Письмо 88 б

Письмо 88 б

К. Х. – Синнету

А.

На этом этапе нашей переписки, будучи ошибочно понимаем, как это в общем кажется, даже вам лично, мой верный друг, стоит и полезно нам обоим, чтобы вам были сообщены некоторые факты, связанные с адептством. Запомните поэтому следующие пункты:

1. Адепт, как высочайший, так и наинизший, является Адептом только в течение применения им оккультных сил.

2. Каждый раз, когда эти силы нужны, суверенная воля отпирает двери ко внутреннему человеку (Адепту), который может явиться и свободно действовать только при условии, что его тюремщик, внешний человек, будет или совершенно или частично парализован по требованию данного случая, а именно:

а) ментально и физически:

б) ментально, но не физически;

в) физически, но не совсем ментально;

г) ни то, ни другое, но с акашическим фильмом, введенным между внешним и внутренним человеком.

3. Малейшие применения оккультных сил, как вы теперь видите, требует усилия. Мы можем приравнять это ко внутренним мускульным усилиям атлета, готовящегося применить свою физическую силу. Невероятно, что какой-либо атлет стал бы все время забавляться, напрягая свои мускулы в предвкушении поднятия тяжести; также нельзя предполагать, что какой-либо Адепт будет держать в постоянной напряженности своего внутреннего человека, держать его функционирующим, когда в этом нет немедленной необходимости. Когда внутренний человек отдыхает, Адепт становится обычным человеком, ограниченным его физическими чувствами и функциями физического мозга. Привычка обостряет интуицию последнего, но не в состоянии сделать их сверхчувствительными. Внутренний Адепт всегда наготове, всегда бодрствует, и этого достаточно для наших целей. Во время покоя его способности тоже в покое. Когда я сижу за едой или когда я одеваюсь, читаю или как-нибудь иначе занят, я не думаю даже о тех, кто находится близ меня. И Джуль Кул легко может разбить свой нос до крови, стукнувшись в темноте о балку, как это с ним случилось вчера вечером (как раз потому, что вместо введения "фильма" он необдуманно парализовал все свои внешние чувства, пока разговаривал с другом на далеком расстоянии) – и я остался в полном неведении этого факта. Я не думал о нем, отсюда мое незнание.

Из вышесказанного вы легко можете сделать вывод, что Адепт является обычным смертным во все моменты ежедневной жизни, за исключением тех, когда действует внутренний человек.

Присоедините к этому неприятный факт, что нам запрещено применять даже частицу нашей силы в связи с "Эклектиком" (за что вы должны благодарить вашего Президента, и только его), и что то малое, что сделано- сделано, так сказать, контрабандой, и затем начните силлогизировать так: К. Х., когда он пишет нам, не есть Адепт. Не Адепт подвержен ошибкам. Потому К. Х. очень легко может совершить ошибки.

Ошибки в знаках препинания, которые часто меняют значение предложения; идеоматические ошибки, которые весьма вероятны, особенно при такой спешке в писании, как у меня; ошибки, возникающие из-за случайной путаницы в терминах, которые мне приходилось узнавать от вас, так как вы являетесь автором "больших кругов", "малых кругов", "земных кругов" и т. д., и т. д. Теперь, вместе со всем этим, я прошу разрешения сказать, что после того, как я сам внимательно перечитал "Знаменитые Противоречия" снова и снова, и после дачи их для прочтения М., и затем высокому Адепту, чьи силы не сформированы канцелярией Коганов, чтобы он их не растрачивал на недостойные цели по личной склонности, после всего этого мне было сказано следующее: "Все это совершенно правильно. Зная, что вы хотите сказать, не больше чем любой другой человек, ознакомленный с этой доктриной, я не могу найти в этих отдельных отрывках ничего, что действительно противоречило бы одно другому. Но так как многие предложения неполны и предмет разработан безо всякого порядка, то я не удивлюсь, что ваши мирские ученики находят в них недостатки. Да, они нуждаются в более исчерпывающем объяснении".

Таково решение одного Адепта, и я поддерживаю его; я постараюсь дополнить информацию ради вас.

В одном единственном случае отмеченном на ваших страницах и в моих ответах (12 и 12 в), последний "истец" имеет право на выслушивание, но ни на грош на возмещение убытков, ибо по закону ни один – ни истец, ни ответчик – не имеют права ссылаться на незнание закона. Так же и в Оккультных Науках мирских учеников следовало бы заставлять принимать на веру сказанное Гуру в тех случаях, когда по своей неосведомленности в этом они склонны к неправильному истолкованию смысла, вместо прямого обвинения Гуру в противоречиях! Теперь, разрешите констатировать, что в отношении двух предложений, соответственно отмеченных 12а и 12б, имеется явное противоречие, но только для того, кто не знаком с этим учением. Вы не были знакомы, и потому я признаю себя "виновным" в пропуске, но "невиновным" в противоречии. И даже в отношении первого, этот пропуск был настолько мал, что я, подобно девушке, обвиненной в детоубийстве, которая в свое оправдание заявила судье, что ребеночек был настолько мал, что его совсем нельзя было назвать ребенком, я мог бы заявить то же самое, если бы перед моими глазами не было ужасающего определения в моем "изощрении изобретательности". Ну что же, прочтите объяснение, данное в моих "Записках и Ответах" и судите.

Кстати, мой дорогой Брат, я до сих пор не подозревал в вас такой способности к защите и извинении неизвиняемого, какое проявили вы в защиту меня по теперь знаменитому "изощрению изобретательности". Если статья (ответ К. К. Мэсси) написана в духе, какой вы приписываете мне в вашем письме, и если я или любой из нас имеет "склонность допускать более тонкие и прямые способы в преследовании своей цели", нежели это вообще считается честным правдолюбивыми и откровенными европейцами (включен ли м-р Хьюм тоже в эту категорию?), то действительно, вы не имеете никакого права извинять такой образ действия, даже мне. Также вы не имеете права рассматривать это как "просто в духе пятен на солнце", ибо пятно есть пятно, будь оно на сияющем светиле или же на медном подсвечнике. Но вы ошибаетесь, мой дорогой друг. Тут не было ни более тонких, ни прямых видов действий, чтобы выручить ее из затруднения, созданного ее двусмысленным стилем и незнанием английского языка, а не ее незнанием предмета, что не есть одно и то же и совершенно изменяет дело. Так же я не остался в неведении о том факте, что М. писал вам перед тем по этому предмету, так как это было в одном из его писем (в последнем случае перед тем, как я взял это дело на себя), в котором он коснулся вопроса о "расах" в первый раз и говорил о перевоплощениях. Если М. велел вам быть осторожным и не слишком исчерпывающе доверять "Изиде", то это было потому, что он преподавал вам истину и факт и что в то время, когда этот абзац был написан, мы еще не пришли к решению по поводу учения людей без разбора. Он давал вам несколько таких примеров – если бы вы только перечитали его письмо, добавляя, что такие-то и такие-то предложения, написанные так-то, гораздо лучше объясняют факты, на которые только намекалось.

Конечно, для К. К. М. этот абзац должен показаться неправильным и противоречивым, ибо он "вводит в заблуждение", как говорит М. Много тем трактуется в "Изиде", даже таких, с которыми Е. П. Б. не было разрешено тщательно ознакомиться; все же они не противоречивы и "не вводят в заблуждение". Заставить ее сказать, как я ее заставил, что "критикуемый абзац был неполон, хаотичен, неясен, неуклюж, как многие абзацы в этом труде" – было, я полагаю, достаточно "откровенным признанием", чтобы удовлетворить наиболее капризного критика. Признать, что "этот абзац был неправилен", с другой стороны, равнялось бы бесполезной лжи, ибо я утверждаю, что он правилен, ибо если он не дает всей истины, он не искажает ее в отрывках тех доказательств, которые даны в "Изиде". Суть недовольной критики К. К. М. не заключалась в том, что не была выдана вся истина, но в том, что истина и факты 1877 года были представлены, как ошибки, и опровергнуты в 1882 году; и это был тот вопрос, вредный для Общества, для его мирских и внутренних учеников, и нашего учения, который нужно было показать в его истинном свете, именно как ошибочное понимание, обязанное тому факту, что доктрина "семеричности" еще не была разглашена миру в то время, когда писалась "Изида" И таким образом это было показано. Мне жаль, что вы находите, что ее (Е. П. Б.) ответ, написанный под моим непосредственным вдохновением, "не очень удовлетворителен", ибо это доказывает мне только то, что вы еще не очень прочно усвоили разницу между шестым, седьмым и пятым [принципами] или бессмертной и астральной или личной "монадами-Эго". Это подозрение подтверждается тем, что Н- X дает в своей критике на мое объяснение в конце своего письма в сентябрьском номере; ваше письмо передо мною дополняет доказательство к этому. Нет сомнения, "действительное Эго присуще в высших принципах, которые воплощаются" периодически каждые одну, две или три и более тысячи лет. Но бессмертное Эго, "индивидуальная монада", не есть личная монада, которая есть пятый принцип; и этот абзац в "Изиде" не отвечал восточным учениям о воплощении, которые утверждали в той же самой "Изиде", если бы вы прочли ее целиком, что индивидуальность или бессмертное Эго должно снова появиться в каждом цикле, но западные, в особенности французские реинкарнисты, которые учат, что личная или астральная монада, Манас или интеллектуальный ум, короче говоря, пятый принцип является тем, что каждый раз воплощается. Таким образом, если вы еще раз прочитаете цитированный К. К. М. отрывок из "Изиды" против "Обозревателя Совершенного Пути", вы, может быть, найдете, что Е. П. Б. и я были совершенно правы, утверждая, что в вышеуказанном отрывке подразумевалась только "астральная монада". А далее имеется значительно более сильный "шок недовольства", нанесенный моему рассудку, когда я нашел, что вы отказываетесь признать в астральной монаде личное Эго, тогда как все мы называем его, несомненно, этим именем, и звали так в течение тысячелетий; этот шок более сильный, чем будет ваш, когда вы встретите эту монаду под настоящим именем в "Отрывках о Смерти" Э. Леви.

"Астральная монада" есть личное Эго и поэтому она никогда не перевоплощается, вопреки учению французских спиритов; она перевоплощается только "в исключительных обстоятельствах", и в таком случае, перевоплощаясь, она не становится оболочкой. Если она успешна в своем втором воплощении, она становится оболочкой и затем постепенно теряет свою личность после того, как становится, так сказать, опорожненной от своих лучших и высших духовных атрибутов, уносимых бессмертною монадою или "духовным Эго" в течение последней и величайшей борьбы. "Потрясение чувств" поэтому, должно бы быть с моей стороны, так как, действительно, это только "казалось еще одною иллюстрацией различия между восточным и западным методами", но не было, в данном случае. Мне очень понятно, мой дорогой друг, что в расхолаживающих условиях, в каких вы находитесь ментально, вы готовы греться даже в лучах погребального костра, на котором совершается современное Сатти; но почему, почему называть это солнцем с его пятном – трупом?

Письмо, адресованное мне, которое ваша деликатность не позволила вам прочесть, предназначалось для вашего прочтения и было послано с этой целью. Я хотел, чтобы вы прочли его.

Ваш намек в отношении предстоящего испытания Дж. К. в искусстве искусен, но недостаточно, чтобы скрыть белые нитки иезуитской черной инсинуации. Дж. К., однако, за этим застали: "Nous verrons, nous verrons!"- гласит французская песня.

Джуль Кул говорит, посылая свои самые смиренные селями, что вы "неправильно" описали ход событий в отношении первого портрета. Он говорит следующее:

1. "В тот день, когда она пришла", она не просила вас "дать ей лист бумаги", прежде чем вы начали говорить ей о моем портрете, насчет которого она очень сомневалась, что вы сможете его получить. Только после получасового разговора об этом в парадной гостиной, вы двое образовали две верхних точки треугольника близ дверей вашей конторы, а ваша леди образовала низшую точку (он говорит, что он был тут, когда она сказала вам, что она попытается. Вот тогда она попросила у вас лист толстой белой бумаги, а вы ей дали лист тонкой бумаги, носящей следы прикасания очень антимагнетической личности. Однако, он говорит, он сделал все, что мог. На следующий день миссис С. взглянула на него ровно за 27 минут до завершения портрета, а не за "один или два часа перед тем", как вы говорите, ибо он сказал С. Л., чтобы она посмотрела как раз перед завтраком. После завтрака она попросила у вас кусок бристольского картона, и вы ей дали два куска, оба помеченные, а не один, как вы говорите. Когда она вынесла его в первый раз, это была неудача (он говорит: "брови, как пиявки"), и он был закончен лишь в течение вечера, пока вы были в клубе и на обеде, на который старая Упасика отказалась пойти. И опять это был он, Дж. Кул, "великий художник", который убрал эти пиявки и поправил шапку и черты, и который сделал его "похожим на Учителя" (он упорно называет меня Учителем, хотя в действительности он более не является моим учеником), так как М., после того, как испортил его, не стал беспокоиться, как его исправить, но предпочел лечь спать вместо этого; и наконец, он говорит мне, что сходство большое и было бы еще больше, если бы М. Сахиб не вмешался и предоставил бы свободу действий Дж. К. с собственным "художественным" приемом. Таков его рассказ, и он неудовлетворен вашим описанием и сказал об этом Упасике, которая рассказала вам совсем по другому. Теперь обратимся к моим заметкам.

1. Меня они тоже не особенно беспокоят. Но так как они дают нашему общему другу хороший повод против нас, который он вероятно использует когда-либо гадким образом, преимущественно ему принадлежащим, лучше еще раз объясню с вашего любезного разрешения.

2. Конечно, конечно, это наш обычный прием, чтобы выбраться из затруднений. Сами будучи "изобретенными", мы оплачиваем изобретателям изобретением воображаемых рас. Имеется еще многое, в чем нас обвиняют в изобретении. Ну, ну, ну, во всяком случае имеется одна вещь, в изобретении которой нас никогда не смогут обвинить – это сам м-р Хьюм. Изобрести нечто подобное не под силу высочайшим сидхи-энергиям, какие только я знаю. А теперь, добрый друг, прежде чем мы двинемся дальше, пожалуйста, прочтите добавление А. Настало время, когда вы должны узнать нас такими, какие мы есть. Только для того, чтобы доказать вам, если не ему, что мы не изобрели тех рас, я выдам вам ради вашей пользы то, что никогда прежде не выдавалось. Я объяснял вам целую главу из труда Риса Девидса по буддизму или, скорее, по ламаизму, который по своему природному невежеству он считает искажением буддизма! Так как эти джентльмены ориенталисты берут на себя смелость давать мир[у] soi disant переводы и комментарии на наши священные книги – пусть теософы показывают великое невежество этих "мировых" пандитов посредством дачи публике правильных доктрин и объяснение того, что они склонны бы рассматривать, как абсурдную фантастическую теорию.

3. И потому, что я признаю поверхностную или кажущуюся противоречивость – и то только в случае с человеком, который как и вы, совершенно не знаком с нашими доктринами – является ли это причиной, по которой они должны признаваться противоречивыми на самом деле? Предположим, что в одном из предыдущих писем я бы написал: "Луна не имеет атмосферы" – и затем перевел бы речь на другие предметы; а затем в другом письме сказал бы: "Ибо луна имеет свою собственную атмосферу" и т. д. Несомненно, меня обвинили бы в том, что сегодня я говорю черное, а завтра – белое. Но где в этих двух предложениях мог бы увидеть противоречие каббалист? Я уверяю вас, что он не видел бы, ибо каббалист, который знает, что Луна не имеет атмосферы подобной земной, но имеет свою собственную, совершенно отличную от той, какую ваши люди назвали бы атмосферой. Знает также, что, подобно западникам, мы, восточники, а в особенности оккультисты, обладаем нашими собственными способами выражения мыслей, такими же ясными для нас, как ваши для вас. Для примера задумайте преподавать астрономию своему слуге. Скажите ему сегодня: "Посмотрите, как красиво заходит Солнце, посмотрите, как быстро движется, как оно восходит и заходит и т. д. " А завтра попытайтесь внушить ему факт, что Солнце сравнительно неподвижно, и что Земля сама теряет его из виду и снова видит его в своем суточном вращении; и десять против одного, что ваш ученик, если только у него имеются мозги, прямо обвинит вас в противоречии самому себе. Будет ли это доказательством вашего незнания гелиоцентрической системы? И могли бы быть обвинены при наличии хоть какой-нибудь справедливости, что вы "в один день пишете одно, а на другой день это отвергаете", хотя и ваше собственное чувство подсказывает вам, что нужно признаться, что вам "очень легко понять это обвинение".

Мое писание писем таково, что я набрасываю несколько строк и два часа спустя прибавляю к ним два слова, подхватив снова нить мысли по этому предмету. Я прерываем дюжину или более раз между началом и концом и не могу обещать вам ничего похожего на западную аккуратность, следовательно – единственной "жертвой несчастного случая" являюсь я сам. Невинный перекрестный допрос, которому вы подвергаете меня и против которого я не возражаю, и решительное намерение со стороны м-ра Хьюма уличить меня во лжи каждый раз, когда представляется возможность – поведение, считающееся вполне оправданным и честным по обычаям Запада, но против которого мы, азиатские дикари, очень решительно возражаем – дали моим коллегам и Братьям высокое мнение о моей склонности к мученичеству. На их взгляд я стал чем-то вроде Индо-тибетского Симона Стилита. Подхваченный нижним крюком вопросительного знака Симлы и насаженный на него, я вижу самого себя балансирующим на высшей точке этого полукружия, боясь сорваться при каждом неосторожном движении вперед или назад. Таково нынешнее положение вашего смиренного друга. С тех пор, как я взял на себя из ряда вон выходящую задачу обучать двух взрослых учеников, обладающих мозгами, где методы западной науки кристаллизовались годами, причем один из них довольно склонен дать место новому иконоборческому учению, но все же требует осторожного обращения, тогда как другой ничего не хочет принять, как только при условии группирования предметов так, как он хочет их группировать, но не в их естественном порядке, – с тех пор все наши Коганы считают меня за сумасшедшего. Меня серьезно спрашивают, не сделало ли меня мое прежнее общение с западными "пеленгами" полу-пеленгом и не обратило ли меня в "дзинг", галлюционера. Все это ожидалось, и я не жалуюсь; я повествую о фактах и смиренно требую доверия в этом, только надеясь, что это опять не будет ошибочно принято за тонкое трюкачество, чтобы выбраться из затруднения.

5. Каждое, только что развоплотившееся четверное существо, умирает ли оно естественной или насильственной смертью, от самоубийства или несчастного случая, умственно здоровых или душевно больных, юных или старых, хороших, плохих или безразличных – все теряют в момент смерти все воспоминания, ментально уничтожаются; они спят своим акашным сном в Кама-Локе. Это состояние длится от нескольких часов (редко менее) дней, недель, месяцев, иногда до нескольких лет. Все это соответствует существу, его ментальному состоянию в момент смерти, характеру смерти и т. д. Эта память возвращается медленно и постепенно к концу нарастания (к существу или Эго), еще более медленно, но значительно более несовершенно и неполно к оболочке, и полностью к Эго в момент его входа в Дева-Чан. Последнее есть состояние, определяемое и создаваемое его прошедшей жизнью. Эго попадает в него не стремительно, а погружается постепенно, легкими ступенями. С первого проблеска этого состояния показывается прошлая жизнь (или, скорее, Эго еще раз переживает пройденную жизнь) от первого дня сознательности до последнего. Начиная от наиболее важных событий и до самых пустяковых все проходит в торжественном шествии перед глазами духовного Эго; только не так, как в событиях действительной жизни, остаются только те, которые избраны новым жильцом (извините за это слово), цепляющимся за некоторые сцены, и актеров – эти останутся постоянно, тогда как другие гаснут, чтобы исчезнуть навсегда или чтобы возвратиться к своему творцу – оболочке. Теперь постарайтесь понять этот очень важный, потому что очень справедливый и воздающий, закон в его действии. Из этого воскрешенного прошлого ничто не остается кроме того, что Эго прочувствовало Духовно, что развилось посредством или через духовные способности, что переживалось духовными способностями, и они суть любовь и ненависть. Все, что я сейчас пытаюсь описать, по правде не описуемо, как нет двух идентичных людей, даже нет двух одинаковых фотографий одного и того же человека, так же, как нет двух листьев, похожих точь в точь один на другого. Так же нет двух похожих состояний в Дева-Чане. Если он не Адепт, который может ясно осознавать такое состояние в своем периодическом Дева-Чане, как можно ожидать от кого-нибудь, чтобы он сформировал правильно его картину?

6. Поэтому нет противоречия в сказанном, что раз Эго снова родилось в Дева-Чане, то оно "удерживает на некоторое время пропорциональное своей земной жизни, полное воспоминание о своей (духовной) жизни на Земле". Здесь опять лишь пропуск слова "духовной" создал неправильное понимание.

7. Все те, кто не соскальзывают в восьмую сферу, идут в Дева-Чан, в чем тут дело, где тут противоречие?

8. Состояние Дева-Чана, я повторяю, может быть настолько же мало описано или объяснено как бы подробным не было описание состояния наудачу выбранного Эго, как жизни всех людей коллективно могли бы быть описаны "жизнью Наполеона" или какого-либо другого человека. Существуют миллионы состояний счастья и несчастья, эмоциональные состояния, имеющие своим источником физические так же, как и духовные способности и чувства, и только последние переживают. Честный труженик будет чувствовать себя по-другому, чем честный миллионер. Состояние девушки "Ночного Соловья" будет значительно отличаться от состояния молодой невесты, умершей до того, пока еще не успело совершиться то, что она считала счастьем. Двое, ранее упомянутые, любят свои семьи; филантроп любит человечество, для девушки весь мир сосредоточен в ее будущем муже; меломан не знает более высокого блаженства и счастья, чем музыка – наиболее божественное и духовное из всех искусств. Дева-Чан переходит от самой высокой своей ступени до самой низкой неощутимыми градациями, тогда как, с последней ступени Дева-Чана Эго часто может очутиться в слабейшем состоянии Авитхи, которое к концу "духовного отбора" событий может стать bona fide Авитхи. Запомните, каждое чувство относительно, нет ни добра, ни зла, ни счастья, ни несчастья самих по себе. Преходящее мимолетное блаженство нарушающего супружескую верность, который этим актом убивает счастье другого супруга, не менее рождено духовно из-за своей преступной природы. Если угрызения совести (последнее всегда происходит от шестого принципа) раз ощущалось в течение периода блаженства и действительно духовной любви, порожденной шестым и пятым принципами, то, как бы она ни была осквернена четвертым или Кама-Рупой – это угрызение совести должно пережить и будет неизменно сопровождать сцены чистой любви. Мне нет надобности углубляться в детали, так как физиологический эксперт, за которого и вас считаю, едва ли нуждается, чтобы его воображение и интуиция подталкивались психологическим наблюдателем вроде меня. Ищите в глубине вашего сознания и памяти и старайтесь увидеть, каковы те картины, которые смогут прочно овладеть вами, когда еще раз в их присутствии вы ощутите, что вы снова их переживаете, и что под их властью вы забудете все остальное, в том числе и настоящее письмо, ибо по ходу событий оно появится гораздо позднее в панораме вашей воскресшей жизни. Я не имею права заглядывать в вашу прошлую жизнь. Каждый раз, когда мне попадались ее проблески, я отворачивал свои глаза, ибо я должен иметь дело с нынешним А. П. Синнетом (также и значительно более "новом изобретением", нежели экс-А. П. С.), а не с древним человеком. Да, Любовь и Ненависть являются единственными бессмертными чувствами, но градации тонов по семижды семеричной шкале всей клавиатуры жизни бесчисленны и, так как эти два чувства (или чтобы быть точным, не должен ли я рискнуть еще раз быть неправильно понятым и сказать эти два полюса человеческой "души", которая сама есть единство?) формируют будущее состояние человека для Дева-Чана или для Авитхи, то и разнообразие таких состояний должно быть неисчерпаемым. А это приводит нас к вашей жалобе или обвинению 9.

9. Ибо, выбросив из вашей прошлой жизни Ратиганов и Ридов, которые с вами никогда не переходили за пределы низшей части вашего пятого принципа со своим носителем Кама, что это будет, как не "частичное воспоминание" об одной жизни? Строчки, отмеченные вашим самым красным карандашом также отбрасываются. Ибо как вы можете оспаривать тот факт, что музыка и гармония являются для какого-либо Вагнера, Баварского Короля и многих других истинных художников и меломанов предметом глубочайшей духовной любви и почитания? С вашего разрешения, я не переменю ни одного слова в этом пункте.

10. Жаль, что вы не сопроводили ваших цитат своими личными комментариями. Для меня непонятно, в каком отношении вы возражаете против слова "сон"? Конечно, блаженство и несчастье только сон. А так как они духовны, они усиливаются.

11. Отвечено.

12 а, 12 б. Если бы я только написал, когда отвечал на возражения м-ра Хьюма, который после статистических вычислений, проделанных с очевидным намерением сокрушить наше учение, утверждал, что в конце концов спиритуалисты были правы, и большинство призраков на сеансах были "духи", "ни в коем случае, за исключением самоубийц и оболочек и тех жертв несчастных случаев, которые умирают полные какими-либо пожирающими земными страстями и т. д. " Был бы я совершенно прав? Подумать только, что вы, который так стремитесь принять доктрины, противоречащие некоторым наиболее важным положениям физической науки с начала до конца, вы согласились бы на предложение м-ра Хьюма спорить над простым пропуском! Мой дорогой друг, позвольте мне заметить, что простой здравый рассудок должен бы подсказать вам, что человек, который в один день говорит: "Ни в коем случае" и т. д., а несколькими днями позднее отрицает, что он произносил слова "никогда" – не только не есть Адепт, но должен или страдать размягчением мозга или другим "несчастным случаем". "На полях я писал редко, но не произносил слова "никогда" – относится к полям корректуры вашего письма 2; те поля, или, чтобы избегнуть нового обвинения, лоскут бумаги, на котором я написал несколько замечаний по этому предмету, приклеенный к полям вашей корректуры, вы вырезали так же, как четыре строчки стихотворения. Почему вы так поступили, вы сами лучше знаете. Но слово "никогда" относится к тем полям.

В одном грехе, однако, я сознаюсь, что "виновен". Этот грех заключается в очень остром чувстве раздражения против м-ра Хьюма после получения его торжествующего статистического письма, ответ на которое вы находите включенным в состав вашего, когда я писал вам материал для вашего ответа на письмо мистера Кхандаллавала, которое вы относили обратно Е. П. Б. Если бы я не был раздражен, я, возможно, не провинился бы в пропуске. Это теперь моя Карма. Мне не следовало раздражаться или терять хладнокровие; но это его письмо, я полагаю, было седьмым или восьмым в таком роде в течение двух недель. И я должен сказать, что наш друг применяет наиболее жульнически свой интеллект в выдвигании наиболее неожиданных софизмов, чтобы щекотать человеческие нервы, какой я когда-либо знавал! Под видом строгого логического рассуждения он совершает ложные выпады в своего противника, и каждый раз, не будучи в состоянии найти уязвимое место и будучи изобличен, он ответит с наиболее невинным видом: "Что вы! Это – для вашей пользы, и вы должны бы быть благодарны! Если бы я был Адептом, я всегда бы знал, что мой корреспондент подразумевал и т. д. " Будучи Адептом в некоторых малых делах, я знаю, что он в самом деле подразумевает; и его подразумевание сводится к следующему: если бы мы разгласили ему всю нашу философию, не оставив никакой несовместимости необъясненной, это все же ни к чему не привело бы. Ибо, как в наблюдении, воплощенном в куплете Hudibrassian:

"У этих мух имеются другие мухи, кусающие их.

А у тех мух – свои мухи, и так без конца".

Так и с его возражениями и аргументами. Объясните ему одно, и он найдет изъян в объяснении; удовлетворите его, доказав, что последнее, в конечном счете, было правильно, и он кинется к вам за то, что вы говорите слишком медленно или слишком быстро. Это невозможная задача, и я от нее отказываюсь. Пусть это длится до тех пор, пока все не будет раздавлено собственным весом. Он говорит: "Ни у какого папы римского целовать туфлю я не могу", забывая, что никто его об этом не просит. "Я могу любить, но не могу поклоняться", – говорит он мне. Пустые слова – никого он не может любить и никого не любит, кроме А. О. Хьюма, и никогда не любил. И действительно, можно бы воскликнуть: "О, Хьюм, пустые слова твое имя!" – и это доказывается следующими словами, которые я выписываю из одного из его писем:

"Если не по другой причине, я бы любил М. за его большую преданность вам, а вас я всегда любил (!). Даже когда наиболее зол на вас, так как всегда наиболее чувствителен по отношению к тем, о ком он наиболее заботится, даже тогда, когда я был вполне убежден, что вы – миф, даже тогда мое сердце стремилось к вам, как оно часто стремится к открыто выдуманным героям". Какая-нибудь сентиментальная Бекки Шарп, пишущая воображаемому возлюбленному, едва ли смогла бы выразить свои чувства лучше!

Вашими научными вопросами займусь на следующей неделе. Я сейчас не дома, но нахожусь совсем близко от Дарджилинга в монастыре, предмете томлений бедной Е. П. Б. Я думал об отъезде к концу сентября, но нахожу это довольно трудным в своей собственной коже беседовать со Старой Леди, если М. доставит ее сюда. А он должен доставить ее сюда или же потерять ее навсегда, по крайней мере настолько, насколько это касается ее физической триады. А теперь до свидания! Я вас еще раз прошу – не пугайте моего маленького человека; он может оказаться полезным вам в один прекрасный день, только не забудьте – он только призрак.

Ваш К. Х.