Краков

Краков

Середина XVI века была золотым веком Кракова. Коммерция процветала. Здесь собрались ученые, художники и мыслители-гуманисты со всего славянского мира, а также из Италии, Германии и из более отдаленных мест. Польская интеллектуальная жизнь бурлила в Краковской академии (с 1818 года – Ягеллонский университет), основанной в 1364 году Казимиром Великим и включавшей факультеты права, медицины и свободных искусств, вновь открытой в 1400 году королем Владиславом Ягеллоном с добавлением факультета теологии, милостиво санкционированного папой. Академия вскоре стала самым передовым в мире центром изучения астрономии – единственным европейским университетом, имевшим отдельную кафедру по этому предмету, к которому позже добавилась еще одна. В 1495 году немецкий хронист писал, что никакой другой город не мог выдержать сравнения с превосходством Кракова в этой области.

История университета долгое время была связана с краковскими евреями. Когда Казимир основал академию, занятия сначала проходили в нескольких временных помещениях, а специальный дворец был лишь в проекте. Король намеревался построить огромный университетский комплекс вне стен города, выбрав для этой цели деревню Бавол на острове в реке Висле, где дорога из соседней соляной шахты Величка пересекается с древней, ведущей через весь континент дорогой работорговцев с Руси. Вокруг нового центра науки он основал город, которому предстояло быть названным Казимеж. Однако строительные работы остановились после его смерти, а следующий король, покровительствовавший университету, предпочитал более близкое к центру положение, по возможности недалеко от самой величественной готической церкви Польши – недавно построенной базилики Св. Марии на просторной городской Рыночной площади (Rynek Glо?vny). Естественным выбором была Ulica ?ydowska (Еврейская улица), ныне называемая улицей Св. Анны, которая по сей день вливается в площадь с южной ее стороны. В качестве первого шага был принудительно выкуплен большой каменный дом, принадлежавший еврею Йосману. По мере расширения университета у еврейской общины были приобретены другие участки земли, часто куплены под угрозами, а иногда просто конфискованы.

Студенты университета оказались адскими соседями. Студенты и подмастерья вообще славились своим буйством и деструктивным поведением по всей Европе. Торговцы в больших городах бежали закрывать ставни, а лавочники в панике складывали свой товар, когда раздавался крик: «Берегись, подмастерья!» В 1209 году в Оксфорде происходили драки между студентами и горожанами («между городом и мантиями»), заставившие группу преподавателей покинуть город и искать новое место для преподавания в Кембридже. В 1408 году бунтовали богемские студенты Пражского университета, протестуя против привилегий, гарантированных императором студентам-немцам. Во время бунтов подмастерьев в Лондоне в «злой майский день» 1517 года были зарублены 135 фламандцев. В беспорядках принимали участие не только молодые люди с избытком тестостерона; некоторые студенты, изучавшие теологию, в XVI веке посещали университет в течение 16 лет или даже больше.

В английских университетах гнев студентов был направлен против северян и валлийцев[165]. В Кракове студенты соседствовали с евреями, которые были ближайшей и самой удобной мишенью. Посещавшие занятия по католической теологии были в любом случае идеологически предрасположены к антисемитизму, особенно если вступали в союз с готовыми смести конкурентов немецкими бюргерами, и в еще большей степени – если их подстрекали странствующие демагоги-миссионеры наподобие Джованни Капистрано – заклятого врага всех некатоликов.

Постепенно уличные беспорядки вынудили еврейскую общину перебраться сначала поближе к церкви Св. Стефана у северного конца Рыночной площади, а затем по королевскому указу вообще покинуть Краков и присоединиться к уже существовавшей общине в соседнем Казимеже – пригороде, где Казимир первоначально намеревался построить дом учения. Они поселились вокруг Широкой улицы, где монументальная Старая синагога, основанная в XVI веке предком Гуччи по имени Маттео, до сих пор стоит возле городской стены на месте деревни Бавол. Еврейские старцы просили (и получили в 1568 году) королевскую Privilegia de non tolerandis Christianis – запрет неевреям селиться в этой части муниципальной территории.

Как это бывало обычно, хотя евреи по закону были должны жить в Казимеже, они сохранили все свои деловые учреждения на главных улицах Кракова, даже на Рыночной площади, и тех, кто предпринимал по отношению к ним насильственные действия, строго наказывали. Более того, их вера продолжала привлекать новообращенных из числа славян даже в этот поздний период; в 1539 году вдова известного главы гильдии Катарина Зелазевска была сожжена на костре в назидание менее знатным краковянам.

Сегодня, прогуливаясь по заполненным туристами улицам Казимежа мимо синагог, построенных в разных стилях – от Ренессанса до псевдовосточных имитаций XIX века, мимо купален для ритуального омовения, мимо напоминающих сельские постройки домов под зелеными крышами, где теперь размещаются кошерные кафе, проходя через Рыночную площадь с круглым киоском в центре, где когда-то работали еврейские резники, вдоль ряда основательных домов, среди которых местные гиды всегда покажут обветшавшее здание, в котором родилась королева косметики и филантроп Хелена Рубинштейн, – не так легко вообразить себе переполненные улицы Казимежа XVI века. С того времени изменилась даже планировка улиц, что подчеркивает надпись на одной из стен, предупреждая всех людей с фамилией Коэн – членов касты священников, которые не должны осквернять себя контактами с мертвыми. «Осторожно, когены! – гласит она на польском, английском и иврите. – Можно ходить только по противоположной стороне улицы!!! Тротуары на этой стороне и часть мостовой проходят над могилами».

Когда-то в XVI и XVII веках еврейская часть города насчитывала около 4500 жителей, примерно столько же, сколько нееврейская, которая, однако, была в пять раз больше еврейской по площади. Согласно обзору 1653 года, кроме синагог, больниц, микв, танцевальных залов и других общественных зданий там было 67 съемных домов и 121 деревянный дом. Под последними следует иметь в виду не бревенчатые домики и не альпийские шале, а род многоэтажных сооружений, крытых дранкой, с провисающими крышами, со сломанными лестницами и незастекленными окнами. Такие дома можно видеть на старых иллюстрациях, например на рисунке 1869 года в англоязычной «Еврейской энциклопедии». Много семей ютилось в этих уродливых и антисанитарных трущобах, возможно, даже по семье в одной комнате, как в некоторых домах в Нью-Йорке начала ХХ века.

Но в то же время этот убогий пригород был фокусом, центром, самым сердцем идишской цивилизации, где говоривший по-немецки запад и говоривший по-славянски восток объединились на той земле, где, как сказал всемирно известный раввин Моше Иссерлес, предпочтительнее жить на хлебе и воде, чем в местах, опасных для евреев. Он в шутку выводил название страны Polin (Польша) из идишского по лин – «здесь ты отдохнешь».

Где именно Иссерлес жил в Казимеже, точно не известно. Его останки захоронены на старом кладбище, названном его именем, в могиле, у которой до самой войны с нацистами собирались паломники со всего света, чтобы почтить день его смерти – 18-го числа еврейского месяца ияра, совпадающий с полупраздником Лаг ба-Омер[166]. На камне высечены слова «От Моисея до Моисея не было никого, подобного Моисею», содержащие немного таинственный комплимент: эта сентенция упоминает пророка Моисея и философа Моше Маймонида.

Однако известно, где великий раввин молился и учил. Это место существует до сих пор: красивая маленькая синагога из камня кремового цвета, с красной черепичной крышей, спрятанная за воротами с круглой аркой, выходящими на Широкую улицу. Внутри еще можно видеть стул, на котором, как объяснят гиды – и, возможно, это верно – восседал сам мудрец.

Его полное имя было Моисей (Моше) Иссерль-Лазарус, фамилия сокращалась до «Иссерльс» или «Иссерлес», но более он известен под древнееврейским акронимом Рама или Рема (рабби Моше Иссерлес[167]). Он родился в Кракове между 1520 и 1530 годом в семье Лурия, в знаменитом и широко расселившемся клане, уже давшем средневековому еврейству много ярких светочей и продолжавшем их производить вплоть до дней самого Рамы. Дед Моше был брестским раввином, отец славился своими богатством и ученостью, а сам он после уроков, полученных в детстве у отца и дяди, был послан в известную талмудическую академию в Люблине, где женился на дочери своего учителя. Возвратившись в Краков, он основал училище-ешиву, студентов которой поддерживал из своего широкого кармана. Когда его жена умерла, увы, безвременно, в возрасте всего 20 лет, он основал в ее память на средства своего отца синагогу недалеко от Широкой улицы, ныне известную под его именем. Здесь он учил, проводил службы, осуществлял благотворительную деятельность, а собственную жизнь сконцентрировал на раввинистической учености.

Наиболее известное наследие Рамы, оставленное для потомков, – его комментарии к кодексу еврейской жизни «Шулхан арух» («Накрытый стол»), оставленному раввином-сефардом Иосифом Каро, в котором, по мнению Иссерлеса, были недостаточно представлены восточноевропейские, идишские обычаи. Он назвал свои комментарии «Мапа» («Скатерть»), и немногие издания «Шулхан аруха», изданные с тех пор, не включают покрывающей этого «стола» «Скатерти» Рамы.

Можно подумать, что рабби Моше Иссерлес всего лишь следовал тысячелетней еврейской традиции тратить всю свою энергию на бесконечное написание новых интерпретаций священных древнееврейских текстов для нового века и на поддержание своей общины для исполнения религиозного долга. Но его век отличался от предыдущих. Ученые, занимавшиеся натурфилософией, тогда развивали принципиально новое понимание Вселенной и ее законов. И все это происходило непосредственно здесь, в Кракове.

Николай Коперник, молодой клирик из Торуня, посещал Краковскую академию в конце XV века для изучения астрономии. Через 50 лет, в 1543 году, когда он находился на смертном одре в Фрауэнбурге (ныне Фромборк) на балтийском побережье, был опубликован его трактат, угрожавший потрясти основы христианства XVI века с такой же силой, с какой дарвиновское «Происхождение видов» нанесло удар по спокойствию Церкви в XIX веке. Его книга «О вращении небесных сфер» («De revolutionibus orbium coelestium»), хотя и не отражает полностью современные представления о строении Солнечной системы с Солнцем в центре, уже начала смещать Землю с позиции центра Вселенной, отведенного ей всеми религиозными текстами.

Учитывая важность астрономии для Краковской академии, расположенной в части города, где некогда стоял еврейский квартал и где евреи по-прежнему владели некоторыми зданиями, недалеко от еврейского квартала в Казимеже, было бы удивительно, если хотя бы крохи интеллектуального наследия не попали в идишскую общину. И конечно, любой начитанный человек, особенно с таким широким кругозором и восприимчивым умом, как Рама, не мог игнорировать бурное возрождение философского, научного мышления и не отозваться на него. Иссерлес не заставил себя ждать. Восприняв витавшие вокруг новые идеи, Иссерлес не только возобновил рационалистическую традицию, начатую Маймонидом, но расширил и углубил ее: «Изыскания его предшественников базировались исключительно на маймонидовской концепции Бога; Иссерлес оживил положения маймонидовского мышления, которые они замалчивали»[168]. В данном случае имеются в виду астрономия, рационалистическая интерпретация раввинистических рассказов и поиски логических объяснений заповедей. Сам Рама писал в своем трактате «Учение о жертве всесожжения» («Торат ха-ола»), что «цель человека состоит в поисках причин и значения вещей». Этот трактат был самым значительным вкладом Иссерлеса в религиозную астрономию, если не в науку вообще. Здесь он приложил к изучению небес принципы, выведенные из мистической эзотерической традиции иудаизма, каббалы.

Каббала одной ногой опирается на эзотерическую, гностическую (связанную со скрытым знанием) литературу середины первого христианского тысячелетия, которая испытала греческое и персидское влияние, что отражает как ее первый важный текст «Книга творения» («Сефер йецира»), так и другие, например фрагментарный сборник приписываемых вавилонским мудрецам-талмудистам преданий «Книга яркого света» («Сефер ха-бахир»). Наиболее полно теософская система каббалы была разработана в XIII веке в Провансе и в Испании во время всплеска эзотерических верований, инспирировавшего среди христиан возникновение ереси катаров. Наиболее влиятельная книга каббалы, «Книга сияния» («Сефер ха-зогар»), была составлена в Испании между 1270 и 1300 годом Моше бен Шем Товом из Леона.

В XVI веке нерационалистический каббалистический способ мышления стал приобретать все большее влияние в Восточной Европе, отчасти как реакция на ужасное изгнание из Испании в 1492 году блестящей иудейской общины, что в глазах многих должно было предшествовать концу света. Фокус мистического творчества переместился на Святую землю, в Цфат, где современники Рама, Моисей Кордоверо и Исаак Лурия добавили к нему сильный мессианский компонент.

Кратко суммировать идеи каббалы невозможно, и смешно даже пытаться сделать это. Но в виде попытки приблизиться к ее пониманию можно сказать, что, подобно тому как звуки слов «добро», «зло», «радость», «печаль», «красота» или «уродство» представляют собой физические колебания воздуха, реальные по своей сути, но не связанные с описываемыми ими явлениями, для которых являются лишь символами, так и Тора, еврейская религия и даже вся физическая Вселенная представляют собой лишь систему символов, которые отображают вещи, существующие вне обычного человеческого восприятия. Задача каббалы состоит в том, чтобы расшифровать этот символический код.

В «Учении о жертве всесожжения» Иссерлес дешифрует Иерусалимский Храм, интерпретируя его как микрокосм, моделирующий в миниатюре всю Вселенную: вращение Солнца и Луны, смену климата и движение солнечного света по Земле, пути звезд. В ходе своих интерпретаций Иссерлес понятно излагает большой объем астрономических знаний, включая идеи, выдвинутые анонимными нееврейскими астрономами. Результатом явилась остроумная комбинация аллегорического символизма с настоящим астрономическим знанием, полученным из широкого круга источников. Здесь можно увидеть первый неуверенный шаг к построению идишской астрономии, науки, отмеченной озабоченностью, интересами и интеллектуальными традициями восточноевропейского еврейства.

Другим вкладом в натурфилософию был дидактический: Иссерлес написал комментарий к «Пути звезд» («Махалах ха-кохавим») – ивритскому переводу популярной в те годы книги по астрономии «Новая теория планет» («Theoricae novae planetaru»), написанной предшественником Коперника Георгом фон Рейербахом и впервые опубликованной в 1460 году. Во введении к этому комментарию Рама четко формулирует свое убеждение в том, что «всякий разумный человек, способный к логическим умозаключениям, может изучать ее и понимать ее слова». В предисловии к этому труду, написанном раввином и астрономом Хаимом Лискером, мы находим объяснение эпитафии на могиле Иссерлеса: «От Моисея до Моисея не было никого, подобного Моисею»: «Потому что от Моисея Маймонида до Моисея Иссерлеса эти вещи были скрытыми и потаенными, пока он не явился с комментариями к этой книге». Для своих последователей Рама был пионером, поднявшим жезл, выпавший из рук Маймонида.

Это опечалило многих его более консервативных современников. В известной переписке его родственник Шломо Лурия, глава люблинской ешивы, потребовал от него ответа за цитирование «необрезанного Аристотеля» и «исследователей природы» (на иврите «хокрим бе-тивиот») в контексте рассмотрения религиозного закона. Иссерлес отверг обвинения, написав, что нет запрета на «изучение слов мудрых людей, а также их исследований сущности вещей и их естественных проявлений».

Но Рама еще был ограничен религиозными основами, которых никому не было дозволено нарушать. Его представление о Солнечной системе было таким, как ее описывал в своем «Альмагесте» александрийский астроном II века Птолемей, с Землей в центре и с вращающимися вокруг нее всеми небесными телами. Могло ли быть иначе, если эта картина небес была принята талмудическими авторитетами? Любое несоответствие полученных учеными-астрономами данных талмудической мудрости было неприемлемым. Для всех идишских интеллектуалов Талмуд был фундаментальной основой, и было просто невозможно, чтобы мудрецы ошибались или даже оказались незнакомыми с открытиями, сделанными после них, потому что они «знали секреты астрономии так же, как и нееврейские ученые, и даже больше них».

Таким образом, хотя Иссерлес всегда положительно относился к науке, называя занятия ею «прогулкой по саду удовольствий» и поощряя своих учеников охватывать широкую область в поиске знаний, сам он не был способен сделать следующий шаг, соединив мудрость евреев с мудростью неевреев. Однако такой прекрасный учитель не мог не вдохновить других храбро идти туда, куда не добирался прежде ни один раввин. Его пример сделал возможным проторить подлинно еврейскую тропу в саду научного знания. Но это случилось уже не в Кракове.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.