Глава 3. Третье превращение духа

Глава 3. Третье превращение духа

О пророках

Едва сошел на берег Танцующий, окружили его со всех сторон его ученики, которые ждали его семь долгих лет.

И радовалось сердце Танцующего, когда смотрел он в глаза своим ученикам. Непреклонную волю видел он в них и несгибаемое мужество. И у каждого в глазах был его собственный бог и собственная истина. И у каждого в глазах отражалось право говорить «я хочу».

И так обратился к своим верным ученикам Танцующий.

— Львов вижу я перед собой. И будь у Танцующего душа зайца, порадовался бы я быстроте своих ног! Непреклонны были вы на пути к свободе. И путь столь же непреклонной будет теперь ваша свобода. Завоевали вы право говорить «нет» даже своему долгу. И об это «нет» разбивался сам мир.

Охотник разрушает себя. Воин разрушает мир. Но пришло время созидать.

Настал час третьего превращения духа. Теперь должен он вырасти из воина в пророка.

Это самое трудное превращение. Но любите вы все самое трудное.

К чему еще быть пророком? — вопрошают ваши сердца. Разве недостаточно того, что завоевано нами право следовать своей воле? И разве мало нам самой воли? — так спрашивают глаза ваши.

Так танцую я: Всего лишь завоевали вы право подойти к скрижалям. Теперь нужно еще высечь на них свою волю.

Вернуться к началу начал, к истоку всех истоков и оттуда начать создавать свой мир — вот воля пророка, которую выбивает он на скрижалях. И пусть это отныне станет вашей волей.

Там, на берегу седого океана, среди неприступных утесов найдете вы каменные плиты и выбьете на них свои руны.

Не создавать своих богов, а самому стать богом — вот отныне ваша цель. И стать таким богом, которого может вынести только ваш дух.

Ребенку должен уподобится пророк. Ребенок — это новое начинание, чистота и невинность. Через познание создает он свой мир и утверждает его. Ребенок — только утверждение, братья мои, по вере. Пусть каждый из вас станет еще ребенком и утверждением.

Охотник может убить из засады льва. Охотник сразит его в открытом бою. Но ребенок, братья мои, положит руку на густую гриву, и лев будет мурлыкать, как котенок. И пойдет он туда, куда поведет его воля ребенка. Ибо чиста эта воля. Нет в ней тяжелого и мрачного «ты должен». Нет в ней жестокого «я хочу». Самого «я» не знает воля ребенка. Весь этот новый мир вмещает она в себя. И равны становятся все вещи этого мира.

Ступайте, братья мои по истине. Больше не нужен вам Танцующий. Выполнил он свое предназначение. И опустел, наконец, кувшин его.

Сами вы вскоре станете Танцующими. И пусть волей вашей будет созидание нового мира в себе.

А меня ждут в городе по имени Печальная Собака. Уже слышу я стук молотков. Уже слышу, как завязывают узел на пеньковой веревке. Не хочу лишать я плотников и палачей оправдания их существования.

О свободе

Создайте свою пустыню и уходите в нее, если хотите быть свободными, братья по вере.

Воров и грабителей бояться более всего, погонщики верблюдов. Я же танцую — возлюбите каждого, кто отнимает у вас. И гоните прочь дающего. Ибо не те они, кем кажутся. И давая, лишают вас большего! И даже убийцу своего благодарите в последнюю минуту. Потому что он вам дал больше других. Со злобой в сердце сотворил он доброе дело. Так будьте же благодарны тому, кто не ведает, что сеет добро.

Если жаждете вы высекать свои законы на скрижалях, то благословите всех, кто приносит вам лишения. Они и только они ваши подлинные добродетели.

Если стремится ваш дух к истине, сделайте всех дающих злейшими врагами. Бегите как от чумы от каждого, кто протягивает вам горсть золота. И помните, что дважды берет тот, кто дает скоро.

Окружите себя алчущими, завистниками и преступниками, они вымостят вам дорогу к счастью. И чем шире будет дорога, тем легче будет ваш путь в собственную пустыню. Сами созывайте их. Пусть ваши кошельки станут приманкой для них. Богатый может только терять. Бедный обречен находить.

Единственное сокровище пророка — его свобода. Но только потеряв все, можно обрести свободу. Будьте кувшинами, которые желают избавиться от прокисшего вина, братья мои по вере. Отриньте все, что имеете, говорю я вам, если хотите быть свободными.

Но глупец тот, кто отдает лишь деньги. Взамен он получит лишь нищету. Бродягой умрет тот, кто отдает лишь свой дом. Прежде всего, должны вы избавиться от самих себя. Ибо тот, кто хватается за свое «я» остается лишь погонщиком верблюдов.

Но предостерегаю вас, друзья мои, не ждите воздаяния! Тот, кто отдавая ждет, что его поблагодарят уходит от своей собственной свободы еще дальше, чем тот, кто берет.

Пустота — вот настоящая свобода. И лишь мужественные могут жить в пустоте и сами создавать пустоты. Лишь подлинные воины, преодолевшие себя, могут сказать себе: «Брось этот кусок хлеба, он ведет тебя в ад».

Любите терять больше, чем находить, а отдавать больше, чем брать.

Вера и надежда, любовь и жажда любви, страх и отчаяние, желание прощать и быть прощенным — что вам во всем этом добре, если оно не пускает вас к подлинной свободе. Рушьте, ломайте, крушите, выжигайте каленым железом. К одному должны стремиться сердца ваши — к пустоте, к собственной пустыне, в которую уйдете вы. В этой пустыне обретете вы свободу и новое величие. Ибо даже нищий может найти свое величие. Но для этого должен он создать пустыню.

Так как же тот, кто одержим дьяволом, еще имеет путь к подлинному величию. Должен он создать собственного дьявола. Поистине, лучше быть первым среди одного, чем вторым среди многих.

Благодарите воров и грабителей, братья мои по оружию, не поднимайте против них свой меч и не натягивайте лук. Они ведут вас к свободе.

О воздаянии

Шел Танцующий в город по имени Печальная собака. И окружали его ученики, знающие, что скоро осиротеют они. Но запрещал Танцующий скорбеть по нему. И шли они, стараясь придать себе веселый и бодрый вид, но полны были грусти глаза их.

И один из учеников, который больше других любил Танцующего, глотая слезы сказал:

— Даже если тебе суждено умереть, учитель, ты будешь вознагражден за то, что сделал. А твои палачи поплатятся. Таков закон — все получают по заслугам.

Остановился Танцующий и сурово посмотрел на своего ученика.

— Похоже, ты не был со мной все эти годы. Как можешь говорить о воздаянии ты, идущий по пути истины?

И обратился он к ученикам своим с такой речью.

О воздаянии за свою добродетель мечтают многие. Считают они, что должны получить награду за все добро, которое они творят, даже если свои дела называют добром лишь они. Но так ли они добродетельны, раз хотят продавать свою добродетель по хорошей цене? И еще долго торгуются, когда думают, что им недоплатили?

Выгоду они ищут везде. Если уж я сделал тебе добро, ответь мне тем же — говорят они и тянут свои лапы к вашему горлу.

Одни любят, если это липкое чувство можно назвать любовью, и клянчат взаимной любви. Я отдал тебе всего себя, — говорят они, — а ты даже не хочешь отблагодарить меня за это тем, что отдашь мне хотя бы частичку себя.

Другие за глоток воды, поданный больному другу, попросят потом море, и горе тому, кто откажет им. Делают они из своей дружбы разменную монету и думают, будто так оно и должно быть. Базарными торговцами называю я их. Но что им до имен! Главное, чтобы оценили и отблагодарили их добро. Только тогда они поверят в справедливость и хорошее начало в человеке.

Третьи считают высшей добродетелью то, что всю жизнь везут свой груженый камнями обязательств воз. И если не похвалить их за эту жизнь мула, завопят они, что ты ехал на их горбу.

Есть и такие, кто убежден в собственной справедливости и кичится этим, считая, что всему миру сделал великое одолжение. Но именно по вине таких любителей справедливости гибнет больше всего людей. Но что им жертвы? Убеждены они в том, что ради их справедливости можно уничтожить весь мир. И так же ждут они награды за свою добродетель…

Но разве настоящая любовь просит платы за саму себя? Разве подлинная добродетель, живущая внутри вас, являющаяся вашим «я» может желать награды? Когда я голоден, я ем. И не жду, что мне скажут за это «спасибо». Пусть ваша добродетель станет вашим неутолимым голодом. Только так можно делать по-настоящему добрые дела. Который суть есть хлеб для вашей добродетели.

Нет страшнее врага, чем добродетельный, которого надули с платой за его добродетель. На любую низость готов он, чтобы получить свою цену. Или покарать того, кто не захотел платить.

Не хочет уподобляться им Танцующий. Слишком голоден он, чтобы ждать благодарности за то, что утолит свой голод. Если я и сделал кому-то добро, то только потому, что не смог бы без этого прожить. Так что это я должен благодарить тех, кто позволил мне помочь ему. Иначе умер бы я от голода…

Не существует воздаяния за добрые дела, друзья мои. Доброе дело должно быть само по себе наградой. Все остальное — базарная сделка. И если увидите вы такого торговца добродетелью, разите его своим мечом неблагодарности. И да не убоится сердце ваше его мести!

О мести

И еще о мести станцую вам я, — сказал, помолчав Танцующий. — После добродетели, мечтающей о награде за себя, месть самое мерзкое из того, на что способна душа ваша.

Жаждущий мщения отвращение вызывает у меня. Ибо в этой жажде нет ничего, кроме вопля: «Меня обделили при дележе!». Ядовитые пауки — так называю я жаждущих мщения. Жалят они яростно того, кто случайно наступит на них. И считают это своим предназначением.

Срази того, кто обидел тебя или уйди, но не унижай себя планами мести, — так танцую я вам. В мире достаточно высоких гор и пустынных островов, где ваш дух будет жить полной жизнью. К чему сидеть в яме с пауками, умирая от желания отомстить им за их ядовитые укусы?

Что за радость содрогаться от злости и презрения, вынашивая планы мести? Этот черный яд заполнит ваше сердце и сами не заметите, как станете одним из пауков в яме. Уходите туда, где сможете свободно дышать. И не называйте это бегством. Называйте это выбором свободного. Потому что не должен идущий по пути истины, уподобляться ядовитому пауку, жалящему исподтишка.

Горе тем, кто делает месть оправданием своего существования. Обречен он тащить на себе неподъемный груз, который раздавит его в конце пути, когда месть свершится.

Горе тем, кто делает игру из своей мести. Будет он проигравшим в этой игре.

Месть — удел слабых духом. Сильные не мстят, сильные пишут заново законы. И карают тех, кто эти законы нарушают. Но прежде всего, карают они самих себя. Это называю я путем и местью свободного. Ибо прежде, чем мстить обидчику, отомстите себе за то, что дали себя в обиду. Пусть эта месть свершится в первую очередь. И да будет ваша рука тверда, когда станете карать себя.

— Но как же быть, если злодеи убили твоего друга? — спросил один из учеников. — Разве и в этом случае месть не священна?

— Пойди и убей их. Но не думай о мести. Не думай о воздаянии, потому что его не существует. Сделай это из ненависти к убийцам твоего друга, а не из-за стремления к справедливости. Тогда сохранишь ты свой дух познающего. Тогда у тебя хватит сил выбивать новые скрижали. И тогда ты обретешь право делать это.

Пусть освободятся от жажды мщения сердца ваши. Она недостойна вас. Если мстишь сильнейшему — признаешь свою слабость. Это ли не унижение для гордого? Как может гордый сказать: «Он лев, а я лишь ягненок, и потому имею право на месть»? Станет ли ягненок львом, если отомстит ему? Нет, он станет ягненком, отомстившим льву, но не более. Это ли не унижение для гордого?

Если мстишь слабому, сам опускаешься к нему. Что скажут про льва, который мстит ягненку? Есть ли в этом хоть капля доблести? И может ли позволить ваш гордый дух такую доблесть?

Сражайтесь, братья мои по оружию. Но пусть вас переполняет жажда битвы, но не жажда мести.

Так танцевал Танцующий, следуя по дороге, ведущей к городу по имени Печальная собака.

О суде и судьях

И вошел Танцующий в город по имени Печальная собака. Несмотря на то, что много лет не был он здесь, узнавали его на улицах. Не стерся из памяти танец его о чудовище. Узнавали его люди, но молчали. И хоть полны испуга и злобы были взгляды многих, свободно шел по городу Танцующий, пока самый испуганный и самый злобный не крикнул в спину пророку:

— Ты снова здесь, Танцующий? Хочешь сплясать в петле?!

И тут же сотни и тысячи голосов подхватили этот крик. И взвился он над городом, как стая воронья.

— Спляши в петле, Танцующий!

Так кричали жители города по имени Печальная Собака. И уже сжала чья-то рука камень.

Но не замедлил свой шаг Танцующий. Шел он с гордо поднятой головой, и лицо его было спокойным и задумчивым, словно бродил он один по берегу моря, а не шел среди бушующей толпы.

Но снова, как много лет назад вышел вперед один из старейшин города и сказал:

— Ты был изгнан. Зачем вернулся ты? Опять возмущать наш покой? Опять оскорблять и пачкать нас своей истиной?

— Я вернулся, потому что к этому стремилась моя воля и моя любовь к людям.

— О какой любви говоришь ты, если называешь многих чудовищем?

— Любовь и жалость — враги. Не путай их. Моя любовь требует, чтобы те, кого я люблю наконец прозрели.

— Нам не нужна твоя любовь, Танцующий. Такая любовь, — сказал старейшина.

И тут из толпы выскочил безобразный карлик и завопил:

— Нам не нужна такая любовь! Спляши в петле, Танцующий!

— Спляши в петле!

— Спляши в петле!

— Спляши в петле!

Так бесновалась толпа.

Но снова поднял руку старейшина города, призывая людей к тишине. И так сказал он:

— Мы не преступники. И пусть Танцующий называет нас погонщиками верблюдов, а многих — чудовищем, не должно поступать с ним, как со зверем. Мы будем судить его. Ведите пророка на площадь!

Тысячи рук подхватили Танцующего, и потекла толпа к базарной площади, что была в центре города по имени Печальная Собака, и где уже танцевал пророк.

И поставили Танцующего на высокий помост. А рядом с ним встал старейшина, судья и палач.

И толпа билась о помост, как волны о скалы. И ревела толпа:

— Судить его!

И так начал суд старейшина:

— Что ты можешь сказать суду и людям, Танцующий?

— Должен ли я что-то говорить? Разве уши ваши открыты для моей истины? Они открыты лишь для моего позора. Так должен ли я что-то говорить?

— Твоя истина унижает людей, — сказал судья.

— Она унижает нас, Танцующий, — закричала толпа.

— Не истина моя унижает вас. Моя истина лишь зеркало. Кто виновен в том, что вы видите в нем оскал чудовища? Больше всего унижает вас ваше желание судить. Позору и мщению вы хотите предавать всех, кто не похож на вас. Поэтому быть судьями для вас блаженство и вожделение. Но и унижение ваше.

Любите вы устраивать судилище. И по нескольку раз на дню примеряете мантию судьи. Ибо жаждете мщения. Тот хочет заставить страдать, кто сам страдал слишком долго. Отомстить он хочет иному лишь за то, что сам не стал иным.

Порок ищет судья. И находит даже в новорожденном. Но назовите вы все то, что сделали в своих мыслях, и кто знает, не поменяемся ли мы с вами местами? Кто из вас чист настолько, что может быть высшим судьей?

Настоящее правосудие должно быть готовым покарать самое себя. Готовы ли вы карать себя?

Не другого вы судите, а всего лишь себя. Ибо приносить себя в жертву — до этого еще не дорос дух ваш.

Лучшие из еще хотят судить. Но худшие из вас хотят жертвоприношений. Поэтому стремятся к судилищу, как к средству. Ибо любят они кровавые зрелища. И любят смотреть на то, чего никогда не сотворят сами. Слаба рука их и низок дух. А это верная примета отребья. Маска палача скрывает их души. Но в прорезях видны бельма.

Так перед кем должен держать ответ Танцующий?

Суд нужен вам лишь для того, чтобы жертвенное животное опустило низко свою голову, потому что так легче вам обрушить на его шею жертвенный нож.

Но если и животное Танцующий, то саблезубый тигр. Ваш дух алчет ягненка. И рука ваша привыкла резать горло ягнятам. Попробуйте теперь принести настоящую жертву. Но смотрите, сами не угодите на жертвенный алтарь.

Так танцевал Танцующий на деревянном помосте посреди базарной площади.

И толпа безмолвствовала.

— Можешь ты пообещать, что никогда больше не войдешь в наш город? — спросил судья.

— Нет, — ответил Танцующий. — Долгие годы через боль и страдания, через отрицание и отречение шел я к свободе. И завоевал я ее не для того, чтобы отдавать ее чудовищу. Свободный свободен ходить там, куда ведет его воля. Но не воля чудовища.

— Тогда ты будешь приговорен к смерти.

— Каждый приговорен к смерти еще до рождения. Не думайте о себе больше, чем вы есть. Не вы делаете мою судьбу. А моя судьба сделала вас. Поэтому люблю я вас и ваши пеньковые веревки.

— Что ж, — сказал судья, — спляши в петле, Танцующий!

— Спляши в петле! — подхватила толпа.

— Ты приговорен и можешь сказать свое последнее желание, — сказал старейшина.

— Я хочу провести ночь на берегу моря, — ответил Танцующий.

К западу от смерти

Я люблю провожать уходящий день на берегу моря. Рокот волн — самая прекрасная музыка, которую знает Танцующий. Но под эту музыку не хочу я кружиться в танце. Под эту музыку душа моя желает петь колыбельную. Ласковы и печальны будут ее слова, как ласков и печален всегда закат на берегу спокойного моря.

Когда на плечи опускается мягкий плащ сумерек, когда легкий ветерок шепчет на ухо милые несуразности, когда первые звезды еще прихорашиваются перед тем, как вспыхнуть на ночном небе, так хорошо вспомнить радости и печали, которые подарил день.

Сумерки — время истины. Слух тонок и легко распознает любую фальшь. Поэтому самые важные вещи нужно говорить на закате дня. В это время легко они найдут дорогу к сердцу.

И если выплеснуть боль сердца можно алым облакам на рассвете (они хорошо понимают эту боль, и страдают вместе с тобой), то для закатного неба стоит оставить самые сокровенные тайны.

И самой сокровенной тайной своей делюсь я сейчас.

Светлая пустота в сердце моем. Терпкое вино моей истины разлито по чашам жаждущих. Ни единой капли не осталось в кувшине, который зовется Танцующим. К чему теперь этот кувшин? Он выполнил свое предназначение. И не должен думать о себе больше, чем он есть на самом деле.

Об одном может жалеть он — что не сделали его вместилищем большей истины. И не обрекли тем самым его на еще большие муки. Ибо самых великих мук желает себе свободный, чтобы по-настоящему заслуженной была его свобода. И даже самые въедливые и мелочные судьи — совесть свободного и гордость его — не могли придраться к ней.

Вот о чем жалею я. Поистине, когда дело сделано, начинает оно казаться недостаточно великим. Новых испытаний хочет дух. Доказывать он хочет снова и снова свою силу и свою твердость.

Но не самое ли великое испытание ждет меня завтра на рассвете? Не высший ли выбор свободного — положить руку на плечо смерти, когда можно выбрать жизнь. И смертью своей утвердить навсегда истину, которую раньше доказывал жизнью? И кровью своей окрасить слова, высеченные собственной рукой на скрижалях?

Нет, Танцующий, тебе не о чем жалеть. И нечего больше желать.

Завтра дух твой будет свободен. Легко взмоет он ввысь, туда, где парят лишь орлы.

Не настало ли время выбирать ему новый путь? Тысяча сторон света ляжет перед ним. Куда ринется он? Где найдет он новое пристанище? Где будет набираться он силы для новой истины, как виноградная лоза набирается соков из земли, чтобы затем пролиться освежающим вином?

Вслед за закатным солнцем метнется он! К горному орлу и снежному барсу, к моей горе и моему дереву! Я давал им обещание вернуться. Настал час сдержать слово.

Какая доблесть в том, чтобы лететь навстречу восходу?! Он и сам придет, даже если стоять на месте.

Но не для того были быстры и легки ноги у Танцующего, чтобы стоял он на месте. И не для того быстры и легки крылья у его духа!

Туда, на запад, устремится мой дух. И обогнав солнце, станет он началом нового дня.

И к западу от своей смерти, вихрем ворвусь я в новую жизнь.

Так пел Танцующий на берегу моря, провожая последний свой день.

О городе по имени Печальная собака

Город по имени Печальная собака превратился в город призраков. Иногда, в сумерках, если выйти на главную площадь можно увидеть помост с виселицей и сидящих вокруг него псов. Днем они бродят по пустому городу без всякого дела, вываливают ярко-розовые языки на жарком солнце и вычесывают блох. Но когда на город опускаются сумерки, они приходят на площадь и садятся вокруг помоста, подметя хвостами пыльную мостовую. Псы тоже ждут. Они ждут, когда странный пророк, который не пел, а танцевал, взойдет на эшафот. Их ожидание длится веками. Но псы терпеливы. И полны желания судить и воздавать за содеянное. Веревка с петлей на конце тихонько покачивается на ветру, а псы не сводят с нее красных глаз. Им тревожно, пророк почему-то не появляется…

Однажды я был в городе по имени Печальная собака, в городе призраков. Я медленно брел по булыжной мостовой, а местами — по плотно утрамбованной земле. Каждый дом жил своей жизнью. Я видел причудливые колонны и портики, барельефы на фасадах, скульптуры в глубоких нишах… Все было призрачным и зыбким, но в то же время бесконечно настоящим, словно под влиянием загадочных сил вдруг проступило истинное лицо этого города, которое у него было много столетий назад. Зыбкое царство…

Усталости я не чувствовал, хотя бродил по улицам старого-старого города долго. Наконец, я свернул с очередной улицы и оказался на большой площади. Это была центральная площадь города. Она тонула в сумраке, но я смог разглядеть, что впереди темнеет какое-то сооружение. Ноги сами двинулись к нему. До меня донесся тихий скрип, едва различимый в тишине… И еще глухое ворчание сотен псов, усеявших площадь.

Псы не тронули меня. Но в их глазах я видел собачий голод.

В этом городе я нашел записи одного из учеников Танцующего. Так стала известна история пророка по имени Танцующий. Но кое о чем в бумагах ученика не было сказано. Там не было ни слова о том, что же сталось с друзьями пророка, которым он обещал вернуться. Но я и сам могу поведать о том, как прожили свои жизни орел и снежный барс.

Это не мои домыслы. Если войти в город призраков, когда его укутывают мягким покрывалом сумерки, можно узнать множество тайн. Главное, уметь слушать… И не бояться псов.