Глава 8 Едва уловимое эго
Глава 8
Едва уловимое эго
Первый вопрос:
Ошо, почему ты даешь саньясу младенцам и детям?
Саньясу вообще можно давать только младенцам и детям. Сама идея о том, что вы взрослые, является барьером. Взрослый ум — это испорченный ум. Он уже нечистый.
При этом физический возраст не имеет значения. Кому-то может быть семьдесят лет, и он при этом младенец, а кто-то может быть молодым и при этом не быть невинным.
Для получения саньясы нужен очень, очень бесхитростный ум — тот, который ничего не знает. Тогда мгновенно устанавливается контакт, и этот контакт — от существа к существу, от сердца к сердцу. Иначе контакт остается от ума к уму — а от ума к уму это на самом деле и не контакт, это заблуждение. Это только похоже на контакт. На самом деле два ума пребывают в постоянном конфликте.
Послушайте эту небольшую историю.
Однажды вечером Катц, черный кот, живший в ашраме мастера Сен-Сая, умер. Семилетняя дочь одного из послушников Сен-Сая была очень обеспокоена его смертью. После похорон и пений мантр Будде Амиде она пошла к Сен-Саю.
Сен-Сай сказал: «У тебя есть какие-то вопросы?»
Она ответила: «Да. Что случилось с Катци? Куда он ушел?»
Сен-Сай спросил: «Откуда ты появилась?»
«Из живота моей мамы».
«Откуда появилась твоя мама?»
Она молчала.
Сен-Сай сказал: «Все в этом мире появляется из одного и того же. Это как кондитерская фабрика. Изготавливаются разные виды печенья — львы, тигры, слоны, дома, люди. У всех у них разные формы и разные имена, но все они сделаны из одного и того же теста, у всех у них одинаковый вкус. Поэтому все разнообразные вещи, которые ты видишь: кошка, человек, дерево, солнце, этот цветок, — все эти вещи на самом деле одно и то же».
«И что это?»
«Люди дают им множество разных имен. Когда ты думаешь, все вещи имеют разные имена и разные формы. Но когда ты не думаешь, все вещи одинаковы. Для них нет слов. Люди создают слова. Кот не говорит: „Я кот“. Люди говорят: „Это кот“. Солнце не говорит: „Меня зовут солнце“. Люди говорят: „Это солнце“. Поэтому, когда кто-то спрашивает тебя: „Что это?“ — как тебе следует отвечать?»
«Мне не следует использовать слова».
Сен-Сай ответил: «Очень хорошо! Тебе не следует использовать слова. Поэтому, если кто-то спрашивает тебя: „Что есть Будда?“ — каков будет хороший ответ?»
Она промолчала.
Сен-Сай сказал: «Теперь ты спроси меня».
«Что есть Будда?»
Сен-Сай ударил по полу.
Она засмеялась.
Сен-Сай сказал: «Теперь я спрошу тебя, что есть Будда?»
Она ударила по полу.
«Что есть Бог?»
Она ударила по полу.
«Что есть твоя мама?»
Она ударила по полу.
«Что есть ты?»
Она ударила по полу.
«Очень хорошо. Вот из чего сделаны все вещи в мире. Ты и Будда, и Бог, и твоя мама, и весь мир одинаковы».
Она улыбнулась.
Сен-Сай сказал: «У тебя еще есть вопросы?»
«Ты так и не сказал мне, куда ушел Катц».
Сен-Сай наклонился вперед, посмотрел в ее глаза и сказал: «Ты уже поняла».
Она ответила: «А!» И сильно ударила по полу. Потом она засмеялась.
Сен-Сай сказал: «Очень, очень хорошо! Вот как тебе следует отвечать на все вопросы. Это есть истина».
Она поклонилась и вышла. Открывая дверь, она повернулась к Сен-Саю и сказала: «Мастер, но я не буду отвечать так, когда я в школе. Я буду давать обычные ответы!»
Сен-Сай засмеялся.
Это более глубокая связь, чем та, которая возможна между двумя умами.
Ребенок понимает совсем по-другому. Прежде всего, ребенок не имеет знания. Когда нет знания, когда вы знаете, что вы не знаете, вы открыты. Когда вы знаете, что вы знаете, вы закрыты.
Когда ребенок задает вопрос, он действительно исходит из его незнания, когда взрослый задает вопрос, он исходит из его знания. Вопрос может быть сформулирован точно так же, но качество вопроса в корне отличается. Когда ребенок спрашивает, он чист. Он не знает, поэтому спрашивает. Когда взрослый спрашивает, он знает, он уже знает. Вопрос исходит из знания.
Когда вопрос исходит из знания, на него невозможно ответить. Когда вы уже думаете, что знаете, вы находитесь в конфликте со всем, что будет вам сказано. Вы чем-то рискуете — вашими знаниями, вашим прошлым, вашей верой, вашим вероучением, вашей церковью.
У ребенка нет ни одного из этих препятствий. Поэтому Иисус говорит: «Пока вы не уподобитесь ребенку, вы не сможете войти в царство Божие».
Поэтому не беспокойтесь о том, почему я даю саньясу детям, лучше побеспокойтесь о себе. Если вы не ребенок, даже если я дам вам саньясу, вы не примете ее.
Я даю саньясу самым разным людям. Говорить «нет» — не мой путь. Я надеюсь даже вопреки надежде. Даже когда я вижу, что кто-то тверд как камень, когда я вижу его совершенно закрытым, и нет возможности проникнуть в него, тогда я тоже никогда не говорю «нет». Кто знает? Может быть, завтра он расслабится? Может быть, просто этот жест, что он хочет принять саньясу, откроет новую главу в его жизни. Кто знает? Все меняется, люди меняются. Те, кто очень, очень мягок, становятся жесткими, те, кто тверд, становятся мягкими. Жизнь — это постоянный поток. Может быть, в прошлом все происходило так, что человек стал похожим на камень. Будущее может быть другим, возможно, оно расскажет другую историю.
Просто оглядываясь на прошлое, — потому что человек — это только его прошлое, — отказать ему в саньясе из-за прошлого — значит отказать ему и в будущем, отказать ему в какой-либо возможности изменения. Кто я такой, чтобы отказывать? Поэтому всем, кто приходит, даже каменному человеку я говорю «да».
Для низшего высшее остается возможным. Нет способа уйти настолько далеко от Бога, чтобы нельзя было вернуться. Самая удаленная от Бога точка все еще находится внутри Бога, мы не можем выйти из него.
Когда приходит ребенок, я принимаю ребенка.
Я понимаю, почему ты задаешь этот вопрос. Ты спрашиваешь, потому что я говорю, что детей не следует обусловливать. Но саньяса — не обусловленность, это нечто полностью противоположное. Если я не дам ребенку саньясу, он станет христианином или индусом, или мусульманином, он станет кем-нибудь, кто будет гораздо хуже. Давая ему саньясу, я позволяю ему войти в новый вид коммуны, новый вид религиозности, которая не является религией, но только религиозностью.
Я с радостью принимаю его в новый тип семьи, где мы не будем навязывать никаких догм, мы лишь дадим ему некоторое окружение. Это совершенно иное. Дать догму — это условия, дать окружение — не обусловленность, дать окружение — значит просто поделиться.
Если я что-то постиг, я могу сделать две вещи: либо я могу начать обусловливать вас, чтобы вы постигли то же самое, — но ничто никогда не постигается через обусловленность, или же я могу помочь создать среду, некую погоду, благодаря которой, если вы хотите открыться, вы сможете открыться. Это просто как утро: солнце появляется на горизонте. Оно не подходит к каждому цветку, не стучится во все птичьи гнезда, не приказывает: «Теперь начинайте петь — утро наступило. Теперь начинайте открываться — утро наступило. Теперь просыпайтесь!» Оно ничего не говорит. Солнце просто находится в небе. Оно создает погоду.
Это тепло, это дающее жизнь тепло распространяется по всей земле. В этом тепле деревья начинают открывать свои глаза, птицы снова начинают петь, цветы раскрывают свои лепестки. Ничто не сказано, нет никаких обусловленностей — это просто присутствие.
Когда я даю вам саньясу, ребенок вы или нет, что от этого произойдет? Я просто позволяю вам находиться в моем присутствии. Я просто позволяю вам подружиться со мной. Это просто дружба, в которой что-то возможно, если вы готовы двигаться.
А ребенок более готов двигаться, ребенок больше задается вопросами, у ребенка все еще удивленные глаза, ребенок все еще чист. На нем еще ничего не написано. Саньяса — это не какое-то тюремное заключение, наоборот, это намерение выйти из всех тюрем. Так почему детям не следует разрешать становиться саньясинами?
У меня нет вероучения, нет догмы, нет катехизиса. Я — просто присутствие. В этом присутствии вы можете чем-то поделиться, можете воспользоваться мной. Я приветствую каждого — и трехмесячного ребенка, и девяностолетнего старика. Я приветствую каждого. Я рад любому, кто хочет отправиться в путешествие к неизвестному.
И все, чему мы здесь учим — если это можно назвать обучением, — это любовь и медитация. И та, и другая разобусловливает, они обе разгипнотизируют. Мы не учим философии о любви, мы просто создаем обстановку, в которой может расти любовь. И мы не даем ритуальную, формальную медитацию — но саму медитативность. Как только вы слегка отведаете медитативности, любви, у вас начнут расти крылья.
Саньяса — это не конец путешествия, это только начало. Это лишь первый шаг. Когда вы становитесь христианином — это конец, когда вы становитесь индусом — это конец, когда вы становитесь мусульманином — это конец. Тогда вы можете расслабиться. Тогда вам не нужно беспокоиться. Как только вы стали христианином — это обязанность и ответственность Христа спасать вас. Теперь он обо всем позаботится, теперь вы можете идти своим путем, вы можете заниматься своими делами — вы переложили ношу на Иисуса, он будет нести ваш крест. Никто не может нести ваш крест, нет, даже Иисус. Никто не может спасти вас. Как кто-то может вас спасти? В тот момент, когда вы начинаете думать, что кто-то другой спасет вас, вы превращаетесь в раба. Сама мысль о том, что кто-то другой спасет вас, порождает рабство.
Я не спаситель. Я не имею никаких дел с подобного рода чепухой. Я не собираюсь вас спасать. Вы должны сами спасти себя. Я делаю доступным все то, что есть во мне, вы же можете выбирать все, что вам нравится, что вы любите. И здесь нет никакого вынужденного усилия, направленного на то, чтобы привести всех вас к одинаковому шаблону. Вы можете расти так, как подходит вам. Моя вера — в индивидуальность, я не доверяю толпе. Толпа по своей природе уродлива. Мои саньясины связаны со мной только индивидуально. Мои саньясины не связаны ни с какой организацией.
Если вы встречаете здесь какую-то, как вам кажется, организацию, отнеситесь к ней как к почте или к управлению железной дорогой. Это не церковь, она лишь для того, чтобы сделать меня более легко, более комфортно доступным для вас, иначе вокруг меня собралась бы неуправляемая толпа, и было бы совершенно невозможно работать. Организация нужна, как она нужна почтовому отделению. Это необходимо. Но это не институт. У нее есть свои функции, есть практическая польза, но это не церковь. Мои саньясины не принадлежат никакой организации, они принадлежат мне. И каждый саньясин принадлежит мне напрямую, без посредства организации. Организация существует лишь для того, чтобы способствовать некоторым вещам. Это не партия, не секта, не церковь, ничего подобного.
И для каждого человека мой ответ всегда отличается, поэтому вы можете найти много противоречий. У меня нет ничего неизменного. Каждый раз, когда я сталкиваюсь с индивидуальностью, я отражаю ее. Я смотрю в нее. В моем уме нет ничего, что можно было бы навязывать. Я смотрю в нее, откликаюсь на нее.
Когда приходит ребенок, я откликаюсь его способом, когда приходит старик, я откликаюсь его способом. Каждая индивидуальность так уникальна, так предельно уникальна, что я не могу давать каждому один и тот же ответ.
Второй вопрос:
Ошо, может ли ученик трансцендировать, превзойти любую форму и непосредственно постичь саму сущность создателя?
Откуда это желание трансцендировать форму? Форма — это тоже создатель, форма — это тоже Бог. В форме он тоже существует. В форме нет ничего плохого.
Проблема возникает только тогда, когда вы начинаете думать, что форма — это все. Нет необходимости трансцендировать форму, необходимо понять ее. Форма совершенно прекрасна, тело совершенно прекрасно, просто не думайте, что тело — это все. Есть что-то большее, что-то невидимое глазу, что-то глубокое. Должно быть.
Тело — это поверхность, душа — глубина. Это не две отдельные вещи. Бог и мир — не две вещи... мир — это поверхность, а Бог — это глубина мира. Но глубина не может существовать без поверхности, помните, так же как и поверхность не может существовать без глубины. Они вместе, они целостность. Они едины. Разделение возникает только в языке, реальность остается невидимой.
Поэтому, прежде всего, не желай трансценденции. В этом нет необходимости — необходимо только понимание. Или же, если тебе нравится слово трансценденция, тогда ты можешь запомнить: понимание есть трансценденция. Но трансценденция — это не форма, трансценденция — это и поверхность, и глубина, потому что в тот момент, когда ты видишь все целостно, ты уже не можешь определить нечто как только поверхность и не можешь определить нечто как только глубину. В этом случае все определения бессмысленны. Ты сталкиваешься с неопределимым. Ты вышел за пределы двойственности. Но это приходит через понимание.
Само понятие трансценденции может породить проблемы. Вы начинаете подавлять, вы начинаете осуждать — вот как осуждение проникает в человеческое сознание. И это — величайшая из бед, от которых когда-либо страдал человек.
Я слышал...
Парень пришел к стоматологу. Стоматолог хотел дать ему новокаин.
Но тот сказал: «Нет, я хочу трансцендировать лечение зубов».
Должно быть, он — фанат трансцендентальной медитации. Он говорит: «Я хочу трансцендировать лечение зубов». Почему? Откуда это постоянное усилие идти куда-то еще, быть где-то еще, быть кем-то еще? Почему вы не можете расслабиться в реальности, такой, какая она есть? Некуда идти, нечего трансцендировать, некуда трансцендировать. Бог здесь и сейчас.
Просто поймите. Просто откройте глаза и увидьте. Смотрите без убеждений. Если у вас появляется идея что-то трансцендировать, вы всегда смотрите глазами предубеждения. Вы знаете, что это форма, и вы хотите трансцендировать форму. Как вы можете любить форму? Это тело, а вы должны любить только душу! Это мир, а вы должны любить только Бога!
Вы начинаете без надобности впадать в беспокойство, и созданное вами беспокойство будет таково, что вы никогда не сможете его разрешить — потому что форма всегда сосуществует с бесформенным. Форма принадлежит бесформенному — позвольте мне быть противоречивым, или парадоксальным, но это так. Форма принадлежит бесформенному, тело принадлежит бестелесному, и материя есть не что иное, как сконцентрированная не-материя; это проявление, материя — это проявление нематериального. Слово — это не что иное, как проявленное молчание.
Вместо того чтобы пытаться трансцендировать, начни думать о расслаблении в том, что есть. Ты быстрее достигнешь бесформенного — и без усилий с твоей стороны. Просто расслабься, и пусть тебя поглотит форма, а когда ты поглощен формой, ты начинаешь входить в бесформенное. Если ты можешь любить женщину или мужчину, своего друга, свою жену, своего ребенка, своего отца, свою мать, если ты можешь кого-то любить, скоро ты увидишь, что форма существует не одна. Через форму проникает бесформенное.
Когда ты касаешься руки того, кого ты любишь, это не только прикосновение кожи, соприкасается то, что находится за пределами кожи, за кожей. Какая-то пульсация, какая-то вибрация перескакивает от одной руки к другой, что-то духовное. Посмотрите в глаза того, кого вы любите: вы не только смотрите в глаза, открывается что-то более глубокое, открывается что-то бездонное. Мало-помалу тело начинает исчезать. Вы попадаете в духовное. Но тело — это дверь.
Это в точности как храм. Вы входите в храм... что вы подразумеваете под словом «храм»? Дверь, стены — что вы подразумеваете? Конечно, дверь и стены — это не храм, храм — это пустота внутри. Вот куда вы идете. Но эти двери и эти стены защищают пустоту, это святилище. Если эти стены и эти двери исчезнут, святилища не будет. Эти стены не против пустоты, эти стены поддерживают пустоту, эти стены защищают пустоту. Так что такое храм? Стены, двери или пустота? Нет. Вы не можете разделить таким образом, и то и другое есть храм. Стены и двери — это внешняя форма, а пустота, внутренняя пустота — это душа.
В точности так же обстоит дело и с человеком, с цветком, с деревом. Бог присутствует в разных формах, и Бог бесформен. Из-за того, что Бог бесформен, возникает мысль о том, чтобы трансцендировать форму. Но единственный способ трансцендировать ее — спуститься в нее. Единственный способ трансцендировать ее — принять ее настолько целостно, настолько любяще, чтобы никакого осуждения никогда бы не возникло.
И не называйте это поверхностью, потому что даже наши слова стали отравленными. Когда ты говоришь, что это только поверхность, ты уже осудил ее — так, будто бы поверхность — это что-то дурное.
Ты прогуливаешься по пляжу, ты видишь миллионы волн в океане — на поверхности. Да, это поверхность, но можешь ли ты забрать у океана поверхность? И можешь ли ты войти в океан, не входя в его поверхность? Глубина и поверхность — две полярности одной энергии. И океан не будет походить на океан, если вы заберете у него поверхность, просто ничего не останется. Вы будете убирать поверхность прочь, прочь, прочь, и ничего не останется — потому что всякий раз, когда будет что-то появляться, это будет поверхность.
Видеть недвойственность — значит видеть. Тогда человек становится бдительным, впервые.
Третий вопрос:
Ошо, я хочу быть творческим. Что мне следует делать?
Стань снова ребенком, и ты будешь творческим. Всем детям присуще творчество. Творчество нуждается в свободе — свободе от ума, свободе от знаний, свободе от предубеждений.
Творческий человек — это тот, кто может пробовать новое. Творческий человек — не робопат. Робопаты никогда не созидают, они повторяют. Поэтому стань снова ребенком.
И ты удивишься тому, что все дети так одарены творчески, все дети, где бы они ни родились, творчески одарены. Но мы не позволяем им проявлять творчество, мы разрушаем и убиваем их творчество, мы набрасываемся на них. Мы начинаем учить их тому, как делать вещи правильно.
Помните, творческий человек всегда пробует неверные пути. Если вы следуете только правильному пути в делах, вы никогда не будете творческими, потому что правильный путь означает путь, открытый другими. И правильный путь означает, что, конечно, вы сможете что-то сделать, вы станете изготовителем, фабрикантом, вы будете техником, но вы не будете творцом.
В чем различие между производителем и творцом? Производитель знает, как правильно что-то делать, самым экономичным способом, с минимальным усилием он может достичь больших результатов. Он — производитель. Творец дурачится. Он не знает, как что-то делать правильно, поэтому он продолжает искать и пробовать снова и снова в разных направлениях. Много раз он движется в неверном направлении, но, куда бы он ни двигался, он учится. Он становится все богаче и богаче. Он делает что-то, чего никто до него не делал. Если бы он следовал правильному пути, он бы не был способным этого делать.
Послушайте эту маленькую историю...
Учительница в воскресной школе попросила своих учеников нарисовать портрет святого семейства.
После того, как ей принесли рисунки, она увидела, что некоторые дети нарисовали традиционные картины: святое семейство в яслях, святое семейство на осле и тому подобное.
Но она подозвала одного мальчика, чтобы он объяснил ей свой рисунок, на котором был нарисован самолет, из окон которого высовывались четыре головы.
Она сказала: «Я понимаю, почему ты нарисовал три головы, изображая Иисуса, Марию и Иосифа. Но кому принадлежит четвертая голова?»
«А, — ответил мальчик, — это же Понтий Пилот!»
Да, это прекрасно. Вот что значит творчество. Он что-то открыл.
Но только дети могут это делать. Вы испугаетесь делать так, вы будете выглядеть глупо. Творец не должен бояться выглядеть глупо. Творец должен рисковать своей так называемой респектабельностью. Поэтому вы всегда видите, что поэтов, художников, танцоров, музыкантов не очень уважают. А когда они становятся респектабельными, когда им вручают Нобелевскую премию, они больше не творят. С этого момента творчество исчезает.
Что происходит? Вы когда-нибудь видели, чтобы нобелевский лауреат написал новое произведение, которое обладало бы какой-то ценностью? Вы когда-нибудь видели, чтобы респектабельный человек делал что-то творчески? Ему становится страшно. Если он сделает что-то неправильно, или если что-то пойдет не так, что случится с его престижем? Он не может этого позволить. Поэтому, когда художник становится респектабельным, он становится мертвым.
Только те, кто готов снова и снова ставить на карту свой престиж, свою гордость, свою респектабельность, могут продолжать двигаться туда, куда, как все считают, двигаться не стоит... Творцы всегда считаются сумасшедшими. Мир признает их, но очень поздно. Люди до последнего полагают, что здесь что-то не так. Творцы — эксцентричные люди.
И снова запомните: каждый ребенок рождается с потенциалом для того, чтобы стать творцом. Без исключения, все дети пытаются быть творцами, но мы им не позволяем. Мы тут же начинаем учить их тому, как делать вещи правильно, и как только они обучились делать правильно, они становятся робопатами. Потом они продолжают снова, и снова, и снова делать правильные вещи, и чем больше они повторяют, тем более эффективными становятся. А чем более эффективными они становятся, тем больше их уважают.
Где-то в возрасте между семью и четырнадцатью годами в ребенке случается огромная перемена. Психологи исследовали это явление... что же происходит, и почему это происходит?
У вас два мозга, два полушария. Левое полушарие мозга не обладает творчеством. Оно очень способно в техническом смысле, но в том, что касается творчества, оно абсолютно бессильно. Оно может что-то делать, только однажды этому научившись, и оно может делать это эффективно, совершенно, оно механично. Левое полушарие — это полушарие обоснования, логики, математики. Это полушарие вычислений, ловкости, дисциплины, порядка.
Правое полушарие противоположно ему. Это полушарие хаоса, не порядка; это полушарие поэзии, не прозы; это полушарие любви, не логики. У него огромное понимание прекрасного, у него великое понимание самобытности — но оно не эффективно, оно не может быть эффективным. Творец не может быть эффективным, он должен все время экспериментировать.
Творец не может нигде осесть. Творец — это бродяга, он носит свое жилище на плечах. Да, он может остановиться где-то на ночь, но к утру его снова не будет, вот почему я называю его бродягой. Он никогда не бывает домовладельцем. Он не может обосноваться на одном месте, обосноваться для него значит умереть. Он всегда готов рисковать. Риск — это его любовное приключение.
Все это правое полушарие. Правое полушарие функционирует в момент рождения ребенка, левое полушарие еще не работает. Потом мы начинаем учить ребенка — без знания, не научно. За многие века мы обучились этому трюку, как передвигать энергию из правого полушария в левое, как остановить правое полушарие и запустить левое. Вот в чем заключается наше школьное обучение. Это то, чем является все наше обучение и образование, начиная с детского сада и до университета. Это усилие, направленное на то, чтобы разрушить правое полушарие и помочь левому. Где-то между семью и четырнадцатью годами нам это удается, и ребенок убит, ребенок разрушен.
Тогда ребенок больше не дикий — он становится гражданином. Тогда он учится дисциплине, языку, логике, прозе. Он начинает соперничать в школе, становится эгоистом, начинает обучаться всем тем невротичным вещам, которые общеприняты в обществе, начинает больше интересоваться властью, деньгами, начинает думать о том, как стать более образованным, как стать более властным, как иметь больше денег, как купить большой дом, и все такое. Он меняется.
Тогда правое полушарие работает все меньше и меньше, или работает, только когда вы спите, в глубоком сне. Или иногда, когда вы принимаете наркотики.
Большая привлекательность наркотиков на Западе вызвана лишь тем, что Запад преуспел в полном разрушении правого полушария из-за обязательного образования. Запад стал слишком образованным — это означает, что он уклонился в крайность, в одну сторону. Это стало крайностью. Теперь кажется, что нет никакой другой возможности. Пока вы не введете в университетах, колледжах и школах специальные методы, которые могли бы помочь снова оживить правое полушарие, наркотики будут оставаться привлекательными. Невозможно запретить наркотики одним только законом. Невозможно принудить к этому, пока не будет восстановлен внутренний баланс.
Привлекательность наркотика в том, что он мгновенно переключает механизм — из левого полушария ваша энергия движется в правое полушарие. Это все, что может сделать наркотик. Алкоголь делал это на протяжении веков, но теперь доступны гораздо лучшие наркотики — ЛСД, марихуана, псилоцибин, а в будущем появятся наркотики и посильнее.
Но не наркоман — преступник, преступник — это политик и работник образования. Это они виноваты. Они вытеснили человеческий ум на один полюс — в такую крайность, что теперь необходимо поднимать бунт. И эта необходимость очень велика! Из жизни людей совершенно исчезла поэзия, исчезла красота, исчезла любовь... деньги, власть, влияние — они стали единственными божествами.
Как человечество может продолжать жить без любви и без поэзии, без радости и без празднования? Это не может длиться долго.
Новое поколение во всем мире оказывает большую услугу, демонстрируя тупость вашего так называемого образования. Это не совпадение, что наркоманов почти всегда отчисляют. Они исчезают из университетов, колледжей. Это не совпадение — это часть того же самого бунта.
А познав однажды радость наркотиков, человеку становится трудно их бросить. Наркотики могут быть отброшены, только если будут найдены гораздо лучшие способы высвобождения вашей поэзии. Медитация — это гораздо лучший способ, менее разрушительный, менее вредный, чем любая химия. На самом деле, она совсем безвредна, она приносит только пользу. Медитация делает то же самое: она смещает ваш ум из левого полушария в правое полушарие. Она высвобождает вашу внутреннюю способность к творчеству.
Большой беды, которая произойдет с миром из-за наркотиков, можно избежать только с помощью одной вещи — медитации. Иного способа вообще нет. Если медитация станет все более и более общепринятой, все больше и больше проникнет в жизнь людей, наркотики исчезнут. А образование должно перестать выступать так резко против правого полушария и его работы.
Если детей будут учить тому, что их мозг — это два полушария, и если их будут учить использовать оба, и если их будут учить, когда какое использовать... Есть ситуации, когда требуется левое полушарие мозга, когда вам надо заняться расчетами — на рынке, в повседневной деловой жизни, и бывают моменты, когда вам нужно правое полушарие.
Трудовая протестантская этика — это наследие прошлого. Оно должно быть отброшено. И мир образования должен пройти через настоящую революцию. Людей не следует заставлять, детей не следует загонять в повторяющиеся шаблоны.
Что такое ваше образование? Вы когда-нибудь в него всматривались? Вы когда-нибудь о нем размышляли? Это просто тренировка памяти. Благодаря нему вы не становитесь разумными, вы становитесь все более и более неразумными. Вы становитесь тупыми. Каждый ребенок приходит в школу чрезвычайно разумным, но очень редко человек выходит из университета все еще разумным — это большая редкость. Университет почти всегда добивается успеха. Да, вы покидаете его стены со степенями, но вы купили эти степени за большую цену: вы потеряли свой разум, вы потеряли свою радость, вы потеряли жизнь — потому что вы потеряли работу правого полушария.
И что вы узнали? — информацию. Ваш ум заполнен памятью. Вы можете повторять, вы можете воспроизводить — это то, что представляют собой ваши экзамены. Человек считается очень разумным, если он может изрыгнуть все, что было брошено в него. Сначала его нужно заставить проглотить, проглотить тонны информации, а потом изрыгнуть на экзаменационные листы. Если вы умеете эффективно срыгивать, вы разумны. Если вы можете изрыгнуть в точности то же, что вам было дано, вы разумны.
Теперь вот что нужно понять: вы можете изрыгнуть то же самое только в том случае, если вы это не переварили, помните. Если вы переварили, вы не можете изрыгнуть то же самое, появится что-то другое. Может выйти кровь, но не тот же самый хлеб из Вриндавана. Он не появится. Он исчез. Поэтому вы просто вынуждены удерживать это в желудке, не переваривая. В этом случае о вас думают, что вы очень, очень разумны. Самые глупые считаются самыми разумными. Это очень печально, печальное положение вещей.
Разумные могут не подойти. Вы знаете о том, что Эйнштейн не смог сдать свои вступительные экзамены? Такой творческий разум — ему было трудно вести себя так глупо, как вели себя все остальные.
Все ваши так называемые золотые медалисты в школах, колледжах, университетах впоследствии пропадают без следа. Они никогда не оказываются хоть на что-то годными. Их слава заканчивается вместе с их золотыми медалями. Потом их больше нигде не находят. Жизнь им ничего не должна.
Что случается с этими людьми? Вы их разрушили. Они купили сертификаты и потеряли все. Теперь они будут носить до конца своей жизни эти сертификаты и степени.
Такое образование должно быть полностью трансформировано. В школьные классы нужно внести больше радости, в университеты нужно внести больше хаоса — больше танца, больше песни, больше поэзии, больше творчества, больше разумности. А зависимость от памяти должна быть отброшена.
За людьми нужно присматривать и помогать им быть более разумными. Когда человек отвечает иначе, чем отвечали до него, это нужно ценить. Правильного ответа не должно быть. Его нет. Есть только глупый ответ и разумный ответ. Само разделение на правильное и неправильное неверно, нет правильных и неправильных ответов. Либо ответ глупый, повторяющийся, либо ответ творческий, чуткий, разумный. Даже если ответ-повтор кажется правильным, его не нужно особо ценить, потому что он содержит повторение. И даже несмотря на то, что разумный ответ может быть не идеально правильным, может не соответствовать старым представлениям, его нужно одобрять, потому что он новый. Он демонстрирует разумность.
Ты спрашиваешь меня: «Я хочу быть творческим. Что мне делать?» Отрекись от всего, что сделало с тобой общество, отрекись от всего, что сделали с тобой твои родители и учителя, отрекись от всего, что сделали с тобой полицейские, политики и священники — и ты снова станешь творческим, у тебя снова появится тот трепет, который был в тебе в самом начале. Он все еще ждет там, подавленный. Но он может раскрыться.
А когда в тебе раскрывается творческая энергия, ты религиозен. Для меня религиозный человек — это творческий человек. Каждый рождается творческим, но немногие люди остаются творческими.
Тебе нужно выбраться из западни — ты можешь. Конечно, тебе потребуется огромное мужество, потому что, когда ты начнешь отрекаться от всего, что сделало с тобой общество, ты потеряешь уважение. Тебя не будут считать респектабельным. Ты начнешь превращаться в чудака, ты будешь казаться людям странноватым. Ты будешь выглядеть как чудак. Люди будут думать: «С беднягой что-то не так». Это величайшая смелость — пойти в жизнь, в которой люди начнут считать тебя странноватым.
Возникнут трудности. Можешь спросить Индивара. Он родом из Австралии. Он был там признанным психоаналитиком на протяжении двадцати лет, а теперь у него проблемы. Его жена думает, что он сошел с ума, его дети начали подозревать, что «папа сошел с ума», его коллеги больше ему не сочувствуют — вопрос уважения не стоит, нет даже сочувствия. Начальство клиники, в которой он работает, готово вышвырнуть его в любой момент. И впервые он счастлив, впервые он делает что-то, что приносит ему удовольствие, впервые в нем высвобождается что-то из правого полушария.
Недавно он был здесь, и, когда я коснулся его головы, я почувствовал изменение. Это больше не левое полушарие, это правое полушарие, куда движется больше энергии. Возвращается его поэзия. Он снова становится ребенком.
Но, естественно, тебе придется рисковать. Если ты хочешь быть творческим, тебе придется рисковать всем. Но это того стоит. Немного творчества стоит гораздо больше, чем весь этот мир и его ценности. Радость, которая приходит в создании чего-то нового, что бы это ни было — песенка, небольшая картина, что угодно... Когда вы создаете что-то новое, вы участвуете вместе с творцом, потому что Бог — это творец. Когда вы творите, вы на одной волне с Богом. Когда вы творите, на самом деле Бог творит через вас — поэтому возникает радость. Когда вы повторяете, вы повторяете в одиночестве. Бога в этом нет. Вы пустыня, вы машина. Когда вы творите, Бог просто входит в ваше сердце. Вы становитесь полым бамбуком, и он начинает играть на вас, а вы становитесь флейтой. И возникает великая песня.
Каждый несет эту песню, и, пока эта песня не спета, вы никогда не будете чувствовать удовлетворенности.
Моя саньяса — не что иное, как посвящение в творчество, посвящение в опасность, посвящение в новый вид жизни, которому вас не учили, — фактически, вопреки всему тому, чему вас учили.
Вся моя борьба — против этого так называемого невротичного общества. Я бы хотел, чтобы вы снова стали необразованными.
Четвертый вопрос:
Ошо, почему так трудно найти себя?
Потому что вы повернулись вовне. Ваши глаза парализованы. Они могут видеть только внешнее. Вы не можете повернуться назад, ваша шея утратила гибкость. Вы не можете войти в свое существо, все, что вы знаете, вытаскивает вас наружу.
Вы очень, очень эффективны в думании — думание ведет вас вовне. Чтобы пойти внутрь, познать себя, требуется не-думание. Вам это кажется невозможным. Обучение думанию на протяжении всей жизни стало настолько фиксированной внутренней структурой, что, даже когда вам не нужно думать, вы продолжаете думать. Вам хотелось бы сидеть в тишине, но ум продолжает болтовню. Вы практиковали эту болтовню слишком долго, она проникла в вашу кровь. Поэтому это кажется сложным, в прочих случаях — это самая легкая вещь в мире. Она должна быть самой легкой, потому что вы ближе к себе, чем к чему-либо еще. Если вы хотите узнать кого-то другого, это долгое путешествие. Если вы хотите узнать Бога, никому неизвестно, где он прячется, где его найти, какой у него адрес.
Но если вы хотите познать себя, не должно быть абсолютно никаких проблем. Вы есть вы сами. Если вы не можете познать даже этого — где вы уже есть, где вы существуете — тогда что еще вы можете сделать, что еще вы можете знать? Знание себя должно быть простейшей вещью.
Но это стало трудным, потому что вас обучили фокусировать взгляд на внешнем.
Я слышал...
Шерлок Холмс попал в рай. Ангелы толпой вышли, чтобы встретиться с ним. Сам Господь спустился со своего трона, чтобы поприветствовать его.
«Холмс, — сказал он, — у нас тут есть одна загадка, так что, может быть, ты поможешь нам ее разгадать. Я подозреваю, что Адам и Ева пропали. Никто не может определить их местонахождение уже много-много лет. Если бы ты мог найти их для нас...»
Холмс метнулся к краю сборища и вытащил двух напуганных и удивленных ангелов к Господу. «Вот они», — сказал он.
Адам и Ева признались, что это они. «Мы устали от того, что на нас пялятся и просят автографы все чертовы ангелы, которые приходят сюда, — объяснили они, — мы присвоили себе вымышленные имена и немного замаскировались и благополучно скрывались за этим на протяжении веков, пока этот умник нас не вычислил».
«Как ты это сделал?» — изумился Господь.
«Элементарно, мой дорогой Господь, — ответил Холмс. — Они оказались единственными, у кого не было пупка».
Да, знать себя очень элементарно. Это нетрудно — это не может быть трудным. Вам нужно просто разучиться привычному образу жизни. Вам не нужно ничему учиться, чтобы знать, кто вы, вы должны наоборот кое-чему разучиться.
Во-первых, вы должны разучиться беспокоиться о вещах; во-вторых, вам нужно разучиться беспокоиться о мыслях; а третье придет само — свидетельствование.
Позвольте мне сказать вам об этом так... Есть три уровня вашей жизни. На самом внешнем крае существуют вещи, мир, то, что последователи дзен называют «Мир десяти тысяч вещей». На самом внешнем крае — на периферии, на поверхности — вещи, миллионы вещей. Далее, между центром и поверхностью есть мысли, желания, мечты, воспоминания, воображения — ум. Если мир называют «Мир десяти тысяч вещей», то ум следует называть «Мир десяти миллионов мыслей».
И ключ к этому один: начните наблюдать за вещами. Сидя в молчании, посмотрите на дерево, просто будьте наблюдательны, не думайте о нем. Не говорите: «Что это за дерево?» Не говорите, прекрасно оно или уродливо. Не говорите: «Оно зеленое или сухое». Не окружайте его рябью из мыслей, просто продолжайте смотреть на дерево — это то, что медитирующие делали на протяжении веков. Они выбирали одну вещь — может быть, маленькое пламя светильника — и сидели, молча смотря на него. Что они делали? Пламя никак не связано с медитацией, оно лишь приспособление. Они пытались делать одно — непрестанно смотреть на пламя, чтобы достичь состояния, при котором не возникает ни одной мысли о пламени. Пламя там, вы здесь, а между вами нет ни одной мысли.
Вы можете делать это где угодно, наблюдать что угодно. Просто помните об одном: когда приходит мысль, отложите ее в сторону, оттолкните ее в сторону. Снова продолжайте смотреть на вещь. Вначале будет трудно, но спустя какое-то время в вашем бесконечном потоке мыслей начнут возникать провалы. Появятся моменты, когда вы смотрите на дерево, и при этом нет ни одной мысли — тогда вы почувствуете огромную радость, рождающуюся из этого простого переживания. Ничего вроде бы не случилось — просто исчезли мысли, но осталось дерево, остались вы, и между вами двумя свободное пространство. Пространству не мешают мысли. И тогда появляется огромная радость без видимой причины, совершенно без какой-либо причины. Вы обучились первому секрету.
Затем необходимо продвинуться еще дальше. Вещи хорошо ощутимы, поэтому я и говорю начинать с вещей. Вы можете сесть в своей комнате, можете смотреть на фотографию — единственное, что нужно помнить, — не думать о ней. Просто смотрите, не думая. Все будет происходить очень медленно. Смотрите на стол, не думая. С течением времени останется стол, останетесь вы, но между вами двумя уже нет мыслей. И вновь — радость.
Радость — это функция отсутствия мыслей. Радость есть всегда, но обычно она задавлена бесконечным множеством мыслей. И только когда мыслей нет, она начинает проявляться.
Начните с материального. Тогда, когда вы приспособитесь, научитесь чувствовать моменты, когда мысли исчезают, остаются только вещи, приступайте ко второму этапу. Теперь закройте глаза и смотрите на любую проходящую мимо мысль — без мыслей о мысли. Какое-то лицо появится на экране вашего ума, или проплывет облако, или еще что-то... просто смотрите, не думая.
Это будет немного труднее, чем раньше, потому что материальные вещи удерживать проще, а мысли едва уловимы. Но если первое произошло, произойдет и второе — нужно лишь время. Продолжайте смотреть на мысль. Спустя какое-то время... Это зависит от вас — это может занять несколько недель, может несколько месяцев, а может годы — все зависит от того, насколько тщательно, насколько всем сердцем вы делаете это. Затем однажды, внезапно, все мысли исчезают. Вы остаетесь одни.
Вместе с вещами исчезли и мысли... Поначалу были вы и были вещи, было субъективное и объективное, была двойственность. Когда мысли исчезают, вы просто остаетесь одни, остается одна субъективность. И возникает великая радость — в тысячи раз более сильная, чем первая радость, которая появилась, когда осталось дерево, а исчезла только мысль. В тысячу раз. Она будет такой безграничной, что вы переполнитесь ею.
Это второй шаг. Когда вы пройдете его, приступайте к третьему этапу — наблюдайте наблюдателя. Теперь нет вообще никаких объектов. Вещи отброшены, мысли отброшены, вы одни. Теперь просто наблюдайте наблюдателя, будьте свидетелем свидетельствования. Вначале это снова будет трудно, потому что нам известно только, как наблюдать за чем-то — вещью, мыслью. Даже мысль — это, по крайней мере, что-то, что можно наблюдать. Теперь нет ничего, абсолютная пустота. Остался только один наблюдатель. Вы должны повернуться к себе.
Вот что Иисус подразумевает под обращением — поворотом к себе. Вот что подразумевает Махавира, когда он говорит о пратикрамане — повороте к себе. Вот что Патанджали подразумевает под пратьяхарой — обращением к себе. И это то, что имеют в виду суфии, когда они используют слово шахада — свидетельствование свидетеля. Это самый секретный ключ. Вы остаетесь полностью в одиночестве. Отдыхая в этом одиночестве, вы почувствуете особый момент. Он неизбежно наступит. Если первые два этапа пройдены, третьего не миновать — вам даже не нужно об этом беспокоиться.
Когда это случится, вы впервые поймете, что такое настоящая радость. Все те радости, которые вы ощущали раньше: радость, когда осталось дерево, а мысль исчезла; радость, когда исчезли все мысли и вы остались одни... Да, вторая радость была в тысячу раз сильнее, чем первая, но теперь происходит что-то, что отличается не только количественно, но и качественно. Теперь впервые вы ощущаете то, что индуисты называют ананда — настоящая радость. Все радости, известные ранее, просто бледнеют, просто больше ничего не значат. Эти радости были чем-то, что приходило к вам, но эта радость абсолютно иная. Это вы сами, это свабхава, ваша внутренняя природа.
Это уже не то, что просто приходит к вам, поэтому его невозможно отнять. Это вы сами в своем подлинном существе, это само ваше существо. Теперь это невозможно отнять. Теперь невозможно это потерять. Вы пришли домой.
Поэтому вам придется разучиться вещам и мыслям. Сначала наблюдайте все самое заметное, потом наблюдайте едва уловимое, а затем наблюдайте то, что находится за пределами и самого заметного, и едва уловимого.
Пятый вопрос:
Ошо, ты правда находишь анекдоты смешными, или ты стараешься угодить нашему чувству юмора?
P. S. Мы их любим!
Для меня вся жизнь — это анекдот, я все нахожу смешным. Все так нелепо.
Но помните, я не стараюсь угодить вашему чувству юмора. Я никогда не стараюсь ничему угодить. Если я рассказываю анекдот, это просто хитрость, потому что только в тот момент, когда вы открываете рот, я могу помочь вам что-то проглотить. Это просто прием. Ваш рот открыт, а вы не осознанны. Тут-то я и могу забросить что-нибудь внутрь! Оно действительно проникает внутрь. Ведь ваш ум в это время не функционирует, ваших собственных мыслей пока нет.
Когда вы смеетесь, ум исчезает. В смехе ум не может существовать — на миг возникает промежуток, и я ищу этот промежуток. Этот промежуток имеет огромную важность, потому что только через этот промежуток я могу установить с вами контакт.
Последний вопрос:
Ошо, я хочу сдаться, и все же...
Вот как работает человеческий ум. Он всегда противоречив. Он хочет одного, и в то же время он боится. Ум никогда не может быть целостным. Существование ума слишком индивидуально.
Поэтому, если ты хочешь сдаться, пока твой ум не скажет стопроцентное «да», этого не произойдет. Максимум ты можешь надеяться на одно: если большая часть твоего ума говорит идти вперед, тогда иди вперед, слушай большую часть и не обращай внимания на меньшую. Иногда случается прямо противоположное — люди продолжают беспокоиться из-за менее значимой части ума.
Однажды кто-то сказал мне: «Я на девяносто процентов готов принять саньясу. Девяносто процентов!»
Я сказал: «Приятель, это чудо! Девяносто процентов? Не жди ни единого момента, потому что кто знает? Просто прими саньясу!»
Он ответил: «Но те десять процентов ума. Что мне с ними делать? Они продолжают говорить „нет“, поэтому мне придется подождать».
Этот человек не осознает, что даже решение подождать — это уже выбор. Принять саньясу — это выбор; не принять саньясу — это тоже выбор. Вы не можете выбрать не выбирать — такой свободы не дано. Вы не можете выбрать не выбирать. Вы делаете выбор каждый миг. Вы вынуждены оставаться выбирающим.
Человек не свободен не выбирать, помните. Но вы можете создать иллюзию... Тот человек думает, что он пока не выбирает, потому что десять процентов ума говорят «нет». Но он выбирает в пользу десяти процентов — он не принимает саньясу. Он идет против девяноста процентов из-за десяти процентов. Это глупо. Будьте хотя бы немного демократичны.
Не ждите полной целостности. Ум никогда не целостен. Когда возникает целостность, ум исчезает. По сути, вы пытаетесь сдаться для того, чтобы получить возможность быть целостными. Но если вы требуете целостности в качестве условия для сдачи, то вы ведете себя совершенно нелепо.
Я слышал об одной старой церкви. Церковь была очень древней, здание разваливалось. При легком дуновении ветра здание начинало трястись. Люди перестали в нее ходить, они боялись.
Затем произошла встреча комитета, совета директоров. Даже они не встречались внутри церкви. Было опасно заходить внутрь, поэтому они встретились снаружи. И они приняли решение, что нужно что-то делать: «Люди перестали приходить, даже священник не входит. И она может рухнуть в любой момент, удивительно, что она еще до сих пор не упала. Что нам делать?»
Но ум так консервативен... Старики говорили: «Это древняя церковь, мы не можем ее снести». Молодежь возражала: «Мы должны ее снести, иначе однажды она кого-нибудь непременно убьет. Мы должны построить новую церковь». Возник большой конфликт. Что делать?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.