ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Это может показаться неправдой, но это правда. В городе на берегу Местийского моря всегда лето. Осень, которая начинается в ноябре и под видом зимы добирается

до самого марта, не имеет в городе естественных корней. Она напоминает нефа, невесть каким образом родившегося от чукчанки на берегу Чукотского залива в непосредственной близости от проплывающего мимо айсберга. Так и осень, иногда маскирующаяся под зиму, не к лицу Таганрогскому заливу. Сам город спроектирован, построен и обжит людьми, влюбленными в лето, он весь пронизан им и прогрет от макушки и на много сотен метров в глубь земли под своими фундаментами. Все, включая дом Воронцова, старые ступени Каменной лестницы, солнечные часы, каштановые улицы и вишневые переулки, порт, люди и время, городская тюрьма и городской театр, парк, ларек с пивом у пивзавода, запутанный хаос переулков Никольской балки и даже пьяный вусмерть Леня Светлогоров по кличке Клод Моне, лежащий на полукруге под памятником Чехову, и сам памятник, — все это, да простит меня Господь, освящено летом. В это время город напоминает римский Колизей, весенний Париж и дачный поселок Нахимовский под Старой Феодосией одновременно. Самая живописная курортная провинция России — город Таганрог, который без лета уныл, болен и раздражителен.

Оперуполномоченный Слава Савоев заскочил в кабинет инспектора уголовного розыска Игоря Баркалова с вытаращенными глазами.

— Я только что из морга! — радостно сообщил он.

— Поздравляю… — с недоумением поддержал радость экспансивного Славы Игорь.

— Слушай же… — Савоев пропустил иронию мимо ушей. — Она, как и Останская, лежала под Робертом Рогоняном, он трахал и ту и другую под странными предлогами.

— Да ты что?! — моментально заинтересовался Игорь. — Почему странными?

— Останская, по его словам, подглядывала за голыми мужиками в окна городской бани по Двадцатому переулку, и когда он отвлек ее от этого зрелища, то увидел и полюбил ее, чисто по-сутенерски полюбил… — Савоев слегка волновался. — Но это все есть в деле, и ты об этом знаешь, а вот эту удавленницу выкопанную я видел у него в яхт-клубовской бане, заметь, опять в бане, он ей голову полотенцем обмотал, чтобы лица не видеть, хитрый, зараза… — невольно восхитился Савоев. — Все остальное, пожалуйста, как у молодой Лоллобриджиды. В общем, баня и в том, и

в другом случае, хотя я думаю, что это он, а не Останская, в окна заглядывал… — неуверенно предположил Слава.

— Старайся не думать, — осторожно посоветовал ему Игорь.

— А что? — вскинулся Савоев. — И ту и другую он пялил, и та и другая трагически ушли из жизни, молодые девчонки… — загрустил Слава. — Даже в могиле не дали спокойно полежать, выкопали и по всему городу к скверу тащили, ужас… Рогонянов надо брать, и того и другого. Как следует и по закону, и, естественно, от души допросить, чтоб жизнь медом не казалась, и все, мы окажемся на правильном пути.

— Это ты на правильном пути, Савоев, а я на бездорожье… — задумчиво произнес Игорь. — Роберт — сутенер, он всех баб своих сам проверяет в первую очередь, чтобы знать характеристики товара, и проверяет, как ты правильно заметил, в бане, там удобнее… — Игорь развивал мысль медленно, но неотвратимо. — А брать их нужно обязательно, хотя бы для того, чтобы набить морду… — Он коротко взглянул на Савоева и объяснил: — По закону, естественно. Но вот в том, что они к выкапыванию приложили руку, я совсем не уверен.

— Я тоже в принципе не уверен, — уныло согласился с ним Савоев. — Но опять-таки, сам понимаешь, баня и остальное…

— Ладно, пошли к Самсонову, — решился Игорь и тут же сурово поинтересовался: — Они платят?

— А куда они денутся? — даже слегка обиделся Савоев.

Игорь, Степан и Слава были взяточниками со странными интонациями. Они были не только хорошими и молодыми сыщиками, но и неисправимыми романтиками, то есть приступообразными «идиотами». Деньги брали со всех держателей безнравственных акций преступного бизнеса. Брали, но не прикрывали, кропотливо собирая на них достаточный для ареста и суда материал. Взятые деньги накапливались, делились на шестьдесят равных частей, и один раз в два месяца ровно столько пенсионеров МВД получали неплохую, часто превышающую пенсию добавку к ней. Во время первой выплаты Басенок предложил объяснить письмом каждому ветерану суть этой добавки, чтобы они не стали выяснять это официальным путем. Письма были написаны и доставлены адресатам. Пенсионеры поняли суть дела и, судя по тому, что никто не проболтался, одобрили это.

Полковник Самсонов дал разрешение на задержание «братьев» Рогонян с лукавой оговоркой:

— Если что случится, то вы меня неправильно информировали по этому поводу.

— А если ничего не случится? — вяло поинтересовался Игорь.

— Получите выговор за неправильное ведение допроса, — строго проговорил Самсонов и спросил: — Когда Степан приезжает? Беспокоюсь я за него. Сочи — это не курорт, а место сбора преступных авторитетов. Еще узнает его кто-нибудь из бывших крестников.

— Завтра и приезжает. В девять вечера я его встречу. У нас в городе, между прочим, тоже не филателисты собираются. Вчера Кошечкин из первого отделения рассказывал, что за прошедшую неделю они в районе центра города тридцать один кабинет по излечению людей от неправильной кармы и точечной импотенции закрыли.

— Это точно, — согласился с Игорем Самсонов. — Прямо вторжение нечисти всякой. По сводке за месяц задержали десять насильников, двух убийц, восемнадцать злостных хулиганов, шестьдесят семь ясновидящих, восемь магов, двух инопланетян и четырех экстрасенсов. Не город, а столица аферистов, все КПЗ ими забиты.

— Да вы что?… — живо заинтересовался молчащий до этого Савоев. — Я бы одного такого колдуна выдернул из КПЗ и очную ставку с Рогонянами устроил, вдруг он их на явку с повинной раскрутит.

— Оставь свои мысли невостребованными, Слава, — посоветовал Савоеву Игорь.

— Молчи, Савоев, — поддержал Игоря Самсонов и пригрозил обоим: — Если появится еще один самовыкапывающийся труп, я окажусь на пенсии, тебе, Игорь, не видать московских курсов по повышению как своих ушей, а ты, Савоев, будешь улицы патрулировать в лучшем случае, а в худшем подметать их.

Самсонов, как всегда, преувеличивал, но доля истины в его преувеличениях не превышала разумных стандартов.

Пассажирский поезд Адлер — Москва, как и все пассажирские поезда России, по уровню обслуживания был точно таким же, как и сами пассажиры. Если взять самых возмущенных качеством сервиса в поезде и назначить их проводниками и бригадирами, то не пройдет и полгода, как они с удивлением обнаружат, что пассажиры не по чину капризны и требуют от них, в общем-то хороших работников, невесть какого внимания к себе, а сами жрут водку, поедают тонны продуктов, курят где попало, ходят мимо унитаза, матерятся, грубят и требуют вежливого отношения к себе.

Степа Басенок на сервис не обращал внимания точно так же, как не обращал внимания и на качество чая, доставленного проводником в купе. Он его не пил. У него был литровый термос, наполненный густо заваренным цейлонским чаем, в который вылили два стакана кубинского рома. Это была идея Ивана, старшего брата Степы, который жил в Сочи вместе с женой Наташей и дочерью Ирой. Иван был владельцем двух прогулочных катеров, лодочной станции и охранного агентства «Рекс». Вместе со Степаном под нижней полкой купе следовал мешок орехов фундук, чемодан сушеного винограда и корзина копченого адыгейского сыра, настойчивый дар Ивана и Марины, родной сестры Степана, которая также жила в Сочи вместе с мужем Толей, работавшим в охранном агентстве «Рекс», и сыном Геной. Еще у Степы был томик писателя Александра Сэна «Русское танго с Адольфом Гитлером», в котором сюжет развивался с динамичностью экстаза. Это было молчаливое «до свидания» Толика, мужа Марины. Он был уникальным и талантливым молчуном. Он играл своим молчанием как на скрипке, то есть умел молчать радостно, вежливо, эмоционально, горестно, раздраженно, нежно и даже в бешенстве…

Пассажирский поезд Адлер — Москва пересекал на пути своего следования много живописных, достойных восхищения мест, но Степа Басенок лежал на второй полке и самозабвенно спал всю дорогу, до самого города. Не того, изменчивого, города, в названии которого присутствует большая и смысловая буква М, а другого, удивительного, в названии которого М отсутствует, но зато есть два маленьких «а» и большая, похожая на раскрытые объятия, буква Т, вокруг которой слышится напоминающий шорох прибрежной степи нежный шелест ассоциаций. Степа спал, и по его лицу было видно, что сон на второй полке в купе движущегося пассажирского поезда — это нечто ни с чем не сравнимое. Разве что с детством и возможностью его повторения в таком вот сне, на второй полке движущегося по югу России пассажирского поезда…