Глава 4 Жар океана

Глава 4

Жар океана

Дающее свет должно выносить его жар.

Виктор Франкль

Я не проводил никаких особых приготовлений — очевидно, от меня требовалось лишь найти лодку и немного погрести.

После обеда в четверг я собрал свои пожитки и выписался из гостиницы. Я был готов провести остаток времени на пляже, я был готов к переменам, я был готов ко всему. Или так мне казалось, когда я шел с рюкзаком за спиной к пляжу Макапуу. Вдыхая свежий, соленый воздух, я направлялся к мысу. Вдалеке, на вершине скалы из застывшей лавы старый маяк пронзал краснеющее небо.

Прогулка оказалась более продолжительной, чем я предполагал. К тому времени как я нашел пещеру, стало совсем темно. Доска для серфинга была на месте. Я ожидал увидеть обтекаемые формы современной доски из стекловолокна, но это была массивная старомодная деревянная плита, похожая на средства передвижения древних гавайских царей — я когда-то видел такую на фотографии в «Нейшнл Джиогрэфик».[7] Я осмотрел пустынный пляж и спокойный океан. Несмотря на то что солнце уже зашло, ароматный воздух был очень приятен. Я разделся, оставив на себе лишь нейлоновые плавки, сунул одежду и бумажник в рюкзак и спрятал его в кустах. Потом я по пояс вошел в воду и стащил за собой тяжелую доску, со звонким хлопком ударившуюся о зеркало воды

Взглянув на берег в последний раз, я оттолкнулся и заскользил по прибою, неуклюже переваливаясь через медлительные волны.

Я тяжело дышал, и мне пришло в голову, что не мешало бы восстановить прежнюю спортивную форму. Мимо проплыло последнее фосфоресцирующее пятно, отражающее слабый и прерывистый свет луны, которую застилали облака. Я отдыхал на мягких покачиваниях океана и размышлял об этом странном посвящении. Достаточно забавная выдумка Рут Джонсон, но сколько мне придется плавать, прежде чем меня принесет назад? Всю ночь?

Ритмичное дыхание океана вызвало у меня приятную истому. Я перевернулся на спину — прямо надо мной висели созвездия Скорпиона и Стрельца. Мой взгляд устремился в небеса, а мысли тоже словно понесло свободным течением. Я не знал, что произойдет дальше. Все это было настолько загадочным, что я не удивился бы, если бы дальнейшие инструкции принесла летающая тарелка.

Должно быть, я заснул, потому что внезапно сел прямо и покрепче обхватил доску ногами — сейчас ее раскачивало гораздо сильнее. Я не осознавал, что сплю, пока не проснулся. Интересно, так ли ощущается просветление?

Я огляделся, пытаясь различить во тьме берег, как вдруг меня осенило: течение. Она написала, что течение будет «подходящим». Подходящим для чего? Я тщательно исследовал горизонт во всех направлениях, но вздымающиеся повсюду волны и сгустившиеся тучи не позволяли мне что-либо увидеть, по крайней мере, до рассвета. Не было видно ни звезд, ни земли.

Часы я оставил на берегу, и у меня не было никакого ощущения времени. Как долго меня несут волны? И куда? Я с ужасом подумал, что меня может вынести в открытое море! Мной овладела паника

В театре моего воображения разыгрались параноидальные фантазии. Что, если эта женщина—эксцентричная или просто сумасшедшая старуха? Что, если у нее какие-то старые счеты с Сократусом? Не могла же она намеренно… Нет! Это просто невозможно! В этой ситуации мне не мог помочь ни один из моих испробованных методов проверки реальности.

Когда я преодолел первый приступ страха, ко мне пришла вторая волна паники. Я представил себе то, что происходит под поверхностью океана, и вздрогнул, когда воображение нарисовало мне образы гигантских темных теней, проплывающих под моей жалкой доской. Я почувствовал себя маленьким и одиноким, крохотной точкой в огромном океане, висящей в километрах над его таинственным дном.

По моим представлениям, прошли целые часы. Я лежал неподвижно, пытаясь услышать сирену катера береговой охраны и разглядеть в непроглядных небесах вертолет спасателей. Но никто не знал, где я сейчас, — никто, кроме Рут Джонсон.

Облака полностью скрыли луну и звезды, и небо было таким черным, что я уже не понимал, открыты или закрыты мои глаза. Я то проваливался в дремоту, то возвращался к полному Сознанию. Я боялся заснуть. Но в конце концов колыбельная мягкого покачивания океанских волн одержала победу, и я медленно погружался все глубже в тишину, как камень, плавно спускающийся в пучину моря.

Я проснулся с первыми лучами рассвета, мгновенно вспомнил, где я, вскочил — и свалился с доски. Выплевывая соленую виду, я вскарабкался на доску и посмотрел по сторонам с надеждой, которая сменилась возрастающей тревогой. Вокруг не было ничего, кроме океана. Облака все еще застилали весь горизонт, и я не видел никаких признаков земли. Судя по всему, меня вынесло в Тихий океан. Я слышал о мощных течениях, которые все уносят далеко в открытое море. Можно было бы грести, но куда? Пытаясь побороть панику, я заставил себя сделать глубокий успокаивающий вдох.

Затем ко мне пришло еще более тревожное откровение. У меня не было ни рубашки, ни панамы, ни солнцезащитных очков, ни еды, ни пресной воды. Внезапно я совершенно ясно осознал, что вполне могу умереть — это совсем не путешествие в салоне первого класса. Похоже, я сделал самую серьезную ошибку в своей жизни.

Рут Джонсон писала, что «нужны доверие и вера». «Да уж, — пробормотал я, — доверие, вера — и непроходимая тупость». Что за дурацкая идея взбрела мне в голову? Какой нормальный человек ночью поплывет на деревянной доске по воле океанского течения только потому, что незнакомая старуха написала ему записку?

— Это просто невозможно, — сказал я, с удивлением прислушиваясь к собственному голосу. Слова звучали приглушенно, терялись в бескрайнем пространстве, окружавшем меня со всех сторон. Я уже представил, как спину начинает припекать утреннее солнце.

Облака совершенно рассеялись, надо мной было чистое и пылающее лазурное небо. Времени для обдумывания ситуации было предостаточно. Собственно, кроме времени, у меня не было ничего. За исключением редкого крика альбатроса или отдаленного гула самолета где-то высоко в небе, моим единственным попутчиком была тишина.

Время от времени я хлопал ладонью по воде или начинал напевать какую-нибудь песенку — только для того, чтобы убедиться, что все еще способен слышать. Однако мои насвистывания быстро стихали. По позвоночнику медленно прокатывались волны страха.

К концу дня мне все больше хотелось пить, и страх усилился с приходом послеобеденной жары. Это не был внезапный ужас, возникающий, когда чувствуешь дуло пистолета, уткнувшееся в бок, или когда встречная машина вдруг сворачивает на твою полосу. Этот страх был спокойным пониманием, полным осознанием неизбежности того, что, если вскоре меня не спасут, я иссохну от жары и жажды посреди синего океана.

Время текло мучительно медленно, и моя кожа уже замет-до> порозовела. К вечеру жажда превратилась в наваждение. Я испробовал все, что только могло меня защитить: разворачивал доску в разных направлениях, постоянно окунался в воду, (Стараясь спрятать голову в тень доски и тщательно удерживаясь за ее потрескавшиеся края. Вода была моей единственной зашитой от солнца, она манила меня в свои благословенные прохладные глубины.

Ночью мое тело то пылало от жара, то содрогалось от озноба. Малейшее движение вызывало жгучую боль. В полном отчаянии я охватывал себя руками, пытаясь унять дрожь. Ну почему я совершил такую глупость? Как я мог поверить этой пожилой женщине — и почему она так со мной поступила? Была это преднамеренная жестокость или просто ошибка? Так или иначе, результат был налицо: я умру, даже не зная почему. Почему? — спрашивал я вновь и вновь у своего затуманенного разума.

Я встретил утро, неподвижно распростершись на доске. Мое тело покрылось волдырями, а губы потрескались. Думаю, я умер бы в тот же день, но небеса даровали мне милость: с рассветом на небе появились темные тучи, и вскоре начался тропический ливень, подаривший мне несколько часов тени — и жизнь. Капли дождя сливались со слезами благодарности, текущими по моему обожженному лицу.

Мне пришлось ловить воду ртом. Я перевернулся на спину, широко раскрыл губы и пытался поймать каждую каплю, пока Челюсти не свело судорогами. Я снял плавки, чтобы они впитали каждую драгоценную каплю пресной воды.

Очень скоро вернулось палящее солнце, и небо вновь было таким чистым и высоким, что прошедший ливень остался только в моих воспоминаниях. Трещины на губах стали еще глубже. Со всех сторон окруженный водой, я умирал от жажды.

Махатма Ганди однажды сказал: «Перед голодным Бог может предстать только в форме хлеба». В тот день вода стала моим богом, моей святыней, единственным предметом моего страстного вожделения. Меня уже не заботили ни просветление, ни понимание— я променял бы любые небесные откровения на стакан чистой, холодной и живительной воды.

Большую часть дня я провел, окунувшись в море и цепляясь за свою доску, но это не могло успокоить мою ужасную жажду. Потом мне показалось, что неподалеку мелькнул черный плавник, и я быстро залез назад на доску. Однако чуть позже, когда моя кожа вновь начала пылать и я чувствовал, что просто сгораю заживо, мне в голову пришла мысль о том, что челюсти акулы могут стать единственным спасением от надвигающейся медленной смерти. Как раненый олень, подставляющий горло зубам льва, какая-то часть меня стремилась немедленно покончить со всем этим, погрузиться в воду и исчезнуть в глубинах океана.

Пришла долгожданная ночь, и меня снова трясло в лихорадке. В приступах горячки я мечтал о купании в горном ручье, об огромных стаканах ледяной воды, о прохладных бассейнах, о воде, проникающей во все клеточки моего организма. Потом передо мной возникало обрамленное седыми волосами лицо Рут Джонсон, и эти глубокие глаза смеялись над моей глупостью.

Сознание проваливалось и всплывало вновь в такт волнам, качающим доску. Рациональное мышление возникало и исчезало, как приливы и отливы. В одно из мгновений ясности я понял, что, если завтра мне не доведется добраться до земли, я умру.

Перед моим внутренним взором проносились картины прошлого: мой домик в Огайо, двор и садик, я читаю какой-то роман в шезлонге в тени березы, потягивая лимонад, играю с дочерью, съедаю бутерброд, чуть только почувствовав легкий голод — такова сладость комфорта и безопасности. Теперь все это казалось далеким сном, а наяву я пребывал в кошмарной реальности. Если мне и удалось заснуть в эту ночь, то я этого не помню.

Утро пришло слишком быстро.

В этот день я познал муки ада: страдания жажды и невыносимая боль ожогов, парализующий страх и истощающее ожидание. Несколько раз я едва удерживался от того, чтобы не соскользнуть в воду, уплыть прочь от доски и позволить Смерти забрать меня — я был готов на все, только бы прекратить эти мучения. Я проклинал свое тело, эту смертную оболочку. Сейчас она превратилась в тяжкую ношу, в источник невообразимых страданий. Но что-то во мне отчаянно цеплялось за жизнь и было исполнено решимости сражаться за нее до последнего вздоха.

Солнце двигалось по небосводу удивительно медленно. Я уже научился ненавидеть эту ясную голубизну и посылал мысленную благодарность каждому облачку, на время скрывающему меня от испепеляющих лучей солнца. Я сползал с деревянной доски и погружался в океан прохладной воды, которой нельзя было утолить мою дикую жажду.

Очередной и, очевидно, своей последней ночью я был совершенно обессилен и истощен. Я не спал и не бодрствовал — это было возвращением в чистилище. Сквозь полуприкрытые веки я видел скалы вдали, и мне казалось, что я слышу шум прибоя, разбивающегося о камни. Внезапно я вернулся к сознанию и понял, что это был не мираж. Я действительно видел это! Во мне вспыхнула надежда — впереди была жизнь, и я не собирался упускать этот шанс. Мне хотелось плакать, но для слез в моем теле уже не осталось влаги.

Я испытал прилив энергии. Сейчас мой ум был кристально ясен. и сосредоточен. Течение все быстрее несло меня к скалам и неожиданно стало яростным. Я помню, как пытался дотянуться до своей доски после того, как волна подбросила меня высоко в воздух и стряхнула с нее. Ударившись о камни, я потерял сознание.