Заключение

Заключение

Вот вкратце те размышления, которые намерен я был предложить людям. Если бы не препятствовали мне мои обязательства, мог бы я более распространиться. Но и в сих немногих рассуждениях, уповаю, ничего я не представил такого, чего б не почувствовали они сами в себе, когда захотят только в себе же поискать и предостеречься от слепой легковерности, равно как и от торопливости в рассуждениях, от двух пороков, равно ведущих к невежеству и заблуждению.

И так, если мое собственное удостоверение и не послужит им доводом, при всем том я буду думать, что воззвал их к их Началу и к Истине.

В самом деле, сие не есть обманывать человека, когда представлять ему живо, в каком недостатке и бедности он находится, доколе привязан к вещам преходящим и чувственным; и показать, что из всего множества существ, окружающих его, он только и его предводитель обладают преимуществом мыслить.

Ежели он хочет в том удостовериться, пусть обратится в сем чувственом отделении вещейко всему, что окружает его; пусть спросит Стихии, для чего они, будучи взаимные враги, совокуплены для составления и существования Тел; пусть спросит у Растения, для чего оно растет; и у Животного, для чего но скитается по земной поверхности; пусть спросит даже у Звезд, для чего они светят, и для чего с начала бытия своего ни на минуту не переставали следовать своему течению.

Все сии существа, не внимая голову вопрошающему, станут продолжать в молчании свое дело, но ни мало не удовлетворят желанию человека; понеже деяния их немы, вещают только телесным глазам, но ничего не сказывают разуму его.

Пусть человек еще спросит и у того, что несравненно ближе к нему, то есть у сей телесной одежды, которую он с толиким трудом на себе носит; пусть спросит, говорю, для чего она соединена с таким Существом, с которым, по силе законов бытия его, никакого сродства не имеет. Сей слепой наружный образ не больше, как и оные Существа, объяснит его сомнение и равно оставит его в недоумении.

Есть ли состояние тягостнее и уничижительнее, как быть осуждену жить в такой Стране, где все существа обитающие чужды для нас, где речи наши не могут быть им внятны, где, наконец, человек, будучи против воли связан узами тела, которое ничего отменного пред прочими произведениями Натуры не имеет, влачит с собою повсюду сие существо, с которым не может иметь никакого обращения.

И так, не смотря на великость и красоту сих творений Натуры, среди которых обитаем, когда они не могут ни слушать нас, ни говорить нам; то справедливо можем сказать, что мы живем между ими равно как в пустыне.

Если бы примечатели удостоверилися в сих истинах, то не стали бы искать в сей Натуре телесой изъяснений и решения, которых никогда не может она дать; также не искали бы в теперешнем человеке истинного подлинника тому, чем должен бы он быть, поелику он ныне так страшно обезображен; ниже изъяснять Создателя вещей вещественными его произведениями, которых бытие и Законы, яко зависимые, ничего не могут открыть о таком Существе, которое все имеет в себе.

При таком их заблуждении возвестить им, что самый путь, который они избрали, есть первое препятствие успехам, и удаляет их совершенно от той стези, где бы могли узнать что-нибудь; есть, говорю, открыть им такую истину ,которую легко признают, когда захотят о ней размыслить.

Притом же, как сами они не могут отрицать, что имеют способность умную: то сказывать им, что они могут все познавать и понимать, не есть ли говорить гласом собственного их рассудка? потому что таковая способность не была бы уже столь благородна, каковою мы ее чувствуем, когда бы в преходящих вещах было что выше ее; и потому, что непрестанные усилия людей как бы естественным побуждением стремятся к тому, что непрестанные усилия людей как бы естественным побуждением стремятся к тому, чтобы освободить себя от досадных оков невежества и приближиться к науке, яко к наследию, им принадлежащему.

Если же они не могут похвалиться успехами, то сего не должно приписывать немощи естества их, или ограниченности способностей; но единственно тому, что они неправый путь избрали для достижения к цели, и что не с довольным вниманием наблюдают, что, поелику каждое отделение вещей имеет свою меру и свой закон, то чувствам подлежит судить о чувственных вещах, потому что они тогда суть ничто, когда не дают себя чувствовать телу; но разуму подлежит судить о разумных вещах, в которых чувства ничего знать не могут; и потому что хотеть прилагать законы и меру одного отделения к другому, есть очевидно противиться порядку, предписанному самым естеством вещей, и следственно удалиться от того средства, которое едино есть к распознанию истины.

И так мог я уверить себя, что предложил подобным мне такие Истины, которые легко понять, когда сказал, что искомое ими находится в центре; чего ради, доколе будут обращаться по окружности, не найдут ничего; и что сей центр ,который должен быть один во всяком Существе, означен нам сим всеобщим квадратом, который является во всем, что существует, и повсюду начертан незагладимыми чертами.

Если же открыл я им не больше, как некоторые только средства читать в сем обильном центре, который есть единственное Начало света; то сие ради того, что кроме нарушения моих обязательств я бы им самим сделал вред, когда бы более открыл: ибо всеконечно они бы не поверили мне; чего ради призываю их паче к собственному опыту, как то я и сначала обещал, и отнюдь, как человек, не думал присвоивать себе иных каких прав.

Но хотя о немногих средствах сообщил я понятия и не далеко вел их в поприще; однако нельзя им не получить некоторой доверенности к оным, видя, сколь великое пространство чрез них открывается, и сколь ко многим и разным вещам мы обращали их.

Ибо я не думаю, чтобы сие поле, ради безмерного своего пространства, могло им показаться непроходимым; да и противно было бы всем Законам истины думать, что запрещено человеку знать множество и различность вещей. Нет, когда человек рожден в центре, то нет ничего такого, чего бы о не мог видеть, чего бы не мог объять; напротив погрешность его единственно в том, что он отделяет и отсекает некоторые части науки; ибо сие есть явно восставать противу своего Начала, поколику сие есть делать Единицу.

И в сем-то разумении пусть мои читатели судят сей способ и мой; потому что я хотя о многих и различных истинах предлагал, но все соединяю вместе и составляю одну Науку; напротив того, примечатели делают из сего тысячу наук, и в каждой вопрос у них становится предметом особого учения и особой науки.

Не нужно здесь напоминать, что по всем представленным мною примечаниям о разных науках человеческих должны они предполагать, что я по крайней мере имею начальные понятия о науках; сверх того, могут они из приметной во всем сочинении моем скромности, и из покровов, на разных местах положенных, заключить, что может быть я мог бы им сказать более, нежели сколько они увидели и нежели сколько вообще известно им.

При всем том не токмо я не презираю их, видя, в каком они мраке; но всеусердно желаю, чтобы свободились от оного и направили стопы свои к стезям более светлым, нежели какими до ныне водимы были.

Равным образом, хотя имел я счастие веден быть далее их в поприще Истины; однако не только я тем не горжуся и не думаю, чтоб я знал что-нибудь, но торжественно объявляю о моем невежестве, и чтобы предварить их подозрение в искренности признания моего, скажу еще то, что мне никак нельзя и самому себе в том польстить; ибо имею доказательство, что не знаю ничего.

Для сего-то часто я напоминал, что не предпринимаю вести их к мете; довольно и того, что как бы насильно прнудил их согласиться в том, что слепое шествие наук человеческих еще меньше приближает к желаемой цели, понеже оно приводит их даже к сомнению о бытии оной цели.

Чрез что принуждаю их признаться, что когда отнимают у наук единственное их Начало, управляющее ими, с которым они по сущности своей неразлучны, то не только не просветятся в познании, но паче углубятся в ужасное невежество, и что примечатели, при всех своих заботливых исканиях, никогда почти не согласуют друг с другом, не по иной какой причине, как что отдалили сие Начало.

И так довольно, говорю, и сего для них, что открыл я ныне узел останавливающих их затруднений; впредь Истина разлиет на них лучи свои обильнее, и приимет в свое время владычество, о котором ныне препираются с нею суетные науки.

Я же, недостойный взирать на нее, должен был не простирать далее моих усилий, как токмо дать почувствовать, что она существует, и что человек, не взирая на свою бедность, на всяк день жизни своей мог бы в том удостовериться, ежели бы исправлял свою волю. И так наиприятнейшею почту себе наградою, ежели всяк, прочитав мою книгу, скажет во внутренности своего сердца, есть Истина! но я могу прибегнуть ко иному чему лучше, нежели к людям, чтобы познать ее.

Конец.