Шахиды
Шахиды
При рассмотрении способов самоубийства невозможно обойти и такое явление сегодняшней жизни как «Шахиды».
«Слово «Шахид» в обычном переводе трактуется как человек, «пожертвовавший собой за веру и погибший мученической смертью. Согласно хадисам, шахид утверждает свою веру смертью в войне против неверных. Ему гарантирован рай, куда он попадает, минуя испытания в могиле и чистилище (ал-барзах). В связи с этим он даже не нуждается в омовении перед погребением. Шахиду прощаются все грехи, и в раю он получает высокое положение, вблизи трона Аллаха».
Так рассказывает о мучениках за веру «Энциклопедический словарь ислама», выпущенный в Москве в 1991 году. Пытаясь провести параллели, мы увидим, что понятие «шахид» имеет аналоги в других культурах. Это и «камикадзе» в Японии, и «эйнхерий» в древней Скандинавии, и «герой» на Руси и т.д. Но хотя уподобить эти термины, безусловно, можно, их нельзя приравнять. «Шахид» — категория особенная.
Поясняя сказанное, упомянем, что арабское слово «шахид», кроме широко известного значения «мученик», имеет и второй вариант перевода. В этом случае оно переводится как «свидетельствующий» и широко используется в судебной практике. Если суммировать оба перевода, получается, что «шахид», по всей вероятности, следует переводить как «человек, свидетельствующий свою веру своей смертью». В силу этого термин характеризует не только тех, кто пожертвовал собственной жизнью во имя веры. В отличие, к примеру, от «камикадзе», к категории «шахидов» примыкает и тот, кто погиб за веру мученическим образом:
• мусульманин, которого задавили во время ритуальных церемоний на территории Мекки;
• мусульманин, который совершал паломничество (хадж) и его укусил скорпион;
• мусульманин, погибший во время стихийного бедствия;
• мусульманин, отравившийся виноградом на пути к Мекке и т.п.
В принципе, «шахида» отличают 3 категории:
• он гибнет преждевременно
• гибнет мученически
• и во время гибели, до самого своего конца, свидетельствует свою приверженность вере
Если шахид соответствует всем этим трём категориям, он, несомненно, обретает лучшую жизнь в райских кущах Аллаха. Правда, особую сложность вызывает трактовка третьего пункта — «шахид во время гибели свидетельствует свою приверженность вере». То есть, умирая мученической смертью, шахид не может нарушить изложенных в Коране заповедей, оставленных миру Мухаммедом. Соответственно, он должен быть очень внимательным при выборе как способа пожертвовать жизнью, так и определяясь с местом и временем. Согласно Корану, верующий (мусульманин) не имеет права покуситься на жизнь истинно верующего. Кроме того, истинный мусульманин не может покуситься на жизнь невинного. В категорию невинных теоретически попадают:
• девочки до 9-и лет;
• мальчики до 12-и лет;
• беременные женщины;
• женщины, что передали свою волю в руки своих мужей;
• старики, вышедшие за пределы социальной жизни, ответственность за чьи действия находится в руках их собственных детей.
Шахид не имеет права не то, чтобы забрать жизнь невиновного, но даже причинить ему ущерб. Если акт пожертвования состоялся при соблюдении всех условностей, его подвиг безупречен, и он, без сомнения, обретает высшее блаженство.
Для человека, не исповедующего ислам, эти правила могут показаться вычурными. Однако не стоит думать, что Мохаммед в процессе своей деятельности изобретал некие положения, которые стали потом составляющей его религии. Отнюдь нет: в данном случае Мохаммед озвучивал исключительно важное положение каждой религиозной системы — правила перехода границы миров. И если шахид что-то сделает неверно, не видать ему райских кущей, как своих ушей.
Основная беда современных шахидов — они неточно информированы о том, что будет с ними после свершенного акта самопожертвования. Им внушают (этот термин здесь уместен), что, взорвав вместе с собой, к примеру, автобус с неверными, они попадут прямо в рай. Те, кто инструктируют будущих шахидов подобным образом, или не понимают, что говорят, или сознательно обманывают желающих стать героями. Никакими шахидами эти люди не станут, и ни в какой рай они не попадут, причиною же этому является то, что в данном случае неверные не отделены от невинных. К примеру, 10-летний мальчик, в силу возраста, ещё не стал истинным верующим — но, вполне вероятно, станет им через несколько лет. Так что шахид лишает жизни потенциального единоверца, таким образом нарушая ислам.
Что касается неверных (правда, этот термин не так прост, как кажется), сказанное здесь справедливо — умерщвляя их, шахид движется прямо в рай. Убивая же невинных, шахид перегораживает их телами свою дорогу в рай. Хитросплетения мироздания таковы, что на невинно убиенных переходят все благие дела того, кто их убил. А убийца (бывший шахид) оказывается, своего рода, «голым». В его активе остаются только прегрешения, которые моментально утягивают его в адские глубины.
Когда заходит речь об убийстве, в первую очередь — себе подобных, практически любой человек ощущает чувство внутреннего протеста. Если внимательно прислушаться к себе, можно достаточно легко уловить его биение. Внутренний контролер, совесть, всегда правильно ориентирует в подобных ситуациях. Каждый через неё может перешагнуть, но каждый должен знать, что ничем хорошим это не закончится.
Сабуро Сакаи «Самурай»: «...Выстрелов не последовало. Пушки противника молчали. Не верилось, что это происходит на самом деле. Скорость упала и вскоре наши самолёты уже летели крылом к крылу. Я открыл окно кабины и выглянул. Сквозь фонарь кабины истребителя противника я смог рассмотреть пилота. Это был крупный мужчина с круглым лицом. Вопреки моим предположениям он оказался совсем не молодым.
Несколько секунд мы летели рядом в этом странном строю, не отрывая друг от друга глаз. Истребителю противника сильно досталось. Крылья и фюзеляж были покрыты пробоинами. Обшивка руля поворота исчезла, металлические шпангоуты торчали как рёбра у скелета. Теперь я понял, почему пилот летел по прямой и не открывал огонь. Правое плечо у него было в крови, и пятно крови расплывалось по груди. Казалось невероятным, что его самолёт ещё держится в воздухе.
Пора было что-то решать. Но я не мог хладнокровно убить человека. Получив ранение, он оказался беспомощным, а его самолёт превратился в развалину. Я поднял левую руку, погрозил ему кулаком и крикнул, чтобы он сражался. Американец встревожился, с трудом поднял руку и слабо помахал мне.
Столь странных чувств я ещё не испытывал. Я убил много американцев в воздушных боях, но сейчас я впервые видел человека, который слабел у меня на глазах от нанесённых ему ран. Я никак не мог решиться положить конец его мучениям. Глупо, конечно, было так думать. Пусть и раненый, но он был моим врагом, едва не убившим трёх моих товарищей всего несколько минут назад. Но у меня не поднималась рука прикончить его. Мне нужен был самолёт, а не лётчик.
Я снизился и снова зашёл ему в хвост. Американец, видимо собрав остаток сил, пошёл вверх, в попытке выполнить петлю. Этого то я и ждал. Нос его самолёта оказался вверху. Я тщательно прицелился в двигатель и слегка надавил на гашетку. Моментально из двигателя вырвались языки пламени и дыма. «Уайлдкет» опрокинулся на крыло, а пилот выпрыгнул с парашютом. Далеко подо мной, прямо над побережьем Гвадалканала, парашют раскрылся. Лётчик не держался за стропы, его обмякшее тело мешком висело под куполом. В последний раз, когда я его видел, он медленно приближался к берегу...»