Глава 9

Глава 9

Я, дрожа от холода, плотнее закуталась в одеяло и села. Я проснулась в чужой постели, в чужой комнате, где из мебели была только кровать и ночной столик, но все вокруг казалось смутно знакомым. Понять, почему это так, я не могла. Может, я все еще сплю, подумала я. Как мне знать, что это не сон? И я снова опустилась на подушки. Я лежала, закинув руки за голову, и перебирала в уме виденные и пережитые мною причудливые события, — наполовину сны, наполовину воспоминания.

Все это, конечно, началось годом раньше, когда я везла в машине Делию Флорес в дом целительницы. Она тогда заявила, что пикник, на котором я там побывала вместе со всеми, был сновидением. Я посмеялась над ней и отвергла ее утверждение как совершенно нелепое.

Однако она была права. Теперь-то я знала, что пикник был сновидением. Не моим сном, а сновидением, в которое я была приглашена; я была в нем гостьей-участницей. С самого начала моей ошибкой было то, что я пыталась это отрицать, отбросить как выдумку, не зная, что я понимаю под словом выдумка. В итоге мне удалось настолько основательно заблокировать в памяти это событие, что я совершенно перестала его осознавать.

Что мне надо было сделать, — так это признать, что у нас есть тропа для снов, русло, по которому текут только сновидения. Если бы я настроилась на то, чтобы вспомнить сон, который привиделся мне в Соноре, причем только как сон, мне удалось бы удержать в памяти все волшебство происходившего, пока мне снился этот сон.

Чем больше я раздумывала над этим и над всем, что происходит со мной сейчас, тем сильнее нарастало мое беспокойство. Но что самое удивительное, я больше не испытывала страха перед всеми этими людьми, которые, что ни говори, были страшноватой компанией. Внезапно мне пришло в голову, что страха перед ними у меня нет по той причине, что я их очень хорошо знаю. И доказательством для меня было то, как они сами выразили словами поселившееся во мне странное, но уютное чувство, что я вернулась домой.

Я отмела все эти мысли, едва успев их сформулировать, и честно задумалась, а может, я психически неуравновешенна, и они нашли способ сфокусироваться на этом и усугубить это состояние. Я подвергла основательному систематическому анализу историю моей семьи, пытаясь припомнить все, что могла слышать о случаях психических заболеваний.

Была история с двоюродным дедом по линии матери, который с библией в руках проповедовал на улицах. Кроме того, мой прадед и дед покончили с собой соответственно в начале Первой и Второй мировых войн, когда поняли, что для них все кончено. Одна из моих бабушек пустила себе пулю в лоб, осознав, что утратила былую красоту и привлекательность.

Мне нравилось верить, что будучи истинной внучкой всех этих чокнутых, я унаследовала от них свое чувство отчужденности. Я всегда считала, что чувство отчужденности придает мне отвагу.

Эти жуткие мысли пробудили во мне такую тревогу, что я выскочила из постели. Нервными рывками я высвободила тело из одеяла. К своему полному изумлению я обнаружила, что одета в тяжелую фланелевую ночную сорочку. На мне были шерстяные носки до колен, митенки и толстый свитер. — Должно быть, я заболела, — пробормотала я в замешательстве. — Как бы я иначе могла замерзнуть во всей этой одежде? — Обычно я спала нагишом независимо от климата.

Только теперь я заметила в комнате солнечный свет; он проникал сквозь толстое, наполовину матовое оконное стекло. Я не сомневалась, что меня разбудил бивший в глаза солнечный свет. И мне совершенно необходимо было найти туалет. Опасаясь, что в доме может не быть водопровода, я шагнула к открытой раздвижной двери в противоположном конце комнаты, и само собой, там находился чулан с накрытым крышкой ночным горшком.

— Черт побери! Не могу же я делать свои дела в чулане! — выкрикнула я.

Дверь открылась, и вошла Флоринда. — Все в порядке, — сказала она, обнимая меня. — Во дворе есть уборная. Чулан — это пережиток прошлого.

— Как хорошо, что уже утро, — засмеялась я. — Никто не узнает, что у меня не хватит духу пойти в уборную в темноте.

Флоринда как-то странно на меня посмотрела, потом отвела глаза и наконец прошептала:

— А с чего ты взяла, что сейчас утро?

— Совсем недавно меня разбудило солнце, — сказала я, подходя к окну. Ничего не понимая, я уставилась в царившую снаружи темноту.

Лицо Флоринды засветилось весельем. Казалось, она вполне владела собой, но потом ее плечи задрожали от смеха, и она указала на электролампу в светильнике, стоявшем за кроватью. Свет лампы я приняла за солнечный.

— А с чего ты взяла, что проснулась? — спросила она.

Обернувшись, я посмотрела на нее и сказала:

— Мне невыносимо захотелось в туалет.

Она взяла меня за руку и сказала: — Пойдем-ка, я отведу тебя в уборную, пока ты не оскандалилась.

— Я никуда не пойду, пока ты не скажешь, сплю я или бодрствую, — закричала я.

— Ну и характер! — воскликнула Флоринда, наклонив голову так, что своим лбом коснулась моего. Ее глаза расширились. — Ты сновидишь-наяву, — добавила она, тщательно выговаривая каждое слово.

Несмотря на нарастающую тревогу, я рассмеялась. Звук моего смеха, разносясь по комнате, словно отдаленное эхо, рассеял мои страхи. В этот момент меня больше не волновало, бодрствую я или вижу сон. Все мое внимание сосредоточилось на том, чтобы добраться до туалета.

— Где здесь уборная? — прорычала я.

— Ты сама знаешь, где она, — сказала Флоринда, сложив руки на груди. — И ты никогда не доберешься до нее вовремя, если сама не пожелаешь там оказаться. Но не вздумай притащить уборную к себе в кровать. Это называется ленивое сновидение, самый верный способ намочить постель. Отправляйся в уборную сама и сию же секунду.

К моему ужасу, попытавшись добраться до двери, я не смогла этого сделать. Мои ноги не хотели меня слушаться. Медленно и неуверенно, словно не в силах решить, куда им идти, они передвигались фут за футом. Не желая смириться с тем, что ноги больше мне не подчиняются, я попыталась ускорить движение, поднимая руками по очереди одну ногу за другой.

Флоринду, похоже, не интересовало, что со мной творится. А я, с глазами полными слез отчаяния и жалости к себе, стояла, приросшая к месту. Мои губы сложились в слово помоги, но с них не сорвался ни один звук.

— В чем дело? — спросила она, взяв меня за руку и мягко потянув вниз, на пол. Она сняла с меня толстые шерстяные носки и принялась осматривать мои ноги; теперь у нее был по-настоящему встревоженный вид. Я хотела пояснить, что не могу двигаться из-за того, что мои душевные силы на исходе. Но как я ни старалась, я не могла облечь свои мысли в слова. Изо всех сил пытаясь выжать из себя хоть один звук, я заметила, что у меня что-то неладно со зрением: мои глаза не могли больше сфокусироваться на предметах. Лицо Флоринды оставалось смазанным и расплывчатым, как бы я ни щурила глаза и как бы близко я к нему ни придвигалась.

— Я знаю, что с тобой, — прошептала мне Флоринда на ухо. — Тебе надо пойти в уборную. Сделай это! Пожелай оказаться там!

Я усердно закивала. Я знала, что действительно сновижу-наяву, или, вернее, что я живу в иной реальности, которая еще не вполне мне принадлежит, но к которой я получила доступ через этих людей. Потом я почувствовала себя необъяснимо легко. И внезапно я оказалась в уборной, причем не в уборной из сна, а в самой настоящей.

Довольно долгое время я проверяла все, что меня окружало, чтобы убедиться, было ли оно реальным. Оно было.

А потом, сама не знаю как, я снова оказалась в комнате. Флоринда сказала что-то лестное о моей способности к сновидению. Я почти не обратила внимания на ее замечания, потому что меня отвлекла стопка одеял, сложенных у стены. Я не заметила их при пробуждении, но была уверена, что видела их прежде.

Мое непринужденное состояние быстро испарилось, когда я попыталась припомнить, где видела эти одеяла. Тревога нарастала. Я уже не знала, нахожусь ли я все еще в доме, в который приехала этим вечером с Исидоро Балтасаром, или уже в каком-то ином месте.

— Чья это комната? — спросила я. — И кто укутал меня во все эти одежды? — Мой собственный голос ужаснул меня.

Флоринда погладила меня по волосам и тихим голосом добродушно сказала, что на какое-то время это моя комната. И что это она меня укутала, чтобы я не замерзла. Она пояснила, что пустыня обманчива, особенно по ночам.

Она смотрела на меня с загадочным выражением так, словно намекала еще на что-то. И это меня тревожило. потому что в ее словах я не находила никакой подсказки. Мои мысли блуждали без всякой цели. Ключевым словом, как я решила, была пустыня, Я не знала, что пристанище ведьм находилось в пустыне. Мы прибыли сюда таким кружным путем, что я не могла точно определить, где этот дом находится.

— Чей это дом, Флоринда? — спросила я.

В ней, казалось, происходила какая-то внутренняя борьба, выражение ее лица менялось несколько раз от задумчивого к встревоженному. — Ты у себя дома, — наконец сказала она глубоким от волнения голосом. Не успела я ей напомнить, что она не ответила на мой вопрос, как она жестом велела мне помолчать и показала пальцем на дверь.

Снаружи во тьме что-то прошелестело. Это мог быть ветер и листва, но я знала, что это ни то, ни другое. Это был успокаивающий, знакомый звук; он напомнил мне пикник. И особенно он воскресил в памяти слова Мариано Аурелиано: — Я пригоню тебя ветром, как пригонял других, к тому единственному, кто теперь держит миф в своих руках.

Эти слова зазвенели в моих ушах; я обернулась посмотреть, не вошел ли сейчас в комнату Мариано Аурелиано, и не произносит ли он сейчас эти слова во весь голос.

Флоринда кивнула. Она прочла мои мысли. И ее не отпускавшие меня глаза заставляли меня признать, что я правильно поняла его утверждение. На пикнике я не особенно задумывалась над его словами; они звучали слишком нелепо. Теперь же мне стало так любопытно узнать, кто были эти «другие», что я не могла позволить, чтобы эта тема угасла.

— Исидоро Балтасар говорил о каких-то людях, работающих вместе с ним, — осторожно начала я. — Он сказал, что они были доверены его попечению, и оказывать им помощь — это его священный долг. Это те люди, которых... принесло к нему ветром? — неуверенно спросила я.

Флоринда утвердительно кивнула головой, легкая улыбка искривила ее губы, словно она сочла забавным мое нежелание упоминать слова принесло ветром. — Это те, кого старый нагваль пригнал ветром к новому нагвалю; все это женщины, и они похожи на тебя.

— На меня? — спросила я растерянно. Я пожалела, что в пути была настолько поглощена загадочными сменами моих настроений и чувств по отношению к Исидоро Балтасару, что не обратила особого внимания на все, что он открыл мне о своем мире.

— Чем же эти женщины на меня похожи? — спросила я и добавила: — Ты знаешь их?

— Я их видела, — уклончиво ответила она.

— И скольких женщин принесло ветром к Исидоро Балтасару? — спросила я с плохо скрытым недовольством. Все же сама мысль о них волновала и тревожила одновременно.

Флоринду явно развеселила моя реакция. — Немного. Они не имеют с тобой физического сходства, но тем не менее они на тебя похожи. Я хочу сказать, что они схожи друг с дружкой так же, как схожи со мной мои товарки-ведьмы, — пояснила Флоринда. — Разве тебя не удивило при нашей первой встрече, как сильно мы все похожи?

Приняв мой кивок, она продолжала, что такое сильное взаимное сходство ей и ее когорте, несмотря на явные физические различия, придавала непосредственная связь с миром магов. — Нас влечет друг к другу привязанность, которая для тебя пока непостижима.

— Ну да, куда мне, — поддакнула я как можно циничнее. Но потом жадное любопытство узнать о женщинах, принесенных ветром к Исидоро Балтасару, взяло во мне верх. — Когда я увижусь с ними?

— Когда ты их найдешь, — сказала Флоринда. Ее голос, хотя и негромкий, прозвучал с такой исключительной силой, что едва не оглушил меня на мгновение.

— Как я могу их найти, если я их не знаю? Это же невозможно.

— Но не для ведьмы, — заметила она небрежно. — Как я уже сказала, ты не похожа на них физически, но сияние внутри тебя столь же яркое, как сияние внутри них. Ты узнаешь их по этому сиянию. — Ее глаза пристально всматривались в меня, словно она и в самом деле видела во мне сияние. — Это сияние магов. — Ее лицо было серьезно, а голос необычно тих.

Я хотела было сказать какую-нибудь дерзость, но что-то в ее поведении меня встревожило. — А я могу видеть это сияние? — спросила я.

— Для этого нам понадобится нагваль, — сказала Флоринда и указала на нагваля Мариано Аурелиано, стоявшего в темном углу комнаты. Я совершенно не заметила его появления, но оно меня нисколько не встревожило.

Флоринда сказала ему, чего я хочу. Он жестом велел мне выйти за ним на середину комнаты. — Я покажу тебе это сияние, — сказал он, потом присел на корточки, подняв обе руки вверх, и велел мне забраться к нему на спину.

— Мы отправляемся на поросячьи бега? — я даже не пыталась скрыть разочарование. — Вы ведь собирались показать мне сияние магов.

Хоть я и хорошо запомнила его слова о том, что истинная магия не заключается в причудливых действиях, ритуалах, зельях или магических формулах, я тем не менее ожидала какого-то показа, проявления его могущества, скажем, смешивания над огнем колдовских зелий и заклинаний.

Не обращая внимания на мое разочарование, Мариано Аурелиано потребовал, чтобы я обхватила его руками за шею, — легонько, чтобы он не задохнулся.

— Вам не кажется, что я старовата для того, чтобы катать меня на закорках? — предупредила я его.

Заливистый смех поднимался в Мариано Аурелиано все выше, пока наконец не взорвался буйным весельем. Одним стремительным движением он вскочил на ноги. Подхватив руками мои колени, он переместил меня в более удобное положение и вышел в коридор, причем голова моя не ударилась о притолоку.

Он шел так быстро и легко, что у меня возникло явственное ощущение, будто я плыву по длинному темному коридору. Я с любопытством оглядывалась по сторонам. Однако мы двигались слишком быстро, и я лишь мельком успевала что-либо увидеть. Все было пропитано нежным, но устойчивым запахом: ароматом цветущего апельсинового дерева и свежестью холодного воздуха.

Снаружи двор был окутан туманом. Я могла видеть лишь однородные массы темных силуэтов. Клубы тумана изменяли форму каждого уголка пространства, то открывая, то снова смазывая странные очертания деревьев и камней. Мы не были в доме ведьм. Это я знала точно.

Я не слышала ничего, кроме размеренного дыхания. Я не могла сказать, было ли это дыхание нагваля Мариано Аурелиано или мое собственное. Этот звук разносился по всему двору. Листья дрожали от него так, словно это ветер шелестел в ветвях. Дрожь проникала и в мое тело с каждым вздохом. От всего этого у меня так закружилась голова, что я покрепче обхватила руками его плечи, боясь потерять сознание. Не успела я сказать ему, что со мной творится, как туман вокруг меня сомкнулся, и я почувствовала, как растворяюсь в ничто.

— Упрись подбородком мне в темя. — Голос нагваля Мариано Аурелиано донесся словно издалека. Меня подбросило от этих слов, потому что я совсем забыла, что сижу на его спине.

— Что бы ты ни делала, непременно держись за меня, — настоятельно добавил он и немного подтолкнул меня вверх, так что моя голова оказалась над его головой.

— А что может случиться, если я не стану держаться? — спросила я тоном, выдававшим мою растущую настороженность. — Я ведь просто упаду на землю, верно? — Мой голос сделался ужасно скрипучим.

Мариано Аурелиано тихо рассмеялся, но ничего не ответил. Он неторопливо прохаживался по широкому двору легкими, мягкими, почти танцевальными шагами. А потом в какой-то миг у меня возникло отчетливое ощущение, что мы поднялись в воздух: мы стали невесомыми. Несколько неуловимых мгновений я чувствовала, что мы в самом деле несемся сквозь тьму, потом через тело Мариано Аурелиано я ощутила земную твердь. Я не могла точно сказать, то ли это туман поднялся, то ли мы оказались в другом дворе, но что-то изменилось. Возможно, изменился лишь воздух; он стал тяжелее, им было труднее дышать.

Луны не было, звезды были едва видны, но небо сияло так, как будто оно подсвечивалось из некоей отдаленной точки. Медленно, словно кто-то прорисовывал их в воздухе, все четче становились очертания деревьев.

Примерно через пять футов, перед особенно высоким и ветвистым деревом сапоте, Мариано Аурелиано резко остановился. У подножия дерева стояла группа людей, человек двенадцать-четырнадцать. Длинные листья, отягощенные туманом, затеняли их лица. Странный зеленый свет, исходивший от дерева, придавал каждому из них неестественную живость.

Их глаза, их носы, их губы, все их черты отсвечивали в зеленом свете, но их лиц я разглядеть не могла. Я не узнала никого из них. Я не могла даже определить, мужчины это или женщины; это были просто люди. — Что они делают? — прошептала я на ухо Мариано Аурелиано. — Кто они?

— Держи подбородок у меня на темени, — прошипел он.

Я крепко прижалась подбородком к его голове, боясь, что если надавлю еще сильнее, то все мое лицо провалится в его череп.

В надежде узнать кого-нибудь по голосу, я поздоровалась.

Их губы раздвинулись в мимолетной улыбке. Вместо того, чтобы ответить на мое приветствие, они отвернулись. Из их среды донесся какой-то странный звук. Звук, придавший им энергию, потому что они, как и дерево, тоже начали светиться. Но не зеленым светом, а золотым сиянием, которое переливалось и мерцало, пока все они не слились в один большой золотой шар, паривший в воздухе под деревом.

Потом золотой шар распался на светящиеся пятна. Словно гигантские светляки, они появлялись и исчезали среди деревьев, рассеивая вокруг себя свет и тени.

— Запомни это сияние, — тихо проговорил Мариано Аурелиано. Его голос эхом отозвался у меня в голове. — Это сияние... сурэм.

Внезапный порыв ветра разметал его слова. Этот ветер был живой; он светился на фоне темного неба. Он дул с огромной силой, издавая странный трескучий звук. Потом ветер подул мне в лицо; я не сомневалась, что он хочет меня уничтожить. Я закричала от боли, когда особенно ледяной порыв проник в мои легкие. По всему моему телу разлилась такая стужа, что я окостенела.

То ли это говорил Мариано Аурелиано, то ли ветер, я не могла разобрать. Ветер, заглушая все звуки, ревел у меня в ушах. Потом он проник в мои легкие. Он извивался там, словно живое существо, стремясь пожрать каждую клеточку моего тела. Я чувствовала, как во мне все рушится, и знала, что вот-вот умру. Но рев прекратился. Тишина упала так внезапно, что я ее услышала. И я громко рассмеялась от радости, что еще жива.