Предисловие Е. Писаревой к изданию 1914 года

Предисловие Е. Писаревой к изданию 1914 года

Самое мучительное из всех страданий европейского мира — это страх смерти. Он происходит от полного неведения — что ждет человека по ту сторону могилы. Этого мучительного страха нет на Востоке; там смерть рассматривается как временное состояние, за которым последует новая земная жизнь, и поэтому там и не возникает того бездонного провала в неведомое, который проносится в сознании европейца при мысли об ожидающей его смерти.

Из этого следует, что страх смерти не есть неизбежность, а лишь последствие определенного миросозерцания. Это подтверждается и предсмертными переживаниями глубоко религиозных людей, которые верят в Бога, в Его благость и поэтому — не боятся. Но таких людей немного. Большинство чувствует потребность не только верить, но и знать.

Но возможно ли узнать, что испытывает человек после смерти? Указания на то, что это возможно, не уменьшаются, а растут, и это дает надежду, что страх смерти будет так же побежден, как и всякое иное неведение.

До сих пор мы знали два источника, откуда люди черпали свои знания о посмертных переживаниях: религиозные представления и сообщения спиритов. Но есть ещё и третий источник — это учения теософии; они дают подробно разработанные сведения о жизни человека в невидимых мирах, и эти сведения можно с полным основанием назвать противоядием, убивающим страх смерти.

Сообщения спиритов мало убедительны потому, что все они субъективны. Они рисуют состояние одного какого-либо человека и весьма мало влияют на людей иного типа и иного настроения. В учениях теософии заключаются объективные знания, касающиеся всех людей, но они, к сожалению, еще очень мало распространены в широкой публике и требуют серьезного изучения.

Книга Баркер, которую мы предлагаем русским читателям, отличается от других потусторонних сообщений тем, что перед нами попытка передать не субъективные ощущения умершего человека, а его объективные наблюдения. Книга эта вызвала большой интерес в Англии и в Америке, и как бы ни относиться к ней — как к подлинному сообщению из потустороннего мира, или как к литературному произведению, — она полна интересных мыслей и глубоких психологических указаний.

Главное возражение, которое нам приходилось слышать против «Писем Живого Усопшего», это — их реализм, отражение в той жизни, которую мы считали непостижимой, слишком знакомых для нас явлений. Библиотеки, дома, аллеи, даже попытки есть — все это возмущает мысль людей, которые привыкли считать, что потусторонний мир не может и не должен иметь ничего общего с нашим земным миром. Но почему он не может иметь ничего общего — этого никто объяснить не сумеет. Как всякое предвзятое мнение, и эта уверенность покоится более всего на привычке думать по определенным линиям, которая в данном случае вызвана исконным возвеличением загробного мира и таким же принижением мира земного.

А между тем и наука, и все наблюдения говорят нам о том, что в природе нет неожиданных скачков. Закон эволюции, т.е. постепенный переход от простого к сложному, от несовершенного к совершенному, наблюдается во всех областях природы; почему же только в этом одном случае, при переходе человека из физического состояния в сверхфизическое должен произойти какой-то противоестественный скачок? Почему человек неразвитый и невежественный, бывший в рабстве у своей чувственности, должен сразу забыть всё, чем он жил до тех пор и стать идеальным и одухотворённым? Почему не допустить гораздо более естественное и разумное предположение, что он сохранит и все свои свойства, и свой узкий кругозор, который помешает ему воспользоваться великими возможностями новой жизни, не скованной физическими ограничениями? Если это допустить, то в потустороннем мире окажется такое же разнообразие ступеней сознании и такая же пестрота переживаний, как и в доступном для нас земном мире. Возьмите из земных переживаний только одно: большую картинную галерею — и представьте себе проходящую мимо ряда картин толпу людей всех сословий и всех степеней развития и образования, от художника-мыслителя до еле грамотного чернорабочего. Что вынесет каждый из них, уходя из галереи? Кто станет оспаривать, что каждый вынесет нечто своё, совсем не похожее на то, что испытает рядом с ним идущий? То же самое всегда и везде, где познаваемые явления проходят через наш внутренний мир. То же самое должно повториться, по всем законам разума, и в новых условиях нашего посмертного существования. Человек, для которого высшим наслаждением было вкусно поесть и роскошно пожить, будет стремиться снова повторяете же переживания, и так как, по всем оккультным указаниям, сверхфизическая материя невидимого мира весьма пластична и легко поддается творческой силе воображения, то нет ничего удивительного, если умерший человек будет окружать себя созданными его же воображением вещами, чтобы испытывать те же довольствия, какие привлекали его на земле.

В 1914 году, когда «Письма Живого Усопшего» появились в Лондоне, Э. Баркер не называла имени их автора. В январском номере текущего года нового американского журнала «The Chale» Э. Баркер дает его имя, это — юрист, судья Давид П. Хотч (Хэтч) из Лос-Анджелеса, автор нескольких книг философского содержания, подписанных псевдонимом, весьма известный в этой части Америки и имеющий многих живых друзей, у которых можно справиться о нём. Его старший сын, Брюс Хотч, выразил г-же Баркер, которая до издания «Писем Живого Усопшего» никогда не встречалась с ним, свою полную уверенность в том, что письма эти несомненно принадлежат его отцу, особенности мышления и манеру выражаться которого он узнаёт в них с полной очевидностью. Кроме этого заявления г-жа Баркер упоминает о множестве писем, которые она получила с выражением глубокого интереса к изданным ею «Письмам Живого Усопшего» и благодарности за то, что она издала их для всеобщего сведения. Это — неудивительно, потому что книга Э. Баркер полна такой бодрящей уверенности в неисчерпаемых силах человека, она дает так много новых вдохновений и раскрывает столько широких возможностей для пробуждения духовного сознания, что ее нельзя не приветствовать и не отметить, как явление чрезвычайно интересное, проторяющее новые пути общения с невидимыми мирами.

* * *

К книге, появившейся в текущем году под этим заглавием в Англии и принадлежащей перу довольно известной на Западе писательницы, приложено предисловие, в котором рассказаны все обстоятельства, вызвавшие обнародование этих писем. Автор книги сообщает прежде всего, что ни она, ни диктовавший эти письма «X.» никогда не принадлежали к спиритам, сама Э. Баркер со спиритической литературой была совсем не знакома и к вопросу о потусторонних переживаниях относилась с полным равнодушием, никогда в мыслях не останавливаясь на них. Во время своего детства она участвовала несколько раз в механическом писании с помощью планшетки, причем получались такие банальности, которые не вызывали в ней никакого интереса. Позднее, в присутствии одной медиумистичной личности, она пробовала несколько раз автоматическое письмо, но не заинтересовалась им и не придала этим записям никакого значения. Была много лет тому назад, по настоянию друзей, на спиритических сеансах, но осталась совершенно равнодушной к этой области психических исследований. За несколько месяцев до появления посмертных писем «X.», её попросили участвовать в механическом письме с помощью планшетки. Содержанием письма было предсказание пожара в доме, где она жила, которое с точностью и исполнилось. В этих мимолетных впечатлениях — если не считать ряда видений пророческого характера, которые автор называет «hypnagogic visions», — такие бывали, наверное, у большинства образованных людей нашего времени — заключался весь спиритуалистический опыт автора книги. Это обстоятельство придает ей особое значение и интерес.

В первый раз повелительное побуждение взять карандаш и писать появилось у г-жи Баркер за год до издания этой книги, в Париже. Повинуясь импульсу, она начала писать механически, и получилось известие совершенно личного характера, очень интересное для неё, подписанное буквой «X.». Показав на другой день интересное сообщение своей приятельнице, она была очень удивлена, узнав от неё, что так называли друзья г-на **, которого г-жа Баркер знала хорошо. Но г-н ** был в это время в Америке, в числе живых, а сообщение шло из потустороннего мира. Вскоре за тем пришло известие, что г-н ** умер в одном из западных Штатов Северной Америки, за несколько дней до появления сообщения, подписанного «X.». Далее я буду продолжать подлинными словами г-жи Э. Баркер.

«Вскоре после получения известия из Америки о смерти г-на **, я сидела вечером с той подругой, которая сообщила мне, кого при жизни называли условным знаком «X.»; она стала просить меня попробовать — не придёт ли новое сообщение от него, и я согласилась, больше для того, чтобы доставить ей удовольствие, чем из личного интереса. Тогда-то и явилось первое сообщение, начинающееся словами: «Я здесь, не бойтесь ошибки...» Оно писалось с паузами и промежутками между отдельными фразами, большими и неправильными буквами, но совершенно автоматически, как и в первый раз. Писала я с таким напряжением, что моя правая рука была почти парализована на другой день.

Несколько писем с подписью «X.» были мной автоматически записаны в течение следующих недель; но вместо того, чтобы увлечься этими сообщениями, я почувствовала скорее предубеждение против такого занятия, и только настояние моей подруги, которая видела в них желание «X.» вступить в сношение с земным миром, заставило меня преодолеть себя.

«X.» не был обыкновенным человеком. Он был очень известным юристом, глубоко изучившим философию, автором многих книг, человеком, высокие идеалы и чистый энтузиазм которого являлись вдохновением для всех, знавших его. Ему было 70 лет. Жил он очень далеко от меня, и я виделась с ним лишь через долгие промежутки. Насколько я вспоминаю, мы с ним никогда не говорили о посмертном сознании.

Постепенно, по мере того как преодолевалось моё предубеждение против автоматического писания, я начала чувствовать интерес к тому, что «X.» сообщал относительно потусторонней жизни. Я ничего не читала по этому поводу, не читала даже и всем известные «Письма Джулии», и поэтому у меня не было предвзятых идей.

С течением времени болезненное ощущение в руке прекратилось, и самый почерк улучшился, хотя очень ясным он не был никогда.

В первое время письма писались в присутствии моей подруги; но позднее «X.» появлялся только, когда я была одна. Это было то в Париже, то в Лондоне, так как я постоянно переезжала из одного города в другой. Иногда он появлялся несколько раз в неделю; иногда же проходил целый месяц, и я не чувствовала его присутствия. Я никогда не звала его и очень мало думала о нём в промежутках между его появлениями, так как и мое время, и мысли, и перо были заняты совсем другими задачами.

Записывая эти сообщения, я была, по большей части, в полубессознательном состоянии, так что перед прочтением написанного у меня было лишь смутное представление о его содержании. А несколько раз я была так близка к полной потере сознания, что, кладя карандаш, не имела ни малейшего представления о том, что писала.

Когда речь зашла впервые об издании этих писем, мысль эта была для меня неприятна. Написав несколько книг, более или менее известных, я не была чужда некоторого тщеславия в смысле литературной репутации, и мне вовсе не хотелось прослыть за фантазерку. По настоянию моей подруги я согласилась написать предисловие к книге, в котором было бы сказано, что письма были написаны в моем присутствии. Это обещание удовлетворило мою подругу, но не меня.

Внутри меня шла такая работа. Если я издам эти письма, думала я, совсем без предисловия, они будут приняты за фикцию, и всё важное, заключающееся в них, потеряет всю свою ценность в смысле указания на посмертное состояние человека. Если же я напишу, что они сообщались посредством автоматического письма в моём присутствии, непременно возникает вопрос, чьей же рукой делались эти сообщения, и я буду принуждена уклоняться от правды. Если же я откровенно признаюсь, что сообщения записывались моей рукой и сообщу факты так, как они происходили, тогда возможны будут только две гипотезы: или, что письма эти — подлинные сообщения развоплощённого человека; или же, что они — измышления моего собственного подсознания. Но последняя гипотеза не объясняет первого письма «X.», появившегося раньше, чем я узнала о его смерти, если только не допустить, что подсознанию каждого человека известно всё. Но в таком случае, почему мое подсознание выбрало этот путь длительной мистификации моего бодрствующего сознания и притом без всякого предварительного внушения с моей или с чьей бы то ни было стороны? Ведь ни я и никто из окружающих меня не знали о смерти «X.».

Чтобы кто-нибудь мог обвинить меня в преднамеренном обмане и сочинительстве в таком серьёзном деле, такого я не допускала и теперь считаю невероятным ввиду полной возможности для меня иметь иной, законный исход для моего воображения в произведениях поэзии и романа.

Около трёх четвертей всех писем было уже написано, когда я окончательно решила этот вопрос. Я решила или совсем не издавать их, или же обнародовать с предисловием, в котором будут откровенно изложены все обстоятельства возникновения этих писем.

Когда же издание было решено, возник вопрос: печатать ли их целиком или делать сокращения? Я решила не выпускать ничего, кроме указаний на личные дела самого «X.», на мои и на моих друзей. Я ничего не прибавляла и только изредка, когда построение фразы было слишком неудачным или попадались повторения, я позволяла себе внешнюю поправку.

Среди утверждений, касающихся будущей жизни, встречаются такие, которые составляют совершенную противоположность моим собственным представлениям о том же вопросе. Я их сохранила такими, как они были написаны. Некоторые из его философских положений были совершенно новы для меня; иногда я улавливала всю их глубину только после прошествия нескольких месяцев.

Если у кого-нибудь возникнет вопрос, что думаю я сама об этих письмах, считаю ли я их подлинными сообщениями из невидимого мира, я отвечу утвердительно. В выпущенных местах, касающихся моей личной жизни, было много намёков и указаний на обстоятельства, которые мне лично были неизвестны, и все, которые мне удалось проверить, оказались безошибочны. Если предположить излюбленную телепатическую теорию современных психологов, то чья же телепатия проявилась в этих письмах? Подруга, о которой я упоминала, не могла этого сделать, так как содержание писем было и для нее такой же неожиданностью, как и для меня.

Но я всё же считаю необходимым упомянуть, что не имею никаких претензий на научное значение этой книги, так как для этого требовались бы научно обставленные доказательства. За исключением первого письма, подписанного «X.» и сообщённого мне прежде, чем я узнала, что г-н ** умер, все остальные были написаны вне «научно-испытательных условий», как их понимает учёный психолог нашего времени. Как доказательство существования души после телесной смерти, содержание этих писем должно быть или принято или отвергнуто каждым сообразно его личным особенностям, внутреннему опыту и собственной интуиции.

Должна прибавить, что если бы не моё полное доверие к источнику этих писем и не такое же доверие моих друзей ко мне, книга эта совсем не могла бы возникнуть. Ибо сомнение в невидимом авторе или в видимом посреднике парализовало бы обоих в такой мере, что их работа не могла бы осуществиться.

Что касается лично меня, то эти письма содействовали окончательному уничтожению во мне всякого страха смерти, они укрепили мою веру в бессмертие и они же превратили для моего сознания потустороннее существование в такое же жизненное и реальное, как и наша жизнь на земле. Если они дадут хотя бы одному читателю такое же радостное чувство бессмертия, какое они дали мне, то я буду вполне вознаграждена за свой труд.

Тем же, кто склонен порицать меня за обнародование этой книги, я могу сказать только одно: я всегда стремилась отдать миру всё самое лучшее во мне, а эти письма, — думается мне, — может быть, самое лучшее из всего, что я могу отдать».