Война в Абхазии

Война в Абхазии

Отрывок из дневника Альбины Селицкой:

14 августа, 1992 год

Этой ночью снился сон. Он был очень жуткий. Я нахожусь в очень красивом доме белого цвета в два этажа, и вдруг приехали военные. Много их, они везде – и в доме, и около дома, и сидят на земле – всюду, и больше нет людей, только военные. Я куда ни пойду, кругом они. Вышла из дома, а вода по улице бежит ручьем и грязная, черная. Я стала улицу мести, да куда ни ткнусь, везде гниющие трупы. Сама думаю, когда этих людей успели убить, если гниют они? Кошмар во сне.

Проснулась и думаю, мне военные приснились, видимо, потому что работала я раньше с ними. Но не могла себе представить, что не сон это был, а явь. В этот день все было очень тревожно. На работу многие не вышли. Я за целый день ни разу не спустилась к морю с девочками, а стояла и с тревогой смотрела, сама не знаю почему, на море, то в сторону Сухуми, то в сторону Гудауты. Я с такой болью смотрела на море, будто видела его последний раз. Мне было очень плохо. Я разволновалась, хотела поехать в Гудауту. Вот стою на берегу, смотрю в море, слышу, гудит сирена, знаю, что это такое, так как живу с военными, но, думаю, здесь, в Приморском, не поняла да и не обратила на это внимание. Это было в два часа дня, а уже через полчаса мы были в Гудауте. Когда въехали в город, поняли, что случилось что-то страшное. Когда узнали, что началась война, я поняла: это надолго.

Я ненавижу войну, нет слов, которыми могла бы описать этот кошмар, а как больно это пережить вольному горному человеку! Первое, что было нужно, это информация, но ее нет. Отрывки фраз, рассказы очевидцев. У кого истерика, у кого паника.

Я когда послушала президента Абхазии, поняла, что все серьезно, но не могла поверить, не могла осмыслить. Я только и могла, что утирать слезы, проклинать войну да, глядя на наше звездное небо, выть по-волчьи. Это был не стон души, это был вой. Я не хотела терять свою Родину, свою любимую и самую красивую и дорогую мне Абхазию.

Выла я три дня, положение становилось все хуже. Я ничего не могла делать, руки опускались, шок, от которого можно заболеть. Сотни беженцев, военные начали срочную эвакуацию, за три дня через гарнизон прошли все мои близкие, знакомые, малознакомые и совсем не знакомые мне люди, и все были друг другу как родные. Хотелось чем-то помочь, но что я могла сделать? Помидоров или воды дать? Может, просто успокоить и сказать: «Война кончится. Не бойтесь. Все будет хорошо». Мне в это хотелось верить каждую минуту. Беженцы были не только из Гудауты, они были и из Сухуми, и из других городов. Все, что они говорили, было ужасно. В душе нарастало такое горькое чувство: дайте мне оружие, пойду на передовую. Не могу, не могу я уехать из Абхазии. Мне некуда ехать, это моя Родина. Я не хочу, чтобы вы видели то, что видели мы в Абхазии. Люди сутками стояли в очереди за хлебом, Гудаута в блокаде, в Сухуми из Тбилиси поступает гуманитарная помощь, а в Гаграх комендант пьет шампанское и угощает им своих союзников. Как больно и противно, когда тебя хотят поставить на колени, хотят заставить забыть свое имя, хотят оставить без прошлого и будущего, когда знают, что ты слаб без оружия.

Я украинка, родилась в Гудауте, и для меня нет роднее и краше города, чем этот, сейчас он опустел, он в трауре, если не плачут, то молчат или говорят вполголоса, только громко стреляют из автомата, да и к этому уже привыкаешь – ведь война.

И вот сейчас я пишу, за окном ночь, прогремела автоматная очередь, и опять тихо.

К этому не хочется привыкать, ведь эта очередь для кого-то может быть последней. Все мои родные, вся моя семья здесь.

Нужно стоять за Родину, у нас нет пути назад. Путь один – к свободе.

* * *

Господи, Всевышний, помоги! Помоги найти в себе силы, помоги сохранить в себе человека, помоги остаться в живых. Сохрани рассудок мой светлым и чистым, чтобы я могла поделиться своим счастьем с другими. Счастье будет, если рядом будут сыты и радостны дети, если с радостью будут встречать свою жухлую теплую осень старики, а незнакомые люди будут ходить по улице, улыбаясь друг другу.

Шла война, о которой думать страшно, а не то что говорить. Уже много сирот, обездоленных, кто-то стал инвалидом, кто-то стал идиотом. Они стоят друг против друга, каждый уверен в своей правде, но ведь так не бывает, правда всегда только одна.

Что они делают на этой земле? Зачем пришли они, эти серые, дикие волки? Не подчиняющиеся законам стаи, жаждущие крови, боли, страданий. Даже в волчьей стае есть вожак. Это же – полчище демонов неземных, ибо лишь дьявол способен помутить рассудок стольких людей. Они, одурманенные ядом гремучей змеи, сжигали дома, а в них людей. И не видели они вокруг солнца, и глаза их были полны крови, и не хотели они видеть небо, и не слышали они шум моря, их дурманил лишь запах крови. Кровь была везде, кровь была повсюду, она стекала с двенадцатого этажа из груди женщины, успевшей только лишь прикрыть собой своего ребенка.

В перерывах между бойнями это зверье заливало свою утробу шампанским и заедало ляжкой только что убитой коровы.

С другой стороны, каждое утро мы видели солнце, так же как всегда встающее над морем из-за гор, до боли родное и яркое как никогда. Только оно грело и ласкало, так как не было ничего ярче в это время потухшей жизни. Его встречали, как мать, как новый день, и каждый думал: «Мое солнышко, сегодня я, может, вижу тебя в последний раз. Сколько еще дней суждено мне увидеть твой восход – пять, три или этот день последний?»

Их было трое, отдыхавших после первых боев вдали от передовой, трое неженатых мальчишек. Сколько в них было тепла и шуток, сколько радости они приносили! И в то же время они были так просты и наивны, что невольно думаешь, а смогут ли они защитить нас от зверя? Смогут ли остановить его?

Кто-то вспомнил шутки ради предсказания по руке. И передо мной по очереди раскрылись три ладони. Кто бы знал, как мне не хотелось смотреть в них, но они просили, и я сказала каждому что-то теплое.

О Господи, что увидели мои глаза! Прямо на меня колючим взглядом смотрела смерть, я не верила в это, я думала, что ошибаюсь, все выло от боли. Я говорила:

– Будь осторожен.

Тут же вопрос:

– Долго ли буду живым?

На что мне приходилось улыбаться и говорить:

– Да, да, конечно.

Вторая ладонь – тоже смерть, и третья все то же.

С тех пор мое сердце кричит: «О Боже! Мне больно в ладошки смотреть! Не буду». Как больно, когда видишь ты всю безысходность печали, как страшно становится жить за тех, кому жизни не дали! Смотрите в ладошки, люди, мне хочется прокричать: «Смотрите, смотрите, очнитесь, не то вы станете так же, как те, что ревели и выли. Протягивайте чаще ладони друг другу, и все обойдется».

А сейчас на государственном флаге Абхазии открытая ладонь. Этот символ я видела еще во время войны.

* * *

Война, холодно, батареи не топят, бомбежка. Однажды вечером на кухне во время войны Альбина увидела вспышки живого огня, они были какие-то «разумные». Она испугалась, подумала, что у нее перенапряжение, галлюцинации и они ей мыслями-формами говорят: «Раз ты не веришь, мы для тебя повторяем еще раз: знай, что это есть!»

Все исчезло, а потом опять появился живой огонь, который состоял из двенадцати языков пламени. Альбина была в оцепенении. Ей тогда было 29 лет. С трудом молодая женщина заставила себя лечь спать. Ей снился сон, и вдруг она почувствовала, как что-то ей говорит: «Вставай, бери карандаш и пиши». Это было на уровне ощущений. Альбина встала, нащупала керосиновую лампу, зажгла, взяла огрызок карандаша, нашла какой-то лист и стала писать:

У Бога я здоровья не прошу,

И счастья не прошу.

Я у него прошу немного.

Единственное, что прошу у Бога,

Сжигающей любви, любви до гроба.

Любви такой, чтобы она зажгла

И душу, и сердца, и разум,

Любви такой, чтобы она несла

Созвучие сердец и мыслей разом.

Любви такой родник пусть бьется всюду,

И счастливы пусть будут люди,

Любовь, постигшую на годы, на века.

Хочу, чтобы она была всегда.

Чтобы ее везде встречали люди,

Желанную, живую, как вода,

Чтобы ее всегда давали

От пламенного сердца, от души.

Чтобы дающая рука не уставала

Давать, давать, давать,

Давать безмерную любовь от всей души.

Сейчас экстрасенс ни одного человека не отпускает без этого стихотворения. Кому полезно – прочитает сама, кому не полезно – прошепчет молча про себя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.