Обет Наврунга

Обет Наврунга

Атланты мало верили аналитическим способностям ума, но всегда пользовались древним чутьём и представлениями, намагниченными объектом их познания.

Происходило это так.

Великан становился перед треногой, на которой помещался магический амулет (терафим), напитанный мощной волей Ракшаса (колдуна) или адепта Правого Пути (в зависимости от принадлежности атланта).

Глядя на терафим, атлант напевал мантрам, состоящий не столько из мелодии и слов, сколько из ритма, и постепенно входил в транс, удерживая в своём сознании вопрос или время, о котором желал узнать. И вот наступал момент, когда сознание вдруг распахивалось и он начинал просто знать об исследуемом предмете так много, как только могло вместить его сознание.

Бывало, что, если обращался к будущему, не всегда получал ответ: оно или было закрыто магией тех, кто стоял в этом вопросе по другую сторону, или просто было не определено.

Также бывало, что чары более сильного атланта или мага накрывали собой изучаемую тему или предмет, так было, когда Ракшас Ялонг Бий пытался понять, что ждёт Крокса на земле ариев.

Иногда противники даже накрывали будущее иллюзией, чтобы приготовить ловушку и заманить в неё более слабого магически противника. Бывало, что более сильный распознавал ловушку и хитростью создавал иллюзию, что поверил, а сам, будучи готовым к ней, наносил удар в самый удачный для этого момент. В общем, на войне как на войне – все средства хороши. И когда магические возможности значительно превосходят человеческие, их используют на свой страх и риск, а побеждает сильнейший.

Но не так было с Сынами Света. Эти последователи солнечных Богов не боялись ничего и были могущественны сверх всякой меры, ничто не могло опрокинуть их, и даже самый малый из них был не по зубам самым сильным Ракшасам. Спасало атлантов Левого Пути лишь то обстоятельство, что Сыны Света были слишком чисты, чтобы замарать свои руки убийством всех Ракшасов без разбора. Сыны Света считали, что представители Левого Пути являются такими же сотрудниками природы, как и представители Правого Пути, с той лишь разницей, что законом колдунов являются зло и эгоизм и конец их всегда один и тот же – полное уничтожение физических тел, а затем и мыслящих принципов. Удел же представителей Правого Пути иной – восхождение от славы к славе до самых высот конечного освобождения - высшей свободы, которая возможна в мироздании.

«Истинная свобода – быть мудрым», - так говорят Сыны Света, и высочайшие колдуны, иерофанты Левого Пути, прозревая в суть этой свободы, завидовали самой чёрной завистью тем невообразимым возможностям и счастью познания, что открываются перед духом, которому радуется само мирозданию. Завидовали и пытались навредить - такова их природа.

Но откуда появился первый колдун и первый Сын Света?

Считается, что Великая Матерь дала свободу первым людям, и некоторые избрали Левый, а иные – Правый Путь. Матерь уважала их выбор, и стали они сотрудниками. Одни направляли силы на разрушение созданных форм, другие – на созидание, такое, которое невозможно было бы разрушить. Такой «естественный отбор», постоянная конфронтация и противовес сторон привёли человечество, как это ни странно, к прогрессу. Многие погибли в этой битве. Ракшасы, разрушая миры и противостоя Истине, сделали оставшихся в живых и преданных Истине гораздо сильнее, чем те были до испытаний.

«Все миры на испытании, и даже высочайшие солнечные Боги испытываются непрестанно, тем и растут», - так возвещает оракул древних времён, и эта истина в который раз проявилась в жизни: атлант, повидав Левый Путь и сравнив его с Правым, сделал свой выбор и решил следовать последнему, потому что в сокровенных покоях его души горячий, как само солнце, огонь ответил на призыв Света, а не Тьмы. Если бы выбора не было, то как бы он избрал?

Наврунг избрал на этот раз древний ритуал приношения своего сердца миру светлых Богов.

Сидя перед курительницей и повторяя мантрам посвящения сердца своего, он вошёл в транс и тут же стал зреть. Сила и благословение Гьянга были с ним как лучи волшебного фонаря, освещающего путь странствующей душе, и вот что предстало перед ним.

Стены древние, более древние, чем материк Атлантида.

Башни высокие, более высокие, чем строили атланты.

Белый город, красотою своей затмевающий все богатства Города Золотых Врат.

Каждый камень в нём овеян историей миллионов лет непрестанного труда, и кажется, что сами камни стали разумны и мудры.

Светлый старец со взглядом, в котором запечатлелись свет и голос далёких звёзд. Такого Наврунг ещё не знал.

Вопрос - о сути земного пути, ответ - о решимости пройти его, и – подземелье испытаний.

Всё, далее Наврунгу вход был воспрещён, но и того, что он увидел и понял, было достаточно, чтобы ликование решимости наполнило его лёгкие воздухом грядущих подвигов и свершений.

Достоинство воина - в стремительности битвы, здесь же он ощущал самую великую и удивительно прекрасную битву из всех, что можно было себе представить.

Взгляд старца обещал битву за само существование души, где победителю достаётся жизнь, ведущая к свободе Духа – единственной не иллюзорной свободе, которая одна имеет право на существование.

Мир настоящих свершений обещал преобразить жизнь, и это так воодушевило и обрадовало атланта, что дыхание перехватило от мысли о самом существовании таких возможностей. Он их не знал. И величайшим счастьем было просто повстречать их, не говоря уже о возможности сражаться.

С этой мыслью он отошёл ко сну.

На заре виман Крокса с Амедеем, Гьянгом и Наврунгом на борту покинул благословенную долину Тамулонга, и корабль, управляемый своим прежним пилотом-атлантом, направился на север.

Пролетая над искрящимися вершинами вечных снегов священной Меру, Гьянг обрёл такое высокое состояние души, что поток тончайшего эфира передавал его торжественный настрой остальным. Наврунг не встречал ещё в своей жизни такой мощи и чистоты, исходящей от человека, не входящего в транс. Не пользуясь магией, Гьянг, святой и чистый, поднял вибрации пространства внутри вимана настолько, что атлант тоже почувствовал всю ту любовь к Меру и вообще к миру Богов, что ожила в тот момент в душе святого и физически наполнила собою пространство рубки корабля.

Наврунг не уставал удивляться чудесам человеческого духа, с которыми ему посчастливилось повстречаться за последние два дня. Что был Гьянг для него?

Смуглый арий, едва достававший ему до пояса, мало говорящий и, по обыкновению, погружённый в свои думы. Но каков был мир этого ария, когда психологизация пространства потоками тончайшего эфира прободала невозмутимого атланта и заставила его почувствовать то, что в этот момент чувствовал сам Гьянг? Чем наполнен был этот мир? Силой и чистотой гор и снегов? Восхищением этой предвечной красотой? Нет, больше. Гьянг любил эти горы той любовью, которой любили их Боги миллионы лет назад, и, развив в себе эту любовь, придав ей индивидуальные оттенки своей красивейшей души, он довёл её до такого совершенства, что трудно было представить что-то подобное в этом мире. И всё же, любя горы, Гьянг любил и тех богов, чьей любовью он любил горы ещё большей любовью, если это вообще можно было себе представить, и эта беспредельность глубины самых прекрасных человеческих чувств удивляла Наврунга безмерно.

Так размышляя, он и не заметил, что они уже летели над Среднеазиатским морем, раскинувшимся от северных Трансгималаев до древних земель Гипербореи на севере, от которых ныне виднелись лишь остовы островов у самого полюса.

Это были запретные места для полётов атлантов - недалеко было до Белого Острова…

Он появился внезапно, как бы возникнув уже перед самым кораблём, отчего пришлось резко затормозить, чтобы не пролететь мимо.

Зрелище, безусловно, потрясающее. Остров был построен Предками атлантов, древними лемурийцами, которые были почти в десять раз выше атлантов, и строили они эти огромные стены по совершенным пропорциям, ориентируясь на свой рост. Стены - на сотни локтей в высоту, а башни – под тысячу, и всё это нерушимо простояло уже около миллиона лет, и мириады адептов народились в этой твердыне за столь великий срок. Здания были так величественны и огромны, что даже у великана атланта, жившего в красивейшем месте на земле, Городе Золотых Врат, перехватило дух от гармонии и масштабов города. Его построили Боги, и это читалось в каждом камне, в каждой пропорции, в каждом решении строителей и архитекторов этого невиданного, непостижимого в своей красоте города, удивляющего каждый миг.

Виман опустился на площадь у причала, построенного уже в недавние времена. Наврунг узнал его очертания и с молчаливого согласия Гьянга направил корабль к нему.

Сама атмосфера Города была столь необычна, что атлант замер, как только оказался на твёрдой земле.

Казалось, птицы пели неземными по красоте голосами, но не было слышно ни звука.

Казалось, ангелы касались крылами и осеняли вспышками озарений, и сознание безмерно удивлялось этому, но не было никого видно.

Похоже было, что самый воздух разумен в этих стенах и являет много больше разумности и мудрости, чем иные люди, - так воспринималась атмосфера этого непостижимого города, насыщенная Вечной мудростью от соприкосновения с его жителями.

Сделав несколько шагов, Наврунг понял, что каждый шаг как бы рождает звуки колокольчика или детского смеха, но, замерев, он не услышал ничего. Сделав несколько шагов, понял, что звуки есть, но рождаются они в сознании и потому не воспринимаются как звуки, но скорее как смыслы доброжелательства и любопытства духов воздуха и земли, которые беспрепятственно проявлялись тут, что было необычно и диковинно: обычно они не спешили быть явленными первому встречному.

Вообще, Мир Иной был в этом месте так близок к миру земному, что иногда казалось, будто ступаешь в райских виноградниках и боги шлют тебе улыбки, но стоило тряхнуть головой, как наваждение пропадало, чтобы тут же явиться вновь, с новой силой.

«Вот как выглядит мир небесной чистоты, куда попадают души чистые и незамутнённые – здесь им приют», - подумал атлант.

Они приблизились к открытым Вратам и вошли в огромное здание, где потолок был так высок, что звёзды, изображённые на нём, казались настоящими, а сам потолок – небом, но без солнца, которое появлялось тут по своему желанию, а не по закону.

Амедей остался снаружи, а Наврунг в сопровождении Гьянга ступил внутрь.

Здание было огромным, наверное, даже для строителей-великанов: под шестьсот локтей высотой, оно было как небо. Колонны вдоль стен поднимались вверх, и казалось, что вверху они изгибались, так велика была высота их. Было очень светло, но почти не было окон, и потому было непонятно, каким образом свет появляется внутри – казалось, что сам воздух является источником освещения здесь. Длина здания в два раза более высоты, так что, когда вошли в него, противоположный конец здания был едва виден.

Атмосфера волшебства внутри здания была ещё более ощутимой, сконцентрированной, но смысл голосов теперь был иной. Как если бы все воины, все маги, все мудрейшие правители Земли и Небес ответствовали перед неизменным и непостижимым Законом, который не есть Закон, но всемирная вечная Правда, и, повинуясь ему с радостью и благоговением, они оставляли здесь часть себя. Казалось, мудрость и достоинство всех этих людей сейчас ощущал Наврунг – он как бы ступал сквозь строй гораздо более достойных, чем он, и был хоть и меньшим, но братом им, и это чувство наполняло его гордостью за свой род и благодарностью Гьянгу.

Некоторое время спустя, когда они прошли три четверти пути и подошли к некоему подобию алтаря, Гьянг остановился, но Наврунг продолжал идти, пока какая-то сила не приковала его ноги к земле. Обернувшись, он увидел улыбку Гьянга, и тут же поднявшаяся было тревога покинула его.

Повернувшись обратно, он обомлел: появившись просто из ниоткуда, перед ним предстал тот самый старец с удивительными глазами, которого он видел вчера.

По обычаю предков, атлант приветствовал старца самым уважительным поклоном – стоя на одном колене и упираясь рукой в пол, склонив голову; так он стоял, пока рука старца не коснулась его темени. В этот миг весь смысл его жизни вдруг прошёл перед глазами: он понял, для чего родился, как жил и к чему идёт сейчас его бесстрашная душа. Всё понял он вмиг, и одна лишь радость осталась в душе. Как будто бы крылья выросли за спиной, он поднял голову и произнёс:

- Я знаю, зачем явился в этот дом, и я готов принять свой жребий.

Старец медленно кивнул и превратился в звёздный туман, сквозь который Наврунг увидел вход в подземелье. Он встал и пошёл, как и подобает воину, идущему на самый важный бой своей жизни – с радостью в сердце и достоинством во всей фигуре.

Глядя ему в спину, Гьянг с удивительным спокойствием понял, что всё у него получится.