Глава тринадцатая

Глава тринадцатая

Через несколько дней по возвращению в Царьград Супрамати получил приглашение вместе с Ниварой на пир во дворец Шелома Иезодота. Принес приглашение сам Мадим, но на этот раз сатанист не имел своего обычного самоуверенного вида; он был бледен, а в его угрюмом взгляде замечались страх, подозрительность и затаенное злорадство, Супрамати принял его дружески и обещал приехать. В день пира, незадолго до отъезда к Шелому, Супрамати позвал Нивару в лабораторию, и оба приняли обычную электрическую ванну; затем маг открыл металлический сундук и разложил на столе разные взятые оттуда предметы.

– Сегодня нам нужен особый туалет, – сказал он, улыбаясь и протягивая Ниваре род голубоватого фосфоресцирующего трико, которое тот поспешил надеть.

Тончайшая и чрезвычайно мягкая ткань точно прилипла к телу и, к удивлению Нивары, производила впечатление, будто из нее шло теплое веяние по всей коже. На спине и груди, а также по бокам видны были начертанные золотом каббалистические знаки и формулы. Поверх этого трико Нивара надел обыкновенное, но нарядное голубое с серебряным поясом и голубое же бархатное пальто без рукавов, вышитое серебром.

– Не забудь магический жезл; да спрячь за пояс вот этот кинжал – он может очень пригодиться. Будь готов на все, Нивара, и берегись, ибо нас будут стараться уничтожить тем или иным способом: ядом или змеями, могут заточить нас и мало ли еще как. Но все это не приведет ни к чему. Возьми еще этот магический перстень; он осветит самую мрачную темницу и откроет всякий сложный замок. Ты ведь знаешь секрет его употребления?

– Да, учитель. Но меня удивляет, как этот Шелом, обладая столь могучей адской силой, не знает, что бессмертных не может убить ни яд, ни животное.

– Вот именно. Несмотря на свою силу во зле, Он очень многого не знает в области добра. Тайна первобытной эссенции строго охранялась, и хотя он почти нашел ее, но не знает всех ее свойств и способов употребления этого таинственного вещества. Во всяком случае, если он и не надеется убить меня, то рассчитывает ослабить ядом или путем соблазна.

Во время разговора Супрамати надел тонкое, как газ, трико, сверкавшее, словно оно было соткано из бриллиантов, и отливавшее всеми цветами радуги. На спине, боках, руках и ногах виднелись, точно огненные, каббалистические знаки и формулы; а на груди, в средине звезды мага, горела, казалось, увенчанная крестом чаша рыцарей Грааля. Странное одеяние так плотно прилегало к гибкому телу мага, что представляло как бы вторую кожу. После того он встал посредине большого металлического круглого диска с каббалистическими знаками, а Нивара опустился на колени у его ног. Магическим мечом Супрамати начертал круг, кланяясь поочередно на все четыре стороны, делая мечом по воздуху фосфоресцирующие знаки и произнося формулы, вызывающие духов стихий. Положенные возле диска на трех треножниках травы сами собою вспыхнули, и на минуту лаборатория наполнилась огнем и дымом. При каждом движении меча появлялась толпа туманных существ фиолетового, красного, зеленоватого и голубоватого цвета. Тела их не имели ясных очертаний; сформированы были только головы, а глаза блестели умом и могучей силой. Четырьмя концентрическими кругами, в виде ярусов, расположились они вокруг; ниже всего стали фиолетовые, затем зеленоватые, далее красные и, наконец, голубоватые воздушные духи.

– Подчиненные мне духи стихий, я повелеваю вам окружить меня и защищать, а также оказать свое покровительство моему ученику, – властно произнес Супрамати.

Пронесся глухой шум, подобный шелесту листьев, и затем туманные фигуры побледнели и словно растаяли в воздухе.

– Теперь наша почетная стража предупреждена и не покинет нас, – сказал Супрамати, сходя с диска и принимаясь за дальнейший туалет.

Он был весь в белом. На нем было трико, широкий серебряный унизанный бриллиантами пояс, серебряного бархата пальто без рукавов, вышитое на полах бриллиантами, и галстук из таких кружев, каких уже более не существовало.

– Боже! Как ты красив, учитель! – сказал, с восхищением глядя на него, Нивара.

Супрамати, приглаживавший перед зеркалом волосы, не мог удержаться от смеха:

– Не влюбись в меня вместо madame Исхэт. Зрелище двух влюбленных адептов выйдет еще интереснее шеломова пира, – пошутил он. – А теперь, в заключение наших приготовлений, нам остается только выпить эссенции, которая удесятерит наши физические и астральные силы, – прибавил он.

Супрамати достал из шкафа резной ящик с двумя флаконами, красным и синим, и двумя чашами, серебряной и золотой. Он наполнил серебряную чашу из красного флакона, где жидкость была красная, густая, дымящаяся и походившая на теплую кровь.

– Вот это тебе, – протянул он чашу Ниваре, и тот залпом осушил ее. – А это для меня, – прибавил Супрамати, наливая во вторую чашу голубоватую фосфоресцирующую жидкость.

– Уф! Мне кажется, что в эту минуту я мог бы с корнем выворотить дуб! – заметил Нивара, вздыхая полной грудью.

– Вместо дуба попробуй свою силу вот на чем,- предложил Супрамати, протягивая ему взятую в углу железную палку.

Нивара без видимого усилия согнул ее спиралью и сказал самодовольно:

– Это недурно, но с еще большим удовольствием я сделал бы такой штопор из самого Шелома.

Дворец Шелома был волшебно иллюминирован, а большая площадь перед ним и прилегающие улицы запружены любопытной толпой, очевидно, ожидавшей прибытия индусского принца. Громадная прихожая, освещенная, как днем, также была заполнена нарядной и любопытной публикой. При приближении мага толпа расступилась и инстинктивно попятилась, охваченная неприятным чувством.

Гордо и спокойно поднимался Супрамати по широкой, покрытой ковром лестнице со статуями сатиров и демонов. Вдруг хорошенький чертенок из черного мрамора, нетвердо стоявший, вероятно, на подставке, пошатнулся, скатился с лестницы и ранил нескольких сатанистов, которые собрались в кучку и перешептывались, злыми глазами провожая адептов.

При входе в большую залу Шелом с поклоном встретил мага:

– Мы только тебя и ждали, принц; все гости наши в сборе, – сказал он, вежливо приглашая его войти, и потом повел его прямо к эстраде в несколько ступеней в глубине залы.

Там стояли три золоченых кресла; на высоких спинках двух из них красовались козлиные головы с рубиновыми, блестевшими, как живые, глазами, а на спинке среднего кресла была обращена вниз пентаграмма. Подле одного из кресел стояла Исхэт, и ее большие темные глаза пытливо глядели на стройную белую фигуру подходившего к ней мага.

Странный костюм молодой женщины восхитительно шел к ней. Вместо модного в то время трико на Исхэт была надета в виде юбки сетка из черного жемчуга и рубинов, с широкой бахромой внизу из таких же камней.

Тонкую, гибкую талию стягивал широкий, чеканного золота пояс, осыпанный бриллиантами; с пояса шел полукорсаж пурпурного газа, вырезанный в форме полумесяца, обнажая груди, слегка прикрытые бриллиантовыми подвесками. На шее блестело в несколько нитей колье, углом спускавшееся посредине груди и сходившееся с корсажем. Пышные волосы Исхэт были распущены и окутывали ее точно шелковистый черный плащ с синеватым отливом. Тоненький золотой обруч подхватывал непокорные кудри, а над челом красовалась маленькая летучая мышь – чудо ювелирного искусства; тельце и распущенные крылышки её были из черных бриллиантов, серого жемчуга и филиграни, а глаза рубиновые. Никогда, может быть, не была так ослепительно блестяща демоническая красота молодой женщины; она являлась истинным воплощением сладострастия в его наиобольстительнейшей форме. Когда Супрамати поклонился ей, жгучий огонь сверкнул в ее черных, как ночь, глазах, и она с чарующей улыбкой склонила голову.

Супрамати сел и начал рассматривать залу, представлявшую странный, волшебный вид по своему убранству, освещению и великолепию массивных, шитых золотом драпировок. Но зато собравшаяся толпа показалась магу отталкивающей своим животным выражением лиц, общим безобразием упадочной расы и неслыханным бесстыдством одеяний. Неподалеку от него сидели Нивара с Мадимом.

По знаку Иезодота начался первый номер увеселений. Раздалось странное дикое пение, а из двух боковых входов вылетели группы танцоров и танцовщиц. Все были украшены ожерельями, поясами и диадемами из драгоценных камней; на женщинах были

широкие газовые шарфы, а в руках у мужчин шелковые веера. Брезгливая дрожь пробежала по телу Супрамати; но не менее болезненное ощущение причиняла ему и его соседка. Говорят, что крайности сходятся, и точно в подтверждение этого парадокса, в данном случае высшая добродетель притягивала высшее сладострастие.

Не обращая внимания на представление, Исхэт пожирала глазами спокойное и прекрасное лицо мага, а веявшее от него легкое и нежное благоухание опьяняло ее. Она думала, что никогда не встречала такого обаятельного существа, и рядом с ним Шелом казался ей отвратительным, гадким; теперь она, конечно, не нуждалась ни в чьем приказании пускать в ход свое дьявольское искусство, чтобы завладеть этим человеком, который нравился ей как никто до сих пор и при виде которого в ней закипали все нечистые желания.

Супрамати ощущал беспорядочные излияния бушевавшей рядом бури животных чувств, но ясное спокойствие его лица не выдало его мыслей. Ему было даже забавно отчасти наблюдать, что Исхэт боялась, как бы Шелом не заметил, что она сравнивает его с ним, опасаясь, вероятно, какого-нибудь жестокого возмездия впоследствии; а угрюмый взгляд страшного хозяина скользил по нему, стараясь угадать, какое впечатление производит на гостя представление и пылкие взгляды соседки. На приглашенных же танцы произвели возбуждающее действие; шепот, смех и истерические крики раздавались в разных местах залы, лица раскраснелись и глаза блестели.

Когда танцоры удалились, перед эстрадой разостлали большой ковер, и вошел пожилой человек весь в черном, с пестрым платком в виде тюрбана на голове. Он стал на средину ковра, а два человека поставили перед ним инструмент вроде арфы, но иного несколько устройства, и он заиграл, вторя странной песне, с вибрирующими, пронзительными модуляциями, подобно свисту, резавшему воздух. Мало-помалу все заволокло красноватым паром. Вдруг раздался свистящий треск и со всех сторон появились разной величины змеи, ползавшие между рядами испуганно жавшихся приглашенных. Но гады не обращали, по-видимому, на смятение никакого внимания и направлялись прямо к ковру, где окружили музыканта и, став на хвосты, начали своеобразную и страшную пляску; глаза их блестели фосфорическим светом, а из открытых пастей капала зеленоватая пена. Возбуждение пресмыкающихся было чрезвычайно, но тут веявший в воздухе пар быстро оплотнился, и на ковер посыпалась из пространства туча змей. Увидя их, безумная ярость овладела явившимися первыми; они набросились на тех и завязалась битва. Гибкие тела их сплетались, мелькали острые языки, но в эту минуту произошло нечто отвратительное. Головы явившихся из воздуха змей превратились в человеческие черепа и начали высвистывать душераздирающую мелодию, которая слилась с пронзительным свистом земных змей. Затем несколько человек притащили юношу и молодую девушку, оцепеневших от страха, и бросили их на кучу гадов, которые тотчас расцепились и немедленно напали на кинутую им добычу…

Но в эту минуту Супрамати поднял руку. Из магического кольца на его пальце посыпались снопы искр, после того как он повернул его камнем вверх; а краткая формула, произнесенная звучным голосом, покрыла стоявший в зале шум. Словно пораженные громом, гады приникли к земле и минуту не двигались; но потом оба лагеря неожиданно разъединились, и ларвические змеи накинулись на растерявшегося колдуна, опрокинули его и принялись сосать его кровь, а земные змеи, напротив, ползли с ковра, направляясь к Супрамати. Впереди всех ползла огромная змея с зеленоватой чешуей, а приблизясь к эстраде, стала на хвост и положила голубоватый блестящий камень, который держала в пасти, к ногам мага. Тот сделал рукою дружеское движение и вполголоса произнес несколько странных слов, которые животное, по-видимому, поняло, судя по тому, что поползло назад; пронзительно свистнув и точно повинуясь этому сигналу, змеи повернулись, рассыпались во все стороны и исчезли. Над ковром между тем поднялся вихрь дыма; затем по зале пронесся глухой шум ветра и наступила полная тишина. На полу валялся труп колдуна, а обе его жертвы исчезли.

Все это происшествие, долгое в описании, заняло всего несколько минут, и вся масса гостей точно онемела от изумления. Сам хозяин был удивлен и задыхался от бешенства, и лишь Исхэт смотрела на Супрамати в страстном восхищении.

– Это непорядочно, принц, нарушать в чужом доме порядок фокусами, не входящими в программу, – произнес Шелом минуту спустя хриплым голосом, и глаза его гневно блеснули.

– Извини, я не позволил бы себе вмешаться, если бы все участники спектакля были твоими подданными, г-н Шелом Иезодот; членов же моей партии я всегда и всюду считаю себя обязанным защищать, – произнес Супрамати со своим горделивым спокойствием.

Шелом закусил губы, но, овладев собою, ответил презрительно:

– С этой точки зрения ты, пожалуй, и прав, а потому будем продолжать программу праздника и послушаем концерт, который я приготовил специально в твою честь, принц.

Во время этого разговора поспешно убрали труп и ковер, а их место занял оркестр из шестидесяти музыкантов и двадцати певцов. У музыкантов были скрипки, виолончели и несколько флейт, все они были безобразны, и лица их носили отпечаток всех пороков и животных страстей.

– Ты видишь перед собой архаичный оркестр, потому что подобные инструменты наше музыкальное искусство давно отвергло; но так как вы, бессмертные, века считаете, как прочие люди годы, то я думал доставить тебе удовольствие концертом старого времени,- сказал Шелом, и его стальной насмешливый взгляд впился в глубокие глаза мага.

Но тот ответил лишь одобрительным кивком головы, потому что в эту минуту певцы затянули вакхическую песню, по окончании коей оркестр начал свою действительно адскую музыку. Струны инструментов были, оказывается, выделаны из человечьих кишок, а именно замученных жесточайшим образом женщин и детей. Даже неустрашимая и забронированная душа Супрамати содрогнулась от этих звуков и при виде ужасной картины, развернувшейся перед его духовным взором. Там, в тучах красноватого пара, кружились вихрем гибкие тела ларвов и разных демонических существ с алчными глазами и кровавыми губами, а между ними в беспомощном негодовании, корчились тени замученных жертв. Адская же музыка продолжалась между тем, звуки стонали, ревели и плакали: вся гамма страданий человеческих, начиная с яростного богохульства до мрачного безысходного отчаяния слышалась в этих страшных, но выразительных мелодиях, исполняемых к тому же несомненно великими артистами. Нивара был бледен, как мертвец, пот струился по его лбу, и омрачился даже ясный, строгий взор Супрамати. Действительно, все происходившее становилось более и более отвратительным и возмутительным. Гостям слуги-животные разносили наполненные парной кровью чаши. Шелом и Исхэт также с наслаждением осушили чаши с ужасным пойлом, жадно вдыхая зараженные миазмы, наполнившие воздух, и начиная проникаться опьяняющими ароматами. Скоро группа женщин – всегда более падких на дурное, как и на хорошее, – пробрались к эстраде и с кошачьей ловкостью после минутного колебания стали подниматься на ее ступени. Очень мало человеческого было в этих воспаленных лицах с горящими глазами и прерывистым дыханием.

Стрелой бросилась к ногам Шелома одна из вакханок, целуя его колени.

Тяжко дыша в этой густой заразной атмосфере и содрогаясь от отвращения, Супрамати прислонился к спинке кресла и смотрел в землю. Другие бесстыдницы готовы уже были броситься на него, но Исхэт быстро вскочила, в руке ее сверкнул стилет, которым она ударила в грудь одну из женщин, что обратило в бегство остальных. Не обращая внимания на свою упавшую и залитую кровью жертву, Исхэт кинулась к Супрамати вне себя от ревности и страсти, змеей обвила его и старалась прижаться губами к его устам. Маг не шевельнулся; но в ту же минуту Исхэт, точно от действия электричества, была отброшена и замертво скатилась со ступеней. С отвратительным ругательством вскочил Шелом со своего места, грубо оттолкнул, как гадин, обеих женщин и, нагнувшись над Исхэт, поднес к носу вынутый из-за пояса флакон. С беломраморным цветом лица, чертами камеи и восхитительными формами, она казалась чудным изваянием.

Через минуту она зашевелилась и глухо простонала; тогда по знаку Шелома подбежали женщины и унесли ее.

Супрамати глазами искал Нивару и, увидав, что тот едва отбивается от окружавших его женщин и мужчин, которые хотели принудить его выпить чашу крови и принять участие в оргии, Супрамати сосредоточился, луч света сверкнул в его глазах и, словно ракета, полетел на помощь верному ученику, опрокинув осаждавших Нивару звероподобных людей. Шелом задрожал от бешенства, – не будь Супрамати бессмертным и магом – его поразил бы насмерть скользнувший по нему как пожирающее пламя, взгляд. Минуту спустя Шелом встал и хриплым голосом сказал:

– Я вижу, принц, что присутствие твое расстраивает забаву моих гостей, а потому предлагаю пройти со мной в соседнюю комнату, где мы можем поговорить на свободе.

Супрамати беспрекословно поднялся. Они прошли сквозь остервенелую толпу и очутились в маленькой зале, приготовленной, очевидно, для интимного ужина, так как стол был накрыт только на десять человек, хотя и с царской роскошью; маленькие буфеты полны были фруктами, сластями и вином. В широкие резные арки видна была анфилада комнат с накрытыми столами для пира, которым должно было закончиться торжество после жертвоприношения сатане. Шелом подвел Супрамати к креслу, сам сел против него и придвинул ему блюдо с жареным мясом.

– Благодарю, – сказал Супрамати, отказываясь, – не трудись угощать меня. Шелом Иезодот. Уста мага не могут касаться вашей нечистой пищи, как глаз не может восхищаться ужасной оргией, которую ты устроил для меня. Я мог бы остановить эту гнусную сцену и уничтожить негодные существа, которых ты называешь своими гостями; но в твоем доме я не хотел пускать в ход оружие против тебя, тем более что еще не пришел час нашей борьбы. Кроме того, не губи Исхэт, твою ужасную подругу; ведь попытки ее завладеть мною тщетны, и тебе следовало бы знать, что сладострастие и пикантные прелести женщины уже не властны надо мной. Я могу любить одну душевную красоту.

Шелом смерил его мрачным взглядом.

– Ты человек из плоти и кости, и ничто человеческое не может быть тебе чуждо; ты должен испытывать все людские слабости. Почему же красота и любовь бессильны над тобой, когда твой вечно молодой организм полон жизни и силы?…

В эту минуту подошел Мадим и на маленьком подносе подал Супрамати чашу вина. Тот взял, но едва поставил ее на стол, как жидкость задымилась, вспыхнула и сгорела разноцветными огнями.

– Мне подали яд, а потому позволь, любезный хозяин, ответить тебе твоими словами, только что мне сказанными: «непорядочно предлагать яд гостю, а покушение на убийство не входило в программу твоего приглашения».

Шелом зарычал от бешенства, и лицо его исказилось судорогой. В ту минуту раздался легкий треск, и кресло Супрамати стало падать вниз с такой головокружительной быстротой, что он сам был удивлен и недоумевал, летит ли в пропасть или в колодец. Когда падение кончилось, Супрамати увидал, что очутился в довольно большой круглой зале, слабо освещенной лампами красного стекла. Но едва он поднялся, как его кресло мигом взлетело опять наверх; он не обратил на это внимания и стал рассматривать всю обстановку.

Посредине залы находились только кушетка кресло и стол, на котором стоял широкий серебряный таз с кровью; в двенадцати нишах по стенам красовались статуи демонов в неприличных позах, а на треножниках горели травы с едким, тяжелым запахом, возбуждавшим эротическое бешенство. И во все стороны виднелись отвратительные рожи материализованных ларвов, скользких, раздутых от поглощенной крови, охваченных животной страстью и готовых накинуться на мага, но сдерживаемых духами стихий. Те, однако, были очень ослаблены зараженными эманациями дома, но все-таки боролись мужественно. Впрочем, Супрамати и сам защищался. Могучей волей своей, которая в состоянии была сдвинуть гранитные глыбы, он мгновенно опустошил ниши, и поверженные на землю бесстыдные статуи разлетелись вдребезги. Затем из поднятой руки его мелькнули языки огня, уничтожившего кровь в чаше и затушившего треножники. Наконец дождь искр полился на ларвов, которые вопили и стонали, быстро таяли, а поглощенная ими кровь красным, до тошноты зловонным паром вытекала из них.

Наконец они исчезли, точно внедрившись в стену, и в течение нескольких минут в подземелье стояла полная тишина; но Супрамати знал, что это только перерыв.

Скрытая в стене дверь отворилась без шума, и появилась Исхэт – последнее искушение мага.

– Несчастная, что тебе надо от меня? Берегись приближаться ко мне, чтобы исходящее из меня чистое пламя не сожгло твое отравленное пороками тело,- строго проговорил Супрамати.

– Что мне надо? Мне надо тебя. Ты прекрасен, как чарующее видение… Я люблю и хочу тебя так, как еще ни одного мужчину в моей жизни, и ты должен принадлежать мне! Ни один смертный не устоял еще против моих прелестей, и ты не будешь первым…

Проворно откупорила она зажатый в руке флакон и разлила вокруг себя находившуюся в нем жидкость. Воздух точно вспыхнул, и стены подземелья задрожали, как бы от динамитного взрыва. Пораженные ударом, духи стихий вздрогнули, побледнели и рассеялись от действия ядовитых миазмов, и Супрамати остался безоружен.

Воспаленными страстью глазами следившая за ним Исхэт воспользовалась этим моментом, бросилась к нему, охватила его руками и, словно в припадке безумия, вонзила свои острые зубы в его руку. В этот миг снова появились ларвы и бросились на помощь Исхэт, обвив Супрамати и стараясь повалить его; но они не рассчитали силы мага, который с быстротою молнии сосредоточил свою могучую волю и одним порывом стряхнул духовных гадов, которые с рычанием разлетелись в разные стороны. Подняв руки, Супрамати произнес формулу, и цеплявшаяся за него Исхэт невидимой силой была поднята на воздух и затем упала на плиты.

В эту минуту Супрамати был великолепен и страшен. Чистый и ясный, с лучистым взором стоял он, как столб света, потому что из каждой поры его тела вырывался точно внутренний огонь, и в этом чистом пламени снова собрались духи стихий и, подкрепленные новыми силами, окружили его. Огненный зигзаг пробежал по подземелью и обрушился на все еще лежавшую на полу Исхэт.

– Негодная тварь, – загремел голос Супрамати, – в наказание за твою дерзость ты будешь слепой и немой, пока сама не захочешь увидеть свет истины и раскаяться. И никакой владыка ада не вернет тебе зрения и слова.

Минуту спустя раскат грома потряс здание, порыв бурного ветра пронесся по подземелью и, несомый духами стихий, Супрамати поднялся в область света, а через несколько минут он был уже в своей лаборатории. Немного спустя прибыл Нивара, мертвенно-бледный, весь покрытый синяками, исцарапанный и в разорванном платье, но торжествующий.

– Ах, учитель! – воскликнул он. – Вот уж могу сказать, что вырвался из ада. Одно только меня беспокоит: я, кажется, укокошил сатанистов с двадцать; конечно, я нехорошо рассчитал, и электрические удары были слишком сильны.

– Ты действовал по праву законной обороны. Кто прикасается к электрической машине, должен нести последствия этого. Но успокойся, Шелом оживит их. Я проделал нечто более жестокое. Чтобы наказать Исхэт, я лишил ее зрения и языка, а ее-то Шелому уже не исцелить, потому что она дерзнула коснуться мага. Но довольно об этом; нам надо скорее принять ванну, чтобы очистить самих себя и платье; от нас воняет падалью.

Через час оба адепта сели за свой скромный ужин.

– Учитель, что делать с двумя спасенными тобою от змей жертвами? Хотя оба находятся теперь в твоем дворце, но ведь они из неверующих?

– Нет, из равнодушных; но сегодняшний случай, наверно, излечил их от увлечения сатанизмом, и мы попытаемся обратить их. В предстоящей великой борьбе именно этих «безразличных» легче всего будет обращать. Ты знаешь, Шелом готовит оккультный поединок со мной; подобные состязания будут везде, так как сатанисты начнут вызывать всех наших братьев, и это очень хорошо. Гордость сынов сатаны натравляет их на эту дерзкую борьбу, в которой они будут, несомненно, побеждены, и на их неудачу мы рассчитываем, чтобы совершить самые многочисленные обращения.

– Зрелище будет любопытное! – заметил Нивара.

– Чрезвычайно любопытное и поучительное. Все скопившееся веками зло выступит на арену для испытания своего могущества. И горе развращающим слабую, невежественную толпу и толкающим ее на зло. Они будут все собраны здесь, и первой их карой будет унижение их гордости, сведенной на нет перед могуществом Создателя, и разоблачение мнимой силы во всей ее слабости. Слепцы! Они воображают, что весь интерес вселенной сосредоточен на этой пылинке, которая суетится посреди миллиардов подобных же ей пылинок и планетных великанов этой бесконечности, где все воспевает славу и мудрость Создателя. Если бы они могли постичь все свое ничтожество, как до глупости смехотворны их бури в капле воды, им было бы стыдно и жалко самих себя. Какой-нибудь «величайший» и прославленный из богохульников и отрицателей Бога, который в бессильной злобе объявил Ему войну и осмеивает Его законы, – вот кто деяниями и словами ведет слепцов к погибели. А сам этот отрицатель, преисполненный гордости, желающий быть мудрее Бога и завидующий славе Христа, был ли он когда-либо в состоянии противодействовать великим космическим законам, мог ли остановить бурю или устранить смерть? И вот когда мятежник, побежденный грозной неведомой силой, уложен будет на смертном одре, а уста, произносившие столько кощунственных слов, онемеют, замкнутые по повелению Божию, и тело представит собой не что иное, как кусок обреченной на разложение плоти, – тогда только станет всем видно, как слабо, ничтожно и жалко было то, что считали «великим».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.