Глава III. Грядущая жизнь

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава III. Грядущая жизнь

Теперь, оставив пока в стороне большую и довольно спорную тему о том, какие изменения эти новые откровения должны произвести в христианской религии, давайте попытаемся проследить, что же, собственно, происходит с человеком после смерти. Все свидетельства, коими мы располагаем по этому поводу, вполне недвусмысленны и согласуются одно с другим. Во множестве посланий, полученных от умерших во многих странах и в самые разные времена, имеются фрагменты, касающиеся дел этого мира, которые могут и могли быть нами проверены. Когда к нам приходят сообщения именно такого рода, будет, кажется мне, только справедливым предположить, что, если то, что мы можем проверить, оказывается правильным, тогда и то, что мы проверить никак не можем, равным образом должно соответствовать истине. Когда же, помимо того, мы находим большую степень сходства между посланиями, поступившими из разных и независимых друг от друга источников, и когда их согласованность в малейших подробностях никоим образом не соответствует существующим у нас философским и иным взглядам, тогда, полагаю я, вероятность того, что мы имеем дело с истиной, весьма велика. Ведь нелепо подумать, будто полторы-две дюжины сообщений, полученных мною из различных источников и в целом согласных между собой, оказались бы однако все ложными; было бы также глупо предположить, будто духи говорили правду, когда речь шла о нашем мире, и лгали, говоря нам о своем.

Недавно, в одну и ту же неделю, я получил два сообщения, описывающих нашу жизнь в потустороннем мире; одно из них получено через посредство близкого родственника некоего высокого духовного лица, тогда как другое было прислано мне женой простого шотландского машиниста. Эти двое не могли ничего знать друг о друге, и тем не менее оба отчета до такой степени похожи, что представляют, по сути дела, один.

В том, что касается нашей собственной судьбы после смерти или же судьбы наших друзей, сообщения представляются мне в высшей степени утешительными. Отшедшие, все в один голос, указывают, что переход обычно легок и в то же время безболезнен и сопровождается необъятным ощущением мира и покоя. Человек обретает себя в духовном теле, которое является точной копией его физического тела, исключая его болезни, слабости и уродства, которым новое тело не подвержено. Тело это стоит или витает близ старого тела и одновременно сознает его и окружающих людей. В этот миг покойник ближе к материи, чем он будет когда-либо позднее, а потому именно в эту пору происходит большая часть тех случаев, когда мысли его обращаются к кому-либо из живых, находящемуся в отдалении, и когда духовное тело его устремляется вместе с мыслями и является этому человеку. Из 250 случаев, тщательно рассмотренных г-ном Гернеем,[20] 134 таких появления произошли именно в мгновение смерти, когда новое духовное тело еще настолько было близко к материи, что глаза сочувствующего человека могли его воспринять, что однако уже не так легко случается впоследствии.

Все же, сравнительно с общим числом смертей, подобные случаи крайне редки. В основном я склонен объяснять это тем, что умерший человек слишком озабочен своими собственными необычными впечатлениями и переживаниями, для того чтобы много думать о других. Вскоре он, к своему изумлению, обнаруживает, что хотя он и пытается сообщаться с теми, кого видит, но его эфирный голос и эфирные прикосновения равно не способны как-либо воздействовать на человеческие органы, настроенные лишь на более грубые возбудители. Это благодатный предмет для размышлений и исследований, хотя ни более полное знание о световых лучах, которые, как мы знаем, существуют по обе стороны спектра, ни о звуках, существование которых мы можем доказать вибрациями мембраны, несмотря на то что звуки эти слишком высоки для того, чтобы быть воспринятыми нашим слухом, не продвинут нас ни на шаг в психическом знании. Поэтому, оставив все это в стороне, давайте проследуем за судьбой отшедшего духа.

Теперь он уже сознает, что в комнате, рядом с людьми, которые были здесь при его жизни, есть еще и другие, которые представляются ему столь же вещественными, как и живые, и среди них он узнает знакомые лица и чувствует, как ему пожимают руку и целуют в уста те, кого он когда-то любил на земле и потом потерял. Затем вместе с ними и с помощью и под водительством некоего лучезарного существа, которое стояло тут же и ожидало вновь прибывшего, он, к своему удивлению, устремляется сквозь все препятствия и материальные преграды навстречу своей новой жизни.

Это вполне определенное утверждение, и данный рассказ повторяется всеми отшедшими, одним за другим, с настойчивостью, которая внушает доверие. Все это уже сильно разнится от любой старой теологии. Дух не есть падший или отверженный ангел, но просто сам человек со всеми его достоинствами и недостатками, мудростью и глупостью, так же как и его внешностью. Вполне можно представить, что самые пустые и глупые люди, потрясенные столь необычайным испытанием, будут до такой степени напуганы, что сразу и вдруг переменятся; но впечатления скоро притупятся и изгладятся, и тогда былой нрав этих людей утвердится и в новых условиях — и глупцы останутся глупцами, что подтверждается также и некоторыми результатами спиритических сеансов.

Далее, прежде чем вступить в свою новую жизнь, дух должен пережить пору сна, бессознательности, которая может длиться самое разное время, вообще едва существуя у одних и растягиваясь у других на недели и месяцы. Рэймонд сообщает, что у него такой период длился шесть дней. Подобное имело место и в случае, с которым у меня произошло некоторое личное знакомство. С другой стороны, г-н Мейерс говорит, что у него период бессознательности длился очень долго. Мне думается, что продолжительность этого сна определяется общей суммой беспокойств и умственной перенапряженности в земной жизни, так как более длительный отдых предоставляет большие возможности к забвению их. Это, конечно, лишь простое предположение, но налицо полное согласие мнений относительно существования такой полосы забвения после первых впечатлений духа от новой формы его жизни и прежде, чем он приступит к своим новым обязанностям. Пробудившись от этого сна, дух слаб, как бывает слабо новорожденное дитя. Силы, однако, скоро возвращаются, и начинается новая жизнь. Это подводит нас к рассмотрению проблемы рая и ада. Понятие об аде, я должен сказать, вообще отпадает, как уже давным-давно оно выпало из мыслей всякого разумного человека. Эта одиозная концепция выражает собой такой взгляд на Создателя, который по сути дела есть не что иное, как богохульство. Подобные представления возникли из-за буквального понимания восточной фразеологии, доведенного до преувеличения, и могли иметь какую-то полезность только в грубую первобытную эпоху, когда люди боялись огня, как сегодня дикие звери боятся путешественников. Не существует ада как места особого и постоянного. Но идея искупления, очищения страданием, т. е. чистилища, подтверждается сообщениями с того света. Без такого наказания в мире не было бы справедливости, ибо невозможно помыслить, чтобы, к примеру, у Распутина и у отца Дамиана была та же самая участь. Наказание вполне определенно и очень серьезно, хотя в своей наименее суровой форме оно сводится к тому, что более грубые души находятся в более низких областях и обладают там тем знанием, которое им определили их земные деяния, но для них также есть надежда на то, что искупление, а также помощь помощь Высших Духов поднимут их на более высокую ступень развития. Высшие Духи посвящают часть своей деятельности этому делу спасения.

Оставив, однако, в стороне области испытания и искупления, которые, быть может, следует рассматривать скорее как больницу и школу для слабых душ, нежели как тюрьму для отбывающих свой срок преступников, скажем, что сообщения с того света все согласуются друг с другом в том, что условия жизни в потустороннем мире в высшей степени приятны. Они согласуются в том, что единородное и сходное притягиваются; что те, кто любят друг друга или имеют общие склонности и интересы, объединяются и живут вместе; что жизнь полна интереса и деятельности; и что духи ни за что не желают возвращаться назад на землю. Все это, конечно, известия в высшей степени радостные, и я повторяю: это отнюдь не туманная вера или смутная надежда, но неоспоримые факты, которые поддерживаются всеми законами логики и здравого смысла, согласно коим, если множество независимых друг от друга свидетельств дают сходные показания, то показания эти имеют право считаться истиной. Если бы в отчете речь шла о душах, в лучах славы мгновенно очищающихся ото всех человеческих слабостей и в непрестанном экстазе обожания роящихся вокруг трона Всемогущего, то такой отчет можно было бы еще заподозрить в том, что это — просто отражение распространенных теологических взглядов, равно усвоенных всеми медиумами в молодости. Однако, сообщения, приходящие к нам оттуда, весьма отличаются от всех взглядов, принятых здесь. Они, помимо того, (как я уже отмечал) подкрепляются не только сходством содержащихся в них сведений, но и тем фактом, что сообщения эти — последнее звено в длинной цепи явлений, которые все были признаны истинными людьми, тщательно их изучившими.

Что касается жизни после смерти, то нам могут возразить, будто религиозная вера уже дала нам уверенность в бессмертии души. Однако вера, как бы ни была она сама по себе прекрасна в отдельно взятом человеке, как явление коллективное всегда была палкой о двух концах. Все было бы хорошо, если б всякая вера походила на другую и если бы предчувствия и наития человеческой расы были постоянны. Но мы знаем, что это не так. Верить — значит сказать, что вы абсолютно убеждены в истинности вещи, именно истинность который вы как раз и не можете доказать. Один говорит: «Я верю в то», другой: «Я верю в это». Но ни один не имеет свидетельств своей правоты и не в состоянии доказать ее, и однако люди постоянно спорят как на словах, так и (в старые времена) на деле. Если один физически сильнее другого, то он устраивает гонения на своего оппонента, с тем чтобы обратить его в «истинную» веру. Потому только, что вера Филиппа II была сильнее и понятнее (ему), он счел вполне логичным убить сто тысяч нидерландцев в надежде на то, что все остальные их земляки обратятся в его, «истинную», веру. А если бы вместо этого было признано, что у нас нет никакого права провозглашать истинным то, истинность чего мы доказать не можем, то мы тем были бы вынуждены наблюдать факты, рассуждать по поводу их, и тем самым, возможно, достигли бы общего согласия. Именно в этом, в частности, и видится особая ценность спиритического движения. Его основание опирается на более твердую почву, чем только священные тексты, предания и предчувствия. Это религия с двойной точки зрения, религия в самой современной форме выражения, ориентированная на оба мира — этот и иной, тогда как старые верования сводились лишь к преданиям одного.

Мы не так уж много знаем о грядущей жизни, чтобы брать на себя смелость описывать ее с такой же исчерпывающей точностью как, к примеру, маленькую цветочную клумбу посреди площади. Вероятно, что те посланцы, которые возвращаются к нам, находятся на более или менее одинаковом уровне развития и представляют ту же самую жизненную волну, откатывающуюся от наших берегов. Сообщения обыкновенно приходят от тех, кто скончался недавно, и, как и следовало бы ожидать в таком случае, постепенно ослабевают. В этой связи уместно отметить, что, согласно преданиям, явления Христа своим ученикам или Павлу происходили только первые несколько лет после его смерти и что у ранних христиан нет больше никаких утверждений или упоминаний о том, будто его видали позднее. Число случаев, когда духи, умершие давно и вступившие с нами в контакт, дали убедительные доказательства тождественности своей личности, сравнительно невелико. Один такой очень интересный случай засвидетельствовал г-н Доусон Роджер: дух, назвавшийся Мэнтоном, заявил, что он родился в Лоренс-Лидьярде и похоронен в Стоук-Ньюингтоне в 1677 году. После этого было установлено, что такой человек действительно существовал и что он был капелланом при Оливере Кромвеле. Насколько позволяет судить мое знакомство с такого рода литературой, это самый старый дух из всех, возвращение которого было отмечено: те, кто возвращаются, как я уже сказал, умерли сравнительно недавно. Таким образом, все наши взгляды исходят от одного поколения, и поэтому мы не можем считать их окончательными, но лишь предварительными и частичными. До какой степени поразному духи могут взирать на вещи в зависимости от степени их развития в ином мире, показано мисс Джулией Эймс. Будучи встречена на пороге иного мира такими же новоприбывшими, как и она, мисс Эймс поначалу возымела намеренье создать там бюро сообщений с живущими в мире материальном, но по прошествии пятнадцати лет ей пришлось признать, что на миллион духов не приходится ни одного, который пожелал бы общаться с живыми после того, как все, кого он любил, присоединились к нему там. Она, таким образом, просто оказалась сбита с толку тем обстоятельством, что все, с кем она, попав туда, встречалась, были такие же новички, как и она.

Хотя отчет, даваемый нами, и может оказаться неполным, все же и в таком виде он весьма последователен, логически выдержан и чрезвычайно интересен, поскольку затрагивает нашу собственную участь и участь тех, кто дороги нам. Все утверждают, что жизнь по ту сторону продолжается ограниченное время, после чего духи переходят в какие-то другие стадии существования, но между теми стадиями, повидимому, больше общения, чем между нами и Страною Духов. Низшие не могут подниматься, но высшие могут спускаться по своему желанию. Тамошняя жизнь имеет большое сходство с жизнью на земле в ее лучшем виде. В том мире жизнь по сути преимущественно духовная, как в этом она телесная. Всепоглощающие заботы о еде, деньгах, всевозможные вожделения, боль и тому подобное исходят от тела и потому там отсутствуют. Музыка, искусства, интеллектуальное и духовное знание значительно обогатились, и развитие их продолжается. Люди одеваются, как и следовало ожидать, поскольку нет никаких причин отказываться от скромности и приличий в новых условиях.[21] А тело наше там представляет собой точную копию нашего земного тела, но в его наилучшем виде, т. е. молодые мужают, а старики молодеют, и все, таким образом, пребывают в поре наибольшего расцвета сил. Духи живут семьями и сообществами, поскольку, как и следовало ожидать, все сходное стремится к единородному с ним, и мужской дух находит свою настоящую подругу, хотя там и нет сексуальности в грубом смысле слова и нет деторождения. Так как связи сохраняются и остаются на том же уровне, следует ожидать, что нации пока еще грубо разделены между собой, хотя язык больше и не является препятствием, поскольку средством общения служит сама мысль. Близость отношений между стремящимися друг к другу душами доказывается, например, тем, что Мейерс, Герней и Роден Ноэл — друзья и сотрудники при жизни — после смерти втроем сообщались с одним и тем же медиумом, госпожой Холленд, которая прежде совершенно не была с ними знакома, и все же любое из их сообщений к ней, с точки зрения тех, кто знал их раньше, было выражено в манере, присущей каждому из них при жизни. Эта близость отношений подтверждается также и случаем профессоров Верролла и Батчера, двух знатоков греческой культуры, которые совместно разрабатывали то, что они именуют «греческой проблемой»; г-н Джеральд Бальфур, анализируя их труд в своей книге «Ухо Дионисия», заключает со всем авторитетом, коим он пользуется, что подобный результат мог быть достигнут только ими, Верроллом и Батчером, и никем больше. Мимоходом надобно отметить, что все эти примеры ясно показывают, что духи либо имеют в распоряжении своем необъятные библиотеки и какие-то архивы, либо способности их развиты до такой степени, что сообщают им дар всеведения.[22] Ни один человек не в состоянии привести на память такого множества точных цитат как духи, сообщения которых передаются в «Ухе Дионисия» г-ном Бальфуром.

Такова в общих чертах потусторонняя жизнь в простейшем своем выражении, ибо на самом деле она отнюдь не проста, и мы улавливаем лишь слабые отблески бесконечных кругов внизу, спускающихся во мрак, и бесконечных кругов вверху, восходящих к Божественному сиянию, которое развивает, определяет и оживляет все и вся. Все признают, что ни одна земная религия не имеет преимуществ перед другой, но что характер и утонченность определяют все. В то же время, все согласны с тем, что всяческих похвал достойны религии, учреждающие молитву, отстаивающие чистоту и благородство души, внушающие презрение к мирским делам. В этом смысле — и ни в каком ином, — т. е. как опора для жизни духовной, любая форма религии может кому-нибудь подойти. Если вращение латунного цилиндра наводит тибетца на мысль, что есть в мире нечто более высокое, нежели его горы, и нечто более ценное, чем его яки, то на данном уровне и это уже хорошо. Мы не должны быть слишком взыскательны в таких вещах.

Есть еще и другой вопрос, заслуживающий того, чтобы быть здесь рассмотренным, поскольку на первый взгляд он, пожалуй, способен даже ужаснуть, хотя все же и поддается анализу, коль скоро мы за него возьмемся. Я имею в виду постоянное утверждение из потустороннего мира о том, будто новоприбывшие не знают, что они умерли, и что проходит много времени, иногда слишком много, прежде чем они окажутся способны это понять. Они все согласны с тем, что подобное состояние замешательства и неопределенности очень вредно для духа и тормозит его развитие и что некоторое знание этой первостепенной истины на земле есть единственный способ уберечь себя от поры тоски и отчаяния в загробной жизни. Не приходится удивляться тому, что они, оказавшись в условиях совершенно отличных от тех, к которым их готовило любое из научных или религиозных учений на земле, воспринимают свои новые необычные ощущения как странный сон, и чем более правоверны или материалистичны были их взгляды при жизни, тем труднее им окажется принять эти условия со всем тем, что они налагают. По этой самой причине и еще по некоторым другим, данное Откровение крайне необходимо всему человечеству. Достижением наименьшей практической важности будет хотя бы то, что и людям преклонного возраста придется понять, насколько им еще необходимо развивать свой ум: ведь если у них не окажется времени применить свои знания в этом мире, те останутся при них как неотъемлемая часть их умственного богатства в последующей жизни.

Что касается больших подробностей относительно потусторонней жизни, то ими, вероятно, даже лучше и пренебречь по той простой причине, что это большие подробности. Мы все вскоре узнаем их сами, и одно лишь праздное любопытство побуждает нас спрашивать о них сейчас. Ясно одно: в том мире существуют духи и более высокой организации, для которых синтетическая химия — та, что не только создает материю, но и изготовляет из нее предметы — является делом привычным. Во время некоторых сеансов мы видали их за работой в нашей грубой среде, на которую настроены наши материальные ощущения. Если они могут создавать видимые предметы даже в земных условиях, в ходе некоторых наших сеансов, то чего тогда только ни ожидать от них в их собственной среде, когда они работают над сотворением эфирных предметов? Вообще говоря, можно сказать, что духи в состоянии воссоздать любой предмет, аналогичный уже существующему на земле. То, как они это делают, возможно, остается предметом догадок и размышлений для менее развитых духов точно так же, как для нас предметом догадок и размышлений являются достижения современной науки. Ведь если бы вдруг какой-то обитатель нечеловеческого мира вызвал одного из нас и попросил его объяснить, что такое тяготение или что такое магнетизм, то как бы беспомощно мы выглядели! Мы можем поставить себя в положение, например, молодого инженера, как Рэймонд Лодж, который пытается дать теоретическое объяснение происходящему в том мире; его теория однако опровергается другим духом, также старающимся понять явления и законы того мира. Он может быть прав, а может и ошибаться, но он делает все от него зависящее, чтобы сказать, что он думает, и мы на его месте поступили бы так же. Он считает, что эти трансцендентальные химики в состоянии воспроизвести что угодно, любое вещество, и даже столь бездуховные субстанции, как спирт и табак, в которых могут почувствовать острую нужду духи низшего порядка. Эта мысль до такой степени развеселила критиков, что, читая их комментарии, можно подумать, будто это единственное утверждение, содержащееся в книге из четырехсот страниц убористо напечатанного текста. Рэймонд, повторяю, может быть прав, а может и ошибаться, но вся эта история говорит мне только о несгибаемой честности и смелости издателя, знавшего, какое оружие он тем дает в руки своим врагам.

У многих вызывает протест подобное описание мира иного, поскольку в таком представлении он выглядит, для их понятий, слишком материальным. Он, видите ли, совершенно не таков, каким бы они желали его видеть. Что ж, ведь и в этом мире слишком многое не похоже на то, чего б нам хотелось, однако же все это существует. И когда мы внимательно рассматриваем это обвинение в материализме и стараемся построить какое-то подобие системы, которая бы могла устроить наших идеалистов, то задача эта оказывается весьма непростой. Должны ли мы для этого быть всего лишь некими эфирными формами, плавающими по воздуху? Ожидается, видимо, только это. Но если бы у духов не было тела, подобного нашему, и если бы при переходе туда мы теряли свою индивидуальность, то говорите тогда что угодно, но это означало бы, что мы перестаем существовать. Что матери за радость, если ей явится некое светозарное и безличное существо, купающееся в лучах славы? Она скажет: «Нет, это не мой сын. Я хочу видеть его золотые локоны, его улыбку, его столь милые мне жесты.» Вот чего она хочет, и именно это, я уверен, она и получит; но это не будет заслугой какой-то системы взглядов, отделяющей нас от всего, что оставалось в нас материального, и возносящей в некую смутную область парящих ощущений.

Есть, помимо того, и иная школа критики, которая возражает нам тем, что в грядущей жизни, описанной таким образом, ощущения оказываются слишком ясны, страсти чересчур сильны, а окружающая прочная обстановка вся при этом получается построенной из материала слишком прозрачного и разреженного. Но давайте не будем забывать, что все зависит от соотнесения со своим окружением.

Если б мы могли помыслить мир, который был бы в тысячу раз плотнее, тяжелее и темнее нашего, мы ясно увидели бы, что для своих обитателей он будет казаться таким же, каким нам кажется наш, при условии, что сила и ткань в нем будут находиться в том же соотношении. Если, однако, обитатели такого мира соприкоснутся с нами, то мы покажемся им существами в высшей степени воздушными, живущими в какой-то странной атмосфере света и духа. Они, быть может, не вспомнят, что и мы чувствуем и действуем так же, как они, при условии, что наше существо и окружение гармонируют и соотносятся друг с другом.

А теперь давайте рассмотрим другой случай — с жизненным слоем, который настолько же превосходит наш, насколько мы превосходим мир свинцовых людей. Нам тогда также покажется, что люди эти, эти «духи», как мы их называем, обитают в мире туманов и теней. Мы не учитываем при этом, что и там все находится в соответствии и гармонии, и поэтому область, в которой духи живут и движутся и которая кажется нам миром иллюзий и грез, для них так же реальна, как для нас реальна наша планета, а духовное тело настолько же вещественно для другого духа, как наше земное тело вещественно для других людей.