Глава 9. Герцог Хуан и колесник

Глава 9. Герцог Хуан и колесник

Герцог Хуан из Хи, первый в своей династии, сидел под балдахином и читал философские трактаты. А колесник Фьен делал во дворе колесо.

Фьен отложил молоток и долото, поднялся по ступенькам и обратился к герцогу Хуану:

– Можно ли спросить у вас, господин, что вы читаете?

– Компетентных людей, авторитетов, – ответил герцог.

– Живых или мертвых? – спросил Фьен.

– Давно умерших, – ответил герцог.

– В таком случае, – сказал колесник, – вы читаете лишь прах, который они оставили после себя.

– Что ты в этом понимаешь? – рассердился герцог. – Ты всего лишь колесник. Тебе придется дать мне надлежащее разъяснение, или же ты умрешь.

Колесник сказал:

– Давайте посмотрим на это дело с моей точки зрения. Если я, делая колеса, буду собирать их без усилия, они развалятся; если же я буду действовать слишком грубо, детали не подойдут друг к другу. Но если я не буду ни слишком деликатным, ни слишком жестким, они получатся правильными, и все выйдет так, как мне хочется.

Это нельзя выразить словами, вы просто должны знать, каково это. Даже своему собственному сыну я не могу объяснить, как в точности это делается, и мой собственный сын не может научиться этому у меня. И вот я, семидесяти лет от роду, по-прежнему делаю колеса.

Все, что люди древних времен действительно знали, они унесли с собой в могилу. И потому, господин, то, что вы там читаете, это лишь прах, который они оставили после себя.

* * *

Случилось так, что на пустынной сельской дороге водитель заметил, что что-то стряслось с мотором. Он остановил машину, открыл капот и заглянул внутрь.

Неожиданно он услышал голос:

– Если ты спросишь меня, я скажу тебе, в чем проблема.

Удивившись, водитель оглянулся, поскольку он думал, что поблизости никого нет. Да, вокруг никого не было, кроме лошади, стоявшей в загоне неподалеку. Водитель ужасно перепугался и бросился бежать по дороге! Двадцать минут спустя он прибежал на заправочную станцию. Отдышавшись, он рассказал владельцу заправки, что произошло:

– Там никого не было, кроме лошади, но я слышал человеческий голос, который сказал, что, если я спрошу у него, он может сказать мне, в чем проблема.

Владелец заправки спросил:

– Это случайно была не вороная кривоногая лошадь с провисшей спиной?

– Да, это была она, – ответил водитель.

Владелец заправки сказал:

– Не обращайте на нее внимания, это просто призрак древнего философа, который является в наших краях. По своей старой привычке он все время добивается, чтобы люди задавали ему вопросы. Он ровным счетом ничего не знает о неполадках в двигателе. И он – не лошадь, он просто использует бедное животное в качестве медиума. Так что не обращайте на нее внимания.

Но именно это происходит на всех дорогах жизни. Вам продолжают являться старые призраки, которым известны все ответы – только спросите. Вам стоит только попросить: они готовы дать вам все ответы. А жизнь все время меняется, и они ровным счетом ничего не знают о неполадках в двигателе. Жизнь продолжает меняться от мгновения к мгновению. Невозможно найти ответ в прошлом, потому что сегодня все уже изменилось. Невозможно найти ответ в прошлом, потому что ответ – это не вещь; он всегда умирает вместе с человеком, который его нашел. Но призраки продолжают являться. Ваши веды, кораны, библии, гиты – это призраки. Сейчас они не реальны, они давно умерли; однако они по-прежнему привлекательны.

Поэтому сначала попытайтесь понять, почему мертвые настолько привлекательны, почему умершее прошлое так привлекает живущих, почему мертвые продолжают вас морочить. Зачем вы несете их с собой? Зачем вы их слушаете? Вы живые, вы новые. Почему вы смотрите в прошлое, на авторитетов и экспертов?

Во-первых: чем больше времени прошло с тех пор, как человек умер, тем сильнее традиция. Время… время освящает все. Когда Будда жив, вы едва можете его терпеть. В лучшем случае, из большой к нему любезности, вы можете прийти, чтобы его послушать. Но вы не можете поверить, что он – бхагван. Вы не сможете поверить, что этот человек познал Высшее, потому что он будет выглядеть в точности так же, как вы: человек из плоти и крови, молодой или старый, больной или здоровый, такой же, как и вы, смертный – в точности такой же, как вы. Когда он голоден, ему нужна пища; когда он хочет спать, ему нужно лечь в постель; когда он болен, ему нужен отдых – точно так же, как и вам. Почувствовав жажду, он пьет такую же воду; проголодавшись, ест такой же хлеб – точно так же, как вы! Как вы можете поверить, что он познал Высшее, бессмертное? Это трудно, почти невозможно.

Даже если вы пытаетесь, это никогда не происходит; даже если вы себя принуждаете, в глубине души остается сомнение. Но сейчас, двадцать пять веков спустя, Будда больше не человек из плоти и крови. Он никогда не болеет, никогда не бывает голоден, никогда не нуждается в пище, никогда не нуждается ни в каких лекарствах. Теперь он больше никогда не умрет, он бессмертен. Время освящает все, и мало-помалу вы забываете, что он – такой же человек. Мало-помалу мертвый образ становится золотым. Он поднимается все выше и выше, он совершенно исчезает где-то в небесах; вы можете увидеть лишь проблеск. В таком случае вы сможете поверить.

И поэтому прошлое продолжает вас преследовать. Если Будда явится снова, вы его отвергнете. Именно поэтому сейчас Иисусу поклоняются, хотя, когда он был жив, его распяли. Живого вы его распинаете; мертвому вы ему поклоняетесь. Почему смерть делает его таким важным, таким значительным? Смерть разрушает тело, и тогда связь с вами разрывается. Тогда у вас есть духовный образ: без плоти, без крови, сверхфизический. Теперь вы можете использовать воображение, и в ваших силах придать этому образу всевозможные качества – вы проецируете.

Проецировать на живого человека трудно, потому что существует реальность, и он разрушит все ваши проекции. Он не захочет стать пленником ваших проекций. Но мертвый, что он может поделать? Что может поделать Иисус? Что может поделать Будда? Что бы вы ни делали, они беспомощны и вынуждены это терпеть.

Именно поэтому, когда мастер мертв, есть возможность больше использовать воображение – теперь вы можете придать мастеру значительность, превосходство, духовность.

Но с живым человеком это невозможно, если у вас в сердце нет веры, абсолютной веры; а для тех, у кого в сердце есть абсолютная вера, будда никогда не является телом, будь он живой или мертвый. Он никогда не является телом. Будда прозрачен, потому что вера проникает в суть. Будда может пребывать в теле, но он не является телом; он может жить среди вас, но он – не один из вас; он откуда-то свыше. Таково значение Христа, сына Божьего; таково значение аватара, нисшествия Божественного; таково значение тиртханкары – будда. Он приходит из Незримого, но увидеть это можно только глазами веры. Ум не может на это смотреть. Но когда будда умирает, ум может проецировать.

Поэтому первое замечание такое: чем больше этот период, промежуток – чем больше времени разделяет вас и Будду, Иисуса, Махавиру, – тем большей свободой обладает ваше воображение. Вы можете проецировать, можете создавать вокруг них фантазии. В этом случае они становятся в большей степени мифом и в меньшей степени реальностью, в этом случае их начинает окружать полный вымысел. Теперь вы можете почитать их, теперь вы можете их слушать.

Однако проблема состоит в том, что, пока будда жив, он может вам помочь. Когда будда жив, вы можете впитывать в себя его дух. Когда будда жив, существует возможность, что что-то будет вам сообщено, передано. Но когда он мертв, это становится все в большей и большей степени невозможным. Почему? Потому что то, что можно передать, не может быть передано посредством языка. Если бы это могло быть передано посредством языка, тогда существуют священные писания, существует слово будды. Но это не может быть передано через слово. Слово – это только предлог. Будда говорит с вами: это только предлог, чтобы создать контакт на уровне ума. И если вы восприимчивы, то что-то все время происходит параллельно с этим: между словами или между строками будда достигает вас – это живое переживание.

Он должен передать не теорию, а самого себя. Он должен донести до вас не гипотезу, не философию, а живое переживание, которое в большей степени похоже на умение, и в меньшей – на философию. Даже если вы умеете плавать, вы никого не сможете научить этому с помощью одних лишь слов. Что вы скажете? Что бы вы ни сказали, вы будете чувствовать, что этого недостаточно. Единственный способ – это взять ученика с собой на реку. Сначала покажите ему, как вы плаваете, – придайте ему уверенность, придайте ему храбрость – а потом скажите ему: «Пойдем!» И если он вам доверяет, он пойдет с вами. А затем мало-помалу позвольте ему пройти через этот опыт.

Только опыт, переживание могут научить. И духовность – это то же самое, что и плавание: о ней ничего нельзя сказать. Вы можете описать ее, но описание будет мертво. Это живое переживание. Что-то происходит в присутствии человека, которому знакомо это умение. Он не может вам о нем рассказать, но вы можете научиться. И именно в этом заключается тайна: он не может вас этому научить, но вы можете научиться, если вы восприимчивы.

Поэтому запомните, что в большей степени это зависит от ученика и его восприимчивости, и в меньшей – от мастера. Мастер здесь, он присутствует. Сейчас вы должны быть восприимчивыми и впитывать; вы должны быть восприимчивыми и позволять; вы должны быть восприимчивыми и позволять ему проникать к вам внутрь. Если вы боитесь, то все существо сжимается; вы закрыты. Если вы закрыты, мастер может продолжать стучать к вам в дверь, но ответа не будет. Чем больше он будет стучать, тем больше вы будете сжиматься и бояться. Поэтому он даже не будет стучать, поскольку это тоже агрессия. Он будет просто ждать у двери. В любой момент, когда вы будете готовы и открыты, он может дать вам это, может тотчас же это вручить. Но ученик должен быть готов.

Такая возможность имеется только тогда, когда мастер жив. Когда мастер умер, вы не можете научиться ничему. Слово осталось с вами, Библия осталась с вами; вы можете стать великим ученым, философом, можете придумать и сплести вокруг этого множество теорий, можете создать свою собственную теологию – но Иисуса в ней не будет. Вы должны жить вместе с Иисусом. Самое главное – это его присутствие.

Второе, о чем следует помнить, это то, что уму всегда нравятся теории, слова, философии. Он может их исследовать; это игра, которую ум очень любит, потому что ничего не теряется. Напротив, благодаря им ум еще больше усиливается. Чем больше вы знаете, чем больше информации вы собрали, тем больше ум чувствует: «Я кое-что из себя представляю».

С живым мастером проблема состоит в том, что вы должны сдаться, ваше эго должно быть уничтожено. Жить с мастером – это поистине смертельное переживание: вы должны умереть. И пока вы не умрете, ничего не произойдет. Только через вашу смерть случится возрождение. Когда вас больше нет, неожиданно возникает что-то божественное. Поэтому живой мастер – это смертельное переживание для ума; это возрождение души, но смерть эго. С умершими мастерами вам не страшно. Ум может продолжать играть в свою игру с экспертами и авторитетами, и интерпретация зависит от вас. Смысл любой теории никогда не заключен в самой теории; смысл в нее должны вложить вы – это игра. Вы думаете, что вы читаете Гиту, слово Кришны, – но вы ошибаетесь. Слово здесь, но кто придаст ему смысл? Смысл придадите вы.

Поэтому каждое священное писание – это не что иное, как зеркало: вы увидите в нем свое собственное лицо. Вы можете читать все, что хотите, но из-за того, что ум очень хитер, он просто не будет слушать ничего, что ему противоречит. Он может интерпретировать это по-своему, а Кришны, который мог бы сказать: «Нет, это не тот смысл, который вкладывал я», больше нет.

Случилось так, что, когда Зигмунд Фрейд был еще жив, но уже очень стар, как раз в последний год жизни, он собрал всех своих учеников – а у него было много последователей по всему миру. Он создал очень важную школу психоанализа, и его очень почитали.

Двадцать его ближайших учеников обедали вместе с ним. Они стали обсуждать смысл какого-то высказывания Фрейда и совершенно забыли, что сам Фрейд находится с ними. Они полностью погрузились в дискуссию, споря, возражая друг другу. Одна теория – двадцать интерпретаций. А мастер был жив и находился с ними, но они совершенно о нем забыли! И тогда он стукнул кулаком по столу и сказал: «Пожалуйста, минуту внимания! Я еще жив, и вы можете спросить, что я имею в виду, у меня. Слушая вас, я понял, что вы будете делать, когда я умру. Я жив, и, тем не менее, никто не спрашивает меня, какой смысл вкладываю в это я. И у вас уже есть двадцать смыслов! Когда я умру, у вас будет двести, две тысячи, два миллиона смыслов, и тогда больше не будет возможности спросить меня, что я имею в виду».

Именно так рождаются секты и вероучения.

Иисус был простым человеком, но посмотрите на католиков, протестантов, на сотни христианских сект и их интерпретации. Иисус был простым человеком, сыном плотника; он никогда не пользовался теологическим жаргоном. Он не был человеком слов; он был человеком переживания. Он говорил просто – короткими историями, анекдотами, притчами. И он разговаривал с необразованными людьми; смысл его слов был прост. Но посмотрите… протестанты, католики, их теологи сделали из него так много – целую гору! Они продолжают дискутировать и спорить о простых вещах, и они настолько в них углубились, что Иисус оказался совершенно забытым.

Если забывают о живом Фрейде, как вы можете помнить о мертвом Иисусе? Спросите индусов, у них уже есть тысяча интерпретаций Гиты, и каждый год интерпретации прибавляются, новые интерпретации, и никто ни с кем не соглашается. Шанкара утверждает, что это послание об отречении, что послание Гиты говорит об отречении, недеянии. Локманья Тилак утверждает, что это послание о деятельности – прямо противоположное. А Рамануджа говорит, что это послание о преданности, а не о деятельности и не об отречении. И так вы продолжаете: тысяча интерпретаций, никто ни с кем не согласен. И когда вы будете читать Гиту, интерпретаций станет тысяча и одна, потому что добавится еще и ваша. Вы привнесете в нее свой ум, а ум усиливается знаниями, информацией.

Ум никогда не бывает в опасности, кроме как в присутствии живого мастера. В этом случае он оказывается на грани смерти. Вы убегаете от Кришны, но несете в своей голове Гиту. Вы убегаете от Иисуса, но всегда храните в кармане Библию. У себя в кармане можно хранить Библию, но не Иисуса. Библия будет принадлежать вам, но с Иисусом вы должны будете принадлежать Иисусу. Вот в чем разница: вы можете быть собственником Библии, но не можете быть собственником Иисуса. Вам придется стать его собственностью.

И в-третьих, можно записать науку; здесь нет проблем, потому что это не умение, а теоретизирование, теория. Ее можно записать, это описание, это не тайна. Вся основа науки состоит в том, чтобы лишить все покрова тайны. У нее есть принципы, законы, их можно записать, и если вы расшифруете закон, то все становится известным.

Религия не похожа на науку, она больше похожа на искусство – она символична. Прежде всего, она не реалистична, а символична.

Как-то раз в гости к Пикассо пришел друг. Друг был военным, служил в армии. Он заглянул в студию Пикассо и сказал: «Что за чушь! Все нереально, ни одной картины, изображающей реальность».

В реальности невозможно найти ничего похожего на живопись Пикассо; там этого нет, это только ощущение реальности, присущее Пикассо.

Наука пытается открыть объективное, а искусство продолжает пытаться найти в объективном субъективное. Вы смотрите на цветок; если вы спросите о нем ученого, тот начнет рассказывать о химических составляющих цветка. Конечно, все эти вещества там есть, но они – не цветок, потому что они не несут в себе красоту, не несут в себе смысл. О красоте нужно спрашивать художника, но тогда он не будет рассказывать о химическом составе или чем-то еще. Он прочитает вам стихотворение, и оно будет ближе к истине, чем все то, что может рассказать ученый, но оно не будет объективным.

Пикассо спокойно выслушал друга. Тот был солдатом, а от солдата нельзя ожидать, чтобы он так уж хорошо разбирался в субъективности – он живет в мире объектов. После этого они беседовали на другие темы, а потом солдат показал Пикассо фотографию своей подружки, небольшую фотографию. Пикассо рассмеялся и спросил:

– Эта девушка настолько мала? Будет очень трудно заниматься любовью с такой крошечной девушкой.

Солдат ответил:

– Что такое ты говоришь? Это всего лишь картинка.

Тогда Пикассо сказал:

– Картинка – это не что-то объективное, она символична; она просто изображает, указывает, обозначает. Это не описание, не точное соблюдение пропорций, это просто указание, намек.

Запомните: религия больше похожа на искусство, чем на науку. И она даже более утонченная, чем искусство, потому что искусство изображает объективное, а религия сообщает о субъективном. Искусство использует символы для изображения объективного мира. Художник пишет картину розы, но роза находится здесь. Роза Ван Гога или роза Пикассо, возможно, не точно такая же, как роза в саду, но это все-таки роза. Вы можете найти некоторое сходство, обнаружить какое-то соответствие.

Но когда Будда рассказывает о нирване, в окружающем мире ее нет, у вас нет ничего, что можно с ней сопоставить. Когда Иисус говорит о царстве Божьем, оно не существует в объективном мире. Искусство изображает объективное: символ сложен, но вы все-таки можете найти в мире что-то, что ему соответствует. Религия символизирует субъективное; в мире невозможно найти ничего похожего. Вы не сможете найти смысл, значение, пока не погрузитесь внутрь себя. Вы будете нести слово, а слово – это не реальность. Вы можете повторять слово «бог», но вы ничего не знаете о Боге. Это больше похоже на искусство, но еще больше похоже на ремесло.

Что делает будда? Он – ремесленник, он делает из вас богов. Подобно скульптору, он продолжает ударять по камню, откалывая кусочек за кусочком, выбрасывая все несущественное, – и мало-помалу открывается образ. Он уже был здесь. Прежде, чем скульптор начал работать своим резцом и молотком, этот образ здесь присутствовал, но присутствовало также и несущественное. Чтобы существенное проявилось и открылось, нужно отколоть и выбросить несущественное. Так что же делает будда? Вы подобны камню; он будет продолжать работать резцом и молотком, будет отсекать все несущественное, и тогда существенное проявится во всем своем великолепии. Тогда рождается великолепие, тогда иной мир проникает в этот мир. Будда не приносит в мир ничего нового; он просто вас изменяет, преображает.

Вы уже несете в себе иной мир, но он слишком перемешан с этим миром. Требуется разделение: отделение того, что существенно, от того, что несущественно, отделение того, кто вы есть, от того, чем вы обладаете; отделение владельца от собственности, духа от тела, центра от периферии. Это своего рода искусство, умение.

Ни один художник не может рассказать вам, как рисовать; вам нужно жить вместе с мастером. Если вы придете к Пикассо и спросите: «Как вы пишете? Расскажите мне что-нибудь, изложите какие-нибудь основные принципы», он не сможет изложить вам никакие принципы, потому что сам их не знает. Это такое огромное явление, это настолько бессознательно, что, когда Пикассо рисует, он не знает ни о каких правилах, нормах, законах, основных принципах. Он становится своей живописью; его больше нет, он полностью поглощен ею. Вам нужно быть с ним, когда он погружается в свою живопись, когда художник исчезает и только живопись остается, когда живопись – это больше не сознательное усилие, когда бессознательное берет верх – вам нужно видеть это явление, чтобы почувствовать его, ощутить, что это такое. В этот момент это уже не руки Пикассо, в этот момент в дело вступает бессознательное Дао, природа. Эти руки – лишь орудие, они работают как передаточное звено: присутствует какая-то другая энергия. Понаблюдайте, как пишет Пикассо, – он больше не человек. Он вовсе не один из вас; он стал творцом, он – не творение. Именно поэтому, когда рождается картина, она приносит что-то от иного мира.

Но это пустяк. Когда говорит будда, он не является говорящим. Когда будда ходит, он не является ходящим. Когда будда кладет свою руку вам на голову, он – не рука. В дело вступило Дао – вы можете называть его Богом или любым другим именем по вашему выбору. Теперь рука не принадлежит будде, она – лишь орудие. Через него к вам прикасается Бог, а будды нет вообще; он не стоит между вами и Богом. Но это нужно пережить на опыте. Невозможно ничему научиться у мертвого будды. И если вы ничему не можете научиться у живого, как вы можете ожидать, что научитесь у мертвого?

Это умение, величайшее мастерство, и оно настолько тонкое и трудноуловимое, что ничего не может быть сделано сознательно; вы должны просто быть рядом и впитывать. Это слово необходимо запомнить – впитывать. Будду нужно впитывать, вкушать. Он становится вашей плотью и кровью, он течет у вас внутри. Его присутствие нужно поглотить; вам нужно нести его в себе.

Это величайшее в мире мастерство – делать из человека бога. Из человека, который всегда склонен к тому, чтобы стать животным, – сделать из него бога, изменить ум, отбросить эго, сделать так, чтобы внутри него произошло нечто запредельное. Это все равно что привести океан к капле, это погружение океана в каплю. Это высочайшее, величайшее мастерство. Никакие писания не могут передать его, они могут только указать на него. Чтобы познать, что это означает, вы должны быть рядом с живым буддой. И только раз в тысячу лет, в две тысячи лет случается так, что появляется человек, подобный Будде. А потом рождаются мертвые культы, и люди продолжают поклоняться, не понимая, что они делают.

Теперь постарайтесь понять эти слова Чжуан-цзы. Это прекрасная притча: «Герцог Хуан и колесник».

Герцог Хуан из Хи, первый в своей династии, сидел под балдахином и читал философские трактаты. А колесник Фьен делал во дворе колесо.

Он – ремесленник.

Фьен отложил молоток и долото, поднялся по ступенькам и обратился к герцогу Хуану:

– Можно ли спросить у вас, господин, что вы читаете?

– Компетентных людей, авторитетов, – ответил герцог.

Запомните хорошенько, что все ваши знатоки и авторитеты всегда мертвы, потому что к тому времени, когда новость доходит до вас, человек уже исчезает. К тому времени, когда вы узнаете, что появился будда, этот будда уже умирает. Ваше сознание – это такая ленивая и паршивая штука, вы настолько не осознаете происходящее, что к тому времени, когда вы узнаете, что цветок расцвел, и бросаетесь в сад, цветок уже исчезает.

Вам нужно время, чтобы понять, что кто-то появился, – и времени нужно так много! Иногда вы начинаете чувствовать, что здесь был будда, лишь спустя сотни лет, но тогда уже ничего нельзя поделать. Будьте более бдительными, более осознающими, чтобы успеть на поезд вовремя. Вы всегда опаздывали на поезд. Вы здесь не впервые, вы были здесь, когда Гаутама стал Буддой. Вы присутствовали где-то на этой планете; по-другому быть не может, потому что ничто не умирает. Вы упустили его. Должно быть, кто-то вам сказал, должно быть, вы спорили. Должно быть, вы сказали: «Мы слышали столько историй, но это всего лишь истории». Должно быть, вы подумали: «Разве кто-то другой может стать просветленным, если я просветленным не стал? Разве кто-то может быть лучше меня?» А вера? Вы, должно быть, сказали: «Я разумный человек и не могу так легко поверить. Есть сомнения, и, прежде всего, мне нужно развеять свои сомнения…»

Для этого требуется время, иногда – столетия, и даже тогда сомнения не развеются. Запомните: необходимо сделать прыжок, даже при наличии сомнений. Если вы будете ждать, пока сомнения не утихнут, то время для прыжка не настанет никогда, потому что сомнения – это самопорождающий процесс. Одно сомнение рождает другое; другое сомнение создает следующее. И то же самое происходит с верой – одна вера создает другую, другая вера… в таком случае образуется цепь. Поначалу всегда существуют колебания. Никто не может начать всем сердцем, потому что тогда в этом не было бы необходимости. Нужно начинать с сомнениями. Но не обращайте на сомнения так уж много внимания; больше внимания обращайте на доверие. В таком случае энергия будет направляться к доверию, и доверие образует цепь. Мало-помалу энергия сомнения будет поглощаться энергией доверия.

Помните: нужно посеять семена. Если вы ждете и говорите: «Я посею семена доверия, когда исчезнет сомнение», то вы никогда не посеете семян.

Вы, должно быть, слышали, кто-то наверняка рассказал вам, что этот Гаутама стал просветленным. Должно быть, вы рассмеялись, должно быть, вы сказали: «Никто не становится просветленным, это просто истории, которые продолжают придумывать люди. И я знаю этого Гаутаму, я даже знаю его отца. Я знаю его семью и не могу в это поверить, потому что я скептик, я разумный человек. Без рассуждения я не могу сделать ни шага».

И так обстоит дело не только с Буддой – вы были здесь, когда был жив Иисус, вы были здесь, когда был жив Чжуан-цзы. Вы всегда были здесь, но много раз упускали. Почему? Причина всегда одна и та же – вы не можете доверять. Вы продолжаете подбирать аргументы против того, чтобы совершить прыжок; и существуют безграничные возможности для того, чтобы снова, снова и снова продолжать находить аргументы. Потому что, если вы хоть раз подпитали сомнение, оно начинает расти, как раковая опухоль, – оно само себя поддерживает, нет нужды ему помогать. Это как рост раковой опухоли, он все продолжается и продолжается, и опухоль растет. То же самое происходит с доверием.

Поэтому запомните: это не вопрос того, что «я буду доверять, когда исчезнет сомнение». Это невозможно, такое время никогда не настанет. Вы должны доверять, несмотря на то, что сомнение присутствует. И посмотрите на красоту этого – когда вы способны доверять, несмотря на сомнение! И именно таков человеческий ум: неустойчивый, слабый, разделенный – вам приходится доверять, несмотря на присутствие сомнений. И я говорю вам: если вы можете доверять, несмотря на сомнение, это значит, что вы уделяете больше внимания доверию и меньше внимания сомнению; вы безразличны к сомнению, все ваше внимание направлено на доверие. В таком случае придет день, когда сомнение исчезнет, поскольку если вы не уделяете внимания, то вы не даете пищу; внимание – это пища. Если вы не уделяете внимания, цепь сомнений не может продолжать существовать. Но вы всегда находите причины. Эго всегда говорит: «Не сдавайся, не отпускай. Что ты делаешь? Ты пропадешь». И вы никогда не думаете о том, что вы уже пропали. Где вы?

Вам, наверное, встречались люди, которых называют автофанатами. Есть люди, которым просто нравится водить автомобиль, они – автофанаты. Они могут без остановки проехать от Бомбея до Дели, и первое, что они скажут, добравшись до Дели: «Мы доехали за двадцать четыре часа». Это фанаты!

Однажды меня подвозил автофанат. Он ехал по шоссе очень быстро, с безумной скоростью. Мы должны были приехать в город днем. Но мы туда не приехали, и был уже вечер. Тогда я посмотрел на карту и сказал ему, что мы, похоже, поехали не по той дороге. Он ответил: «Не беспокойтесь о карте, это не важно. Мы наслаждаемся поездкой». И он погнал дальше, даже не остановившись, чтобы взглянуть на карту. Есть люди, которые просто все время мчатся, думая, что только благодаря тому, что они движутся быстро, они куда-то приедут.

В пункт назначения вас приводит не движение, а направление. Вы не достигнете места назначения только потому, что бежите; может оказаться так, что вы бежите по кругу. Куда вы пришли? Что вы можете потерять? Ничего! Тогда почему вы боитесь? Боитесь ничего не потерять?

Люди приходят ко мне и говорят, что сдаться трудно. Я всегда смотрю на них и просто не могу понять, о чем они говорят, потому что у них нет ничего, что можно было бы отдать, что можно было бы потерять, от чего можно было бы отказаться. Отказ что-то значит, если вы чего-то достигли. Вы не достигли ничего: вы собрали бесполезный хлам. И вы думаете, что он чего-то стоит?

Но вы не хотите на него смотреть, потому что, посмотрев, вы испугаетесь; тогда почва у вас под ногами станет шаткой. Вы на него не смотрите. Вы просто продолжаете верить, что у вас есть многое, а у меня нет ничего, потому что кроме просветления у меня нет ничего достойного упоминания. Однако нет другого богатства, кроме полностью пробужденного сознания, внутреннего пламени бессмертия. Другого богатства просто не может быть.

Фьен отложил молоток и долото, поднялся по ступенькам и обратился к герцогу Хуану:

– Можно ли спросить у вас, господин, что вы читаете?

– Компетентных людей, авторитетов, – ответил герцог.

Человек становится компетентным только тогда, когда у него есть долгая традиция. Он становится авторитетом только тогда, когда прошло много времени, и его почитают многие люди. Если бы никто не почитал Иисуса, был бы он компетентным, был бы авторитетом? Вы подсчитываете последователей: чем больше последователей, тем больше компетенция, выше авторитет.

В Нью-Дели на одной кондитерской есть вывеска. Если вы отправитесь туда, вы должны посетить эту кондитерскую. На вывеске написано: «Поешьте у нас; миллион мух не может ошибаться!»

Именно так вы считаете: если за кем-то следует миллион человек, то миллион человек не может ошибаться. Если следуют десять миллионов человек, вы чувствуете, что это авторитет. Но ведь это мухи!

Сколько людей следует за Буддой? Сколько следует за Иисусом? Вы пересчитываете последователей, как будто мастер зависит от количества своих последователей. Религия – это не политика, последователи не имеют значения. Даже если за буддой не следует никто, будда остается буддой. И если за ним следует целый мир, это ничего не меняет, потому что люди всегда следуют по неправильным причинам. Не смотрите на последователей. Но именно так вы определяете, кто является авторитетом: сколько у него последователей. Вами всегда движут неверные аргументы.

– Компетентных людей, авторитетов, – ответил герцог.

– Живых или мертвых? – спросил Фьен.

Этот старик Фьен, несомненно, был человеком знания, настоящим мудрецом, потому что трудно найти человека, который верит в живой авторитет. Как живой человек может быть для вас авторитетом? Требуется время, долгое время – только тогда кто-то становится авторитетом.

Как-то раз я был в буддийской вихаре – монастыре – и его обитатели собрались и попросили меня сказать что-нибудь о Будде, и тогда я что-то им рассказал. Главный священник чувствовал себя немного неловко. В конце он сказал мне: «История, которую вы рассказали, никогда не встречалась мне ни в каких священных писаниях, а ведь я прочитал все, что сказал Будда. На нее не ссылается ни один авторитет, я услышал ее в первый раз. Откуда вы ее взяли?»

Я ответил ему: «Я создаю истории сам, и если она не записана в ваших священных писаниях, вы можете ее добавить. Я сам себе авторитет».

Как создаются священные писания? Если кто-то написал это тысячу лет назад, то он – авторитет. Но если я добавлю историю – то нет! Но почему? Это просто вопрос времени. Будда умер, и спустя пятьсот лет были написаны истории – но не в то время. Так что если истории можно писать через пятьсот лет, то почему не писать их через две с половиной тысячи лет? Главный священник не мог поверить, что я мог такое сказать.

Этот Фьен, несомненно, был очень мудрым человеком. Он спросил: «Живых или мертвых?» Авторитеты почти всегда мертвы, и я говорю вам, что если вы сможете поверить в живого авторитета, то преобразитесь. Носите мертвецов, и они сделают вас мертвыми – именно так вы стали безжизненными и нечувствительными. Будьте с теми, кто жив, и вы станете более живыми, потому что все, что вы делаете, изменяет вас. Если вы верите в мертвое, то вы верите в смерть, а не в жизнь. Если вы верите в живое, то вы верите в жизнь, но не в смерть.

– Давно умерших, – ответил герцог.

И действительно, любая религия стремится доказать, что ее авторитеты очень, очень старые, в высшей степени древние. Спросите индусов – они говорят, что их дхарма санатан не имеет начала. Это величайшие хитрецы: они говорят, что у нее нет начала, и поэтому вы не можете доказать, что ваша религия древнее, чем их религия. Они с этим покончили; нет начала, и все тут. Они говорят, что Веды – самые древние, и думают, что, если можно доказать, что Веды самые древние, это делает их более авторитетными.

Почему-то ум думает, что чем вещь древнее, тем лучше; как будто истина – это вино: чем старее, тем лучше. И все интерпретации – это не что иное, как заливание старого вина в новые бутылки. Истина – это не вино, истина совсем не похожа на вино, она – нечто прямо противоположное: чем она новее, свежее, моложе, тем она глубже. Чем более она живая, тем больше ее глубина. Мертвое скучно – прах, оставленный прошлым, и ничего больше.

Но индусы доказывают, что их Веды очень, очень древние и все продолжают отодвигать назад дату их создания. И они очень сердятся, если кто-то доказывает, что Веды не настолько древние; они думают, что вы нерелигиозны, что вы сошли с ума. Спросите у джайнов: они доказывают, что их тиртханкары древнее, чем Веды. И они правы, потому что их первый тиртханкара упоминается в Ригведе, так что это очевидное доказательство. То, что первый тиртханкара с уважением упоминается в Ригведе, показывает, что он, несомненно, был уже мертв задолго до того; а иначе разве можно проявлять такое уважение к живому человеку? И он не просто упоминается в Ригведе, но упоминается с уважением, как бог; а это означает, что он должен был быть мертвым уже, по меньшей мере, пять тысяч лет. Только в таком случае человек становится богом! Поэтому джайны говорят, что их религия самая древняя – и то же самое пытаются утверждать все религии.

К чему все эти усилия доказать, что вы – самые древние? Дело в том, что ум верит в смерть, ум верит в прошлое. Ум – это не что иное, как прошлое. И вот, вы думаете, что ваш ум будет больше, если ваш авторитет древний, потому что, чем больше промежуток времени, накопление традиций, тем больше пространство, в котором может двигаться ум. Уму нужно время, чтобы он мог двигаться, и ум – это не что иное, как накопленное прошлое, поэтому ваш ум будет больше, если ваше прошлое велико, и ваш ум будет меньше, если ваше прошлое не очень велико. Именно поэтому все древние традиции, культуры и народы всегда смотрят на американцев как на детей – потому что у тех нет прошлого; всего триста лет! Разве это прошлое – три сотни лет? Это ничто. И не только это: если мастер, за которым вы следуете, говорит, что ему пятьсот лет, он соберет больше последователей.

Я слышал, что об одном тибетском ламе прошел слух, что ему тысяча лет. Один англичанин посетил его, приехал к нему из Лондона именно по этой причине, – потому что ламе была тысяча лет. Это было необыкновенно. Он посетил ламу и не мог поверить: на вид этому человеку было не больше пятидесяти лет. Тогда он начал расспрашивать. Он спросил у главного ученика ламы: «Это правда, что вашему мастеру тысяча лет?»

Ученик ответил: «Не могу сказать, потому что я живу рядом с ним всего триста лет».

Но дело обстоит именно так: чем вещь древнее, тем большим авторитетом она пользуется. Даже если кто-то говорит, что его гуру сто пятьдесят лет, вы вдруг начинаете чувствовать, что здесь есть что-то очень ценное. Вы думаете, что в результате одного лишь старения происходит что-то ценное. Можно дожить до ста пятидесяти лет и быть просто стопятидесятилетним дураком – потому что возраст не может принести мудрость, он с ней не связан. Напротив, у детей больше мудрости; им приходится быть мудрыми. Бог не может быть неправым – а он всегда убивает стариков и заменяет их детьми; это означает, что он верит в детей больше, чем в стариков. Раз они старые, то выбрасывайте их за ненадобностью, они больше не нужны. Бог верит в новое, а человек верит в старое. Бог всегда верит в новый листок, именно поэтому старый лист опадает. И Бог заменяет его новым, свежим, молодым.

Бог вечно молод и нов, и религия – тоже. А авторитеты… И поэтому вы не можете поверить в авторитет Бога. Если вы посмотрите на божественное творчество повсюду вокруг, вы всегда будете видеть, что Бог выглядит немного сумасшедшим, поскольку к тому времени, как человек становится мудрым, он его отзывает. Вы достигли возраста девяноста лет, прожили в своей жизни все времена года, многое узнали, набрались опыта, и к тому времени, как вы становитесь мудрыми, он зовет вас: «Ну, давай, уходи из жизни». И он заменяет вас маленьким ребенком; вас заменяет маленький ребенок, который ничего не знает. Похоже, он любит невинность больше, чем знание, и свежие листья он любит больше, чем старые, поблекшие листья. И так и должно быть, потому что жизнь должна быть молодой, и если Бог – это вечная жизнь, он должен быть вечно молодым.

Вот почему индусы никогда не изображают Кришну или Раму старыми. Это символично – они всегда молодые. Вы когда-нибудь видели изображение Рамы, где он выглядит очень старым, или изображение Кришны с посохом в руке, сгорбившегося над ним? Кришна прожил восемьдесят лет, он был старым, но индусы попросту отбросили мысль о том, чтобы изображать его старым, потому что, если вы посмотрите на Бога, он всегда молод. Так что это просто для того, чтобы показать, что Бог всегда молод, а религия всегда новая, совсем как невинный младенец, как утренняя роса, как первая звезда в ночи. Но тогда Бог не может быть авторитетом, потому что авторитет означает груз прошлого; авторитет не создается без этого груза прошлого.

– Живых или мертвых? – спросил Фьен.

– Давно умерших, – ответил герцог.

– В таком случае, – сказал колесник, – вы читаете лишь прах, который они оставили после себя.

Всегда, когда вы слишком поглощены прошлым, вы занимаетесь прахом, могилами; вы – гробокопатель. Вы живете на кладбище, вы больше не часть этого живого явления, называемого жизнью.

– Что ты в этом понимаешь? – рассердился герцог. – Ты всего лишь колесник. Тебе придется дать мне надлежащее разъяснение, или же ты умрешь.

Герцог не мог поверить собственным ушам, – чтобы простой колесник вдруг решил учить его мудрости! Люди, которые готовы учиться, готовы учиться у кого угодно. Этот человек готов учиться у мертвых авторитетов, но не у живого колесника. А я говорю вам, что живой колесник лучше мертвого короля, потому что он живой. Никто не будет ему поклоняться, но Бог все еще верит в него; именно поэтому он живой.

Герцог очень рассердился; он сказал:

– Тебе придется дать мне надлежащее разъяснение, или же ты умрешь.

Колесник сказал:

– Давайте посмотрим на это дело с моей точки зрения. Если я, делая колеса, буду собирать их без усилия, они развалятся; если же я буду действовать слишком грубо, детали не подойдут друг к другу. Но если я не буду ни слишком деликатным, ни слишком жестким, они получатся правильными, и все выйдет так, как мне хочется.

Это нельзя выразить словами, вы просто должны знать, каково это.

Колесник сказал: «Я ничего не знаю об авторитетах и компетентных людях. Давайте посмотрим с моей точки зрения. Да, я всего лишь колесник, но я знаю свое ремесло, и оно меня кое-чему научило. А именно – тому, что это умение, искусство, причем настолько тонкое и деликатное, что его нельзя выразить словами».

Если впадаешь в крайности, колесо никогда не выходит таким, как нужно. Следует оставаться точно посередине. И как выразить это словами? Спросите канатоходца, как он может выразить это словами? Как он ходит по канату, натянутому между двумя холмами над долиной, так, что если он упадет, то все навсегда закончится, он будет мертв – как он ходит по такому канату? Может он выразить это словами? Он скажет: «Если я слишком отклонюсь вправо, я должен буду уравновесить это и отклониться налево. Если слишком отклонюсь влево, я, опять-таки, должен буду отклониться вправо, в противоположном направлении, чтобы сохранить равновесие».

Это можно записать, но, просто прочитав это, не спешите натягивать канат и отправляться по нему на прогулку; вы не вернетесь назад! Потому что это не вопрос интеллектуального знания, это вопрос чувствования всем своим существом – насколько отклониться? И не может быть никакой заданной формулы, все люди разные. Это будет зависеть от человека, от его веса, роста и ситуации, от силы ветра. И это будет зависеть от внутреннего разума. Вы должны будете это чувствовать; нельзя взять заданную формулу и следовать ей. Вы должны будете научиться у мастера; нельзя пойти в колледж и научиться этому.

В колледже можно научиться философии, математике, можно изучить науку – все что угодно. Но нельзя научиться умению. Умению учатся только у мастера, который знает; просто наблюдая за ним, вы начинаете его чувствовать. И у вас так много веры в него, что, если он движется вправо, ваше внутреннее существо тоже движется вправо. Если мастер движется влево, ваше внутреннее существо чувствует это и тоже движется влево. Вы становитесь его тенью…

Колесник сказал:

– Давайте посмотрим на это дело с моей точки зрения. Если я, делая колеса, буду собирать их без усилия, они развалятся; если же я буду действовать слишком грубо, детали не подойдут друг к другу. Но если я не буду ни слишком деликатным, ни слишком жестким, они получатся правильными, и все выйдет так, как мне хочется.

Это нельзя выразить словами, вы просто должны знать, каково это. Даже своему собственному сыну я не могу объяснить, как в точности это делается, и мой собственный сын не может научиться этому у меня. И вот я, семидесяти лет от роду, по-прежнему делаю колеса.

Что он говорит? Он высказывает одну из глубочайших истин: что есть вещи, которым можно научиться только через свою целостность; один лишь интеллект не поможет. Вы можете составить формулу, но тогда вы не достигнете цели, потому что в любой изменившейся ситуации вы будете предъявлять мертвую формулу, и она вам не поможет. В каждой изменившейся ситуации должен меняться и отклик. Это означает, что поможет только сознание, а не знание. Вы должны нести в себе свет, так чтобы в любых обстоятельствах могли почувствовать ситуацию, возникающую здесь и сейчас. И вам нет нужды фиксировать эту ситуацию в формуле; наоборот, вы должны открывать формулу всякий раз, когда возникает новая ситуация.

Жизнь все время движется. Она никогда не повторяется; даже если кажется, что она повторяется, она никогда не повторяется. Это невозможно. Если вам кажется, что жизнь повторяется, это лишь потому, что вы не можете почувствовать новое, настолько вы мертвые. На самом деле она никогда не повторяется. Облако, которое вы видели сегодня утром, больше никогда не появится в небе – это невозможно. Солнце, которое встало сегодня утром, никогда больше не встанет, потому что завтра утром вся вселенная будет другой. Она такая огромная, и все в ней меняется.

Все постоянно изменяется. Ничто никогда не стареет, за исключением человеческого ума. Это единственная старая вещь – единственный в мире музей, коллекция окаменелостей, единственное кладбище. Кроме него, все новое. Просто посмотрите! Отбросьте человеческий ум! Можно ли найти в этом мире что-то старое? Все меняется, даже Гималаи. Они все время меняются; говорят, что они каждый год становятся на фут выше. Все постоянно изменяется: изменяется океан, изменяется земля, даже материки все время движутся.

Сейчас ученые открыли, что материки очень сильно передвинулись. Когда-то Африка соединялась с Индией. Когда-то Цейлон, Шри-Ланка, очевидно, находился очень близко к Индии; иначе обезьяна Хануман не смог бы на него перепрыгнуть. Между ними, должно быть, была лишь небольшая речка, ручей. Сейчас ученые доказали, что материки движутся, продолжают меняться. Все изменяется, ничто не остается неподвижным.

Эддингтон однажды сказал, что в своей жизни он пришел к пониманию того, что в человеческом языке есть одно совершенно неправильное слово, и это слово – «покой», потому что покоя не существует. Все постоянно движется, ничто не остается в состоянии покоя – и не может оставаться, потому что жизнь – это течение. Если жизнь – это течение, тогда колесник прав, потому что он говорит, что ничего не может быть сказано, для каждого колеса все по-разному: другое дерево, другая телега, другая ситуация, другая дорога – и все это необходимо осознавать. «Я не могу выразить это словами, не могу научить даже своего собственного сына». И это действительно трудно – учить своего собственного сына.

Вы когда-нибудь слышали, чтобы Будда смог научить собственного сына? Вы когда-нибудь слышали о том, что стало с сыном Чжуан-цзы, что стало с сыном Лао-цзы?

Для отца очень трудно учить своего собственного сына, потому что их эго всегда враждуют. Это очень трудно, потому что сын всегда борется с отцом. Он хочет что-то доказать – что он лучше, чем отец. Он думает, что его отец – это просто старый дурак. А отец не может поверить, что его сын может чему-то научиться. Он – всего лишь сын и всегда остается сыном. Даже если сыну семьдесят лет, а отцу девяносто, отец думает, что сын – всего лишь ребенок. Очень трудно найти точку соприкосновения между отцом и сыном; мост невозможен, почти невозможен.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.