Главa 13 Ни то ни другое

Главa 13

Ни то ни другое

Поднимаясь еще выше, мы говорим, что он — ни душа, ни ум, ни объект познания; он не имеет ни мнения, ни интеллекта, ни разума. Он не является ни мыслью, ни разумом; он невыразим и непознаваем; он не есть ни число ни порядок, ни величие ни ничтожность, ни равенство ни неравенство, ни подобие ни отсутствие оного; он не стоит на месте, не движется и не покоится; он не имеет силы, и сам он не сила и не свет; он не живет, и не есть он жизнь; он — ни бытие, ни вечность, ни время; его прикосновение непознаваемо; не есть он также ни истина, ни знание, ни царствование, ни мудрость; он не един, и не есть он единство, и не есть он божественность; он — не добродетель; а также не есть он дух в том смысле, как мы это понимаем; он — ни сын, ни отец, а также никакая иная вещь, известная нам или другим созданиям; он — не из числа существующих вещей, равно как и не из числа несуществующих, ничто сущее его не понимает. Поскольку он в себе сам, он не понимает, каковым является само по себе все сущее; нет для него ни словесного выражения, ни имени, ни знания; не есть он ни тьма, ни истина, ни ложь; не существует также никакого утверждения или отрицания, которые могли бы в полной мере к нему относиться. Но с другой стороны, мы делаем и утверждения, и отрицания по отношению к тем вещам, которые ниже его (и из него вытекают!); но в отношении его самого мы ничего не утверждаем и не отрицаем, ибо он, который за пределами всех свойств, есть совершенная и единственная причина всего — за границами всякого отрицания он вершина того, что полностью освобождено от всего и за его пределами пребывает.

Боже мой… да это же просто бред! Как хорошо, что эта сутра последняя. Такова теология в лучшем или, скорее, в худшем ее виде — а это одно и то же, если речь идет о теологии. Все это — сплошной бред! Вам придется нырнуть в него и попытаться выудить оттуда что-нибудь стоящее.

Поляк устроился на работу на строительной площадке. Хорошенько с утра потрудившись, он спросил у прораба, где находится туалет. Тот указал ему на маленькую палатку. Внутри оказалась неглубокая яма, через которую была перекинута доска.

Прошел час. Поляк не возвращался, и прораб пошел его искать. Он зашел в туалет и увидел, как тот шарит рукой в выгребной яме. «Что ты тут делаешь, мать твою?» — вскричал ошеломленный прораб.

— Там моя куртка, сэр. Я повесил ее на крючок, и она упала!

— Но ты же все равно не сможешь ее теперь носить!

— Конечно, нет, — ответил поляк. — Но в кармане куртки остались бутерброды!

Вам придется немного потрудиться — Дионисий, должно быть, и сам это понимал, — но именно так теологи всегда и говорили. Они могут понять друг друга, если ведут речь только так, не иначе. Это их язык. Бедняга Дионисий не виноват. Он обращался к теологам и, будучи сам из их числа, был хорошо подкован по части их профессионального жаргона.

Со временем язык претерпевает изменения. Современные языки приобрели вразумительность, деловитость и математическую, научную точность. Сейчас уже не принято ходить вокруг да около. Языки стали лаконичнее — все несущественное опускается.

Но вам не следует забывать о том, что Дионисий не является нашим современником. По тексту, написанному на теологическом жаргоне, разбросаны настоящие жемчужины, несколько чрезвычайно ценных жемчужин. Избегайте жаргона, но постарайтесь при этом не выплеснуть ребенка вместе с водой. А соблазн велик: хочется выплеснуть и ребенка, и воду, и покончить со всем этим! Но ребенка необходимо спасти — его ценность велика.

На днях кто-то спросил: «Ошо, ты сказал, что индуистские шастры полны дерьма, но откуда же там взялись такие прекрасные жемчужины?» В этом нет никакого противоречия: жемчужины можно отыскать и в дерьме. А где же их еще, в сущности, искать? В дерьме их можно спрятать лучше всего! Их никто не украдет — никому и в голову не придет, что они там.

Дионисию приходилось использовать язык теологии по двум причинам. Во-первых, это был единственный язык, который он знал, единственный язык, с которым он был знаком. И, во-вторых, только так он мог спрятать свои ценнейшие мысли. Он жил не на Востоке, где тысячелетиями человеку предоставлялось право говорить об истине напрямую, без необходимости ходить вокруг да около. На Западе же это еще не было принято.

Западные теологи до сих пор пишут и мыслят подобным образом. Читать их книги — сущее мучение! И каждый раз, когда кто-нибудь вроде де Шардена начинает внятно, с позиций науки писать о боге, любви и истине — он ведь был ученым — католическая церковь запрещает его произведения, так как он, кроме того, был еще и священником. Церковь отдала приказ: он был вправе писать все, что ему вздумается, но не имел права ничего из написанного публиковать. И все свои сочинения он должен был направлять в Ватикан.

Возможно, вы не знаете, что этот великий умный человек был совершенно неизвестен при жизни. Его труд стал приобретать известность в широких кругах лишь после его смерти, потому что его книги стали публиковать только посмертно. Он был так покорен глупой церкви, что согласился с тем, чтобы продолжать писать и не издаваться. Хорошо, что его друзья оказались не столь глупы и после его смерти начали издавать его книги.

А теперь та же самая католическая церковь хвалится тем, что де Шарден вышел из ее рядов. Его единственная вина заключалась в том, что он писал настолько ясно, что его мог понять любой разумный человек. Действительно, непросто понять теологическое знание, о котором идет речь; для умов современников оно становится все более и более непонятным.

Теологи так и не стали современными. В своих монастырях и церквях они продолжают употреблять все тот же старый жаргон, который сами и создали. За две тысячи лет они так поднаторели в этом, что тот из них, кто проявляет в этом деле наибольшую изощренность, сразу же начинает продвигаться вверх по иерархической лестнице. Теологи создают язык; их не беспокоят поиски истины.

Один мужик приходит к проститутке и говорит, что ему нужно кое-что особенное.

— Без проблем, киска, — отвечает проститутка, — но это будет стоить тебе лишнюю пятерку.

Он соглашается и говорит, что наденет дождевик из полиэтилена, а она должна будет встать на стол, топать, бить в тарелки и выливать на него ведра с водой.

И вот они начали: мужик надел непромокаемый плащ, а проститутка стала бегать вверх и вниз по лестнице с полными ведрами, отбивать ногами чечетку и бить в тарелки. Через час изможденная и выдохшаяся проститутка восклицает:

— Эй, мистер, а когда же мы будем трахаться?

— Что? — удивляется мужик. — В такую погоду?

Сначала они сами создают плохие погодные условия, а потом все больше и больше из-за этого недоумевают! Все их слова создают определенный климат — крайне отвратительный климат, надо сказать, — но, к сожалению, теологи всегда занимались подобными вещами. Индуисты, мусульмане, христиане, иудеи — все они говорят одинаково. Мистики предпочитают иной способ выражения.

В случае с Дионисием проблема заключается в том, что он по профессии теолог, а по духу, по своей экзистенциальной направленности — мистик. Это очень редкое сочетание. Я еще не сталкивался с аналогичной ситуацией, по крайней мере, у западных мыслителей. На Востоке пару раз случалось, что один и тот же человек был одновременно и мистиком, и теологом. И каждый раз это порождало похожую проблему. Его язык — это язык теолога, и в нем, в этих густых словесных дебрях теряется истина.

Но истина эта ценна, и ее необходимо сберечь. Поэтому я решился заговорить о Дионисии. Я знал, что мне не может понравиться то, как он говорит, его манера выражаться — я ее ненавижу! Но я люблю истину, которую он хочет выразить.

По слухам, на самом деле он был итальянцем, который переехал в Афины и там обосновался. Это может многое объяснить: слишком много спагетти, которые все время приходится накручивать на вилку!

Отец и сын, приехавшие из Италии, путешествуют по Лондону на автобусе.

— Папа, а что это за здание?

— Не знаю, сынок.

— Папа, а что это за статуя вон там?

— Не знаю, сынок.

— Папа, а как называется этот парк?

— Не знаю, сынок.

— Папа, а ничего, что я задаю тебе все эти вопросы?

— Конечно, нет, сынок. Иначе как же ты обо всем узнаешь?

У итальянцев свой особый путь.

— Как потопить итальянский корабль?

— Спустить его на воду!

Вы видели, что на вечеринке все итальянцы забрались на крышу?

Им сказали, что вся выпивка за счет заведения[12].

— Почему вы не вытираете грязь со своих ботинок, когда входите в холл? — спрашивают у итальянца в гостинице.

— Каких ботинок?

— Дорогой, почему ты всегда во сне говоришь обо мне всякие гадости? — спрашивает итальянца жена.

— Как это — во сне! — отвечает итальянец.

Супруги-итальянцы играют в шахматы.

— Мне это напоминает о тех днях, когда мы с тобой только начали встречаться! — говорит жена.

— Но ведь за то время мы ни разу не сыграли в шахматы.

— Да. Но еще тогда ты думал по два часа, прежде чем сделать ход![13]

Поднимаясь еще выше, мы говорим, что он — ни душа, ни ум..

Гаутама Будда сказал, — и он был первым, — что «я» не существует. Он употребил термин «анатта», то есть «не-самость». Дионисий говорит о том же:

…он — ни душа…

Он — не «я». Обычно люди думают, что бог — это высшее «я»; не просто «я», но высшее «я». Каждый из нас — «я», а он — высшее «я». Будда же говорит, что никто из нас не «я», а высшего «я» вообще не существует. В Индии Будду за это называли атеистом и осуждали. Дионисий был совершенно не готов к тому, чтобы слуги церкви схватили его и объявили атеистом. Будде ничего не стоило заявить, что «я» не существует, поскольку в Индии, по крайней мере, в ту эпоху вас не сожгли бы заживо. Иначе Будда, возможно, не высказал бы это с такой ясностью; он бы тоже начал ходить кругами, чтобы обмануть болванов, которые всегда стояли во главе организованных религий.

Ни один мистик не может стать слугой какой-либо организованной религии, для него это чрезвычайно непросто. В противном случае, чтобы защитить себя и свое учение, ему придется изобретать множество ненужных прикрытий. Но Дионисий думал иначе: может быть, другого пути у него просто не было. У него есть несколько поразительно прекрасных высказываний. «Бог не есть душа», — говорит он. В этом его точка зрения полностью согласуется с взглядами Гаутамы Будды. Сказать, что бог не есть душа, равнозначно тому, чтобы сказать, что бога нет. Но слова Дионисия не отличаются ясностью изречений Будды.

Он также говорит:

…ни ум…

Это выражение Бодхидхармы. Бодхидхарма определяет медитацию как состояние не-ума. В тот момент, когда ум исчезает, вы знаете. Познание происходит, лишь когда исчезает ум; ум — преграда для познания.

Дионисий говорит, что бог — это не ум.

…ни объект познания; он не имеет ни мнения, ни интеллекта, ни разума…

Дионисий продолжает все отрицать, но при этом все равно называет бога «он». Он дурачит своих коллег-теологов. Он разбирает здание церкви кирпич за кирпичом и будет делать это до тех пор, пока от этого здания ничего не останется. Но при этом Дионисий продолжает заявлять, что он, напротив, его строит. Он медленно вынимает один кирпич за другим, но продолжает, тем не менее, использовать такие слова, как «он» и «бог».

Махавира говорит, что бога нет, а раз так, то с этим вопросом покончено, и он не собирается к нему больше возвращаться. Если бога нет, то что о нем можно сказать? Но Махавиру считают атеистом, в то время как Дионисия христианская церковь веками почитала как великого теиста и теолога. Ему удалось одурачить этих болванов!

Он говорит:

…он не является ни мыслью, ни разумом; он невыразим и непознаваем; он не есть ни число ни порядок, ни величие ни ничтожность, ни равенство ни неравенство, ни подобие ни отсутствие оного; он не стоит на месте, не движется и не покоится; он не имеет силы, и сам он не сила…

Религии, особенно организованные религии, всегда приписывали богу три свойства. Он всемогущ, то есть обладает абсолютной властью; всеведущ, то есть знает все, что было, есть и будет; и вездесущ, то есть присутствует повсюду без исключения, нет такого места, где бы его не было. Организованная религия в большой степени зависит от этих качеств. Почему? Да потому что людей можно превратить в рабов лишь в том случае, если бог обладает высшей властью.

На самом деле люди всегда ищут кого-то более сильного, чем они сами, чтобы получить возможность переложить на него свою ответственность. Бог должен быть всемогущим; не может быть никого, кто был бы его сильнее. Это власть в чистом виде. Такова стратегия порабощения людей духовенством. Если бог есть сила, чистая сила, верховный, всемогущий властитель, то все, что вам остается, это признать себя его рабом. Пытаться убежать от него бесполезно, пытаться обрести независимость бесполезно, бесполезно пытаться обрести свою свободу. Лучше уж служить ему, стать простым слугой.

От него не скрыться, поскольку он вездесущ. Куда бы вы ни пошли, вы везде с ним столкнетесь. Он всегда смотрит на вас, он всегда за вами наблюдает. Он следит не только за вашими поступками, но и за вашими мыслями, поэтому вы лишены даже свободы думать. Он не оставляет вас в покое, в одиночестве, лишает вас права на частную жизнь. Если бог вездесущ, то никакой частной жизни вообще быть не может. В этом случае вы никогда не остаетесь одни, он всегда рядом. Это учение нужно для того, чтобы создать страх. Вы не способны совершить ни одного поступка, о котором бы он не узнал. Он знает о нем еще до того, как вы его совершили.

Он также всеведущ: Он знает все, что происходило в прошлом, происходит в настоящем и произойдет в будущем. Поэтому ему известно не только ваше прошлое и настоящее, но и будущее. Что же делать? Вы пойманы в ловушку, в тюрьму, из которой уже не выбраться. Вы не можете убежать от бога.

Вот во что верят иудеи, христиане, индуисты и мусульмане. Иначе невозможно внушить людям покорность. И это прекрасно согласуется с принятой системой воспитания детей, поскольку ребенок рождается зависимым и беспомощным. Он зависит от матери, от отца и настолько беспомощен, что сам выжить не может. Ему приходится идти на компромисс, он должен слушаться родителей и быть покорным их воле; если же он делает что-нибудь им наперекор, то начинает чувствовать вину.

Родители заставляют детей чувствовать себя виноватыми. В этом грех и величайшее преступление против человечества. Внушать ребенку чувство вины преступно, поскольку, как только ребенок поддался внушению, он уже никогда не сможет от него избавиться. Он не сможет освободиться от него, если только не окажется очень и очень умным; это чувство вины будет преследовать его, как пережиток прошлого.

Но священники и политики вошли в сговор, чтобы внушить людям чувство вины. Политик хочет поработить ваше тело, а священник — ваш разум, вашу душу. Политик и священник превращают вас в раба как изнутри, так и снаружи. Они всегда состояли в тайном сговоре.

Нет ничего странного в том, что каждый раз накануне выборов политики начинают ходить к церковникам, посещать храмы и святые места. Для чего им это нужно? Лишь для того, чтобы убедить священников в том, что «мы с вами, мы никогда не пойдем против вас». И священники всегда охотно им помогают — у политиков и священников одна и та же цель. Одни желают управлять внутренней жизнью человека, а другие — внешней, но и те и другие желают править.

И родители, внушающие детям чувство вины, очень помогают политикам и священникам. Их помощь просто неоценима, поскольку человек, ощущающий себя виновным, всегда считает, что он должен получать от кого-то приказы и их выполнять. Неважно, кто будет их отдавать — политик или священник. Он всегда будет ждать распоряжений. Его функция состоит в том, чтобы эффективно выполнять приказы. Его функция состоит в том, чтобы не думать, его функция в том, чтобы не осознавать, его функция в том, чтобы не принимать решения.

Все родители любят глупых детей, потому что они послушны. Умный ребенок обязательно начнет бунтовать. Разум всегда отдает бунтарством. Этот разум необходимо полностью уничтожить, заменив его недалеким умом.

Согласно моим наблюдениям, каждый ребенок рождается необыкновенно разумным, но вплоть до последнего времени мы создавали все условия для того, чтобы на его разуме начала скапливаться пыль. И мы позволяем детскому разуму пылиться, меч разума начинает ржаветь, утрачивает остроту — но именно этого мы и хотим. Мы не хотим, чтобы у ребенка сохранялся острый ум, потому что тогда он начнет задавать вопросы, на которые не смогут найти ответ ни родители, ни священники, ни политики. У них нет ответов. Зато у них есть власть: они могут наказать детей за вопросы, ставящие их в тупик. Они не позволяют задавать вопросы; ваше дело — исполнять приказ, делать и не спрашивать зачем. Все человечество оказалось в положении рабов.

Это настоящее духовное рабство! Политическое рабство ничто по сравнению с ним. Политический строй меняется — капиталистическая страна может стать коммунистической, социалистическая — фашистской. Страна, которой раньше правили индуисты, может оказаться под властью мусульман или христиан. В мусульманской стране могут захватить власть христиане — все это неважно; люди все равно остаются духовно порабощенными. В основе рабства лежит идея о том, что бог вездесущ, всеведущ и всемогущ: его нельзя обмануть, от него нельзя убежать. Сама мысль о том, что он всегда следит за вами и никогда не оставляет вас наедине с собой, крайне безобразна.

Дионисий говорит абсолютно то же, что и Ницше. Только Ницше выразил свою мысль более четко: бог умер, и теперь человек свободен. Зато Дионисий смог сказать об этом так, чтобы теологи не смогли обнаружить, в чем тут дело. Он говорит, что он…

…не сила и не свет; он не живет, и не есть он жизнь…

Ницше утверждает, что бог умер, а Дионисий говорит: «Он не живет, и не есть он жизнь». Есть ли какая-либо разница между этими утверждениями? По сути, утверждение Дионисия обладает куда более глубоким смыслом, поскольку, утверждая, что бог мертв, вы соглашаетесь с тем, что раньше он был жив. По крайней мере, до сих пор он был жив, возможно, он был при смерти, но все же оставался в живых. Ницше соглашается с тем, что до сих пор он был жив, а сейчас он мертв. Но Дионисий говорит, что он никогда не жил, он не живет сейчас и никогда не жил, равно как и не является жизнью.

…ни бытие, ни вечность, ни время…

Во многом он глубже остальных мистиков. В Упанишадах говорится, что бог — это не время. У Иисуса однажды спросили: «Что будет самым необыкновенным в Царстве Божьем?» Он ответил: «Не будет времени». В Евангелиях это высказывание не приведено, мы узнали о нем от суфиев. Оно очень нравилось Гурджиеву. В Упанишадах повсюду говорится: «Выйти за пределы времени означает познать бога, ибо он — вечность».

Дионисий говорит:

…ни вечность, ни время…

И конечно, его утверждение гораздо более глубоко, нежели все утверждения Упанишад о боге как вечности: о том, что он вечен, что он не имеет ни конца, ни начала, что он существовал, существует и будет существовать всегда. Почему его утверждение более глубоко? Обычно время означает нечто преходящее, ограниченное; оно приходит и уходит. Вечность же — это то, что ниоткуда не приходит и никуда не уходит, она есть всегда. Она не кратковременна, она постоянна, абсолютно постоянна. Но откуда берется эта идея постоянства? Эта идея является производной от идеи времени. Что такое эта ваша вечность? Отсутствие времени. Но это определение, само это определение основано на идее времени.

Если вы обратите внимание на определения, вы будете очень удивлены, поскольку все они представляют собой тавтологии. Если же вы обратитесь к словарю, чтобы узнать, что такое материя, там будет написано: «не-сознание». Затем попробуйте справиться о том, что такое сознание, и в словаре будет написано: «не-материя». Все остается неопределенным. Вы не знаете, что такое материя, вы не знаете, что такое сознание. Когда речь идет о том, чтобы дать определение материи, вы просто берете за основу слово «сознание», смысл которого настолько же неизвестен, неясен и неопределим, как и смысл слова «материя». Вы пытаетесь определить одно неопределимое понятие с помощью другого понятия, которое тоже неопределенно. Но именно таков весь наш язык.

Если у вас спросят: «Что такое свет?» — вы ответите: «Это отсутствие тьмы». А когда вас спросят: «А что такое тьма?» — вы ответите: «Отсутствие света». И вы чувствуете, что все в порядке, полагая, что дали верные определения. Но на самом деле вы просто обманули своего собеседника, а заодно и себя. Вместо того, чтобы согласиться с агнозией, со своим невежеством, вы притворились знающим и тем самым ввели себя в заблуждение. Вот так мы и даем определения.

Очень редко появляется такой человек, который останавливается, делает паузу и обращает внимание на слова. Все слова обманчивы.

Д. Г. Лоуренс гулял с ребенком в саду. Ребенок его спросил:

— Почему деревья зеленые?

Любой современный образованный человек ответил бы: «Они зеленые из-за хлорофилла». Но Д. Г. Лоуренс остановился, закрыл глаза, несколько секунд помолчал, размышляя, и ответил:

— Они зеленые, потому что зеленые!

Тогда мальчик сказал:

— Это верно, совершенно верно! Именно так я и думал всегда, но, когда я спрашивал об этом, мне постоянно давали какой-нибудь другой ответ. Вы первый человек, ответ которого нравится мне целиком и полностью. Они зеленые, потому что зеленые!

В каком-то смысле это не ответ, а признание своего невежества. Лоуренс говорит: «Я не знаю. Они зеленые, потому что зеленые!»

Так поступают все настоящие искатели истины. Иначе нам придется все время метаться между временем и вечностью, между жизнью и смертью, между тьмой и светом. И мы будем продолжать давать определения, ходя по кругу, а в результате все останется по-прежнему неопределенным. И все же каждый продолжает верить в то, что все ясно и четко определено. Мы хотим в это верить; мы недостаточно смелы для того, чтобы жить в неведении. Чтобы жить в неведении, необходимо недюжинное мужество. Но тот, кто готов жить в неведении, испытывает невероятный восторг, поскольку его тишина бесконечна, а глубина неизмерима.

Знание поверхностно, а незнание глубоко. Знание лежит на поверхности, а незнание приводит к бездонной пропасти. С незнанием вы начинаете падать в пропасть существования. Дионисий дал нам одно прекрасное слово — агнозия — «незнание». Таков мир мистика

…его прикосновение непознаваемо; не есть он также ни истина, ни знание…

В Упанишадах сказано: «Бог есть сатчитананд». Сат, чит, ананд — его определяют через эти три слова. Сат — это истина, чит — сознание, а ананд — блаженство. Никто никогда еще не осмеливался сказать, что бог не есть истина, кроме Дионисия. Он говорит: «…ни истина». Отрицать больше нечего.

В индийских рукописях встречается еще одно определение: сатьям, шивам, сундарам. Бог есть истина, бог — добр, бог — прекрасен. Но Дионисий отрицает все качества, все возможные качества. Отсюда этот длинный-предлинный ряд отрицаний:

… ни царствование, ни мудрость; он не един, и не есть он единство…

Он не хочет оставить вам ни единой лазейки; иначе вы скажете, что бог — это мудрость, прагья. Об этом говорится в Упанишадах и Ведах: бог — это чистая мудрость.

…не един…

Бог не един. Шанкарачарья говорит, что бог един, что он — не-двойственность, он — единство. Дионисий говорит, что он не един, а также не является единством.

…и не есть он божественность…

Иначе вы могли бы сказать, что бог есть не что иное, как божественность, качество божественности. Он отрицает и это тоже. Он отбирает у бога все, все мыслимые качества.

…он — не добродетель; а также не есть он дух в том смысле, как мы это понимаем; он — ни сын…

После стольких отрицаний он приходит к отрицанию самой идеи христианства. Он не мог сказать об этом прямо, но после стольких отрицаний, после такого обилия тумана он может косвенным образом высказать нечто такое, чего христианская церковь никогда бы не допустила, будь это сказано напрямую. Теперь же, когда он успел заявить о том, что бог не является ни истиной, ни мудростью, ни порядком, ни единством, ни величием, ни могуществом, ни душой, что можно возразить после стольких отрицаний — и таких великих отрицаний? Он говорит:

…ни сын, ни отец…

Христианство уничтожено целиком и полностью, поскольку все христианство зависит от представления о боге как об Отце, о боге как о Троице: Отец, Сын и Святой Дух. Он отрицает их всех: бог не есть дух — святой или нечестивый, это уже неважно. Он вообще не является духом; он не есть сын, он не Иисус Христос Только обратите внимание на неслыханное бунтарство, заключенное в этой фразе! Но при этом он пользуется общепринятым языком. Дионисий попытался скрыть огонь за филигранной речью — и ему это отлично удалось.

…ни отец…

Сказать, что не существует бога как отца, бога как сына, означает разрушить всю церковь до самого основания! Не осталось ничего. К чему поклонение, к чему молитвы, к чему эти католические или протестантские обряды…

…а также никакая иная вещь, известная нам…

Дионисий не хочет оставить ни одного из возможных представлений о боге, поэтому говорит:

…а также никакая иная вещь, известная нам или другим созданиям; он — не из числа существующих вещей, равно как и не из числа несуществующих, ничто сущее его не понимает. Поскольку он в себе сам…

Но Дионисий продолжает повторять слова, которые ласкают слух теологов. Он все еще говорит:

…поскольку он в себе сам, он не понимает, каковым является само по себе все сущее…

Дионисий продолжает все отнимать. Слово «он» становится просто пустотой: его не знают, сам он тоже не знает. Это также нечто чрезвычайно новое. Было много мистиков, которые говорили, что бога невозможно познать, что он непознаваем, но Дионисий — единственный, кто сказал, что бог и сам не знает. Не только мы не знаем его, но и сам он не знает. Не только мы пребываем в неведении, но и сам он в неведении пребывает. Дионисий просто сохраняет слово «он», но теперь оно становится все более и более пустым по мере того, как лишается всего своего содержания. Слово «он» помогло книге Дионисия пережить века Ее изучают в христианских колледжах на курсах теологии. И она пользуется огромным уважением. И все из-за пустого слова «он»…

…нет для него ни словесного выражения…

О нем ничего не может быть сказано.

…ни имени…

У него нет имени. Индуисты утверждают, что у него тысяча имен: существует целый трактат с перечислением его имен — «Вишну Сахасранам» («Тысяча имен бога»). Согласно суфиям, этих имен насчитывается сотня. Это уже лучше, чем тысяча, — опущено девятьсот имен. Они говорят о сотне имен, но если попросить их перечислить все эти имена, то они назовут вам из них только девяносто девять. А если вы будете настаивать и спрашивать «Какое же сотое имя?» — то они ответят: «Оно непроизносимо — это его истинное имя».

Всего два дня назад кто-то задал мне вопрос: «Ошо, номер машины мэра Пуны — 1, а номер вашего „роллс-ройса“ — 99. Есть ли в этом какой-нибудь эзотерический смысл?» Конечно, есть! 99 — это число суфиев: «99 имен пустоты» по их словам. Истинное имя — сотое, но оно непроизносимо.

Евреи, особенно мистики, вышедшие из иудейской традиции, всегда настаивали на том, что произнесение имени бога является грехом, святотатством. В древней Иудее произносить имя бога разрешалось лишь первосвященнику великого храма в Иерусалиме и то лишь единожды и один раз в год. Мало того, он не мог это делать публично. Он отправлялся в храм и запирал все двери. Он шел в святая святых, куда ему дозволялось заходить лишь один раз в год, и там за закрытыми дверьми шептал имя бога. Это происходило лишь один раз в год, и никто не должен был его слышать. Первосвященник сообщал его лишь на ухо своему преемнику. А это означает попросту, что имени у него нет.

Даже сегодня евреи не пишут слово «БОГ» целиком. Это считается преступлением. Они всегда пишут вместо этого «Б-Г». Они выбрасывают букву «О», чтобы мы знали, что любое произнесенное слово будет неполным. Буква «О» отсутствует — отсутствует центральная часть слова. «О» — это также символ нуля, а ноль олицетворяет собой ядро, сердцевину всего существования; это — ничто, шунья. Манера евреев писать слово «БОГ» просто восхитительна: «Б-Г», где отсутствует «О», потому что бог воистину таков. Но когда вы берете «О» отдельно, то это — просто ноль. Это просто символ «ничто».

Таким образом, говорится, что бог — это абсолютное ничто. Богу невозможно поклоняться. Все, что вы можете сделать, это самим превратиться в ничто. Это и есть настоящее поклонение, это и есть молитва.

Этому я вас и учу: стать никем и ничем. Саньясу можно определить как образ жизни, при котором сохраняется лишь вера в ничто. Жить как ноль — вот в чем суть всей саньясы. Этого понимания добивается и Дионисий с помощью отрицания. Мне еще не доводилось сталкиваться с таким длинным списком, который бы состоял из одних только отрицаний!

…нет для него ни словесного выражения, ни имени, ни знания; не есть он ни тьма…

Вплоть до этих строк он повторял, что бог — это тьма. Это лишь помогало вам немного приблизиться к высшей пустоте. Если вам приходится выбирать между светом и тьмой, то Дионисий скажет, что бог ближе к тьме, чем к свету. Здесь он также занимает уникальную позицию. Многое в словах Дионисия уникально, поэтому я и выбрал его в качестве темы для обсуждения. Несмотря на всю его теологическую чушь, Дионисий во многом единственный в своем, роде.

Так, например, Коран, Библия и Веды определяют бога как свет. Все мировые религии, признающие бога, определяют его как свет. Почему? Ни в чем другом христиане и мусульмане не согласны с индуистами. Но все они разделяют представление о том, что бог есть свет. В чем причина такого единодушия? Причина очень проста: дело в том, что каждый боится темноты. Индуисты, христиане, мусульмане — все они боятся тьмы. В основе того, что бога рассматривают как свет, лежит страх темноты. Все они определяют смерть как тьму, а жизнь как свет. Весь мир, даже негры, полагают, что дьявол черен. Насколько же темной должна быть его кожа? Если он окажется в компании негров, я думаю, что вы не сможете его отыскать!

Мулла Насреддин сидел на скамейке в парке с одним из своих знакомых фотографов. И тут мимо прошел негр. Мулла Насреддин воскликнул «Смотри! Смотри! Негатив!»

Упоминая о негативе, он прибегает к языку фотографа. Кто-то забыл сделать с бедняги позитив!

Смерть мыслится как негатив, а жизнь — как позитив. И бог, конечно, предстает позитивной и утверждающей силой. Среди мыслителей, особенно на Западе, встречаются недалекие люди, которые продолжают говорить о позитивном мышлении, рассуждать о позитивных качествах бога. Они делают это просто из страха.

Любой ребенок боится темноты по той простой причине, что в темноте он не может увидеть свою маму. Он начинает плакать и кричать, так как не может найти маму — маму, которая представляется ему самой жизнью. Без матери он начинает испытывать страх. Как долго он может без нее прожить? Где он возьмет пищу? И он начинает чувствовать себя лишенным корней.

Страх темноты породил представления о светлом боге, темной смерти и черном дьяволе.

Дионисий уникален. Он говорит, что если вам придется выбирать из двух слов: «свет» и «тьма», если вам обязательно нужно как-то бога назвать, то лучше назовите его «тьмой», ибо тьма беспричинна, так же беспричинна, как и существование.

Свет нуждается в причине. Свет нуждается в топливе, а тьма в топливе не нуждается. Свет непременно будет временным явлением. Рано или поздно топливо закончится, и это приведет к исчезновению света. Тьма же не приходит и не уходит, она есть всегда. Если вы включите свет, то не сможете увидеть тьмы, вот и все. Выключив свет, вы сможете снова ее заметить. Эго похоже на звезды в небе: днем вы не видите звезд, но не из-за того, что все они исчезли, — просто вы не видите их из-за света. Ночью вы их видите, потому что свет исчезает, и они снова начинают сиять — по контрасту — на абсолютно черном фоне.

По сравнению со светом тьма — явление в гораздо большей степени вневременное и вечное. И тот, кто избавился от страха, способен почувствовать красоту мрака. Его касание бархатисто, его глубина неизмерима. И он позволяет вам испытать такое одиночество, такое абсолютное одиночество… весь мир исчезает, остается только ваше сознание. Нет больше ни одного объекта познания — есть только тьма. Познавать больше нечего… вы начинаете растворяться в ней, с ней сливаться.

Никому еще в голову не приходила мысль о том, что тьма создает условия для одной из важнейших медитаций, но это так.

Но все-таки такое определение годится только для начинающих; в конечном итоге от него тоже придется отказаться, иначе как вы сможете определить тьму, не прибегая к понятию света? А раз бог не есть свет, значит, он не может быть и тьмой. Это две стороны одной медали.

…ни ложь…

Он сказал, что бог не есть истина, и наши умы немедленно устремляются к ее противоположности. Если бог не есть истина, значит, он ложь. Если кто-нибудь скажет: «Я не верю в бога», мы немедленно сделаем вывод, что перед нами неверующий. Но ведь он этого не сказал. Если кто-нибудь говорит, что бог не есть истина, мы сразу же решаем, будто бы он говорит, что бог — ложь. Вовсе не обязательно делать такой вывод. Вы делаете слишком поспешные выводы. Это нехорошо, это нелогично. Однако, чтобы не дать повода для неправильного понимания, Дионисий говорит:

…ни истина, ни ложь; не существует также никакого утверждения или отрицания, которые могли бы в полной мере к, нему относиться.

О нем нельзя сказать ничего такого, что бы в полной мере к нему относилось, так как, что бы вы ни сказали, это будет неверным; чего-то всегда будет не хватать. Если вы скажете, что он тьма, что же тогда есть свет? Если вы скажете, что он свет, как же тогда быть с тьмой? Это одна из величайших проблем, которую постоянно обсуждают метафизики.

Индийский мыслитель Шанкара говорит, что бог — это абсолютное утверждение: бог есть, а мира нет. Чтобы полностью принять бога, ему приходится отрицать мир, все существование, поскольку если мир хоть на какую-то малую толику существует, то бог будет существовать в настолько же меньшей степени. Чтобы сделать бога полным, тотальным, совершенным утверждением, он говорит: «Джагат митья, брахман сатья», то есть: «Мир неистинен, а бог — истинен».

В Индии были свои атеисты, древняя традиция чарваков. Они говорили то же самое, только наоборот. Взгляды чарваков во всем подобны взглядам жившего на Западе Эпикура. Они говорят, что мир истинен, а бог — нет. Бог изобретен священниками как орудие эксплуатации; мир — это единственная истина. То же самое говорили Карл Маркс, Фридрих Энгельс и коммунистические метафизики: это та же традиция, что и у чарваков. Но взгляды чарваков принципиально не отличаются от взглядов Шанкары.

Вас удивит мое заявление о том, что Шанкара и Карл Маркс сходились в одном пункте: утверждать можно что-то одно, а не обе противоположности. Выбор за вами. Если вы целиком и полностью за существование бога, тогда мир предстает иллюзией: это — майя. Если вы утверждаете, что бог существует, то вы не можете утверждать, что существует мир; а если вы утверждаете, что существует мир, тогда бог исчезает. Тогда бог становится эпифеноменом, так Маркс называл майю. Бог становится иллюзией, он всего лишь галлюцинация нескольких глупцов.

Вы можете легко вызвать у себя галлюцинации. За три недели вы можете пережить встречу с богом; требования просты. Первое требование: вы должны поверить в бога как личность — согласно представлениям христиан, индуистов или мусульман. Можете выбрать любую личность: бога с тысячью руками, бога с тремя головами или четырьмя руками. Выбирайте все, что угодно, но вы должны будете представить его в виде личности; затем отправляйтесь в уединенное место и поститесь. Три недели поста, постоянный голод, энергетический уровень тела снизится… И запомните: когда энергия вашего тела начнет истощаться, ваш мозг утратит ясность и эффективность мышления. Все начнет казаться туманным и расплывчатым, как во сне, и ваш мозг начнет галлюцинировать. И вот, если вы начнете поститься в уединенном месте вдалеке от людей и проведете там три недели с определенным представлением о боге, у вас появится огромная потребность в собеседнике…

Когда вы находитесь среди людей, потребность в другом человеке не столь велика из-за присутствия окружающих. Рядом ваша жена, дети, родители, семья, друзья. А если вы поститесь, то вас тем более придут навестить ваши друзья и родственники. Многие придут выразить вам свое почтение, и вы начнете ублажать свое эго.

Отправляйтесь в горную пещеру в одиночку. Поститесь в течение трех недель, сконцентрировавшись на выбранном образе бога. Галлюцинации начнутся в течение трех недель. Бог предстанет перед вами, и он будет выглядеть так же реально, как и любой другой человек, или даже еще реальней. Вы сможете заговорить с ним, и ваш бог вам ответит. На самом деле отвечать будет некому; вы сами начнете задавать вопросы, и сами будете на них отвечать. Одна часть вашего ума будет спрашивать, а другая — отвечать. И эти ответы окажутся необычайно приятными, поскольку именно их вы всегда и желали услышать. Но это только вы и больше никто. Это — монолог.

Согласно учению Маркса, бог является просто галлюцинацией; согласно учению Шанкары, галлюцинацией является мир. Но оба они пытаются сделать нечто невозможное — они пытаются достичь полного утверждения или отрицания.

Дионисий внес значительный вклад в понимание этого вопроса. Он говорит:

…не существует также никакого утверждения или отрицания, которые могли бы в полной мере к нему относиться.

О том, существует он или нет, с определенностью сказать абсолютно ничего нельзя. Что же тогда прикажете делать? Необходимо отбросить все интеллектуальные суждения в отношении бога. Мы должны позабыть саму идею о том, что можно его познать. Мы должны расслабиться, погрузившись в себя, в свое неведение, полностью отказавшись от поиска каких бы то ни было знаний. И в этом состоянии агнозии, в этом состоянии незнания начинает происходить чудо, и вдруг вы чувствуете… Вы чувствуете не бога, не жизнь; то, что вы чувствуете, несводимо ни к одному слову. Ваше ощущение настолько обширно, что все слова становятся бессмысленными и неадекватными.

Махавира называет это мокшей, то есть свободой, и это слово гораздо прекрасней, чем слово «бог». Будда называет это нирваной — прекращением деятельности эго, смертью эго. Это слово звучит также гораздо более красиво, нежели слово «бог», поскольку свободе невозможно поклоняться. Священники не нужны свободному, лишенному эго человеку. Представление о боге как о некой личности, которая находится где-то, привело к созданию храмов, мечетей и церквей и веками питало духовенство, делающее на этом бизнес и занимающееся эксплуатацией.

Но с другой стороны, мы делаем и утверждения, и отрицания по отношению к тем вещам, которые ниже его (и из него вытекают!); но в отношении его самого мы ничего не утверждаем и не отрицаем, ибо он, который за пределами всех свойств, есть совершенная и единственная причина всего…

Вы видите, в чем состоит его проблема: ему приходится все время, постоянно потакать желаниям своих коллег, начальства, Ватикана, римского папы. Поэтому после всех этих отрицаний, после изложения глубочайших мыслей он отступает. Он заканчивает на той же ноте. Он снова говорит:

Он есть совершенная и единственная причина всего — за границами всякого отрицания он вершина того, что полностью освобождено от всего и за его пределами пребывает.

Он продолжает использовать местоимение «он» и, в конце концов, говорит:

Он есть совершенная и единственная причина всего…

Остерегайтесь его языка. Дионисий говорит не совсем то, что чувствует. Иногда он выражает свои чувства, но сразу же камуфлирует это с помощью своего жаргона, чтобы его не смогли ни в чем уличить. И ему удалось замаскировать их так, что никому не удалось его разоблачить. В сущности, для того, чтобы уличить Дионисия, потребовался бы равный ему гений, потребовался бы другой Дионисий. Глупые священники не смогли ничего обнаружить в его словах. Он создает столь густую завесу из теологического тумана, что становится непонятно, что же он все-таки имел в виду.

А во всем мире есть люди, которые считают глубокомысленным все то, чего они не могут понять.

Американский теолог отправился на экскурсию по Риму. Экскурсовод-итальянец показывает ему знаменитые памятники древности. Около Пантеона он с гордостью заявляет:

— Это наш знаменитый Пантеон: молчаливый свидетель нашего славного прошлого, полный изящества!

Теолог бросает взгляд на Пантеон, а затем поворачивается к экскурсоводу и спрашивает:

— Долго его строили?

Немного удивленный этим вопросом, гид отвечает:

— Чтобы построить этот шедевр архитектуры, потребовалось более двухсот лет!

— Ого! — говорит американец. — Американцы бы построили всего за десять!

Гид чувствует некоторое раздражение и отводит американца к Колизею, где с еще большей гордостью произносит:

— Синьор, Колизей!

Но не успевает он продолжить, как американский теолог прерывает его вопросом:

— А долго вы его строили?

— Пятьдесят лет, — отрезал итальянец.

— Дома мы бы такую штуку построили лет за пять, — говорит американец.

Обиженный экскурсовод быстро отводит американца к Капитолию и с жаром произносит:

— Вот это мы построили всего за три года.

— Мы б в Америке отгроха ли такое за три месяца! Итальянский гид снова чувствует себя оплеванным, но продолжает экскурсию.

Они проходят мимо Ватикана, гид хранит молчание.

— А это что такое? — спрашивает американский теолог, рассматривая Святой город.

— Это? — небрежно произносит гид. — Понятия не имею, вчера этого здесь еще не было!

Достаточно на сегодня.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.