Каникулы

Каникулы

Каникулы – это волшебное слово. В остальное время, кроме сессий я особенно тоже не напрягался, но каникулы, есть каникулы. Я пару раз еще съездил на военные турбазы. Отец в ту пору купил катер со стоянкой на Икшинском водохранилище. Первое время возня с мотором и катание очень увлекали, потом надоело. Из серьезных каникулярных поездок не могу не рассказать о двух: про Сахалин и Прибалтику.

В конце второго курса мы с Марком, наученные горьким опытом предыдущего трудового семестра начали рекогносцировку заранее. Разведданные показали, что формируется большой отряд на Сахалин и маленький – на Курильские острова. Чтобы попасть в списки, нужно было заручиться поддержкой в комитете комсомола. Близких знакомых там ни у Марка, ни у меня не было.

Может быть, это была особенность нашего института, но все комитетчики, кого я знал, были редким дерьмом, и общаться с ними не было никакого желания. А тут – надо, что поделаешь? Артюша нас привел, к одному, взяли бутылку, тот поморщился, конечно, но принял и даже посидел с нами минут пятнадцать. Он объяснил нам сиволапым, что для того, чтобы попасть в отряд нужно чем-нибудь отличиться, в крайнем случае, нужно уметь петь, плясать или играть музыку, а выявлять все это будут в специально организованном походе. На следующий день мы были в списках походников.

Все походники были предупреждены, что водки – ни-ни. Выпить у костра и даже схоронившись в палатке – святое дело, но поехать на Дальний Восток хотелось сильнее, поэтому не взяли с собой ни капли. В походе я показал свою сноровку в установке палаток и разжигании костров. Марк взял гитару и мы с ним, как дураки трезвые, развлекали народ песнями Высоцкого и комсомольско-молодежным репертуаром. А комитетчики все напились почти до бесчувствия, но нас с Марком записали в агитбригаду сахалинского отряда.

До Хабаровска летели на уже тогда несовременном, но прекрасном ТУ-114, всё добропорядочно, культурно, вежливые стюардессы, спальные места в середина салона. Долетели замечательно, а в Хабаровске вышла задержка – Сахалин не принимал из-за глубокой облачности. Прекрасный в целом город Хабаровск (если не считать туалета в аэропорту) осточертел нам хуже горькой редьки. Мы уже истрепали все карты, когда к нам подошел летчик в форме, лихой и с черными усиками.

– Студенты?

– Да.

– Вместо груза полетите?

– Полетим!

– Возьму не больше двадцати человек.

Мы быстренько согласовали с командованием (у нас были командир, комиссар и еще какие-то раздолбаи с начальственными лычками на куртках, всё вместе это называлось «штаб»), а всего народу около восьмидесяти человек. Нас обозвали квартирьерами и благословили. Летчик со стюардом вывели нас на летное поле. У забора в ряд стояли не менее десятка самолетов никаких не грузовых, а вполне пассажирских АН-24, идем вдоль этого строя. Пилот со стюардом беседуют.

– На этом полетим?

– Нет, там унитаз сломан.

– Вот этот хороший.

– На нем приборы дурят. Нет… Во! Вот этот самый раз.

Забираемся в самолет, рассаживаемся. Летчик, не закрывая кабины, начинает заводить моторы. Корпус машины дрожит. Мне, через иллюминатор видно, как закрутился правый пропеллер. Минут через десять всё стихло, летчик вышел из кабины.

– Выгружайтесь!

– Что такое?

– Левый мотор не работает. Быстро вон в тот!

Бегом перегружаемся в соседний самолет. Начинается дождь. В этот раз завелись быстро, моторы ровно гудят. Я сижу на первом сидении, прям за пилотом. Он переговаривается с диспетчерами.

– Мариночка! Целую тебя в обе румяные щечки.

– Слышу тебя, обормот.

– Дай взлет. Я на Сахалин, рейс… – и дальше цифры.

– Ты що, с гузду зьихав? Дождь такой! Грозовой фро…

После щелчка тумблера голос диспетчера пропадает.

– Всем пристегнуться! И никаких хождений мне.

Машина срывается с места, быстро выруливает на стартовую точку. Моторы ревут. Рывок. Колеса выбивают лужи со взлетной полосы. Нос резко забирает вверх. Впереди маленький просвет в облаках, через него мы и уходим в чистое небо.

– Мариночка! Это опять я.

– Взлетел-таки, паразит!

– Будешь ругаться, вечером не зайду за тобой.

– Куда ты денешься… Возьми левее…коридор… – ну, и так далее.

Когда вышли на курс, пилот пришел к нам в салон играть в карты. Полет был скучным – моторы нудели на одной ноте иногда переходящей в зуд. У-у-у-у, з-з-з-з, у-у-у-у-у, з-з-з-з. Под крылом облака закончились, и все два часа видно было только тайгу, нарезанную блестящими полосками рек. Над самым проливом стали опять сгущаться тучи. Остров пропал. Через некоторое время в тучах появился прогал, в который было видно сушу и какие-то строения на ней. Самолет дрогнул от выпущенных шасси. Но наш пилот садиться не спешил, летал кругами.

– Вы смотрели фильм «Хроника пикирующего бомбардировщика»? – это пилот, обернувшись к нам, кричит, – Если не смотрели, сейчас увидите. Пристегнуться всем!

Самолет опрокинулся на левое крыло и заскользил боком к просвету в облаках. Я еще толком не успел испугаться, когда фюзеляж крутанулся в другую сторону. Меня вдавило в сиденье. У меня было впечатление, что перегрузка еще не кончилась, когда мы плюхнулись на взлетно-посадочную полосу.

– Всё, ребятки, можно сушить штаны, приехали.

На удивление здесь внизу дождя не было, аэропорта тоже. Был диспетчерский пункт, рядом с которым тарахтел старенький автобус. На этом автобусе нас привезли в мрачный поселок, состоящий из нескольких бараков, один из которых должен был стать нашим домом на два месяца.

На ночлег мы разместились в одной комнате. Душновато, но не так промозгло. Я проснулся на самом рассвете от холода, странного звука и осознания постоянного неудобства. Я понял, что уже неоднократно пытаюсь закрыть одеялом то голову, то ноги, при этом незакрытая часть как-то странно болит. Окончательно проснувшись, я увидел удивительный потолок. В своей середине он был белый, а ближе к краям темнел, в углах становясь совсем черным. Проснулся не только я – с разных сторон слышалась мрачная ругань. Один уже встал совсем – маленький грузин, спавший в углу, около окна. Он уже оделся и обулся, и направлялся к двери.

– Что за хрень такая? Что это так гудит?

– Спать невозможно, мать… мать… мать…

Грузин только взявшись за ручку двери, заговорил:

– Ребята, это комары… это я виноват. Ночью душно стало… ну, я окно и открыл.

И исчез за дверью подлец во избежание суда Линча.

С момента приземления на остров, стало понятно, почему цари ссылали сюда неугодных. Всё здесь было какое-то унылое и диспетчерская вышка, и эти бараки, и серый песок вокруг, и чахлые, низенькие хвойные деревца, которые, как потом выяснилось, назывались кедрачом. Поражало еще отсутствие людей. Со вчерашнего дня мы видели только двоих – шофера автобуса и тетку, открывшую нам барак. Поселок выглядел совершенно пустым. Такое было впечатление, что мы на необитаемом острове. До прибытия основной группы нам делать было нечего, и мы пошли разведывать местность. Дороги здесь на севере Сахалина все были грунтовые. Влево от сквозной аэропортовской дороги ответвлялась более узкая, уходившая в заросли кедрача. По ней мы и решили прогуляться.

Выглянуло солнышко, настроение улучшилось, даже комары от солнца попрятались куда-то. Через полкилометра нам открылось чудесное большое озеро с изумительно чистой водой. Мы дружно разделись догола и бросились в воду. В холодной воде долго находиться не было возможности, а на солнце было достаточно тепло, тем более, если поиграть в догонялки и пробросаться горячим песком. Мы настолько увлеклись игрой, что не заметили, как на берег вышли женщины с бельем для полоскания. Это было настолько внезапно, настолько мы не ожидали увидеть на этом диком острове людей вообще, а тем более молодых женщин, что мы даже не прикрылись руками, просто остановились, и смотрели на них, открыв рот. Очевидно, наше присутствие тут, да еще в полном неглиже, было также полной неожиданностью для вновь подошедших дам. Они тоже замерли на месте, потом завопили дурным голосом:

– Дикари-и-и-и-и.

– Дикари. А-а-а-а-а.

И бросились бежать со всех ног, теряя белье из своих тазиков.

Вот тебе и необитаемый остров.

Чем-то похожий, хотя и противоположный по смыслу, случай произошел примерно через месяц после этого. Мы с приятелем зашли в магазин в Охе купить выпивки, в нарушение сухого закона, который был у нас там установлен. Из выпивки там был питьевой спирт в пол-литровых бутылках с синими этикетками, двадцатиградусное вино «Гранат» в трехлитровых банках и шампанское вполне обычное, как в Москве, которое разбиралось за три дня после прихода парома с материка. Магазин был еще закрыт на обед, и рядом с входом стояло еще несколько человек. Мы решили подождать здесь же. С нами разговорился бомжеватого вида мужичок (там это называется «бич») и, явно чувствуя вопрос нетактичным, все же спросил:

– Вы, ребят, наверное, с периферии?

Мы оба задумались и не нашлись, что ответить. Да, одеты мы были грязновато, прямо со стройки. Наша студенческая форма уже порядком пообтрепалась, видок аховый, но всё же? Город Оха на севере острова даже для Сахалина является окраиной, в сравнении, скажем, с Южно-Сахалинском. Т. е. это периферия даже для Сахалинской области, так откуда же мы тогда могли приехать? Из Лондона? Или совсем уж с Луны?

Вот так и начинаешь понимать, что всё в жизни относительно.

Работа там была такая же бардачная, как и по всей стране. Усугублялось это тем, что нами затыкали дырки, где совсем уж никто не хотел работать и тем, что командир со своим «штабом» были, мягко выражаясь, дураки. С самого начала я попал на строительство тепличного комплекса. Там, к моменту нашего прибытия, на площади примерно триста на триста метров стояли металлические каркасы теплиц на бетонных фундаментах. Несколько раньше выяснилось, что фундаменты нужно было засыпать песком и на этот песок выложить бетонные плиты. Ни бульдозер, ни кран туда попасть не могут – каркас мешает. Всё… стройка встала. Но тут приехали дурачки студенты, получили в руки лопаты и перебросали песок на 150 метров к центру теплиц, а потом двухсоткилограммовые плиты на ломах вчетвером туда же. А расценки, как у подъемного крана и бульдозера! Поневоле запьешь, когда это безобразие по 12 часов в день, плюс дорога, и без выходных.

Правда, один выходной у нас получился. В тот день Оху посетил царь Сахалинской области – первый секретарь обкома «товаришчь» Озеров. Чтобы не запылить его машину, ни один грузовик на дороги не выпустили.

Второй объект у меня был интересней. Мы бетонировали нефтеналивные баки, построенные тут японцами сразу после 1905 года. Работа здесь казалась менее бессмысленной, тем более, что мастер постоянно подкармливал нас очень вкусной сушеной корюшкой.

Кстати, о еде. Поварихи были наши, девчонки из нашей группы Купчиха и Свинина, но это не помогало так, как на картошке в Протасовке на втором курсе. Продукты были из рук вон. Крупа, тушенка. Молоко, яйца и картошка только в виде порошка. От цинги спасались привезенным с собой в огромном количестве чесноком. Сигареты нам выдавали каждый день по пачке слегка подпорченной плесенью «Звездочки». До этого я эти пачки с мотоциклистом на фоне большой красной звезды видел только в фильмах про войну – эти сигареты прекратили выпускать еще в 1948 году. Самое удивительное, что в магазинах не было рыбы. Океан – вот он! Один раз, впрочем, мы отдуплились. Открылся магазин в нашем поселке, (продавщицу выпустили из-под следствия). Она открыла бочку пряной селедки. Мы её ели, прямо не чистя, просто резали на куски и ели. Но радость оказалась не долгой, продавщицу сразу арестовали опять.

Меня все время удивляет, почему у нас в стране запрещают ловить горбушу и вообще, красную рыбу. Вы видели, как она идет на нерест? Маленькие речки буквально кипят рыбой, а ловить её нельзя под страхом крупного штрафа или даже ареста. Но почему? Все равно эта рыба погибнет и икры столько не нужно. Почему нельзя ловить? Когда в телевизоре в очередной раз показывают, что поймали злостных браконьеров, мне жалко этих браконьеров и противно думать о государстве.

В тот год вышел скандал. Рыбнадзор получил в распоряжение вертолет. Они повесили под вертолетом на тросу большой крюк и стали этим крюком собирать сети по рекам. Народу надоело терять сети. Особенно разозлись танкисты одной из частей. На одной из речек они поставили по берегам два танка, связали их толстенным тросом, якобы тянут один из них. Притопили трос, сидят курят и ждут. Летит вертолет рыбнадзора с крюком. Танкисты-то думали всего лишь оторвать крюк, а вышло по-другому, трос крюка оказался не менее прочным, чем у танкистов, и вертолет весь плюхнулся в реку. Поминай, как звали изобретательных надзорщиков. Разборки так ничем и не кончились – несчастный случай.

Кстати, о несчастных случаях. Месяца через полтора беспросветной работы мы возмутились, вплоть до забастовки, что стоило ли лететь на край света, чтобы толком даже не посмотреть остров. Командир струсил и договорился с местным начальством. Нам выделили вертолет, чтобы провезти по красивым местам. Пока чего-то ждали, на этом вертолете наш отрядный доктор вылетел по вызову к какому-то больному. Пролетел метров пять, после чего вертолет рухнул. Доктор сломал ногу, а у вертолета отвалился хвост. Так что красивых мест Сахалина я так и не увидел.

На день рождения в августе я получил посылку из дома. У нас тогда был тайфун, и эта срочная авиа-посылка провалялась где-то в Хабаровске или в Ванино не менее двух недель. Я тогда уже работал на аэродроме, мы строили новую ВПП.

Аэродром вообще-то из-за сильного ветра был закрыт, но были исключения. На старую грунтовку во время тайфуна садились только полярники с красными хвостами. Смотреть на эти посадки было откровенно страшно. Эти самолеты приближались к ВПП по какой-то замысловатой кривой, с линией крыльев, наклоненной к горизонту градусов на тридцать. Когда уже казалось, вот-вот одно крыло заденет за землю, самолет резко выравнивался и падал вниз. Они несколько раз подпрыгивали на колесах. У летчиков это называлось «дать козла». Это уже был не «козёл», а целый мамонт, но ни один самолет не разбился.

Посылку мы открывали вдвоем с Татарином. Фанерная крышка отвалилась и из ящика вылезла, раздуваясь, зеленая подушка длинноволокнистой плесени. С плесенью справились быстро – её источником оказалась полукопченая колбаса. Мы её, конечно, выбросили? Нет! мы её съели тут же, даже не жарили, оставив половину ребятам. И те вечером съели по кусочку. И ничего нам от этого не было. А какой аромат разнесся по бараку, когда мы закурили паршивенькие, по московским меркам, сигареты «Пегас». Фантастика!

Приехав в Москву, мы получили по 800 рублей (еще 400 у нас вычли за перелет и питание). По тем временам это были большие деньги. Можно было бы считать себя вполне счастливыми, если б не знать, что ребята с Курил привезли по полторы тысячи при восьмичасовом рабочем дне с выходными и без сухого закона.

Вторая памятная поездка в Прибалтику состоялась случайно. Нас с Марком пригласила в Эстонию моя будущая жена. Планировалось и отдохнуть и подзаработать денег. Мы с будущей женой еще тогда совсем не были близки, но она мне всегда нравилась, и я хотел поехать, однако, когда я узнал, что организовывает это мероприятие Нос, всё желание у меня пропало. Тем не менее, идея-то осталась. В результате мать в министерстве договорилась, что нас устроят в Латвии, и мы с Марком вдвоем поехали просто отдыхать.

Мы прибыли в Ригу очень дополнительным поездом в пять часов утра. Для того чтобы устроиться в гостиницу, нужно было позвонить сначала в местное министерство ответственному человеку, а министерства, как известно, начинают работать не раньше девяти. Пришлось нам голодным и усталым, бросив вещи в камере хранения, плестись в город, осматривать Ветс-Ригу.

Почти сразу мы поняли, почему Прибалтика считалась в Союзе внутренней заграницей. Совсем рядом с вокзалом мы наткнулись на уютнейший кабачок, спокойно работающий в такую рань. По старой каменной лестнице мы спустились в полуподвал и получили по рюмке цитрусовой водки, по кружке прекрасного холодного пива, горячую глазунью с беконом и очень вкусный, пахучий кофе. В Москве это было невозможно ни в разгар дня, ни вечером, ни, тем более вот так, ранним утром. Я думаю не надо говорить о том, что нам очень понравилась старая Рига, которую мы пошли осматривать ужесовсем в другом настроении.

Латвийский министр определил нас в гостиницу Юрмала. Всё-таки ж середина лета и мы у самого моря. Естественно, первым делом мы пошли купаться. Мы разделись до плавок, бросили свои вещи под соснами и не спеша подались к воде. Вид респектабельных людей бомондно гуляющих вдоль берега в летних пальто и головных уборах мог бы нас остановить, но не остановил, мы зашли в воду.

Вода оказалась несоленой и очень холодной, встречный ветер обдавал нас брызгами, но мы упорно шли вперед по колено в воде. Метров через пятьдесят, когда глубина достигла примерно метра, мы быстро окунулись и побежали обратно. Бег под холодным ветром с брызгами совершенно не согревал. Мне давно не было так холодно. Хорошо, что по пути к морю, мы зашли в магазин и взяли бутылку. Пара глотков из горлышка всё той же цитрусовой вернули меня к жизни.

Выйдя из гостиницы уже поздно вечером, мы обнаружили, что на первом этаже расположен ночной ресторан. Мы тут же направились к его стеклянным дверям. Это была экзотика. Солидный швейцар в дверях, молча перекрыл нам дорогу. Мы начали что-то объяснять, трясти карточками гостиницы, но тот только качал головой, нет мол, и всё. Руссо-туристо нам объяснили, что без галстуков сюда нельзя. Мы поднялись в номер, надели пиджаки и галстуки, но этот русофоб опять нас не пропустил. Второе препятствие оказалось проще – нужно было взять билеты здесь же, в двух шагах от швейцара.

Наконец, мы оказались внутри. Это был большой скучный зал со столиками и площадкой для танцев. В соответствии с купленным билетом, нам выдали по коктейлю и по нескольку маленьких бутербродов. Кухня по случаю ночного времени оказалась закрытой. Публика состояла по большей части из москвичей. Марк остался гулять с какими-то своими старыми знакомыми, встреченными тут же, а я, выпив свой коктейль, ушел спать.

На следующий день в Риге мы сходили в настоящий, хороший латвийский ресторан. Соблюли дресскод, купили билеты, поулыбались швейцару и метрдотелю. Нас провели в очень уютный зальчик, посадили за столик. Мы пили московскую водку и кофе с рижским бальзамом, очень вкусно поели. Обслуживание было выше всяких похвал. Правда я немного испугался, когда возле только что вставленной мной в рот сигареты вдруг, откуда ни возьмись, появилась горящая спичка. Но к этому не долго привыкнуть.

Да, на всей остальной территории Союза этого не было. Трудно было представить себе такое обслуживание в Москве, а тем более в Туле или Крыжополе. А здесь была внутренняя заграница. И дело даже не в тихом ресторанчике с приличной публикой тихо наслаждающейся уютом и внимательным к себе отношением, дело в общем отношении к жизни и окружающим тебя людям. Когда в 1988 году в Москве появились кооперативные кафе, они были такими же уютными, как этот рижский ресторанчик, но просуществовали недолго. Довольно быстро они стали точно такими же, как обрыдшие всем ресторанус-советикус. Что? Рестораторы у нас такие дурные? Нет, спрос рождает предложение. У нас ходят в ресторан не для того, чтобы отдохнуть под тихую музыку, а чтоб гульнуть «на широкую ногу», а какая разница после второй бутылки, что у тебя стоит на столе? И как можно официанту культурно обслужить вдребезги пьяного человека? И это во всём. Почему на фоне щемяще прекрасной русской природы везде попадаются брошенные котлованы и стихийные помойки? Почему все дороги в колдобинах? Почему правительства наши, какому бы очередному «-изму» они не поклонялись, никогда не думают о людях? Это всё явления одного порядка, но… Нет ответа! Только находясь далеко от родины, начинаешь понимать, что Россию невозможно просто любить или не любить, её можно только любить и ненавидеть одновременно.

Туристическую программу мы выполнили достаточно быстро. Послушали Баха в Домском соборе, покатались на катере по Даугаве и Рижскому взморью, глубокомысленно насупившись, походили по берегу моря и дорожкам Юрмалы. Делать стало нечего и, через несколько дней, мы на поезде перебрались в Лиепаю. На внутренних линиях Латвии поезда тогда еще тянули паровозы. Электрички были очень старые. В Москве ходили новенькие электрички, кстати, рижского завода, но они всегда безбожно опаздывали или уходили раньше времени. А здесь по поездам и электричкам можно было проверять часы.

Лиепая – не очень большой, но промышленный и портовый город. Там нас встретил директор крупного текстильного комбината. Мы ходили за ним по цехам как Коровьев с Бегемотом. Два раздолбая студента, непонятно в какой одежде, однако, ноблесс оближ, мы же представители Союзного министерства – начальство. Мы одобрительно кивали на всё, но я лично, чувствовал себя неловко, до тех пор, пока нам не выдали ключи от квартиры и не отпустили с богом.

Квартира эта была предназначена для командировочных, таких хотя бы, как мы, и для проведения корпоративных вечеринок. Мы сразу договорились с Марком, что я готовлю еду, а он моет посуду. На удивление быстро он согласился. Примерно на третий день, когда вся кухня была уже завалена грязной посудой, я возмутился, пора, мол, и честь знать. На мой афронт ни сколько не смутившийся Марк, молча распахнул передо мной посудный шкаф. Чистой посуды там оказалась еще гора.

– Еще ж не кончилась! И потом, мы же на отдыхе.

Я не нашелся, чем возразить.

В Лиепае мы нашли способ купаться. Нужно было лечь в дюнах, в ложбинку между двумя барханами песка, где не было ветра, и греться. Потом быстро искупаться и вернуться на горячий песок. Но в основном мы там развлекались рыбалкой.

Прямо от нашего дома в море уходил мол, на котором целыми днями сидели рыбаки. Мы купили удочки и тоже сели, но дело не шло. На хлеб рыба клевать не желала, червяков не было. То есть, вообще не было! Мы на такси ездили на ферму к коровникам и там ничего не нашли. Ну, просто, как в анекдоте, «только песок и говно». А скрытные прибалты, при нашем приближении, насаживали что-то на крючки, прямо в сумке, и быстро забрасывали в воду.

Повезло случайно. Какой-то малый недалеко от нас закатал штаны, спустился с мола в море и что-то выкопал прямо из-под воды. Мы заметили, куда он спрятал лопату, и повторили его действия. На второй или третьей лопате я обнаружил у себя в руке бледного плоского морского червяка. Ну! Это ж стало совсем другое дело! Стали регулярно попадаться речные окуни, плотва, но в то же время чисто морская камбала и др.

Однажды мы заболтались с одним аборигеном и не заметили, что уже начало темнеть. Собрались уходить. Я потянул из воды удочку. В сумерках было видно плохо, но видно, что за крючком тянется длинный хвост каких-то водорослей и тины. Эта дрянь оказалась довольно тяжелой. Когда я стал снимать её с крючка, она вдруг резво обмоталась мне вокруг левой руки. Я чуть было не упал в воду – это был угорь. Очень вкусный оказался угорь!

Не помню, почему мы уезжали очень спешно, опаздывая на поезд. Я не успел отдать ключи от квартиры на комбинат. Пришлось потом высылать их из Москвы бандеролью с извинениями.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.