МОДЕЛИ ДЛЯ ПОНИМАНИЯ ОПЫТА ДМТ
МОДЕЛИ ДЛЯ ПОНИМАНИЯ ОПЫТА ДМТ
Широкий спектр эффектов воздействия ДМТ, наблюдаемый у добровольцев, делает затруднительным создание какой-то одной исчерпывающей модели. Отложив на время вопрос о том, как препарат или растение изменяют сознание, мы можем составить концепцию эффектов воздействия ДМТ по траектории объяснений от очень вероятного до весьма гипотетического. Принимая во внимание психотерапевтическое воздействие, наблюдаемое на тех сеансах ДМТ, которые относятся к категории личных, достаточно легко допустить воздействие препарата на некоторые психические процессы, известные в психотерапии. ДМТ может усиливать, ослаблять или как-то еще влиять на проецирование, внушаемость, перенос, подавление, отрицание и т. п. ДМТ также может изменять воображение, творческие способности и символику конфликтов, позволяя индивидууму более гибко подходить к болезненным для него чувствам и воспоминаниям.
Что касается трансперсональных опытов, то тут может быть целый ряд толкований. Не так давно появилась новое научное направление — нейротеология, в её рамках постулируется, что такие состояния обусловлены деятельностью определенных центров мозга. Несмотря на то что в результате этих исследований было найдено анатомическое местоположение таких изменений, определить их возможные причины так и не удалось. Участие в экспериментах ДМТ могло бы добавить важный элемент в это уравнение.
Психологические аналоги этих изменений мозга, в частности те, которые используются в рамках клинической психологии, еще не достаточно четко сформулированы. Наиболее удачные попытки включения этих опытов в структуру научного аппарата психологии были сделаны в области когнитивной психологии, которая многое заимствовала у теории вычислительных систем, и в трансперсональной психологии, многое перенявшей у религиоведения. И хотя опыты, связанные с потусторонними, невидимыми мирами, на микро- и макроуровнях — особенно те, в которых имел место контакт с существами, — заставляют нас ступить на тонкий лед, все же следует приложить усилия, чтобы все-таки понять эти явления.
Моя первая реакция на подобные сообщения о ДМТ от девятнадцати информантов и на последующие рассказы добровольцев была следующей: «Так ведет себя ваш мозг под воздействием ДМТ». Другими словами, я допускал, что мы имели дело только с изменениями в химии мозга. Однако довольно трудно представить, чтобы какой-то химический препарат оказывал воздействие на такое большое количество психологических функций в течение такого длительного периода — особенно потому, что он вызывает, по-видимому, непрерывный синтез такого сложного и неизвестного нам содержания. Первоначальная моя гипотеза оказалась неадекватной — так подсказывала интуиция добровольцев и моя собственная научная интуиция, подкрепленная научным мировоззрением.
С точки зрения психологии не представляется возможным убедительно интерпретировать такой опыт, хотя приверженцы анализа символов, образов, чувств и мыслей по Фрейду и Юнгу наверняка предложат приемлемое и последовательное толкование. Тем не менее, добровольцы (и, в конце концов, я сам) не стали настаивать на символической, воображаемой основе опытов. Участники исследований могли ясно и определенно указать на различия между опытами с ДМТ и своими снами. Более того, было чрезвычайно сложно, если вообще возможно, сделать так, чтобы эта — в психологическом и психотерапевтическом смыслах опытная — группа добровольцев поверила, что такие сеансы могли быть обусловлены бессознательными психическими процессами.
С философской точки зрения такой подход приводил к интерпретации этих опытов как чего-то отличного от того, чем они на самом деле являлись. Перефразируя Джереми, можно сказать: «Это не метафора». Единственное толкование, которое интуитивно кажется наиболее удовлетворительным, но и наиболее сомнительным в теоретическом плане, заключается в приписывании этим опытам связи с параллельным уровнем реальности. Другими словами, я поддался влиянию со стороны добровольцев, так как их сообщения были похожи одно на другое. Я вынужден был умозрительно принять их отчеты как описания реального положения дел. Я позволил себе — по крайней мере теоретически — согласиться с тем, что под влиянием ДМТ все эти явления действительно имеют место, хотя и не в той реальности, которая обычно нас окружает.
К каким выводам привел меня этот умозрительный эксперимент? Во-первых, он заставил меня усомниться в том, что направление исследований было выбрано правильно. Мой более непредвзятый подход вызвал со стороны добровольцев готовность к более эффективному сотрудничеству, и впоследствии они старательнее и подробнее рассказывали о своих необычных опытах. К тому же этот эксперимент расширил мои научные взгляды, поскольку вышел за пределы всего того, что я узнал, когда тщательно готовился к проведению исследования. Если такое допущение оправданно (и даже если нет), имеет смысл рассмотреть, где в границах современной науки мы могли бы обнаружить подтверждение данной теории (впрочем, из этого не следует, что подтвердить ее может только современная наука). Шаманские традиции, которые дали начало религиозным верованиям, допускают сосуществование многих реальностей, которые мы можем воспринимать и в которые можем попасть, находясь в измененном состоянии сознания.
На минуту предположим, что воздействие ДМТ на воспринимающие характеристики сознания происходит благодаря изменениям в физико-химико-энергетических свойствах мозга. Это сравнимо с воздействием рентгеновского излучения, телескопа или микроскопа на наши органы восприятия. То, что мы видим, например, с помощью микроскопа, кажется весьма необычными, но поскольку все мы большую часть времени воспринимаем эти вещи в обычном состоянии, то можем подтвердить достоверность их существования — на основе общности восприятия.
В случае с микроскопом, однако, мы имеем дело с расширением границ восприятия с помощью оборудования. В сценарии с ДМТ изменяется человеческая составляющая мозга, что приводит к раскрытию других сфер. Подтвердить достоверность этих данных сложнее, потому что их трудно зафиксировать совместно с кем-то, как традиционную информацию. В рамках нашей научной модели, однако, становится понятно, что с помощью терминов параллельные миры, невидимая материя и других весьма абстрактных научных понятий мы можем найти способ объяснить то, что наши добровольцы описывали в своих отчетах. По большей части эти области являются весьма теоретическими и существуют только в представлении ученых, разрабатывающих свои теории. Нам нужно не упустить из виду сходную природу этих двух подходов к моему умозрительному эксперименту.