[Переписка с Хьюмом]

[Переписка с Хьюмом]

12?а, 12?б. Если бы я только написал, когда отвечал на возражения мистера Хьюма, который после статистических вычислений, проделанных с очевидным намерением сокрушить наше учение, утверждал, что, в конце концов, спиритуалисты правы, и большинство призраков на сеансах являются «духами». «Следовательно, никому другому, за исключением самоубийц и пустых оболочек, – и тех жертв несчастных случаев, которые умирают, полные какими-либо пожирающими земными страстями, – ни в коем случае нет возможности, и т.д., и т.п.», то был бы совершенно прав и выглядел «профессором»? Подумать только, что вы, который так стремится принять доктрины, противоречащие некоторым наиболее важным положениям физической науки с начала до конца, – вы согласились на предложение мистера Хьюма спорить над простым пропуском! Мой дорогой друг, позвольте мне заметить, что простой здравый смысл должен бы подсказать вам, что человек, который в один день говорит: «Ни в коем случае» и т.д., а несколькими днями позднее отрицает, что произносил слово «никогда», – не только не Адепт, но должен страдать или размягчением мозга, или от другого «несчастного случая». «На полях я написал «редко», но не произнес слова «никогда» – относится к полям корректуры вашего письма 2; те поля, или, чтобы избегнуть нового обвинения, лоскут бумаги, на котором я написал несколько замечаний по этому предмету, приклеенный к полям вашей корректуры, вы вырезали так же, как четыре строчки стихотворения. Почему вы так поступили, вы сами лучше знаете. Но слово «никогда» относится к тем полям.

В одном грехе, однако, я сознаюсь, что «виновен». Этот грех заключается в острейшем чувстве раздражения против мистера Хьюма после получения его торжествующего статистического письма, ответ на которое вы находите включенным в письмо для вас, в котором я посылал вам материал для вашего ответа на письмо мистера Хандалавала[299], которое вы отправили обратно Е.П.Б. Если бы я не был раздражен, я, возможно, не провинился бы в пропуске. Это теперь моя карма. Мне не следовало раздражаться или терять хладнокровие; но это его письмо, я полагаю, было седьмым или восьмым такого рода в течение двух недель. И я должен сказать, что наш друг применяет самым жульническим образом свой интеллект для выдвигания наиболее неожиданных софизмов, какие я когда-либо знал, чтобы щекотать человеческие нервы! Под видом строгого логического рассуждения он совершает ложные выпады в сторону своего противника, и каждый раз, не в силах найти уязвимое место и будучи изобличен, он отвечает с самым невинным видом: «Что вы! Это – для вашей пользы, и вы должны быть благодарны! Если бы я был Адептом, я бы всегда знал, что мой корреспондент на самом деле подразумевает, и т.д.» Будучи Адептом в некоторых малых делах, я знаю, что он на самом деле подразумевает, и это сводится к следующему: если бы мы разгласили ему всю нашу философию, не оставив никакой непоследовательности необъясненной, это все же ни к чему не привело бы. Ибо, как в наблюдении, изображенном в куплете Худибразиана (Hudibrassian):

У этих мух имеются другие мухи, кусающие их.

А у тех мух – свои мухи, и так без конца… —

так обстоит дело и с его возражениями и аргументами. Объясните ему одно, и он найдет изъян в объяснении; удовлетворите его, доказав, что последнее в конечном счете было правильно, и он накинется на вас за то, что вы говорите слишком медленно или слишком быстро. Это невозможная задача, и я от нее отказываюсь. Пусть это длится до тех пор, пока все не будет раздавлено собственным весом. Он говорит: «Ни у какого папы римского целовать туфлю я не могу», – забывая, что никто его об этом не просит. «Я могу любить, но не могу поклоняться», – говорит он мне. Пустые слова – никого он не может любить и никого не любит, кроме А.О. Хьюма, да и никогда не любил. Действительно, можно бы воскликнуть: «О, Хьюм, пустое слово твое имя!» – и это доказывается следующими словами, которые я выписываю из одного его письма: «Не будь никакой другой причины, я бы любил М. за его большую преданность вам, а вас я всегда любил (!). Даже когда я наиболее зол на вас – ведь всегда бываешь наиболее чувствительным по отношению к тем, о ком больше всего заботишься, – даже если бы я был вполне убежден, что вы – миф, даже тогда мое сердце стремилось бы к вам, как оно часто стремится к откровенно выдуманным героям». Какая-нибудь сентиментальная Бекки Шарп, пишущая воображаемому возлюбленному, едва ли смогла бы выразить свои чувства лучше!

Вашими научными вопросами я займусь на следующей неделе. Я сейчас не дома, но нахожусь совсем близко от Дарджилинга в монастыре, предмете томлений бедной Е.П.Б. Я думал об отъезде к концу сентября, но нахожу это довольно трудным – собственной персоной беседовать со Старой Леди, если М. доставит ее сюда. А он должен доставить ее сюда или же потерять ее навсегда, по крайней мере, постольку, поскольку это касается ее физической триады. А теперь до свидания! Я вас еще раз прошу – не пугайте моего человечка; он может оказаться полезным вам в один прекрасный день, но не забудьте – он только призрак.

Ваш К.Х.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.