив сигарету, я хотел было запалить вторую и услышал радостно-возбужденное:
— Здесь! Это здесь!
— Ну-ну... — сказал я.
Прикинув, как проще до него добраться, увязшего среди оград и крестов, я вошёл в аллею, которая начиналась... напротив ивы.
По дороге чисто машинально я начал считать могилы: «Первая... Вторая... Третья...».
Михаил Петрович стоял у седьмой, и на лице его был безумный восторг.
— Чертовски сильное поле! — сказал он. — Я смог бы засечь его, наверное, с автобусной остановки!
— Вы не ошиблись? — спросил я.
— Ошибиться невозможно, — заявил он. — Даже слепой заметит солнце — если не по свету, то по жару!
Медленно, как во сне, я открыл калитку и вошёл внутрь, хотя ещё издали разглядел надпись на табличке, прикреплённой к кресту.
Краска была старая, она местами облупилась, но всё равно фамилия, имя и отчество сашкиной бабушки читались легко.
Ну как после этого не верить в чертовщину?