КУВЫРКАНИЕ МЫШЛЕНИЯ

КУВЫРКАНИЕ МЫШЛЕНИЯ

Мы пришли в его дом около семи утра, к завтраку. Я умирал от голода, но усталым себя не чувствовал. Мы покинули пещеру и начали спускаться в долину на рассвете. Дон Хуан, вместо того, чтобы избрать более прямой маршрут, сделал большой крюк, чтобы пройтись вдоль реки. Он объяснил, что нам надо собраться с нашими мыслями, прежде чем мы пойдем домой.

Я спросил, о каких «наших мыслях» он говорит, когда я здесь единственный, у кого мысли были в беспорядке. Но он ответил, что действует не по велению доброты, а по велению тренировки воина. Воин, сказал он, постоянно находится настороже относительно грубости человеческого поведения. Воин магичен и безжалостен, это скиталец с отточенным вкусом и манерами, чьи дела точны, но замаскированы, он обрезает концы так, что никто не может заметить его безжалостность.

После завтрака я подумал, что разумнее всего пойти поспать, но дон Хуан заявил, что мне нельзя тратить время попусту. Он сказал, что я слишком тороплюсь потерять ту небольшую ясность, которую еще имею, и что если я отправлюсь спать, я потеряю ее наверняка.

– Не нужно быть гением, чтобы подсчитать, что вряд ли можно говорить о «намерении», – сказал он быстро, тщательно изучая меня от головы до ног. – но и это заявление ничего не значит. Вот почему маги вместо этого полагаются на магические истории. Они надеются, что однажды абстрактные ядра историй откроют слушающим свой смысл.

Я понимал, о чем он говорил, но не мог представить себе, чем же является абстрактное ядро, и как оно подходит ко мне лично. Я попытался подумать над этим, но мысли затопили меня. Образы молнией проносились в моем уме, не давая времени подумать о них. Не в силах замедлить их поток, я даже не узнавал их. Наконец, злость пересилила меня, и я грохнул об стол кулаком.

Дон Хуан встряхнулся с головы до ног, задохнувшись от смеха.

– Делай то, что ты делал прошлой ночью, – подмигнув, посоветовал он мне. – удержи себя.

Мое недовольство сделало меня агрессивным. Я немедленно пустился в какие-то бессмысленные доказательства, потом я осознал свое заблуждение и извинился за потерю сдержанности.

– Не извиняйся, – сказал он. – я должен рассказать тебе то, что ты, возможно, поймешь только со временем. Абстрактные ядра магических историй сейчас ничего не значат для тебя. Позже – я думаю, через годы – они раскроют тебе свой точный смысл.

Я попросил дон Хуана не оставлять меня в потемках и обсудить абстрактные ядра. Я совершенно не понимал, что мне следует делать с ними. Я уверял его, что, находясь в данный момент в состоянии повышенного сознания, я с легкостью пойму его объяснения, и просил поспешить его с этим делом, так как не было гарантии, что состояние продлится долго. Я говорил ему, что скоро вернусь в свое обычное состояние и стану еще большим идиотом, чем сейчас. Я сказал это полушутя. Его смех убедил меня, что он принял все именно так, но мои собственные слова глубоко повлияли на меня. Огромное чувство меланхолии застало меня врасплох.

Дон Хуан мягко взял мою руку, подвел меня к удобному креслу и сел напротив. Он пристально посмотрел мне в глаза, и я некоторое время не мог разорвать силу его взгляда.

– Маги постоянно «выслеживают» себя, – сказал он ободряющим голосом, словно пытаясь успокоить меня звучанием своих слов.

Я хотел сказать, что моя нервозность прошла, и что она, вероятно, была вызвана бессонницей, но он не дал мне сказать ни слова.

Дон Хуан сказал, что уже обучал меня всему, что можно сказать о «выслеживании», но я все еще не могу вывести свое знание из глубин повышенного сознания, где оно хранилось. Я рассказал ему о своем досадном ощущении закупоренности. Я чувствовал, что что-то скрыто внутри меня, и это что-то заставляло меня хлопать дверьми и стучать по столу, оно расстраивало меня и делало вспыльчивым.

– Такое ощущение закупоренности переживает каждый человек, – сказал он. – это напоминание о нашей существующей связи с «намерением». У магов это ощущение еще более острое, поскольку их целью является увеличение чувствительности их связующего звена до тех пор, пока они не смогут использовать его функционирование по своей воле.

– Когда давление их связующего звена слишком велико, маги облегчают его «выслеживанием» самих себя.

– Мне кажется, я не понимаю значение того, что ты подразумеваешь под «выслеживанием», – сказал я. – но на каком-о уровне, мне думается, я точно знаю, что ты хочешь сказать.

– Я попробую помочь тебе прояснить то, что ты знаешь, – сказал он. – «выслеживание» – это процедура, очень простая сама по себе. «Выслеживанием» называется особое поведение, которое следует определенным принципам. Это скрытое, тайное, обманчивое поведение задумано для создания встряски. И когда ты «выслеживаешь» себя, ты даешь себе встряску, используя свое собственное поведение безжалостным и хитрым образом.

Он объявил, что когда сознание мага застревает под тяжестью его перцептуально-вводимой информации – именно это и происходило со мной – самым лучшим и, возможно, единственным средством является использование идеи смерти, которая создает эту встряску «выслеживания».

– Следовательно, идея смерти монументально важна в жизни мага, – продолжал дон Хуан. – я показал тебе массу вещей о смерти, пытаясь убедить тебя, что наше знание нашего предстоящего и неизбежного конца дает нам трезвость. Наиболее дорогостоящей ошибкой обычного человека является индульгирование на чувстве бессмертия. Мы как бы верим, что, не думая о смерти, мы тем самым защищаем себя от нее.

– Ты должен согласиться, дон Хуан, что, не думая о смерти, мы тем самым защищаем себя от волнений по поводу нее.

– Да, это служит той же цели, – признался он. – но эта цель недостойна обычных людей, а для магов вообще является пародией. Без ясного взгляда на смерть не будет ни порядка, ни трезвости, ни красоты. Маги борются для достижения этого критического понимания для того, чтобы на самом глубочайшем уровне они могли признать, что у них нет уверенности, что их жизнь продлится хоть на миг дольше. Это признание дает магам мужество быть терпеливыми, и, тем не менее, совершать поступки, мужество быть покорными, не превращаясь в глупцов.

Дон Хуан смерил меня взглядом. Он улыбнулся и покачал головой.

– Да, – продолжал он, – идея смерти – это единственная вещь, которая дает магам мужество. Странно, не правда ли? Она дает магам мужество быть хитрыми, не становясь самодовольными, и прежде всего, она дает им мужество быть безжалостными без потакания собственной важности.

Он снова улыбнулся и подтолкнул меня. Я сказал ему, что меня бесконечно пугает идея моей смерти и то, что я должен думать о ней постоянно, причем она совершенно не давала мне мужества и не вдохновляла меня на совершение поступков. Единственно, она делала меня циничным или заставляла впадать в состояние глубокой меланхолии.

– Твоя проблема очень проста, – сказал он. – ты легко становишься одержимым. Я уже говорил тебе, что маги «выслеживают» самих себя, чтобы разрушить силу своих навязчивых идей. Есть много способов «выслеживать» себя. Если ты не хочешь использовать идею своей смерти, используй для «выслеживания» себя стихи, которые ты читаешь мне.

– Прости, не расслышал?

– Я говорил тебе уже, что есть много причин, по которым я люблю стихи, – сказал он. – с помощью их я «выслеживаю» себя. С помощью них я даю себе встряску.

Он объяснил, что поэты подсознательно тоскуют по миру магов. Но поскольку они не являются магами на пути знания, их тоска – единственное, что они имеют.

– Давай посмотрим, сможешь ли ты ощутить то, о чем я говорю, – сказал он, передав мне сборник стихов Жозе Геростиса.

Я открыл его на закладке, и он указал мне стихотворение, которое ему понравилось…

Это непрерывное, упорное умирание,

Это проживание смерти,

Которое убивает тебя, о боже,

В твоих строгих ваяниях,

В розах, в камнях,

В неукротимых звездах,

И во плоти, которая сгорит,

Как костер, зажженный песней,

Как сон, как оттенок,

Который бросился в глаза,

И ты, сам по себе,

Возможно, умер навсегда,

Не поставив нас в известность об этом,

Мы отбросы, крошки, пепел тебя,

Ты, который все еще существуешь

Как звезда, обманувшая нас своим светом,

Пустым светом без звезды,

Который идет к нам,

Предлагая свою бесконечную катастрофу.

– Пока я слушал слова, – сказал дон Хуан, когда я кончил читать. – Я чувствовал, что этот человек «видел» суть вещей, и я благодаря ему тоже мог «видеть». Меня не волнует, о чем это стихотворение. Меня волнует только чувство, которое страстное желание поэта донесло до меня. Я заимствовал его страстное желание и, благодаря ему, заимствовал красоту. И чудесно то, что он, как истинный воин, потратил ее на получателей и зрителей, сохранив для себя только свое страстное желание. Эта встряска, это потрясение красотой является «выслеживанием».

Я был очень тронут. Объяснение дон Хуана задело во мне необычную струну.

– Ты хочешь сказать, дон Хуан, что смерть – единственный реальный враг, которого мы имеем? – спросил я его минутой позже.

– Нет, – убежденно возразил он. – смерть – не враг, хотя она им и кажется. Смерть не является нашим разрушителем, хотя мы и думаем о ней таким образом.

– Что же она собой представляет тогда? – спросил я.

– Маги говорят, что смерть – единственный достойный оппонент, которого мы имеем, – ответил он. – смерть – это то, что посылает нам вызов. Мы рождены, чтобы принять этот вызов – и обычный человек, и маг. Но маги знают об этом, а обычный человек – нет.

– Лично я скажу, дон Хуан, что жизнь, а не смерть, является вызовом.

– Жизнь – это процесс, с помощью которого смерть бросает нам вызов, – сказал он. – смерть – активная сила. Жизнь – это арена. И на этой арене есть только два соперника – ты и смерть.

– А я думаю, дон Хуан, что именно мы, люди, бросаем вызов, – сказал я.

– Вовсе нет, – возразил он. – мы пассивны. Подумай об этом. Если мы и начинаем шевелиться, то только тогда, когда чувствуем давление смерти. Смерть задает темп нашим действиям и чувствам и неумолимо толкает нас до тех пор, пока не ломает нас и не выигрывает схватку, или наоборот – мы поднимаемся выше всех возможностей и побеждаем смерть.

– Маги побеждают смерть, и смерть признает свое поражение, позволяя магам следовать свободно, и никогда она уже не бросит вновь свой вызов.

– И значит, эти маги становятся бессмертными?

– Нет. Не это имеется в виду, – ответил он. – смерть перестает бросать им вызов, и это все.

– Но что это означает, дон Хуан? – спросил я.

– Это значит, что мышление делает кувырок в невообразимое, – ответил он.

– А что является кувырком мышления в невообразимое? – спросил я, пытаясь не показаться воинственным. – наша с тобой проблема в том, что мы не разделяем одних и тех же значений слов.

– Ты говоришь неправду, – перебил меня дон Хуан. – ты понимаешь то, что я имею в виду. Ты разыгрываешь пародию, требуя рационального объяснения «кувыркания мышления». Ты точно знаешь, чем оно является.

– Нет, не знаю, – возразил я.

А потом я понял, что действительно знаю или, скорее, интуитивно догадываюсь о том, что имеется в виду. Была какая-о часть меня, которая превосходила пределы моей рациональности и могла понять, и могла объяснить выше уровня метафор кувыркание мышления в невообразимое. Но беда состояла в том, что эта часть меня была недостаточно сильной, чтобы выходить на поверхность по желанию.

Все это я и сказал дон Хуану. Он захохотал и заметил, что мое сознание подобно чертику на резинке. Иногда оно поднимается очень высоко, и мое управление им оказывается проницательным, в другой же раз оно спускается, и я становлюсь рациональным идиотом. Но большую часть времени оно снует по недостойной медиане, где я ни рыба, ни мясо.

– Кувыркание мышления в невообразимое, – объяснил он со смиренным вздохом. – является нашествием духа, разрушением наших перцептуальных барьеров. Это момент, когда восприятие человека достигает своих пределов. Маги, практикуя искусство следопыта, подвинутого курьера, зондируют наши перцептуальные пределы. Это еще один аспект того, почему мне нравятся стихи. Я воспринимаю их как продвижения курьеров. Но как я уже тебе говорил, поэты, в отличие от магов, не знают, что эти продвижения могут быть достигнуты.

Ранним вечером дон Хуан сказал, что мы обсудили уже массу вещей, и спросил, хочу ли я пойти погулять. У меня было своеобразное состояние ума. Я и раньше замечал в себе странную отрешенность, которая приходила и уходила. Сперва мне подумалось, что это физическая усталость омрачает мои мысли. Но мысли были кристально чисты. Это убедило меня, что моя странная беспристрастность являлась продуктом моего перехода в повышенное сознание.

Мы вышли из дома и прогуливались вокруг городской площади. Я постарался побыстрее расспросить дон Хуана о своей отрешенности, пока он не начал говорить о чем-то еще. Он объяснил ее как перемещение энергии. Он сказал, что когда энергия, используемая обычно для поддержания фиксированного положения точки сборки, освобождается, она автоматически фокусируется на связующем звене. Он заверил меня, что у мага нет ни техники, ни способов научиться заранее тому, как перемещать энергию с одного места на другое. Скорее это мгновенное перемещение имеет место, когда достигается определенный уровень сноровки.

Я спросил его, чем же был уровень сноровки. «Чистым пониманием» – ответил он. Чтобы добиться этого мгновенного перемещения энергии, необходима четкая связь с «намерением», а четкая связь достигается только намеренно и благодаря чистому пониманию.

Естественно, я попросил его объяснить чистое понимание. Он засмеялся и сел на скамейку.

– Я расскажу тебе нечто фундаментальное о магах и их актах мышления, – продолжал он. – кое-какие вещи о кувыркании их мышления в невообразимое.

Он сказал, что некоторые маги были рассказчиками и сказочниками. Рассказывание историй для них было не только продвижением курьера, которое зондировало их перцептуальные границы, но и путем к совершенству, силе и духу. Он на секунду замолчал, очевидно, подыскивая подходящий пример. Потом он напомнил мне, что индейцы яки имеют набор исторических событий, которые они называют «памятными датами». Я знал, что памятные даты были устным пересказом их истории, как нации, в то время, когда они вели войну против захватчиков их отечества: сначала испанцев, затем мексиканцев. Дон Хуан, сам будучи яки, решительно заявил, что памятные даты были пересказом поражений и раскола его народа.

– А что ты, образованный человек, скажешь о том маге, который, основываясь на памятных датах, создаст рассказ – к примеру, сказки об истории Калисто Муни – но изменит окончание так, что вместо описания того, как Калисто Муни был разорван и четвертован испанскими палачами, что и было на самом деле, получится история победоносного бунтаря Калисто Муни, которому удалось освободить свой народ? – спросил он меня.

Я знал историю Калисто Муни. Это был индеец яки, который, согласно памятным датам, много лет плавал на пиратском судне в Карибском море, обучаясь стратегии войны. Потом он вернулся в родную Сонору. Ему удалось организовать восстание против испанцев и провозгласить войну за независимость, но затем он был предан, схвачен и казнен.

Дон Хуан уговорил меня прокомментировать этот вопрос. Я рассказал ему о своем предположении, что изменение фактического изложения событий в той манере, о которой говорил он, будет психологическим приемом, типом желанных мечтаний мага в роли рассказчика. Или, возможно, это будет персональным, стилевым способом облегчения своего неудовлетворения. Я добавил, что даже могу назвать такого мага-рассказчика патриотом, поскольку он не может смириться с горьким поражением.

Дон Хуан смеялся до тех пор, пока не поперхнулся.

– Но вопрос упирается не только в одного мага-рассказчика, – возразил он. – они все поступают так.

– Тогда это социально санкционированный прием, выражающий желание всего общества, – ответил я. – социально признанный способ коллективного освобождения от психологического стресса.

– Твои аргументы сладкоречивы, убедительны и разумны, – отозвался он. – но поскольку твой дух мертв, ты не можешь видеть изъян твоих доводов.

Он взглянул на меня, как бы уговаривая понять то, что он сказал. У меня не было слов. Все, что я мог сказать, звучало бы несвязно и раздраженно.

– Маг-рассказчик, изменяя окончание "фактического изложения событий, – сказал он. – делает это по указанию и под покровительством духа. А так как он может манипулировать своей неуязвимой связью с «намерением», он может действительно изменить событие. Маг-рассказчик дает сигнал, что он намеренно делает это, снимая шляпу, кладя ее на землю и поворачивая ее на все триста шестьдесят градусов против часовой стрелки. Под покровительством духа это простое действие погружает его непосредственно вглубь духа. И он позволяет своему мышлению совершить прыжок в невообразимое.

Дон Хуан поднял руку выше головы и на миг вытянул ее к небу над горизонтом.

– Благодаря чистому пониманию того, что продвижения курьера зондируют вот эту безмерность, – сказал дон Хуан. – маг-рассказчик знает без тени сомнения, что где-то, как-то в этой безграничности, именно в этот самый миг дух совершает свое нашествие. Калисто Муни – победитель. Он освободил свой народ. Его цель превзошла его личность.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.