Глава тринадцатая МАРШАЛ ДЕ РЕЦ III. Приговор и казнь
Глава тринадцатая
МАРШАЛ ДЕ РЕЦ
III. Приговор и казнь
Суд отложен. — Маршал признает вину. — Дело передается в церковный суд. — Епископ принимает меры. — Приговор. — Светский суд утверждает приговор. — Казнь
24 октября возобновился судебный процесс по делу маршала де Реца. Перед началом допроса узник явился в одежде ордена кармелитов, преклонил колени и молча помолился. Затем он обвел взглядом помещение суда и при виде дыбы, ворота и веревок слегка вздрогнул.
— Мессир Жиль де Лаваль, — приступил к делу президент, — вы предстаете перед нами во второй раз, чтобы ответить на некоторые обвинения, оглашенные господином помощником прокурора Нанта.
— Я готов отвечать со всей искренностью, монсеньор, — спокойно ответил упомянутый узник. — Однако я оставляю за собой право обратиться к всемилостивейшему вмешательству его величества короля Франции, у которого я нес и несу службу маршала и советника, что явствует из патента, выданного на мое имя и засвидетельствованного Парламентом Парижа…
— Король Франции не имеет отношения к настоящему делу, — прервал его Пьер де Лопиталь. — Хотя вы являетесь маршалом и советником его величества, вы также являетесь вассалом его светлости герцога Бретонского.
— Этого я не отрицаю. Более того, я обращаюсь к его светлости герцогу с просьбой разрешить мне удалиться в кармелитский монастырь, чтобы замолить там свои грехи.
— Это уж как получится. Так сознаётесь ли вы — или мне придется применить к вам пытки?
— Не надо пыток! — воскликнул Жиль де Рец. — Я во всем признаюсь. Но вначале скажите мне, что показали на допросе Анрие и Пуату?
— Они во всем сознались. Господин помощник прокурора зачитает вам их свидетельские показания.
— Не бывать тому. — Помощник прокурора все еще продолжал благоволить к обвиняемому. — Я считаю их клеветой до тех пор, пока мессир де Рец не подтвердит их под присягой, что запрещено в светском суде!
Пьер де Лопиталь гневным жестом отмахнулся от этого неслыханного выступления в защиту подсудимого и кивком велел секретарю зачитать показания.
Слушая недвусмысленные показания своих слуг о преступных деяниях, сир де Рец стоял будто громом пораженный. Он понял, что увиливать от ответа бесполезно и надо сознаваться во всем.
— Что вы на это скажете? — спросил президент, когда показания Анрие и Пуату были оглашены.
— Скажите, монсеньор, — вмешался помощник прокурора, словно подсказывая обвиняемому направление, в котором тот должен действовать, — разве вся эта богомерзкая ложь и клевета не вымышлена с целью уничтожить вас?
— Увы, нет! — отвечал сир де Рец, смертельно побледнев. — Все, что рассказали Анрие и Пуату, — истинная правда. Сам Господь отворил им уста.
— Монсеньор, снимите грех с души, немедленно покаявшись в преступлениях, — проникновенно сказал господин де Лопиталь.
— Господа! — после непродолжительного молчания сказал узник. — Истинная правда, что я похищал деток у их матерей, что я убивал этих малюток или приказывал их убивать, либо перерезая им горло ножом или кинжалом, либо отсекая им головы топором. Иногда по моему приказу им разбивали головы молотком или палкой, а иногда отрубали конечности, одну за другой. Бывало и так, что я вспарывал им животы, чтобы рассмотреть сердца и другие внутренности. Изредка их вешали или постепенно удушали, и они умирали медленной и мучительной смертью. Потом я приказывал сжигать трупы и развеивать пепел.
— И как давно вы начали заниматься этими богомерзкими делами? — спросил Пьер де Лопиталь, потрясенный откровенностью, с какой были сделаны эти ужасные признания. — Должно быть, вами овладел нечистый.
— Это зародилось во мне самом, хотя, несомненно, по наущению дьявола. Как бы то ни было, эти жестокие истязания доставляли мне неизъяснимое наслаждение. Тяга к ним началась восемь лет назад. Я покинул службу при дворе и перебрался в Шантосе, чтобы вступить во владение наследством от покойного деда. В библиотеке замка я обнаружил некую книгу на латинском языке, по-моему сочинение Светония, где описывались всевозможные зверства римских императоров. Я читал увлекательные рассказы о жизни Тиберия, Каракаллы и других цезарей, в том числе описание удовольствия, которое они испытывали, наблюдая за мучениями истязаемых детей. Мне захотелось превзойти этих самых цезарей, и в ту же ночь я осуществил свое желание. Вначале я держал все в глубокой тайне, но потом доверился кузену Жилю де Силле, потом господину Роже де Бриквилю, а дальше пошли Анрие, Пуату, Россиньоль и Робэн.
После этого барон подтвердил показания, данные двумя его слугами, и сознался, что убивал около ста двадцати детей в год.
— Примерно восемьсот детей за семь лет! — ахнул Пьер де Лопиталь. — Поистине, мессир, вы были одержимы дьяволом!
Показания барона оказались такими откровенными и подробными, что помощник прокурора не смог и слова сказать в его защиту. Однако он попросил, чтобы дело было направлено в церковный суд, ибо вперемешку с признаниями в убийствах в показаниях содержались данные о чернокнижии и колдовстве. Пьер де Лопиталь понял, что цель помощника прокурора состояла в том, чтобы дать мадам де Рец возможность снова обратиться с просьбой о помиловании, но не стал сопротивляться и дал согласие на передачу дела в епископальный суд.
Епископ отнюдь не намеревался затягивать дело и безотлагательно через сержанта приказал Жилю де Лавалю, сиру де Рецу, явиться на заседание духовного трибунала. Маршала потряс такой скоропалительный вызов в суд, но он не стал жаловаться президенту и просто выразил полную готовность повиноваться. И вот он предстал перед духовным трибуналом, спешно созванным по такому случаю.
Новый суд продолжался всего несколько часов.
Теперь маршал, окончательно устрашенный, не сделал ни малейшей попытки защищаться, но попробовал купить снисходительность епископа взяткой, пообещав передать все свои земли и имущество Церкви и умоляя разрешить ему удалиться в монастырь кармелитов в Нанте.
Просьбу безоговорочно отвергли, и барон был приговорен к смертной казни.
25 октября церковный суд огласил приговор, и решение было направлено в светский суд, у которого теперь не было повода затягивать ратификацию.
Однако по вопросу о способе казни мнения разошлись. Члены светского суда придерживались на этот счет разных точек зрения. Президент поставил вопрос на голосование и сам подсчитал голоса, после чего снова занял председательское кресло, покрыл голову и торжественно провозгласил:
— Невзирая на родство, чины и знатность обвиняемого, суд приговаривает его к смертной казни через повешение с последующим сожжением. В связи с этим я увещеваю приговоренного просить у Господа прощения и милости, чтобы умереть достойно в знак покаяния за совершение вышеупомянутых злодеяний. Названный приговор должен быть приведен в исполнение завтра утром, между одиннадцатью и двенадцатью часами.
Такой же приговор был вынесен Анрие и Пуату.
На следующий день, 26 октября, в девять часов утра, при большом стечении народа духовенство и епископ со Святыми Дарами вышли из собора и в сопровождении огромной процессии, включавшей едва ли не половину жителей Нанта, обошли все городские церкви до единой и везде отслужили мессы за отпущение грехов троим осужденным.
В одиннадцать часов узников доставили на место казни, которая должна была состояться на противоположном берегу Луары.
Там уже стояли три виселицы, средняя выше остальных, и под каждой из них громоздились связки прутьев, смола и хворост.
Денек выдался славный: дул легкий ветерок и в синем небе не было ни единого облачка. Полноводная Луара молча катила к морю свои мутные волны, отражавшие блеск солнца и небесную синеву. Белоствольные тополя трепетали и шелестели листвой на ветру, а над рекой покачивались и колыхались ивы.
Виселицы окружила такая громадная толпа, что еле удалось проложить дорогу осужденным, которые двигались к помосту, повторяя покаянный псалом De profundis{122}. Зрители всех возрастов подхватили псалом и запели вместе с ними, так что могучая волна древнего григорианского хорала наверняка достигла ушей герцога и епископа, которые укрылись в замке на время казни.
После псалма вместо «Славы в вышних» был исполнен реквием, и сир де Рец поблагодарил конвойных, обнял Пуату и Анрие и обратился к ним с последним словом, точнее, проповедью:
— Мои самые верные друзья и слуги, будьте стойкими и мужественными, чтобы противостоять проискам дьявола, от всего сердца покайтесь, осудите собственные злодеяния и положитесь на милосердие Божье. Поверьте мне, нет на свете такого греха, сколь бы велик он ни был, которого Господь, по великой милости своей и человеколюбию, не отпустил бы молящему о прощении с покаянной душой. Помните, что Господь более расположен прощать грешника, нежели грешник — просить у Него прощения. Более того, возблагодарим же Господа за то, что Он позволил нам умереть, раскаявшись в содеянном, а не покарал внезапно погрязших в злодействе. Обратим же к Господу нашу любовь и покаяние и не станем страшиться смерти, которая есть всего лишь боль во спасение, ведь без нее нам не дано узреть Господа во славе Его. К тому же нам не следует скорбеть, освобождаясь от уз мира сего, который есть страдание, ибо теперь мы устремляемся к вечному блаженству. Возрадуемся же, ибо, будучи мерзкими грешниками здесь, на земле, мы воссоединимся в раю, когда наши души покинут эти тела, и на веки вечные пребудем вместе, если только до последнего вздоха проникнемся чувством благочестивого и искреннего раскаяния[50].
Затем маршал, кому предстояло первым принять казнь, покинул своих товарищей и вверил себя в руки палачей. Он снял шапку, преклонил колени, поцеловал распятие и обратился к толпе с благочестивой речью, подобной тому, что он сказал Пуату и Анрие.
Потом он начал читать отходную молитву, а палач надел веревку ему на шею и закрепил узел. Маршал поднялся на высокий табурет, установленный у подножия виселицы в знак уважения к знатности преступника. Костер зажгли, когда палачи еще не сделали свое дело.
Пуату и Анрие, все еще стоявшие на коленях, устремили взгляд на своего господина и обратились к нему, протягивая руки:
— В свой последний час, монсеньор, оставайтесь верным и отважным воином Господа и вспомните о страданиях Христа, искупившего наши грехи. Прощайте, и да встретимся мы в раю!
Табурет выбили из-под ног барона, и де Рец повис, раскачиваясь над помостом. Огонь взревел, и вокруг тела взвились и заплясали языки пламени.
Внезапно, в такт ударам кафедрального колокола, зазвучал непередаваемо скорбный гимн Dies irae{123}.
Толпа замерла, и в тишине гудело пламя и звучал торжественный распев гимна:
Сбудутся слова пророка:
Суд грядет по воле рока —
Скоро исполненье срока.
Судия тогда восстанет,
Тайное все явным станет,
Каждый пред судом предстанет.
Кто мне, жалкому, поможет,
За меня вступиться сможет,
Когда ужас душу гложет?
Царь, чье имя — Откровенье,
Путь в обитель воскресенья,
В милости Твоей — спасенье!
Я колени преклоняю
О прощенье умоляю!
И в раскаянье рыдаю —
В день отчаянья и страха
Из глубин земного праха
Мы к Спасителю взываем!
На Него лишь уповаем!
Ты, что был распят за нас,
Помоги нам в судный час!
Аминь.
Шесть женщин в белых одеждах, окутанные вуалью, и шестеро монахов-кармелитов прошли вперед, неся гроб.
В толпе шептались, что одна из женщин — мадам де Рец, а остальные принадлежат к самым знатным домам Бретани.
Веревка была обрезана, и тело маршала обрушилось в железный желоб, подготовленный заранее. Тело вынули, прежде чем огонь успел нанести серьезный урон, уложили в гроб, и монахи в сопровождении женщин отвезли его в Нантский кармелитский монастырь согласно воле покойного.
Тем временем совершилась казнь Пуату и Анрие: они были повешены и затем сожжены, а пепел развеян по ветру.
В кармелитском храме Пресвятой Девы Марии с большой пышностью были погребены останки высокородного, могущественного и прославленного Жиля де Лаваля, сира де Реца, бывшего советника Карла VII, маршала Франции!