О ТРОЯКОМ ЗЛЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

О ТРОЯКОМ ЗЛЕ

14 апреля 1987 года,

Возлюбленный Ошо,

О ТРОЯКОМ ЗЛЕ

Теперь хочу я возложить на весы из всех зол три самых худших, и по-человечески верно взвесить их...

Сладострастие, властолюбие, себялюбие — это троякое зло до сих пор проклинали усерднее всего, и более всего на него клеветали; и вот хочу я сегодня по-человечески тщательно взвесить...

Сладострастие: это сладкий яд лишь для увядших, для тех же, у кого воля льва, это великое сердечное подкрепление, вино из всех вин, благоговейно сбереженное.

Сладострастие: это величайшее блаженство, символ высшего счастья и высшей надежды...

...многому, что еще более чуждо друг другу, чем мужчина женщине: а кто постиг до конца, насколько чужды друг другу мужчина и женщина?..

Властолюбие: огненный бич для самых суровых из всех жестокосердных; ужасная пытка, уготованная самому жестокому, мрачное пламя костров, на которых сжигают живьем...

Властолюбие: перед взором его человек пресмыкается и ползает, раболепствует и становится ниже змеи и свиньи, пока, наконец, не вырвется у него крик великого презрения...

Властолюбие: оно поднимается к чистым и одиноким, чтобы привлечь их, поднимается вверх к самодовлеющим вершинам, пылая, как любовь, заманчиво рисуя в небесах пурпурные блики блаженств.

Властолюбие: но кто сказал, что нездорова такая страсть, когда высокое стремится к власти над низшим! Поистине, нет ничего болезненного в таком желании, в таком снисхождении!

Чтобы одинокая вершина не оставалась вечно одна и довлела себе; чтобы гора снизошла к долине, а ветры вершин — к низинам.

О, кто найдет истинное имя, чтобы назвать и возвести в добродетель это стремление! "Дарящая добродетель" — так назвал некогда Заратустра то безымянное.

И тогда, случилось, — и поистине случилось впервые, — что слово его возвеличило себялюбие — бодрое, здоровое себялюбие, бьющее ключом из сильной души;

— из сильной души, соединенной с возвышенным телом, прекрасным, победоносным и крепким, рядом с которым каждая вещь становится зеркалом...

Прочь от себя гонит она все малодушное; она говорит: "Дурное — это трусливое!"...

Достойным презрения кажется ей всякий, кто постоянно заботится, вздыхает, жалуется и извлекает из всего малейшую выгоду...

Ненавистен и противен ей тот, кто никогда не защищается, кто проглатывает ядовитые плевки и злобные взгляды, кто слишком терпелив, кто все выносит и всем доволен: ибо это — характер раба.

Раболепствие ли это перед богами и следами от ног их или перед людьми с их глупыми мнениями, — на все рабское плюет оно, это великое себялюбие!..

Ведь именно эта лжемудрость почиталась за добродетель и называлась именем ее... "Отказаться от себя" — вот чего с полным основанием хотели все уставшие от жизни трусы!..

Ныне же приближается к ним день, когда все изменится: меч судьи, Великий Полдень; и многое станет тогда явным!

И кто славит "Я" и освящает себялюбие, поистине, тот говорит вдохновенно, словно пророк: "Вот наступает он, Великий Полдень, вот он уже близок!"

...Так говорил Заратустра.

Все учителя до Заратустры и даже после него смотрели на вещи очень предубежденно. Они не допускали многомерности. Они навязывали определенное измерение и условность человеческого ума, чтобы смотреть на все лишь определенным образом. Огромный вклад Заратустры - в том, что он помогает человеку рассматривать вещи новыми способами — абсолютно по-новому, свежо и необычайно просветленно. Порой вы можете быть шокированы, поскольку он будет говорить против ваших предрассудков. Вы должны быть достаточно мужественны, чтобы отложить все свои предубеждения.

Чтобы понять этого человека, с его великими озарениями, который смотрит на вещи вне соответствия с какой-либо предвзятой идеологией, но видит их такими, какие они есть, сами по себе... Он не навязывает им никакого значения; наоборот, он пытается выяснить: есть ли какой-либо смысл в них самих? Он очень объективен, очень реалистичен и абсолютно нормален. Он не одержим никакой идеей, и не хочет выдвигать никакой определенной философии или религии.

Его методы так различны. Он учит вас ясности видения. Он не учит вас, на что смотреть, он просто учит вас видеть ясно.

Ясность видения принесет вам истину. Он не собирается преподносить вам истину, как нечто готовое. Он не хочет, чтобы истина была так дешева. Дешевое не может быть настоящим. Истина требует, чтобы вы стали азартным игроком, чтобы вы могли рискнуть всем ради выигрыша. Истина не может быть вашей собственностью. Наоборот, вы только тогда можете иметь истину, когда готовы к тому, чтобы она владела вами.

То, что он собирается сказать в этот вечер, настолько противоречит всем религиям, всем, так называемым моральным правилам, что пока вы не уберете с дороги свой ум, вы не сможете услышать и понять его. Он рассыпает алмазы у вас на пути. Но вы можете оставаться слепыми; вы можете закрыть глаза, чтобы не тревожить свои предвзятые верования.

Он стремится растормошить вас — ведь пока вы не потревожены, вы не можете двигаться, не можете развиваться; в вас не может возникнуть нетерпение достичь далеких звезд; вас не будет сжигать страсть, стать сверхчеловеком. Вас нужно встряхнуть — и встряхнуть безжалостно. Только потом вы поймете: это было сострадание — истинное сострадание.

Поддерживать вас в вашей удобной лжи не есть любовь. Это дает вам хорошее самочувствие, но это очень деструктивно — это зло. Это уничтожает возможность вашего роста. А у Заратустры только одно-единственное учение: человек должен превзойти самого себя. Но зачем ему трансцендировать, если ему очень удобно? Этот комфорт нужно разрушить; нужно отнять у него удобства; нужно разбить его предрассудки; нужно сжечь все его религии, богов, философии; его нужно оставить абсолютно нагим, как новорожденного младенца.

Лишь отсюда, из этой невинности, из этой новизны, может родиться сверхчеловек — единственная надежда человечества, — родиться и заменить этот гнилой, отвратительный род человеческий. Поскольку мы живем здесь, мы привыкли к его гниению. Мы привыкли к его отвратительному запаху.

У Халиля Джебрана есть небольшая история. Одна женщина из деревни приехала в город продать рыбу. Она была женой рыбака. Продав рыбу, она встретила старую подругу. Они вместе учились в школе, но та была очень богата, и они не виделись много лет. Богатая женщина пригласила ее погостить хотя бы одну ночь. У нее был прекрасный дворец, красивый сад, и она была уверена, что подруге будет очень приятно.

Перед сном она принесла множество роз и положила их возле кровати своей гостьи. Но время шло, а бедная женщина никак не могла уснуть. Она все ворочалась с боку на бок, и от этого хозяйка тоже не спала. В конце концов, она спросила:

— В чем дело?

— Прости меня, — сказала ее подруга. — Пожалуйста, принеси мне одежду, в которой я привезла рыбу. Убери розы, чуть-чуть намочи мое платье и принеси его сюда. Если я буду чувствовать запах рыбы, я тут же засну. Эти розы не дают мне спать.

Розы унесли, а грязную, вонючую одежду сбрызнули водой; вся комната запахла рыбой. Женщина чрезвычайно обрадовалась и сказала:

— Теперь я буду спать прекрасно. Я привыкла к этому запаху. Розы мне не подходят.

Мы привыкли к этому человечеству — вот почему мы не видим, как оно отвратительно. Мы не видим его уродства; мы не видим, как оно завистливо; мы не видим, насколько оно лишено любви; мы не видим неразумия, глупости, посредственности. Слушая Заратустру, вы можете совершенно по-новому посмотреть на человечество.

Заратустра говорит: Хочу я возложить на весы из всех зол три самых худших и по-человечески верно взвесить их.Я хотел бы, чтобы вы запомнили это слово: по-человечески, ибо все, так называемые религиозные и духовные философии, оценивали вещи очень бесчеловечно. Поэтому я хочу, чтобы вы запомнили слово человечно.

Заратустра чрезвычайно любит человека. Он не враг; он друг. Он ненавидит существующее положение, ибо знает, что вы можете далеко пойти, вы можете достичь высоких пиков. Это не ваше назначение. Его ненависть к настоящему человечеству, вызвана глубокой любовью к вашему будущему, к далекой цели — сверхчеловеку. Он полностью против нечеловеческих ценностей. Все религии ждут от вас стремления к нечеловеческим ценностям.

Если вы посмотрите в писания всех религий, вы удивитесь: то, что они требуют от вас, настолько неестественное, что вы не можете выполнить это. Определенно, вы не понимаете цель того, что они требуют. Они также знают, что вы не можете выполнить условия, которые они вам предъявляют. Но тогда зачем ставить такие условия? Их скрытая цель — заставить вас чувствовать себя виноватыми. А единственный способ заставить вас чувствовать вину — это потребовать нечто неестественное, что вы не можете сделать, как бы ни старались. У вас ничего не получится.

Я слышал: Один человек покупал игрушки для своих детей. Продавец принес что-то и сказал:

— Вот последняя новинка. Это головоломка.

Покупатель был профессором математики, поэтому он очень заинтересовался. Он пытался собрать ее так и этак, он всячески старался, но ему никак это не удавалось. В конце концов, он сказал продавцу:

— Я профессор математики, и я не могу ее разгадать. Неужели можно ожидать от маленьких детей, что им это удастся?

Продавец засмеялся. Он сказал:

— Она сделана не для того, чтобы ее разгадали. Она представляет нынешнее положение человека. Что бы вы ни делали, совершенно неважно что — загадку нельзя разгадать. Это самое современное понимание человечества.

Религии всегда задавали вам головоломки, которые в основе своей, изначально, неразрешимы. Вся их цель — заставить вас почувствовать свою вину, неудачу, разочарование, несчастье, безуспешность, недостоинство. Они хотят уничтожить вашу гордость, достоинство, потому что чем сильнее разрушены ваши гордость и достоинство, тем больше вы будете похожи на верблюда — он опускается на колени и готов подставить спину. Вы поймете, что такова ваша судьба — быть верблюдом; вы не лев, и нет смысла притворяться львом.

Вы родились рабом — в этом стратегия всех религий, всех политических идеологий. Их единственное намерение — заставить каждого человека почувствовать, что он родился, чтобы быть рабом, поклоняться вымышленному Богу, стоять на коленях и молиться.

В тот момент, когда вы признаете себя виноватым, недостойным, вы теряете самоуважение; вы теряете любовь к себе. А если вы не можете любить себя, разве вы можете ожидать, что кто-нибудь другой будет вас любить? Когда кто-то говорит вам: "Я люблю тебя", это почти всегда удар. Вы не можете в это поверить. Никто в это не верит по одной простой причине: "Я не могу любить себя, а этот несчастный говорит, что любит меня. Это означает только одно: он меня не знает! Как только он узнает меня, вся любовь исчезнет".

Любящие становятся великими, если они не могут соединиться при жизни, если общество, родители, религия или что-нибудь еще становится у них на пути и не позволяет им соединиться. Все великие любовные истории посвящены любящим, которые не могли соединиться. Меня всегда удивляло... странно: нет ни одной великой истории о любви людей, которые поженились. Все старые романы заканчиваются на том, что любящие женятся. В них говорится: "И они жили долго и счастливо". Но никаких подробностей не дается. Романы на этом кончаются.

Я совершенно уверен: если бы Лейла и Меджнун, Ширин и Фархад или Сони и Махивал — эти три пары великих любовников Востока — каким-нибудь чудом поженились, они бы наверняка, в конце концов, развелись. О них не сложили бы никаких великих историй.

Вся эта многовековая работа сводилась лишь к одному: заставить вас ненавидеть самого себя; не позволить вам принять себя. Конечно, они не говорят этого ясно. Они ходят извилистыми путями, но Заратустре совершенно ясно, каковы их пути и как они разрушают людей и уничтожают возможность превратить эту прекрасную планету в живой рай... не вымышленный, а реальный.

Чувственные удовольствия, жажда власти, эгоизм: это троякое зло до сих пор проклинали усерднее всего и более всего на него клеветали; и вот это зло хочу я сегодня по-человечески тщательно взвесить.

Он никогда не забывает: не старайтесь соответствовать нечеловеческим стандартам, которые могут лишь искалечить вас, которые подрежут вам крылья, которые лишь ввергнут вас в такое глубокое психологическое рабство, что будет очень трудно из него выбраться — ведь к нему привязываются; оно кажется безопаснее; оно кажется более удобным; оно кажется более приемлемым для общества.

Чем больше человек пытается упражняться в нечеловеческих ценностях, тем скорее, естественно, он станет просто лицемером. Но общество будет почитать его как святого — по той простой причине, что они так не могут. Они пытались, но это, должно быть, великий человек: он делает это. Скорее всего, его личность раздвоена. У него два лица: одно — чтобы показывать миру, другое — для себя, с которым он живет тайно. Жизнь уходит в подполье. На поверхности он притворяется, что выполняет все эти условия, которые по-человечески невозможны.

Первое — это чувственные удовольствия, безусловно, осуждаемые всеми религиями. Но если вы по-человечески посмотрите на чувственные удовольствия... Запомните несколько вещей. Первое: если вы отрекаетесь от чувственных удовольствий, как требуют от вас все ваши так называемые святые и священники, вы будете становиться все более и более бесчувственными. Именно чувственные удовольствия сохраняют ваши чувства живыми, трепетными, танцующими. Именно чувственные удовольствия держат вашу чувствительность на максимальном уровне. Если вы отрекаетесь от чувственных удовольствий, вы отрекаетесь от способности чувствовать. Вы увидите розу, но не увидите ее красоты. Вы увидите полную луну в ночном небе, но не почувствуете ее красоты — ибо для того, чтобы видеть красоту, нужно уметь чувствовать.

Если вы не можете увидеть красоту женщины, как сможете вы увидеть красоту звездной ночи? Как вы сможете увидеть красоту в цветах? Если вы бесчувственны, вы не сможете испытать радость музыки, экстатическое удовольствие от живописи, скульптуры, поэзии.

Вы станете абсолютно глухи и слепы ко всему великому, ко всему гениальному. Ваша чувствительность постепенно умирает, А если все ваши чувства умерли, тогда вы — просто труп. В чем разница между трупом и живым человеком?

Живой человек чувствует. Все его чувства работают в полную силу. Он может слышать тончайшие музыкальные звуки и видит глубочайшую красоту искусства; он способен почувствовать радость великой поэзии. Но это возможно лишь в том случае, если он позволяет себе чувственные удовольствия — без всякого сдерживания, без всяких предрассудков.

Заратустра говорит: первое — сладострастие: это сладкий яд лишь для увядших, для тех же, у кого воля льва, это великое сердечное подкрепление, вино из всех вин, благоговейно сбереженное.

Определенно, Заратустра совершенно ни с кем несравним. Когда дело доходит до истины, он просто высказывает ее, нисколько не беспокоясь о том, будет его кто-нибудь слушать или нет. Это может противоречить всему миру, но он будет стоять на своем, он останется, верен истине.

Он говорит: чувственные удовольствия — это ...сладкий яд лишь для увядших... только для слабых. Но слабые всегда указывали сильным. Слабоумные определяют образ жизни для умных. Толпа создает религии, согласно которым положено жить, заповеди, которым нужно следовать. Все эти морали, этические нормы создаются увядшими и слабыми, недоразвитыми и глупыми людьми.

Они прекрасно подходят этим людям, но они совершенно забыли о том, что не все люди — овцы, что есть еще и львы. А льва нельзя заставить быть овцой. Можно посадить льва в клетку, можно лишить его свободы. Именно это и чувствуют все люди сильной воли в мире: они в тюрьме — в неволе у маленьких, в неволе у слабых, в неволе у толпы. Конечно, овец большинство.

И только благодаря своей многочисленности они всегда определяли образ жизни, который, быть может, и подходил для них, но был только тюрьмой и смертью для достаточно сильных. Нужно четко различать: нечто может быть для одного ядом, а для другого — лекарством. Все зависит от того, кому его дали.

...Сладкий яд лишь для увядших, для тех же, у кого воля льва, это великое сердечное подкрепление, вино из всех вин, благоговейно сбереженное. Заратустра говорит нечто необычайно важное и значительное: благоговейно сбереженное. Он превращает чувственные удовольствия в нечто священное. Если это разрушает вас, то дело не в чувственных удовольствиях, а в вашей слабости. Будьте сильны! Но ваши так называемые религиозные лидеры всегда твердили вам прямо противоположное: отрекитесь от чувственных удовольствий и оставайтесь слабыми. И чем больше вы от них отрекаетесь, тем слабее вы станете, потому что вы потеряете всякую возможность восстанавливаться, всякую возможность омолодиться. Вы утратите связь с существованием — поскольку вы связаны с существованием именно через чувства. Если вы перекроете свои чувства, вы уже вырыли себе могилу.

Заратустра скажет как раз наоборот. Если чувственные удовольствия разрушают вас, это значит, что вам нужно стать сильнее. Необходимо дать вам практику, чтобы вы могли стать сильнее. Не нужно отказываться от чувственных удовольствий; нужно отречься от слабости. И каждого человека нужно сделать настолько сильным, чтобы он мог наслаждаться "вином из всех вин", не разрушаясь, но, наоборот, становясь сильнее, моложе, свежее.

Чувственность так решительно осуждалась, что это сделало всех людей в мире крайне слабыми, бесчувственными, оторванными от жизни. Большинство ваших корней обрезали; вам оставили только несколько корешков, чтобы вы могли как-то просуществовать под названием жизни.

Сладострастие: это величайшее блаженство, символ высшего счастья и высшей надежды. Чувственные удовольствия нужно понимать как знак того, что возможно еще более великое счастье. Все зависит от вашего искусства. Все зависит от того, как вы используете свою жизненную энергию. Все зависит от того, остановитесь ли вы на чувственных удовольствиях. Чувственное удовольствие — всего лишь стрела, указующая, что существуют более высокие наслаждения, высшее счастье, величайшая наполненность.

Но если вы отрекаетесь от чувственных удовольствий... Это как если бы вы увидели на придорожном столбе стрелку, указывающую, что здесь нет остановки — проезжайте дальше! Отвергающие говорят: "Сотрите эту стрелку. Отрекитесь от этого столба". Но тогда кто укажет вам, что у вас впереди еще долгий путь?

Пока вы не достигнете величайшей радости жизни... Чувственные удовольствия — только начало, не конец. Но если вы отвергнете начало, вы отвергли конец. Это простая логика, но порой самое очевидное забывается легче всего. Все религии учили вас: "Только если вы откажетесь от чувственных удовольствий, вы сможете обрести духовное блаженство". Это абсурдно и нелогично.

Чувственное удовольствие будет путеводной нитью на пути к духовному блаженству. Вы уничтожаете саму эту нить. Вы никогда не достигнете высшего состояния — вы убрали лестницу. Эта лестница — нечто, что нужно трансцендировать, но не отвергать! Помните о разнице между трансценденцией и отречением.

Заратустра скажет: "Трансцендируйте, но никогда не отвергайте, ибо если вы отрекаетесь, то нечего трансцендировать". Наслаждайтесь чувственными удовольствиями во всем их разнообразии и как можно интенсивнее. Исчерпайте их до дна, чтобы неожиданно осознать: "С миром чувственных удовольствий покончено, и я должен идти дальше, за его пределы". Но чувственные удовольствия показали вам путь. Вы должны быть им благодарны; вы не должны быть против них. Они ничего не отняли у вас; они только давали вам.

Сладострастие: это величайшее блаженство, символ высшего счастья и высшей надежды.

Многому, что еще более чуждо друг другу, чем мужчина женщине...

Чувственное удовольствие — мост между мужчиной и женщиной. А они, несомненно, чужды друг другу.

В этом нет никакой беды. Чем больше расстояние между мужчиной и женщиной, тем сильнее притяжение. Чем они различнее, тем больше их тянет друг к другу. Чем более они чужды друг другу, тем глубже стремление понять друг друга.

Если я выступал против всякого рода сексуальных извращений, в частности, если я был против гомосексуализма, то основная причина была духовного свойства — потому что, когда мужчина любит другого мужчину или женщина любит другую женщину, между ними нет никакого магнетического притяжения; в них нет никакого напряжения.

Они так похожи, почти одинаковы. Не будет никакого интереса; не будет никакого исследования. Они не поймут больше, чем уже знают, потому что они знают себя — что еще может быть в другом человеке?

Гомосексуализм абсолютно недуховен, ибо он не может обострить вашу чувственность. И он не может сделать ваши чувственные удовольствия индикатором высшего счастья. Гомосексуализм — ловушка. Это не путешествие. Вы никуда не движетесь.

Встреча мужчины и женщины — это путешествие; это исследование. Это попытка понять полярно противоположное. Это постижение диалектики жизни. Это великий урок. И без этого урока вы не сможете подняться выше ни в осознании, ни в счастье, ни в духовности.

Но человек пал так низко. Заратустра был пророком - приближаются дни, когда человек станет так ничтожен, что будет недостоин даже называться человеком. Кажется, эти дни пришли.

Одной из причин, по которой парламент Голландии решил запретить мне въезд в эту страну, было то, что я выступал против гомосексуализма. Даже я не мог в это поверить: неужели религия Голландии — гомосексуализм? Однако определенно создается впечатление, что все члены голландского парламента, весь кабинет министров и сам премьер-министр — гомосексуальны, ведь ни один человек не встал, чтобы сказать: "Это унижение для всей нации. Что вы имеете в виду - что если человек выступает против гомосексуализма, то это преступление? Разве вы — нация гомосексуалистов? Разве он против вашей нации?"

Услышав это, я немедленно сообщил своим людям: "Скажите парламенту, что Голландию надо переименовать: она должна называться Гомосексландией — это более подходящее название". Но человек пал очень низко. И причина этого — ваши святые, поскольку они учили вас сохранять целибат, который противен природе. Именно целибат — причина гомосексуализма.

А теперь один американский епископ выступил с открытым заявлением — и ни Папа, ни какая-нибудь другая христианская ассоциация или христианская церковь не опровергли его — он открыто сказал, что целибат не распространяется на гомосексуалистов. Вы можете быть целибатом и гомосексуалистом. Целибат просто означает, что вы не можете быть гетеросексуальны. Это только запрет мужчинам встречаться с женщинами; он не запрещается мужчине заниматься любовью с другим мужчиной или женщине — с другой женщиной. Он не против лесбиянства или гомосексуализма.

И Папа молчит! И его молчание о многом говорит: ведь ему прекрасно известно, что больше пятидесяти процентов его епископов, архиепископов, кардиналов, священников - гомосексуалисты.

Гомосексуализм родился в монастырях — христианских, буддийских, джайнских. Там, где так много монахов-целибатов вынуждены жить вместе, единственный секс... Природа отыскивает какой-нибудь путь, каким бы извращенным он ни оказался. Эти люди, которые боролись против чувственных удовольствий, самыми тонкими способами разрушили человека и создали извращенное человечество. И до сих пор они — наши лидеры. До сих пор они — наши проводники к духовности.

А кто постиг до конца, насколько чужды друг другу мужчина и женщина?

Только человек с глубоким сексуальным опытом может понять огромную разницу и уникальность мужчины и женщины. Дело не в равенстве или неравенстве; это просто уникальные сущности. И между ними возможна лишь дружба.

Вся эта бессмыслица брака придает мужчине важность. Женщина становится просто тенью. Почему после свадьбы женщина должна принимать фамилию мужа? Таковы тонкие способы заставить ее уяснить, что теперь она на втором месте. У нее больше нет своего "я"; теперь муж — ее "я". Естественно, никакой брак не может быть мирным. Там, где есть попытка господства, будут конфликт и борьба. Все браки создают только ад.

Властолюбие - огненный бич для самых суровых из всех жестокосердных, ужасная пытка, уготованная самому жестокому, мрачное пламя костров, на которых сжигают живьем.

Властолюбие - перед взором его человек пресмыкается и ползает, раболепствует и становится ниже змеи и свиньи, пока, наконец, не вырвется у него крик великого презрения.

Властолюбие - оно поднимается к чистым и одиноким, чтобы привлечь их, поднимается вверх к самодовлеющим вершинам, пылая, как любовь, заманчиво рисуя в небесах пурпурные блики блаженств.

Властолюбие: но кто сказал, что нездорова такая страсть, когда высокое стремится к власти над низшим! Поистине, нет ничего болезненного в таком желании, в таком снисхождении!

Нужно смотреть на явление в целом. Жажда власти создала рабство, разными путями разрушая человечество. Жажда власти горит в каждом сердце. Заратустра не за этот вид властолюбия — оно разрушительно и безобразно.

Но возможен также творческий путь, и этот творческий подход он называет волей к власти, а не жаждой власти. Воля к власти — совершенно другое явление, но религии не делают никакого различия. Для них все исчерпывается жаждой власти — в ней нет ничего ценного. Но Заратустра чувствует: во властолюбии скрыт такой потенциал, что, оно может стать величайшей творческой силой в мире. Но оно не должно быть жаждой. И его даже нельзя назвать жаждой.

Властолюбие, но кто сказал, что нездорова такая страсть, когда высокое стремится к власти над низшим! Поистине, нет ничего болезненного в таком желании, в таком снисхождении! Воля к власти совершает великую перемену. Воля к власти не означает власть над другими. Жажда власти означает власть над другими. Воля к власти означает все лучше и лучше властвовать собой, становиться все больше и больше сияющим, сильным, собранным, все больше становиться львом, индивидуальностью.

Воля к власти не имеет никакого отношения к другим. Это ваша личная тренировка восхождения к вершинам. Это ваше личное упражнение, чтобы достичь высочайшего пика собственного существа. Это никого не разрушает; наоборот, это может вдохновить других. Это должно вдохновлять других. Это может быть великим вызовом: если один человек, когда-то живший среди вас, теперь находится на высочайшем пике сознательности, это может создать стремление, страстное желание, побуждение — которое спит в вас, которое бездействует внутри вас: вы тоже можете быть высоким пиком, это под силу также и вам.

Воля к власти — это просто желание быть самим собой: это воля к свободе, воля к творчеству, желание обрести бессмертие, желание прокричать на весь мир: "Я был всегда, я буду всегда!" Это воля к вечности.

Но религии взяли только негативную сторону, они никогда не говорят о позитивной. И вместе с негативной стороной они предали осуждению также и позитивную. Они обманывали человечество; они никогда не различали, что во всем есть свое положительное и отрицательное. Они осуждали отрицательное, и это было правильно, но они никогда не одобряли положительного, и в этом их хитрость.

Чтобы одинокая вершина не оставалась вечно одна и довлела себе; чтобы гора снизошла к долине, а ветры вершин — к низинам.

О, кто найдет истинное имя, чтобы назвать и возвести в добродетель это стремление! "Дарящая добродетель" — так назвал некогда Заратустра то безымянное.

И тогда случилось, — и поистине случилось впервые, — что слово его возвеличило себялюбие — бодрое, здоровое себялюбие, бьющее ключом из сильной души;

из сильной души, соединенной с возвышенным телом, прекрасным, победоносным и крепким, рядом с которым каждая вещь становится зеркалом.

Прочь от себя гонит она все малодушное; она говорит: "Дурное — это трусливое!"

Согласно Заратустре, единственное зло — это трусость, и единственное добро — это смелость. Из смелости рождаются все добродетели, а из трусости рождаются все грехи, все преступления.

Достойным презрения кажется ей всякий, кто постоянно заботится, вздыхает, жалуется и извлекает из всего малейшую выгоду.

Ненавистен и противен ей тот, кто никогда не защищается, кто проглатывает ядовитые плевки и злобные взгляды, кто слишком терпелив, кто все выносит и всем доволен: ибо это - характер раба.

Раболепствие ли это перед богами и следами от ног их, или перед людьми с их глупыми мнениями, — на все рабское плюет оно, это великое себялюбие!

Ведь именно эта лжемудрость почиталась за добродетель и называлась именем ее. "Отказаться от себя" — вот чего с полным основанием хотели все уставшие от жизни трусы!

Заратустра говорит, что эгоизм — это просто природа вещей. Но трусы хотят сделать из неэгоистичности, бескорыстия добродетель, поскольку в бескорыстии трусливые будут победителями.

В Индии вы повсюду найдете нищих. И каждый нищий говорит: "Дай мне что-нибудь. Подавать нищим — добродетель, и ты получишь за это великую награду". Но ведь само существование нищих должно доказывать, что общество больно, что общество ненормально; что оно постоянно плодит детей, которых не может прокормить; что абсолютно нелогично, когда одна часть общества забирает все деньги страны, а миллионам людей остается голодать.

Вы удивитесь, если узнаете, что половина всего национального достояния Индии находится в Бомбее — одном городе. А страна в девятьсот миллионов человек живет в крайней нищете, недоедая; если удается поесть хотя бы один раз в день, это большое счастье. Миллионы людей питаются одними корнями деревьев. Они живут на одних корешках; плоды они не могут купить. К концу века около полумиллиарда человек умрет от истощения только в этой стране. Я не говорю обо всем мире — потому что это может произойти почти повсеместно.

Добродетель должна быть разумной, добродетель должна быть логичной, добродетель должна иметь причину. А подаяние нищим упрочивает нищету. Эти нищие плодят новых; эти нищие поженятся; у этих нищих родятся дети - потому что иметь детей экономически выгодно: дети начинают попрошайничать. Чем больше у вас детей, тем лучше идет дело.

Заратустра говорит: "Эгоизм, себялюбие — единственная добродетель; бескорыстие всегда было желанием трусов" - что им должны помогать, что кто-то должен защищать их, что кто-то должен обеспечивать их пищей, что кто-то должен ухаживать за их болячками, что кто-то другой отвечает, если они больны, если они голодны, за их истощение. Никто за это не отвечает.

Нормальное общество будет защищать себя от всех людей, которые нуждаются в бескорыстной помощи.

Мы можем устроить здоровое общество; мы можем построить богатое общество, разумно богатое, разумно здоровое. Но это возможно лишь тогда, когда каждый берет ответственность на свои плечи.

Вот что он имеет в виду под эгоизмом.

И если вы имеете слишком много, если вы делитесь — это должно быть вашей радостью, а не долгом. Это должно был, для вас радостью, а не добродетелью.

Ныне же приближается к ним день, когда все изменится: меч судьи, Великий Полдень; и многое станет тогда явным!

И кто славит "Я" и освящает себялюбие, поистине, тот говорит вдохновенно, словно пророк: "Вот наступает он, Великий Полдень, вот он уже близок!"

Заратустра называет "великим полднем" величайший момент в жизни человечества — когда эгоизм будет просто здоровым, когда все прежде осуждаемое будет отброшено и все естественное, человеческое будет объявлено нашей религией, нашей духовностью. Сама природа — наша религия, и никакая другая религия не нужна.

"Вот наступает он, Великий Полдень, вот он уже близок!"

…Так говорил Заратустра.