Беседа 2. Смерть: Возвращение домой

Беседа 2. Смерть: Возвращение домой

1 ноября 1975г., Пуна.

«Розы краснеют, фиалки голубеют, Если б не Иисус, все б мы были иудеи». Пожалуйста, прокомментируйте.

Мы всё еще иудеи. Иисус не смог преуспеть. Быть иудеем — не имеет ничего общего, ни с каким конкретным племенем; это позиция в жизни. Быть иудеем означает быть расчетливым, быть в мире закона, а не любви. Быть иудеем означает не быть поэтическим, но быть арифметическим. Быть иудеем означает не испытывать благоговейного трепета перед тем, что окружает вас.

Не случайно все это столетие доминируют три еврея - Маркс, Фрейд и Эйнштейн — ведь мир материалистичен. Он никогда не был таким материалистичным, как сейчас. Один еврей, Маркс, изобрел идею о том, что жизнь-это не что иное, как экономика. Это как раз то, что я и говорю: расчет. Даже религия — это экономика, даже поэзия — это экономика. Маркс говорит, что даже сознание зависит от экономической ситуации; оно является следствием ее. Сознание — следствие экономических ситуаций, структуры общества. Маркс - совершенный иудей. Лучшего образца не найти.

Потом есть Фрейд, который старался изобрести идею о том, что вся жизнь движется согласно инстинктам, законам подсознательного. В человеческой жизни нет сознательных событий; повсюду доминирует подсознание. Он был фаталистом; фатализм — это еще одна идея о том, что мир движется по мертвым правилам.

По Марксу, всем правит экономика. По Фрейду, всем правит бессознательный инстинкт. И еще есть Эйнштейн, который старался изобрести идею о том, что вся жизнь — не что иное, как комбинация атомов. Все трое расчетливы.

Быть иудеем не имеет ничего общего с еврейской расой. Есть иудеи среди индусов, есть иудеи среди джайнов, есть иудеи среди буддистов. Быть иудеем — это позиция.

Христос не преуспел: христиане — это иудеи! Христос преуспевает только в том случае, когда любовь побеждает закон, когда дух побеждает материю, когда безмолвие побеждает язык, когда поэзия побеждает прозу. Когда жизнь не управляется законами экономики, инстинкта, истории, но управляется благодатью — вот тогда Иисус преуспевает.

Не думайте, что вы не иудеи. Из ста человек девяносто девять процентов — иудеи. Лишь изредка, один человек не иудей. Этот человек живет жизнью любви. У него нет шаблона, под который нужно подгонять свою жизнь: он живет от мгновения к мгновению; он течет от одного мгновения к другому мгновению без всякой идеи о том, куда он направляется, без всякой цели. Так возникает свобода.

Только в свободе есть сознание, только в свободе есть Бог. Бог — это полная свобода. Если вы живете от мгновения к мгновению, не зная, куда направляетесь, не зная, откуда приходите, — если и прошлое, и будущее не имеют значения, если хоть какое-то значение, хоть какую-то реальность имеет лишь настоящее, — только тогда вы выходите за пределы того, чтобы быть иудеем.

Каждый рождается иудеем. Редко, очень редко, человек умирает не иудеем. Это редкое благословение. Просто называть себя христианами ничего не меняет. Меняется только ярлык. Меняется упаковка, содержимое остается тем же самым.

Иисус потерпел неудачу, — но не потому, что его революция не была достойна успеха. Иисус потерпел неудачу, потому что его революция была чрезмерна для вас, она превзошла ваши пределы. Невозможно лишь просто смотреть так далеко, так высоко. Ваши глаза зафиксированы на земле;

вы совершенно забыли о небе. И поскольку вы совершенно забыли о небе, вы забыли, что у вас есть крылья. Глядя вниз, пробираясь ощупью во тьме земли, вы стали пресмыкающимися — подобными змеям. Вы больше не птицы, птицы небесные.

Иисус потерпел неудачу, поскольку вы глубоко погружены в подсознательное. И Иисус будет терпеть неудачи; само его усилие таково, что успех почти невозможен. В том, что касается общества, он никогда не преуспеет. Успех возможен только с отдельными личностями.

Поэтому, все те, кто познал... Спросите пробудившихся: Будду, Иисуса, Кришну, Заратустру. Вы всегда увидите, что они настаивают на индивидуальном. Они хорошо знают, что ожидать высокого роста можно лишь от немногих. Большая часть человечества будет делать все, чтобы держаться за свое рабство, чтобы оставаться безопасными в своем тюремном заключении, чтобы оставаться в комфорте, — и жить как-нибудь, влачить жизнь как тяжелую ношу; и умереть как-нибудь. Большая часть людей не будет слушать, не поймет, не попытается преобразовать себя. Религия — это индивидуальное дело.

И у религии нет никакого имени. Когда кто-нибудь становится религиозным, тогда немедленно он перестает быть индусом, мусульманином, христианином. Он просто становится религиозным человеком. Это понимание; это иной род познания, иной способ зрения. И когда вы смотрите по-другому, вы видите другую реальность. Реальность зависит от вашего взгляда. Если ваш взгляд меняется, меняется и реальность.

Если вы расчетливы, вы никогда не узнаете ничего большего, чем материя, поскольку у расчета есть свое ограничение. Если вы слишком арифметичны, вы никогда не сможете узнать, что есть красота, что есть добро, что есть истина. Вы никогда не сможете узнать, поскольку расчет не в состоянии привести ни к чему такому.

Как вы узнаете красоту цветка с помощью арифметики? Вы можете пересчитать лепестки, но упустите красоту. Вы можете пересчитать части, но упустите целое. Вы точно упустите красоту, окружающую цветок, существующую подобно атмосфере вокруг цветка, но не схватываемую пересчетом лепестков. Вы должны забыть расчеты, вы должны забыть рассчитывающий ум.

Ум — это иудей. Когда вы выходите за пределы ума, вы входите в иной мир: мир, который не может быть рассчитан, мир, который не может быть объяснен; мир, который есть тайна и который останется тайной. Чем дальше вы углубляетесь в него, тем больше тайна; чем больше вы познаете, тем меньше вы знаете. И наступает момент, когда вы по-настоящему знаете его, вы знаете лишь одно: вы ничего не знаете.

О Бхагаван, сегодня, когда вы говорили, мне хотелось танцевать. Вы упомянули даже Казантзакиса, которого я люблю. Но я чувствовал, что танцевать запрещено, хотя и сидел позади. Ашрам кажется мне консервативным, но, может быть, я не танцевал из-за своего собственного консерватизма. Это вопрос?

Вовсе нет. Это признание.

Ашрам не консервативен. Но вы все консервативны, и вы создаете ашрам. Этот ашрам не мой, он ваш. Если бы он был мой, он не был бы консервативным, но я один, и я не могу создавать ашрам. Я здесь пришелец. Он состоит из вас, вы консервативны, и ашрам становится консервативным. Он не может выйти за ваши пределы, поскольку вы — его составляющие части. Он — сумма всех ваших консерватизмов.

Но кто беспокоится об этом? Если вы действительно в состоянии танца, то кто беспокоится? Тогда вы можете танцевать хоть на дороге. Может быть, явится полиция и заберет вас в тюрьму, но с этим все в порядке. Что вы можете сделать? Если вы можете прекратить танец, тогда им не стоит и заниматься. Он был, должно быть, игрой ума, он был, должно быть, лишь идеей, идеей о том, что вы хотели бы танцевать.

Но, на самом деле, вы не хотите танцевать. Когда возникает танец, он — не идея ума; вовсе нет. Он — потрясающая энергия тела. Он имеет свою собственную силу. Он овладевает вами, вы ничего не можете с ним поделать. Вы забываете ашрам, вы забываете общество, вы забываете мир. Вы беспомощны; танец владеет вами. Тогда в вас входит нечто извне ваших пределов.

То была, наверное, лишь идея ума. Вот почему вы остановили ее. Идеи можно остановить, но когда вами овладевает что-то, вы ничего не сможете сделать, чтобы остановить это. Это случается; это не делается. И когда что-то случается, оно божественно. Когда вы делаете что-то, оно обыкновенное, человеческое.

Это не вопрос. Это признание. И вы говорите, что любите Казантзакиса. Это тоже, может быть, лишь идея ума. Люди любят вещи, которых недостает им в жизни. Читая книгу «Грек Зорба», вы можете полюбить Зорбу, но если вы повстречаетесь с ним, он вам может не понравиться. Он совершенно другой, совершенно не такой, как вы. Даже Казантзакису никогда не было легко с Зорбой. Они были друзьями; Зорба ведь был реальным человеком, это не вымышленный характер. Даже Казантзакису было нелегко с ним, ведь он был человеком совершенно иного типа. Он был абсолютным жизнелюбом, абсолютно принадлежащим мгновению. Ничего, кроме счастья, для него не имеет значения.

Конечно, это выглядит очень большим себялюбием. Только печальные люди кажутся несебялюбивыми, счастливые люди всегда выглядят себялюбивыми. И счастливых людей всегда осуждают. Когда все общество несчастно, как вы осмеливаетесь быть счастливыми? Когда каждый так несчастлив, вы должны быть очень себялюбивыми, чтобы чувствовать себя счастливыми. Не улыбайтесь, когда каждый плачет и рыдает. И не смейтесь. Жизнь полна страданий, и ваше поведение будет выглядеть неприличным.

Человека, подобного Зорбе, не принимают ни в одном доме. Вы не разрешили бы ему остаться у вас, поскольку само его присутствие вносило бы беспокойство. Он не верит ни в какую мораль. Он знает только одну мораль: мораль счастья.

И я говорю вам, что это и есть единственная имеющаяся мораль. Все остальное — хлам. Только счастливый человек может быть моральным. Только счастливый человек не заинтересован в том, чтобы сделать несчастными других людей; только счастливый человек создает вокруг себя атмосферу, в которой и другие могут быть счастливыми. Но этим другим не понравится мысль о том, что вы счастливы, когда они несчастны.

Вы можете любить Зорбу, но вы не позволите ему быть гостем в вашем доме. Он ненадежен. Такой счастливый человек опасен! На печальных, мертвых людей можно положиться. Они не сбегут с вашей женой! А Зорба может сбежать с ней. Он живет мгновением. У него нет будущего, нет прошлого; нет рая, нет ада. Он поистине в настоящем мгновении.

Но вы можете полюбить его. Так случается. Это нужно понять.

Вы всегда влюбляетесь в противоположное, противоположное притягивает вас. Но лишь в фантазии. В реальной действительности противоположное причиняет беспокойство. Люди, никогда не любившие, все время читают любовную поэзию. Иногда они даже пытаются написать что-нибудь о любви. Я встречался со многими поэтами. Вот мое наблюдение: они упустили любовь в жизни, поэтому и пишут любовную поэзию. Это подделка. Очень бледная подделка, если не хуже, но все же приносящая небольшое удовлетворение. Хотя бы что-то. Искусственные цветы... но выглядят как настоящие. Любить опасно. Писать любовную поэзию совсем не опасно.

Посмотрите! Если кто-то читает стихи о любви, его можно приветствовать, но если человек по-настоящему погружается в любовь, тогда общество осуждает его. Вы можете прочесть историю Лейлы и Меджнуна или Ширин и Фархада, вы полюбите их. Но люди, жившие в дни Меджнуна, ненавидели этого человека. Кто любит любовника? Попытайтесь стать любовником, и общество осудит вас. Напишите стихи о любви, и, может быть, президент вручит вам награду, вам может достаться Нобелевская премия. Ни один любовник еще не получал Нобелевской премии — люди, писавшие стихи о любви, получали.

Человек стал бояться настоящего, но в том, что касается фальшивого, — здесь опасности нет. Вы, наверное, видели это? Иногда вы сидите в своей комнате или в своем доме, ожидая чего-либо или занимаясь чем-нибудь, и кто-то стучится в дверь. Вы чувствуете себя очень плохо: кто-то пришел побеспокоить вас. Вы не хотите и отвечать, вы хотели бы избежать ответа. Вы посылаете к двери слугу, не идете сами. Или вы посылаете к посетителю своего ребенка сказать:

«Папы нет дома». Но если кто-то звонит вам по телефону, тогда это не беспокоит вас. Тогда вы немедленно поднимаете трубку, реальность ведь так далеко от вас.

Однажды случилось так, что в чей-то дом прокрался вор и был там схвачен — схвачен из-за старой привычки. Зазвонил телефон. Он не мог устоять, он должен был ответить на звонок. На звонок нужно отвечать! Поэтому он поднял трубку, и был схвачен. Когда его спросили: «Зачем вам это было нужно?» — он ответил: «Я совершенно забыл, что я был вором в этом доме. Когда звонит телефон, нужно отвечать».

Один человек провел исследование этого явления. Он позвонил по двадцати общественным телефонам, и кто-то обязательно отвечал ему. Потом он спрашивал у того, кто отвечал: «Почему вы ответили на звонок? Он ведь был не вам».

Тот человек говорил: «Я просто проходил мимо».

«Тогда зачем же вы отвечали?»

Человек говорил: «Но телефон-то звонил!»

У телефона есть определенная сила. Когда он звонит, вы должны ответить на звонок. Он обладает каким-то определенным свойством, чем-то гипнотическим. Вы точно не связаны с этим телефоном, он определенно звонит не вам. Это общественный телефон; вы проходите мимо него, направляясь в свое учреждение. Совершенно определенно, что он звонит не вам. Зачем вы отвечаете ему?

Когда реальность далеко, легко отвечать. Когда реальность приближается, отвечать становится все труднее и труднее. Величайшие трудности в жизни связаны с теми людьми, которые весьма реальны для вас и весьма близки вам: ваша жена, ваши дети, ваш муж. Они очень близки, они реальны. С ними связаны проблемы.

Вам может нравиться Зорба. Даже Казантзакис любил этого человека — когда он был не с ним! Но когда они жили вместе, это было по-настоящему трудно. Иногда он возвращался домой пьяным и начинал танцевать — он мог протанцевать всю ночь. И он был очень мощным человеком — очень сильным. Когда вы живете с таким человеком, вам будет очень трудно, если вы и сами не такой же человек.

Не создавайте подделок. Это уловка ума чтобы обмануть вас. Любите настоящее, не любите фальшивое. Лучше любить, чем писать стихи о любви. Любовь преобразует вас, любовь дает вам понимание. Любовь дает вам понимание того, что творится в человеческом сердце, — в вашем сердце и в сердцах других людей. Любовь принесет много несчастных мгновений, много страданий, но будут и вершины радости. Вот так и растет человек: через ночи страданий и через дни радости. Человек растет через двойственность: это диалектический процесс.

Просто читать поэзию о любви — это так удобно, но не думайте при этом, что вы по-настоящему любите. Читать поэзию о любви очень просто, ведь при этом ничего не ставится на карту.

Лев Толстой написал в своих воспоминаниях, что когда он был маленьким ребенком, его мать часто бывала в театре. Они были очень богатыми людьми; они принадлежали к царской фамилии. В Москве падал снег — зимняя ночь, — а мать и ее ребенок в театре.

Толстой вспоминает, что всякий раз, когда игралась трагедия, его мать плакала, рыдала и всхлипывала, слезы катились по ее щекам. Толстой думал при этом: «Как глубоко ее сострадание!» Но мало-помалу, позднее, он осознал, что в ней совсем не было сострадания. Это была подделка.

Когда они возвращались из театра, кучер, сидевший в коляске и ожидавший их, замерзал до смерти. Он не мог оставить коляску, он должен был быть при ней, — они ведь могли появиться в любой момент. Он замерзал до смерти. Но мать Толстого не обращала на это ни малейшего внимания. Этого человека можно было выбросить прочь, можно было позвать другого кучера и ехать на нем. Над ним мать не плакала и не рыдала. Толстой говорит: «Тогда я понял, что ее сострадание было фальшивым. Это была уловка».

Очень легко плакать в театре, поскольку ничто ваше не вовлечено в действие. Очень легко плакать в кино. Все плачут в кино. Но плакать в жизни будет трудно, поскольку в этом случае вовлекается что-то ваше. Если вы заплачете над этим мертвым человеком, вашим кучером, то в следующий момент вы должны изменить весь стиль вашей жизни. Тогда, если идет большой снег, вы не отправитесь в театр. Или вы все сделаете так, чтобы кучер имел более теплую одежду, чтобы он мог посидеть где-нибудь в тепле. Но это повлияет на стиль вашей жизни.

Кого беспокоит реальный человек? Люди плачут, читая романы, сидя в кино, в театре. Но в реальной жизни их глаза пусты — в них ни слезинки.

Запомните это: если вы по-настоящему любите Зорбу, вы станете Зорбой; если вы любите Иисуса, вы станете Иисусом. Это один из фундаментальных законов жизни: если вы любите кого-то, если вы любите что-то, то мало-помалу объект вашей любви преобразует вас и вы становитесь похожими.

Вы наблюдали это? Иногда вам встречается пара, муж и жена, похожие друг на друга. Они говорят одинаково, они ходят одинаково, они улыбаются одинаково. Между ними глубокое родство. Что произошло? Они не брат с сестрой, так почему же они так похожи?

Они любят друг друга, и любят глубоко. Когда вы любите кого-то, вы уязвимы. Другой человек изменяет вас, а вы изменяете его. Под конец жизни муж и жена, если они по-настоящему любят друг друга, становятся совершенно похожими. Так и должно быть. Любовь преобразует.

Но театр, кино, романы и поэзия — они не слишком преобразуют вас. На самом деле, все это способы избежать преобразования. Все это способы не смотреть в жизнь, а жить фантазиями.

Это не вопрос: это признание. Если вы действительно хотели танцевать, кто мог запретить вам? И если бы случился такой танец, кто захотел бы запретить вам? Когда вами овладело что-то, и это что-то не связано с умом...

Следующий раз, когда вами овладеет что-то, не беспокойтесь об ашраме. Пусть они делают, что хотят. Не ваше дело беспокоиться об этом. Танцуйте! Но помните: это не должно быть связано с умом. В противном случае вы лишь создадите возмущение. Будьте одержимыми. Когда вы одержимы, танец — это святое.

Вы сказали: «Если бы не было реформаторов, то мир был бы более естественным и прекрасным». Тогда почему ваш ашрам полон реформаторов?

Чтобы реформировать реформаторов. Мир полон реформаторов — что делать? Их нужно реформировать. Я готовлю людей, которые могут реформировать реформаторов.

Вопрос не подписан. Человек, написавший его, должно быть, испугался. Вам не следует бояться. Вам следует подписывать свои вопросы, чтобы я точно знал, в чьем уме возник такой вопрос. Ведь я отвечаю не на вопрос, я отвечаю тому, кто спрашивает. Вопрос бесполезен, если вы настолько боитесь, что даже не подписываете его. Если вы не хотите раскрыть себя, то это означает, что в этом вопросе нет всего вашего сердца.

Почему вы пытаетесь обмануть? Даже если вопрос глуп, вам нужно объявить себя. Вы здесь не для того, чтобы прятаться, вы здесь для того, чтобы показать себя — показать себя мне, чтобы я смог изменить вас. Если вы все время прячетесь, то как я смогу изменить вас? Если вы глупы, все в порядке. Будьте глупыми, но покажите себя. Если вы в темноте, не бойтесь. Откройте двери, откуда иначе войти свету?

Здесь не будет какого-нибудь спора или обсуждения; я не интересуюсь никакими обсуждениями и никакими спорами. Если я что-то говорю вам, я говорю это не в порядке спора, я не говорю это ради какого-нибудь спора. Я не пытаюсь защищать никакие догмы, никакие религии, никакие священные писания. У меня нет ничего: ни догм, ни писаний, ни религии, которые я стал бы защищать. Я пытаюсь создать между вами и мной сообщество. Но если вы будете прятаться, вы упустите свою возможность.

Всегда открывайте себя. И не пытайтесь приглаживать свои вопросы, поскольку и это я почувствую. Вы пишете вопрос, вы приглаживаете его, вы пытаетесь написать его так, чтобы он выглядел очень изощренно, очень культурно. Чем больше вы приглаживаете его, тем дальше он от вашей реальности. Пусть вопрос будет сырым, чтобы быть ближе к сердцу.

Если сам ваш вопрос далеко ушел от вашего сердца, то как может мой ответ приблизиться к вам? Мой ответ ударит по вопросу, и вы окажетесь очень далеко от него. Пусть вопрос будет сырым, подобным ране, чтобы я смог ударить напрямую.

Будет больно. Именно поэтому вы пытаетесь оттолкнуть вопрос подальше от себя. Но если вы так боитесь, что будет больно, то тогда хирургия, которую я стараюсь провести, окажется невозможной.

Это хирургия. Ваш ум очень болен, в нем растет раковая опухоль. Его нужно оперировать. Будет больно, конечно, будет больно, но в этой боли благословение, поскольку мгновение боли — и раковая опухоль удалена, вы целы и здоровы. Поэтому не пытайтесь прятаться. Будьте искренним.

Запомните, вы можете двинуться к другой крайности: вы можете стараться выглядеть очень сырым. Это не поможет. Будьте просто самим собой.

В одном месте Христос просит своих учеников нести свой крест ежедневно, тогда как в другом месте он претендует на то, чтобы они праздновали его присутствие так, как будто он жених. Почему такое противоречие?

Противоречия нет. Это лишь кажется противоречием.

Каждое мгновение нужно помнить о смерти, ведь она может прийти в любой момент. В этом смысл слов «нести свой крест ежедневно» — вы не должны забывать о смерти. Забывая о смерти, вы снова впадаете в бессознательное. Если вы помните о смерти, вы остаетесь бдительными, бодрствующими.

Но когда мы говорим «помните о смерти», мы не имеем в виду, что вас должна подавить эта идея, что вами должна овладеть эта идея. Мы не имеем в виду, что вы должны сотворить великий страх перед смертью и непрерывно дрожать. Это было бы болезнью, извращением.

По отношению к смерти есть два типа извращенных людей. Первый тип: это те, кто полностью забыл, или пытается забыть, что смерть существует. Они пытаются избежать ее. Они не хотят даже говорить о смерти. Если вы начнете говорить с ними о смерти, они решат, что вы нецивилизованный человек, невоспитанный человек. Они избегают самой этой темы. Они не ходят на кладбище. Вот почему кладбища сооружаются вне городов. Никто не проходит по ним случайно. Только когда человеку нужно пойти на кладбище, он приходит туда. В ином случае кладбища можно избежать.

Смерть — это объект табу, на нее наложено табу более сильное, чем на секс. Никто не говорит о ней... и каждый знает, что она наступит. Человечество живет в глубоком обмане. Это один тип болезни.

И есть другой тип болезни. Вы можете впасть к другую крайность, и тогда вами овладеет идея смерти. Вы будете постоянно дрожать от страха смерти, просыпаться по ночам, поскольку, кто знает? — может быть, вы и не проснетесь утором. Вы не можете хорошо есть, поскольку как можно есть, когда подходит смерть? Вы не можете любить, поскольку как можно любить кого-нибудь, когда каждый умирает? Это тоже болезнь, это тоже извращение.

Иисус говорит: «Каждый день несите свой крест». Он говорит, что нужно помнить о смерти... И все же каждое мгновение нужно праздновать жизнь. Смерть наступает — вот причина праздновать еще глубже. Ведь кто знает, — может быть, это мгновение — последнее?

Это мгновение жизни не должно быть разрушено страхом смерти, оно должно быть против смерти, оно должно быть в контрасте со смертью, оно должно быть празднованием. Его нужно праздновать еще глубже, поскольку, кто знает, - следующего мгновения может и не быть вовсе. Пока жених здесь, празднуйте.

Притча о женихе имеет внутренний смысл. Внутри вас ваше тело есть тело смерти, а ваше сознание есть жизнь, источник жизни. Вы и то и другое. Ваше тело умрет: оно принадлежит земле — прах вернется в прах. Оно обязательно уйдет, вернется к истоку.

Вы принадлежите небу, вы принадлежите Богу — ваше сознание отделено от тела. В этом смысл Иисуса на кресте. Каждый из нас на кресте, поскольку сознание живет в теле, а тело — это смерть.

Если вы понимаете, то вы увидите, что каждый из людей — на кресте. Но не нужно впадать в пессимизм. Напротив, это все должно стать еще большей причиной для празднования. Жених внутри вас, и тело ваше — чертог жениха. Празднуйте его!

Иисус не противоречив; Иисус абсолютно прост. Противоречие лежит в самой жизни: жизнь существует через смерть и смерть существует через жизнь. Сама жизнь — парадокс. Но в этом и ее красота. Всякая красота существует в контрасте, и вся жизнь существует в напряжении противоположностей. Это мост, воздвигнутый между двумя берегами: смертью и жизнью.

Празднуйте каждое мгновение, поскольку оно может выть последним. Но, празднуя, не забывайте, что смерть наступает. Помните о ней.

Память о ней не должна становиться навязчивой; память о ней должна становиться празднованием. Несите свой крест, но несите его, танцуя; несите свой крест, но несите его, напевая; несите свой крест, но несите его, глубоко внутри себя празднуя. Тогда вы проживаете и то и другое: вы проживаете жизнь, и вы проживаете смерть. И вы проживаете и то и другое глубоко и напряженно. Если вы можете напряженно | жить и тем и другим, они становятся одним. Тогда вы осознаете, что жизнь и смерть — два аспекта одного и того же, одной и той же энергии. Жизнь — это выражение, проявление. Смерть — это возвращение.

Не могли бы вы определить и обсудить природу сознания? Как сознание связано с эго?

Является ли сознание принципом творения? (То есть, можете ли вы сказать: «В начале было сознание», вместо: «В начале было Слово или логос»?) Как сознание связано с Богом?

В начале было Слово или логос. То же самое нельзя сказать о сознании, поскольку в начале было также и бессознательное. Сознательное — это часть вашей реальности, реальности внутреннего. Бессознательное тоже существует. Поэтому просто сознания не было в начале. Бессознательного было столько же, сколько сознательного. Или, можно сказать, что в начале было нечто, что включало и сознательное, и бессознательное.

В этом смысл понятия «Бог». Бог — это не только сознательность: Бог — это сознательность плюс бессознательность. Бог — это и светлый день и темная ночь, и зима и лето, и жизнь и смерть. Бог — это и начало и конец, и то и другое. Бог — вне пределов двойственности, двойственность поглощается им. Он и материя и ум, и явное, и неявное.

Сознательное — лишь часть великого океана бессознательного. Сознательное — лишь на поверхности; глубоко под ним спрятаны слои и слои бессознательного. Нужно трансцендировать, пройти за пределы и того и другого, чтобы понять, что было в начале — что есть Бог.

«Не могли бы вы определить и обсудить природу сознания? Как сознание связано с эго?» Одна ваша часть — это сознательное, одна десятая часть. Девять десятых вас — это бессознательное. Если сознательная часть думает о себе, как о целом, она становится эго. Тогда она забывает о бессознательной части; тогда часть воображает себя целым. Вот тогда она - эго.

Если сознательное начинает понимать также и бессознательное... В этом и заключается все усилие религии, в этом и заключается все усилие медитации. Если сознание обращается назад, оглядывается назад, и осознает также и бессознательное, — темную ночь внутри себя, — то тогда сознание познает: «Я есть сознание, я же есть и бессознательное. Моя осознанность — лишь волна в океане. Неосознанность огромна». Тогда и исчезает эго. Эго — часть, думающая о себе как о целом. Не-эго — часть, осознавшая целое. Тогда эго исчезает.

Как определить природу сознательности? Она не была определена раньше, она никогда не будет определена в будущем. Кто определит ее? Чтобы определить ее, нужно выйти из нее. Для определения чего-либо нужно встать вне него, нужна дистанция. Если нет дистанции, не будет перспективы.

Вы есть сознательное, вы есть бессознательное. Нет никого, кто встал бы снаружи и определил бы это. Вот почему все религии загадочные, мистические, неопределенные, туманные — ведь ни одно основное понятие религии не может быть определено.

Субъект не может быть сделан объектом. Я не могу поставить себя напротив себя же, поэтому я и не могу определить себя. Не даст определения ни Будда, ни Иисус. Определение, как таковое, запрещено самой природой явления.

Все остальное может быть определено, поскольку дающим определение является сознание. Все остальное располагается перед сознанием. Сознание познает — оно может обходить вокруг, наблюдать, смотреть, экспериментировать, определять, расчленять — но кто определит сознание? От него нельзя уйти: вы есть сознание. Вы можете познавать его, но не сможете определить его. Знание его невозможно, возможен только процесс познания.

Я могу помочь вам создать состояние медитации, в котором вы познаете, что оно есть такое, я могу дать вам метод, но я не могу дать вам определения. Именно поэтому религия всегда выглядит немного подозрительной. «Почему вы не определите ваши термины? Сделайте так, как это делает наука. Определите! Если вы не можете определить ваши термины, то это просто показывает, что вы не знаете, о чем говорите».

Великий лингвист и философ-позитивист А. Дж. Айер говорит, что если взять два термина — «Бог» (God) и «собака» (dog) — то второй истинен, а первый ложен. Никто не может определить термин «Бог», это слово не имеет смысла. Понятие «Бог» не может быть определено. Понятие «собака» может быть определено — «собака» более значимо, чем «Бог».

Если вы настаиваете на определениях, то тогда можно давать определения лишь вещам; люди определены быть не могут. Гравитация может быть определена, но благодать - благодать определена быть не может. То, что вовне, определимо; то, что внутри, неуловимо. Это нужно понять... и идти в медитацию.

Будда говорит: «Будды могут показать вам лишь путь. Двигаться по нему должны вы. Однажды вы дойдете до цели. Никто не укажет вам цель заранее».

Даже определение ее невозможно. И это хорошо, что определение невозможно. Иначе вы успокоились бы на определении, успокоились бы на информации, не отправились бы в путешествие, в долгий путь к цели. И иногда так случается, что сама карта, которую вы думаете использовать в путешествии, становится препятствием. Сама карта уже удовлетворяет вас.

Я читал очень редкую автобиографию человека, принадлежавшего очень примитивной расе на реке Амазонке. Он был сыном вождя. Его отец питал великую любовь к реке Амазонке, он плавал к самому ее истоку.

Мальчик, сын вождя, приехал в Америку — какие-то миссионеры помогли ему отправиться туда на учебу. Там он получил образование и возвращался назад. Он думал: «Мой отец так сильно любит Амазонку. Он будет счастлив, когда я привезу ему карту, подробную карту. Амазонки». Он купил наилучшую из карт и повез ее отцу.

Он думал, что его отец будет очень счастлив, но его отец посмотрел на карту и весьма опечалился. Он выбросил карту прочь. Это очень задело сына. «Я привез подарок, дар, а отец выбросил его прочь. Почему?»

Он спросил отца. Отец сказал: «Это вещь совершенно ненужная, я не увидел там нигде Амазонки. Как может Амазонка быть на бумаге? Ты дурак, ты обманываешь меня. Я плавал по Амазонке, я знаю, что это такое. Не обманывайся этой картой. Там только линии».

Определения Бога — это карты: линии на бумаге. Определения сознания — карты. И иногда эти карты слишком овладевают людьми.

Иметь карту — вот лучший способ заблудиться. Вы не можете потерпеть неудачу: если у вас есть настоящая подробная карта, вы заблудитесь в ней. Ум будет думать: «Теперь мне все известно». Живая Амазонка прекрасна, опасна, ужасна. В любое мгновение на карту может быть поставлена жизнь. С картой — удобно расположившись в своем мягком кресле — вы можете изучать ее, и можете подумать, что все знаете об Амазонке.

К миру вне вас карты имеют не очень большое отношение, но к внутреннему миру они не относятся совершенно. Если у вас есть какие-нибудь карты, выбросьте их прочь. Каждая из религий дает вам карту. Выбросьте ее прочь! Хватит карт. Пусть это будет настоящее путешествие!

Когда вы достигнете сознания, вы будете смеяться над глупостью составителей карт. Тогда вы узнаете, что они никогда и не бывали у самого источника жизни. Они лишь копировали других составителей карт. Они копировали на протяжении столетий и добавляли свои собственные фантазии, свои собственные идеи. Они видоизменяли и приукрашивали карты. Все карты ложны, поскольку самое внутреннее остается неопределимым.

Но и не нужно определять. Сознание внутри вас. Вернитесь, и царство Божье в ваших руках. Зачем беспокоиться о каких-то определениях? Когда реальное так близко, почему бы не ощутить его вкус?

Когда перед вами река, вы спрашиваете меня об определении воды. Я знаю, что вы испытываете жажду, и я знаю, что никакое определение не утолит ее. Но вы говорите: «Пока вода не определена, как я могу пить ее? Я не понимаю ее смысла».

Если бы люди ждали определений — и только тогда утоляли бы свою жажду, — человечество давно исчезло бы, поскольку вода все еще остается неопределенной. Не дайте одурачить себя тем, что говорят ученые. Они скажут, что вода это Н2О — две части водорода и одна часть кислорода, — но когда ученый испытывает жажду, а вы дадите ему кислород и водород, чтобы напиться, он скажет: «Что вы делаете? Вы что, сошли с ума? Жажду утоляет вода, а не две части водорода и одна часть кислорода».

Сын Муллы Насреддина вернулся из университета. Там он изучал логику и стал великим философом — как каждый к тому склонен в юности. Юность глупа, философом стать легко.

Сын был очень заинтересован в том, чтобы продемонстрировать свои познания. Как и каждый свежий выпускник университета. Они сидели за обеденным столом, и мать принесла два яблока. Увидев хорошую возможность, сын Муллы Насреддина сказал: «Мама, я покажу тебе то, чему я выучился. Что ты видишь на этой тарелке?»

Мать сказала: «Два яблока».

Он сказал: «Нет, логика говорит нечто другое. Здесь три яблока, а не два».

Бедная мать посмотрела снова, но там было два яблока. Она сказала: «Что ты имеешь в виду?»

Он сказал: «Посмотри. Это яблоко одно, это яблоко два. Сколько будет одно плюс два?»

Мать сказала: «Конечно, один плюс два будет три» Сын был очень счастлив. Мулла Насреддин наблюдал за всем этим. Он сказал: «Хорошо, очень хорошо. Я съем первое, а твоя мать второе. Ты же ешь третье!»

Логику не съешь, науку не съешь, не съешь философию. Религия занята тем, как утолить вашу жажду, религия занята вашим голодом, — но не определениями, не картами.

Вы сказали: «Мы здесь ничего не делаем», — но те из нас, кто живет и работает здесь в ашраме. постоянно заняты «деланием». Действительно, чем больше мы делаем, тем больше нас хвалят; а тех, кто ничего не делает или делает мало, распекают. Пожалуйста, объясните.

Когда я сказал: «Мы ничего не делаем здесь», я имел в виду, что я ничего не делаю здесь. Ведь я люблю вас. Когда любишь, тогда делание не является деланием вовсе.

Если вы любите меня, то и вы не будете думать, что делаете слишком много. На самом деле, вы не будете думать, что делаете хоть что-нибудь. Любовь — это не долг. В любви работа становится поклонением.

Вы работаете в ашраме. Если вы любите меня, то все качество вашей работы и все ваше отношение к ней будут иными. Если вы не любите меня, тогда, конечно, это работа. Тогда ваш ум будет желать похвалы. Тогда вы многими способами постараетесь уклониться от работы — что и делают многие из вас! Вы все время находите пути и средства: как уклониться от работы, как не делать ее.

Я никогда не уклонялся, потому что я люблю вас. Чем больше я могу сделать, тем лучше я себя чувствую. Но вы уклоняетесь, как будто работа для вас — тяжелая ноша, бремя. Если работа — это бремя, то только тогда она и выглядит работой.

Если работа исходит из любви, она становится поклонением. Тогда не нужна никакая другая медитация. Этой достаточно. Работа сама по себе становится медитацией. Вы настолько глубоко уходите в нее, что ум прекращается.

Энергия нуждается в работе, в противном случае энергия становится беспокойством. Энергия нуждается в выражении, энергия нуждается в том, чтобы творить. В противном случае та же энергия, свившись внутри вас спиралью, станет болезнью. У вас есть энергия. Энергия должна творить. Нет другого счастья, кроме творения.

Но творение — это работа с любовью. Живописец пишет. Он не работает: он любит. Он абсолютно поглощен своим занятием — нет того, кто делает. Певец поет, или танцор танцует. Если танцор просто профессионал, тогда это работа. Он устанет от нее. Но если танцор по-настоящему любит танцевать, тогда чем больше он погружается в танец, тем больше приобретает он энергии, чтобы двигаться дальше.

О Нижинском — одном из величайших танцоров, когда-либо ходивших по земле, — говорят, что даже ученые удивлялись: они не могли поверить в его прыжки. Когда он танцевал, он совершал такие высокие прыжки, что они противоречили законам гравитации. Это невозможно: человек не может прыгать так высоко! И когда он опускался вниз, он приземлялся как голубь — так плавно, как будто гравитация не действовала на него. Много раз у Нижинского спрашивали: «В чем ваш секрет?»

Он говорил: «Я не знаю. Знаю только то, что я люблю танцевать». А однажды он сказал: «Когда любишь танцевать, тогда не подчиняешься законам гравитации. Тогда подчиняешься законам грации».

В этом различие между Моисеем и Иисусом. Моисей принес в мир закон гравитации: все эти Десять Заповедей — законы, подобные закону гравитации, а Иисус принес закон грации, благодати, который и не закон вовсе.

Когда вы глубоко любите, вы действуете совершенно в ином измерении. Если бы вы любили меня, такой вопрос никогда не возник бы у вас. Вы не думали бы об этом как о работе.

Понаблюдайте за матерью — как много она делает для ребенка. Но если вы спросите ее, она скажет: «Я не делала ничего. На самом деле нужно сделать гораздо больше, а я не смогла сделать. Я всегда чувствую, что мой ребенок не получает столько заботы, сколько ему нужно. «Потом пойдите к секретарю клуба или института и спросите у него. Он даст вам большой список того, что он делает на своем посту. В этот список будут включены вещи, которых он никогда и не делал! Он делает; мать любит.

Я читал биографию индусского санньясина, жившего в Южной Африке. Он пришел в Гималаи с паломничеством. Он взбирался вверх, и ему было жарко. Он вспотел и тяжело дышал: путешествие было трудным.

Как раз перед ним шла девочка, не старше десяти лет, которая несла на плечах очень тяжелого толстого ребенка. Она покрылась потом. Санньясин заговорил с ней и сказал:

«Дочь моя, ребенок кажется очень тяжелым».

Девочка посмотрела на санньясина и сказала: «Свамиджи, это не ноша. Он мой брат. Это совсем не ноша, у него нет веса — он мой брат». Когда любишь, вес исчезает; когда любишь, действуешь в совершенно ином мире.

Так ли это? Переживаю ли я вас? Началось ли последнее путешествие?

Это от Дхарматиртхи Бодхисаттвы. Да...