18. Я НАЗЫВАЮ ЭТО МЕДИТАЦИЕЙ

18. Я НАЗЫВАЮ ЭТО МЕДИТАЦИЕЙ

7 февраля 1987.

Возлюбленный Мастер,

Потом заговорила Альмитра: «Теперь скажи нам о Смерти». И он ответил: «Вам хочется узнать тайну смерти. Но где вы найдете ее, как не в сердце жизни?

Сова, чьи глаза, плененные ночью, слепы днем, не может снять покров с таинства света.

Если вы подлинно хотите узнать дух смерти, распахните свое сердце перед плотью жизни.

Ибо жизнь и смерть едины, как едины река и море.

В глубине ваших надежд и желаний лежит молчаливое знание запретного;

И как семена, спящие под снегом, ваше сердце видит сны о весне. Верьте снам, ибо в них скрыты врата в вечность.

Ваш страх перед смертью — лишь трепет пастуха, стоящего перед царем, который вскоре возложит на него руку в знак милости.

Разве в трепете пастуха не таится радость оттого, что он будет отмечен царем?

Но разве не трепет беспокоит его всего более? Ибо, что значит умереть, как не встать нагим на ветру и растаять на солнце?

И что значит, перестать дышать, как не освободить дыхание от его беспокойных приливов и отливов, чтобы оно могло подняться, расшириться и безвозбранно искать Бога?

Лишь тогда вы будете петь по-настоящему, когда изопьете из реки молчания.

Лишь когда вы достигли вершины горы, вы начали восхождение.

И лишь тогда вы исполните свой подлинный танец, когда земля потребует к себе вашу плоть.

Смерть — это одна из наиболее таинственных и все же наиболее обманчивых вещей в сущем. Каждый умирает, и все же я говорю вам: никто никогда не умирает. Смерть — это видимость, видимость извне. Вот почему умирает кто-то другой; вы не умираете никогда.

А человек, который умирает, умирает только в глазах тех, кто находится извне, не в своих собственных глазах, — если он осознает; он просто движется от жизни к жизни, в конечном счете, растворяясь во всем существовании.

Но смерть замучила человека. Есть многие, кто избегали даже задавать вопрос, просто из-за страха; они даже не произносят слова «смерть». И так не только обычные люди: человек калибра Зигмунда Фрейда боялся до того, что его друзьям и последователям запрещалось — никому не позволялось говорить о смерти при нем. Трижды случалось так, что неожиданно кто-то заговаривал о смерти — и Зигмунд Фрейд, основатель психоанализа, падал в обморок, лишался сознания. Страх, должно быть, был очень велик.

Мы делаем наши кладбища за городом, чтоб не наталкиваться на кладбище ежедневно по дороге на базар. Это из-за страха.

В детстве я любил ходить на чьи-нибудь похороны, не имело значения, кто умирал. Мой отец и мои дядья беспокоились, они говорили: «Тот человек был посторонним, он ни с какой стороны не приходился нам родственником; зачем тебе тратить свое время, идти на его похороны?»

Я обычно ходил и на похороны нищих. Я сказал: «Я узнал многое, провожая многих людей, которые умерли. Самая удивительная вещь из тех, что я узнал, — это то, что, даже когда человек на погребальном костре, пришедшие попрощаться с ним даже не присаживаются посмотреть на него. Их спины повернуты к погребальному костру, и они разговаривают о чем угодно, кроме смерти; ведь трудно избежать мысли о том, что, если каждый умирает, рано или поздно дойдет черед и до меня».

Есть знаменитое поэтическое выражение: «Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол; он звонит по тебе». Когда кто-то умирает и звонит Церковный колокол, «никогда не спрашивай, по ком звонит колокол; он звонит по тебе».

Каждая смерть напоминает вам, что вы здесь всего лишь на несколько дней, возможно, завтра не наступит для вас. Конец все ближе и ближе с каждым днем, а после смерти — ничего, кроме неведомого мира, незнакомого — ни друзей, ни семьи, ни общества. Вы не знаете, что будет с вами, потому что вы всегда были в толпе. Смерть сделает вас одинокими.

Поэтому только те, кто знают искусство быть одинокими, пока они живы, остаются сознательными, когда умирают; в противном случае шок настолько велик, что перед смертью девяносто девять процентов людей, а может и больше, лишаются сознания. А умереть бессознательно, это значит - упустить такую великую возможность, потому что смерть открывает вам жизнь в ее полной наготе. Это один из самых значительных вопросов, какие только могут быть поставлены.

И еще кое-что, прежде чем я заговорю о Халиле Джебране; это поможет вам понять его утверждения.

Смерть не случайность. Это не так, что вдруг однажды, совершенно неожиданно, приходит смерть — и с вами покончено. Нет, смерть растет с вами, бок о бок, словно ваша тень. В день, когда вы были рождены, вы также и начали умирать.

Смерть и жизнь — это два аспекта одной монеты, два колеса одной телеги. Вы становитесь так очарованы жизнью, что никогда не видите того, что смерть тоже растет с вами. Это рост: точно так же, как жизни потребуется семьдесят лет, чтобы подойти к своей кульминации, и смерти потребуется семьдесят лет, чтобы подойти к своей кульминации. Только в кульминации они встречаются. Они всегда двигались вместе, но в крещендо вашей жизни они даже не вместе — они одно.

Те, кто хотят понять жизнь, должны понять и смерть. Те, кто не понимают смерти, никогда не смогут понять и жизни, но нас воспитали с таким огромным страхом смерти. Я видел людей закрывающих двери и уводящих своих детей внутрь, если проходит какая-то похоронная процессия. Я спрашивал: «Что вы делаете? Пусть ваши дети узнают, пусть они познакомятся: это конец... или, быть может, новое начало?»

С одной стороны это конец, с другой — это новое начало. Каждый конец это и начало тоже. А каждое начало подойдет к концу.

Религии сделали людей параноидальными в отношении смерти, того, что после смерти... особенно религии, которые были рождены вне Индии; они очень старые и у них нет той глубины или прозрения, что у религий; рожденных в Индии. Христианству только две тысячи лет, иудаизму только четыре тысячи лет, исламу только четырнадцать столетий; по сравнению с индуизмом... Один великий ученый из этого самого города, Пуны, Локманья Тилак, доказал — и его не могут опровергнуть уже почти полстолетия, - что индуистским писаниям, по меньшей мере, девяносто тысяч лет. И его доказательство этого настолько убедительно, настолько фактично, настолько исторично, что нет способа опровергнуть его.

Астрономы говорят, что девяносто тысяч лет назад было определенное положение звезд, какого никогда не случалось после, и это положение звезд описано в Риг Веде, самой древней книге на Земле. Невозможно описать его, если не пронаблюдать, а описание такое детальное... только недавно астрономам удалось описать его, и они были удивлены, что описания совпали в точности. Теперь это стало своеобразным доказательством, которое невозможно опровергнуть, — что индуизму девяносто тысяч лет.

У джайнизма век даже длинней, потому что первый основатель джайнизма, Адинатха, упоминается с великим почтением в Риг Веде. Никто не понимает таких людей, как Адинатха, когда они живут, когда они современники, потому что они всегда впереди своего времени, настолько впереди, что их судьба — быть непонятыми, осуждаемыми. Высокая оценка не для них, во всяком случае, при жизни. Наверное, через триста-четыреста лет их, может быть, и признают правыми, а всю массу человечества неправой.

Если Адинатха, принадлежавший другой религии, основатель другой религии, так почтительно упомянут Риг Ведой, это может означать только одно: он не был современником, он уже стал легендой. Он должен был жить, по меньшей мере, лет пятьсот назад. Возможно, джайнизм — наиболее древняя мировая религия.

Естественно, эти религии глубоко проработали каждую человеческую проблему. Все три религии, рожденные вне Индии, — христианство, иудаизм и ислам — верят только в одну жизнь. Это показывает, что они не исследовали жизнь в ее полноте — перед рождением и после смерти. Их промежуток очень невелик — эта сама жизнь. Их видение в рамках, они смотрят из окошка.

Только недавно несколько художников начали писать картины, не помещая их ни в какие рамки. Сначала их сочли ненормальными — без рамок никогда не было никакой живописи. Но их аргумент чрезвычайно веский, значительный. Они говорят: «Жизнь не имеет рамок, она продолжается и продолжается; как же мы можем помещать в рамки наши картины? Они представляют жизнь, они представляют действительность».

Но религии, которые смотрят только на эту жизнь, очень поверхностны, и для них смерть ужасно страшна — по той простой причине, что со смертью все кончается, после смерти есть только судный день.

Ни какая из этих религий никогда не исследовала того, что было перед жизнью. Неужто жизнь происходит из ничего? Такое невозможно. До жизни... Жизни были с самого начала, — если было какое-нибудь начало, — так или иначе, всегда. И после смерти ничто не кончается; караван жизни продолжается — в различных формах, в различных телах, — пока не достигнет океана, пока не придет к пониманию универсального существования.

Тогда исчезает необходимость иметь маленькое тело с заключенным внутри него сознанием; тогда вы можете жить как чистое сознание, часть целого. Вы будете петь в птицах, вы будете цвести в цветах, вы будете, нисходить в дожде. Вы станете землей, вы станете небом, вы станете звездами, вы станете всем.

Коль скоро такое понимание возникло в вас, вы обрели свободу — свободу от клетки, которую вы меняли миллионы лет. В первый раз вы на собственных крыльях в открытом небе.

Все три религии, рожденные в Индии, — индуизм, джайнизм, буддизм — расходятся во всем, кроме одной вещи. Они спорили по каждому пункту, исключая пункт согласия в том, что жизнь вечна; нет судного дня, а эта небольшая жизнь — не что иное, как всего лишь малое звено в долгой процессии.

Потому на Востоке и не было страха смерти. А когда страха смерти нет, происходит самый удивительный феномен: вы начинаете жить в полноте, потому что смерть — это половина вашего существа.

Если вы боитесь смерти, вы не можете жить полноценно. Ваша жизнь всегда будет в тени смерти; она может прийти в любой миг, и вы беспомощны — с этим ничего не поделаешь. Она приходит, не давая вам никакого уведомления, она приходит, как гость.

Я употребляю слово «гость», потому что это слово использовано древними писаниями Востока; но на санскрите, который является первоначальным языком, материнским языком для всех языков передовых стран, эквивалент слова «гость» — атитхи. Его смысл: «тот, кто приходит, не говоря об этом заранее». Титхи значит дата, атитхи значит «тот, кто приходит внезапно, не говоря вам даже даты».

Гость не имеет этого качества — особенно современный гость, который осведомляется у вас досрочно, застанет он вас или нет. И даже тогда он приезжает и останавливается в отеле. На Востоке непостижимо, чтобы ваш гость останавливался в отеле. Это просто нецивилизованно.

Использовать для смерти слово атитхи чрезвычайно показательно. Вы не можете ничего поделать с этим; вы узнаете это, только когда оно произошло. И лишь те, кто очень удачливы, узнают это, когда оно произошло; большинство людей из-за страха лишаются сознания. У природы есть встроенная система: терпению есть предел; за ним вы попадете в бессознательное, вы не в силах терпеть.

Хирург знает прекрасно, что, если нужно делать операцию, человека нельзя оставлять в сознании: боль будет невыносимая. Следовательно, нужно делать анестезию или давать хлороформ, либо что-то такое, что лишает человека сознания; тогда вы можете часами делать все, что вам угодно, с его телом — резать конечности, удалять ему почки, любые раковые образования. Порой операция может занять шесть часов. Если бы человек оставался в полном сознании и не спал, вы, может быть, и преуспели бы в операции, но человек бы умер: это невыносимо. Потому природа и создала встроенный механизм: как только что-нибудь становится невыносимым, вы впадаете в бессознательность.

Так было только однажды. Королю Варанаси, в Индии, в этом веке пришлось перенести операцию. Операция должна была занять, по меньшей мере, два часа. Надо было вскрыть ему желудок и удалить какое-то образование, которое могло в любой момент превратиться в рак, но король был очень гордым человеком. Он сказал: «Операцию вы можете делать; но хлороформ или любой вид анестезии мне не нужен. Я тоже хочу наблюдать это».

Доктор сказал: «Так никогда не делается, и если вы умрете, то мы окажемся убийцами».

Он сказал: «Я могу дать расписку, что беру в этом случае ответственность на себя, потому что знаю, что не умру».

Была большая дискуссия между врачами, а врачи были созваны со всего мира — король был очень важной персоной. Они говорили: «Он просит странную вещь, пациенты не просят о таких вещах; но если мы откажемся, он отклонит операцию. Так или иначе, он будет убит. Если не делать операцию, то болезненное образование в его желудке может убить его в любой миг; поэтому лучше пойти на риск и не делать ему анестезии. Самое большее, он может умереть — в любом случае он умрет, но шанс есть: а вдруг он сумеет справиться».

Он был великим мастером медитации. Он сказал: «Я буду просто медитировать. Когда я медитирую, я полностью забываю свое тело, я полностью забываю мир, я становлюсь чистым сознанием; и я не думаю, что ваши инструменты могут коснуться или повредить его».

Операция была проведена. Хирурги дрожали, так как они занимались чем-то, чего быть не должно, но другой альтернативы не было, а король просто ушел в медитацию. Прошло два часа; операция завершилась успешно. Тогда он открыл глаза и сказал: «Даже смерть не помешает мне, потому что я принадлежу вечной жизни. Это не гипотеза для меня, это мой опыт». И он предоставил совершенный пример своего опыта.

Запад очень боится смерти по той простой причине, что это конец пути. После нее только одна вещь может случиться — судный день — и невозможно представить себе, как он может произойти. В один день миллионы и миллионы людей, которые умерли за века, будут подняты Богом из своих могил — они спят. Толпа выйдет очень большая, и половина из них будет женщин, вопящих. Каждый обязательно будет искать своих родственников, друзей, жен, мужей... Толпа будет такая огромная, а Бог будет выносить приговор каждому индивидуально. Это не сможет произойти за двадцать четыре часа, вне всякого сомнения.

Одни индусы и последователи восточных религий сжигают тела своих умерших, потому что сомнений нет — они перебрались в другое жилище. Теперь эти останки, этот скелет не нужно сохранять. Но мусульмане, христиане и евреи сохраняют тело. Египтяне дошли до максимального абсурда, они не только сохраняли тело, но и клали туда огромное количество пищи, ведь бедняге понадобится пища — а кто знает, когда этот судный день придет. Если умирал король, около пятидесяти-шестидесяти живых людей хоронили вместе с ним — слуг, телохранителей, жен, — потому что такой человек не может оставаться один.

Когда-то я жил около мусульманского кладбища, и однажды мне пришло предупреждение от управляющего, гласившее: «Вы не можете заниматься тут своими медитациями, так как мусульмане сильно раздражены».

Я подумал: «Почему мусульмане должны быть раздраженными?» Я пошел к управляющему и сказал: «Не вижу в этом смысла».

Он сказал: «Я мусульманин, я могу объяснить вам смысл. Место вашей медитации рядом с мусульманским кладбищем, а у вас есть медитация, в которой декламируется мантра: Хуу! Хуу! Хуу! — это суфийская мантра, укороченная форма от Алла-хуу, — и те мусульмане, которые лежат на кладбище, начали вставать, думая, что судный день наступил».

Я сказал: «Боже мой! Я никогда никого не видел».

Он ответил: «Вы и не увидите... но мусульмане очень раздражаются. Прекратите это! Вы беспокоите их мертвых; скоро весь город наполнится привидениями, а отвечать будете вы. Или поменяйте вашу мантру, или перемените место».

Сотни людей кричат: «Хуу! Хуу!» — и те мертвые думают, что наступил судный день, поэтому они поднимаются из могилы; а если кто-то вышел из могилы, естественно, он не хочет возвращаться туда. Многие могилы пусты... где же люди? Странно, но эта идея всего лишь одной жизни, — она не говорит ничего о том, откуда вы приходите, — это очень ненаучная позиция. Ваше рождение приносит жизнь, но откуда? Ваша смерть отбирает жизнь, но куда она уходит?

Восточные поиски были самыми глубокими, потому что они сосредоточились только на одной вещи. Вот почему на Востоке наука не развивалась, технология не развивалась, ведь всех гениев Востока интересовало только одно: раскрыть тайну жизни и смерти. И они обнаружили, что смерть — это только перемена одежды, тела, жилища — но ничто не умирает: до рождения вы были здесь, после смерти вы будете здесь.

Потому на Востоке смерть не страшна. Заботьтесь о том, чтобы сделать свою жизнь более сознательной, — вы не должны пропасть в заурядной, обыденной жизни, вы должны стать более алертными, более медитативными, чтобы к моменту, когда придет смерть, у вас была более высокая форма жизни.

Каждая смерть должна вести вас к более высокой стадии; окончательная стадия есть Бог, или универсальный дух.

Потом заговорила Альмитра: «Теперь скажи нам о Смерти».

И он ответил: «Вам хочется узнать тайну смерти...»

В этом нет проблемы: Вам хочется узнать тайну смерти. Но где вы найдете ее, как не в сердце жизни?

Она вырастает внутри вас; нет нужды искать смерть. Все, что необходимо, — это искать само сердце вашей жизни, там вы найдете и смерть, тень вашей жизни. Вам не ухватиться за тень, но если вы схватите человека, которому принадлежит эта тень, вы схватите и тень тоже, — прямого способа нет.

Я слыхал о пьянице. Его жена устала от него, каждый день была ссора. В конце концов, она заявила: «Будет лучше, — ведь до тебя не доходит, — чтобы у тебя тоже был ключ, и всякий раз, когда ты захочешь вернуться домой, не нужно будет нарушать мой сон. Каждую ночь ты беспокоишь не только меня, ты беспокоишь всех соседей». Так что он получил ключ. Он добрался домой и упорно пытался открыть замок, но его руки дрожали, — он был совершенно пьян, — и ключ не входил в замок.

Полицейский, стоявший на дороге, спросил: «Могу ли я помочь вам?»

Тот сказал: «Будет здорово, если вы сможете просто унять дрожь этого дома. Я никогда не видел, чтобы этот дом дрожал так сильно, и я не мог попасть в замок».

Полисмен рассмеялся и открыл дверь. Человек вошел, но по дороге домой он подрался с другим пьяницей, и тот ударил его, разбив лицо так, что кровь была во многих местах. Он подумал: «Хоть я и получил ключ и могу тихо отправиться спать, утром будут видны эти пятна и начнется скандал». Поэтому он отправился в ванную смазать свои раны и ссадины. Он смотрел в зеркало, замазывал свои раны и ссадины, и был очень счастлив и доволен. Заходя в комнату, он боялся, как бы не потревожить жену, поэтому старался не шуметь, но — пьяный — он зацепил стол, зацепил дверь.

Наконец жена спросила: «Кто это?»

Тут он сообразил — он просто подошел к кровати своей жены и принялся языком лизать ей ногу, что обычно делала ее собака.

Так что жена сказала: «Ладно, ладно».

Она решила, что это была собака. Он проскользнул в кровать, очень довольный помощью полицейского — что бывает очень редко. Если бы тот не придержал дом, не было бы возможности открыть дверь. Все прошло очень гладко, в конце выручила собака.

Утром его жена вышла из ванной с воплями. Она причитала: «Кому помешало мое зеркало?»

— Твое зеркало? Почему кому-то должно мешать твое зеркало? Дай посмотрю. — И тут он увидел, что смазывал не свое лицо, он мазал зеркало, — ведь там он видел лицо, там он видел ссадины.

Люди живут ложью — точно так же бессознательно, как пьяный. Они не знают, кто они есть, они никогда не бывали внутри себя, они никогда не беспокоились о том, что же такое эта жизнь.

Халиль Джебран говорит: Но где вы найдете ее, как не в сердце жизни? Весьма значительное утверждение. Смерть не приходит снаружи; она растет внутри вас, одновременно с вашей жизнью.

Сова, чьи глаза, плененные ночью, слепы днем, не может снять покров с таинства света.

Хотя свет и повсюду вокруг, сова не может открыть своих глаз. У неё очень чувствительные глаза, она может открыть их только в темноте: свет слишком ослепляет. Это постоянная проблема, если послушать сов, говорящих с другими птицами, — они никогда не согласны по одному пункту: что есть день, а что есть ночь? Совы говорят: «То, что вы знаете как ночь, есть день, а то, что вы зовете днем, есть ночь». И сова не ошибается, это ее опыт. Хотя свет и повсюду вокруг, это не поможет, пока вы не откроете свои глаза. Вы полны жизни — и полны смерти тоже; но если вы не развернетесь внутрь и не увидите, что вы носили все время, вы будете только обеспокоены: кто-то умер... это вам напомнит вашу собственную смерть, и страх придет. Но никто не умирал — это взгляд извне.

Вы должны стать собой — внутри себя найти секрет жизни.

Раскрыв тайну жизни, вы разгадаете также и загадку смерти, потому что это не две тайны; это одна тайна с двумя аспектами.

Смерть не убивает вас, она служит вам. Она помогает вам избавиться от прежнего обветшалого тела, переселиться в новое, более молодое тело. Тут нечего печалиться и опасаться; вы просто меняете жилище... идете в лучшее жилище. Вся ваша забота должна состоять в том, чтобы жить интенсивно, полно и осознанно — так, чтобы вы могли стать чуткими к великой тайне жизни и смерти. На самом деле неточно говорить «жизни и смерти»; лучше будет сказать тайна «жизнисмерти» — даже без дефиса между ними; они — одно.

Если вы подлинно хотите узнать дух смерти, распахните свое сердце перед плотью жизни.

Если вы действительно хотите узнать, что такое смерть, дух смерти, распахните свое сердце перед плотью жизни. Забудьте о смерти, потому что само это слово может не позволить вам увидеть истину. Страх ослепляет; это предрассудок, приобретенный в невежестве, поэтому лучше забыть о смерти — вы просто открываетесь перед жизнью вашего тела. В самом таком понимании жизни вас ждет сюрприз: вы поймете и смерть тоже.

Ибо жизнь и смерть едины, как едины река и море.

В глубине ваших надежд и желаний лежит молчаливое знание запретного...

В глубине ваших надежд и желаний...

Вы можете видеть ясно, как вы наполнены ожиданиями, надеждами, желаниями. Ваши глаза покрыты многими слоями пыли, вам требуется, как следует прочистить ваши глаза. Вот что такое медитация.

Пусть мысли исчезнут, надежды исчезнут, желания исчезнут. Тогда вы обретете ясность, тогда ваши глаза — это совершенные зеркала. Только тогда, в этом безмолвном состоянии вашего видения узнаете вы секрет того, что извне.

И как семена, спящие под снегом, ваше сердце видит сны о весне.

Верьте снам, ибо в них скрыты врата в вечность.

Здесь нужно напомнить, что сны, о которых говорил Халиль Джебран, — это не те сны, о которых Зигмунд Фрейд рассказывал в стольких книгах. Изучая такие сны, Зигмунд Фрейд познал только больных людей. У больных людей больные сны; их сны — это не что иное, как подавленные желания. И величайшая ошибка Зигмунда Фрейда в том, что он полагал, что эти сны представляют собой все сны.

Естественно, люди, у которых есть определенное заболевание, пойдут к соответствующему врачу, только лица такого сорта пойдут к врачу; и врач будет беспрерывно контактировать с одним типом людей, имеющим определенное заболевание, он эксперт по этому заболеванию. Он может прийти к выводу, что все человечество страдает одним и тем же заболеванием, поскольку он никогда не сталкивался ни с каким исключением. Это логическое заблуждение, и даже такие люди, как Зигмунд Фрейд, Карл Густав Юнг, Альфред Адлер и другие психологи, психоаналитики, аналитические психологи — теперь у них много школ, — трактуют небольшое человеческое меньшинство так, как будто оно — образец всего человечества.

Халиль Джебран говорит о снах тех, у кого нет подавления. Бедный Зигмунд Фрейд никогда не сталкивался с такой личностью — естественно, зачем им ходить к Зигмунду Фрейду? Люди, у которых больные сны, кошмары, делающие вашу жизнь почти безумной, — вот те люди, которые пойдут к Зигмунду Фрейду.

Но бывают такие люди, как Халиль Джебран, который ничего не подавлял: в глубине, как семена, спящие под снегом, ваше сердце видит сны о весне.

Верьте снам, ибо в них скрыты врата в вечность.

Все поэты были мечтателями, но они не больны; им не нужны никакие психоаналитики. Их грезы — это их сокровища, они не хотят избавляться от них. Их грезы — это зерна; когда наступит весна, будет множество цветов в их существе. Это вторая категория, которую Зигмунд Фрейд и другие психоаналитики не заметили. Вот отчего их психология остается очень фрагментарной — это не вся истина.

И есть к тому же третий тип людей, подобных Гаутаме Будде, который не грезит: ни больных грез, ни здоровых грез. Его сон так крепок, так тих, что даже греза не тревожит его.

Психология станет совершенной наукой, если поймет все эти три вида людей: люди, у которых больные грезы, люди у которых здоровые грезы, и люди, у которых нет никаких грез — ушедшие за пределы всех надежд, всех желаний, — они прибыли домой.

Ваш страх перед смертью — лишь трепет пастуха, стоящего перед царем, который вскоре возложит на него руку в знак милости.

Разве в трепете пастуха не таится радость...

Он трепещет, потому что он бедный пастух — просто стоять перед царем для него достаточно, чтобы трепетать. Но, трепеща, он радуется, потому что он удостоен царского благословения, и царь возложит свою руку ему на голову.

Разве в трепете пастуха не таится радость оттого, что он будет отмечен царем?

Но разве не трепет беспокоит его всего более?

Радость скрывается под трепетом, страхом. Страх смерти точно такой же. Те, кто чуток, узнают, что есть страх потерять всех своих друзей, потерять свою любовь, потерять своих детей, потерять мир, который вы любили так сильно, потерять деревья и горы, — и уйти в неведомое пространство одному... поэтому и бывает трепет.

Но есть и великая радость, потому что неведомое — это вызов. Неведомое — это название для приключения — для новой жизни, для новых друзей, для новых возлюбленных, для нового мира, о котором вы не могли даже мечтать.

Ибо, что значит умереть, как не встать нагим на ветру и растаять на солнце? Ваше тело будет таять, будет поглощено землей; все элементы вашего тела уйдут к своим источникам. Только ваше чистое сознание — незримое, но вечное — будет с вами: вы — это оно. Все другое растает.

Не бойтесь этого таянья, потому что хоть это и конец жизни, но это также и начало лучшей жизни. Жизнь непрерывно развивается, и это единственный путь развития.

И что значит, перестать дышать, как не освободить дыхание от его беспокойных приливов и отливов?..

Вы не дышите... Даже медицине не удалось определить смерть. Все, что они знают, — это симптомы: человек прекращает дышать, сердце перестает биться, пульса больше нет. Это симптомы, потому что сознанию не требуется дыхание, не нужны ему также ни удары сердца, ни пульс.

Был один человек, Брахмайоги, который мог умирать на десять минут. Всю свою жизнь он обучался только одной вещи. Раньше он был врачом, но его не удовлетворяло определение смерти — он хорошо разбирался в древней традиции, которая говорит о сознании, а в медицине нет идеи сознания; поэтому он оставил свою профессию и начал тренироваться дышать меньше, меньше, меньше и меньше; и пришел момент, когда дыхание остановилось. Он стал способен обмануть на десять минут любого врача. Он путешествовал по всему миру, по всем большим университетам, медицинским колледжам, и имел сертификаты от выдающихся мировых врачей, удостоверявшие его смерть; потом, через десять минут, постепенно он начинал дышать, возвращался пульс и удары сердца. Человек в одиночку доказал что, то, что вы зовете смертью, только смерть тела, но не существа. И если вы дисциплинируете себя, вы можете обмануть любого врача.

Брахмайоги сослужил великую службу, но таких людей никогда не принимали всерьез; считалось, что они исключения. И даже после его демонстрации медицина продолжает определять смерть по симптомам. Каждый врач должен обучиться той же дисциплине, через которую прошел Брахмайоги, — это простая дисциплина, только требует времени.

Есть признаки, показывающие, что недалек тот день, когда медицина изменит эту идею смерти. В Америке есть, по крайней мере, десяток мертвых тел самых супербогатых людей, находящихся в глубоко замороженном состоянии, потому что их врачи сказали: «Не более чем через десять лет мы будем в состоянии возобновить ваше дыхание, ваш пульс и удары вашего сердца». Очень дорого обходится хранение этих мертвых тел от разложения, поэтому они глубоко заморожены, будто крепко спят в ожидании момента, когда медицина поможет им снова вернуться к жизни. Не думаю, что это очень разумные люди, ведь десятилетний пробел будет большим разрывом; они не смогут понять ничего из происходящего.

Уже есть разрыв поколений, что и говорить о тех десяти богачах, которые будут возвращены к жизни через десять лет, когда все переменится. Ни они не смогут общаться с другими, ни другие не смогут общаться с ними. Они будут, самое большее, музейными экспонатами.

Но необходимости нет; их понапрасну задержали на десять лет. Если бы они умерли естественно, то ко времени открытия наукой методов лечения их болезни они снова были бы рождены как дети, и им было бы по десять лет, в лучшем теле, более молодом теле, с будущим. Эти старые люди, даже если они вернутся, будут такими дряхлыми, что ими можно только пугать детишек. На что другое они будут годиться?

Но такова страсть к жизни. Они отложили достаточно денег, чтобы об их телах могли позаботиться. Они не могли доверить своим сыновьям, своим семьям заботу об их телах, и они растранжирили миллионы долларов. Ну что с ними делать? Они будут жить мертвыми, разгуливая повсюду, пугая всех!

Те люди не очень разумны. Можно было бы провести эксперимент точно так же, как они делают эксперименты на живых; методология была бы одной и той же. Поскольку вы стары, лучше, чтобы, подобно змее, сбрасывающей свою прежнюю кожу каждый год, — в каждой жизни, когда ваше тело становится бесполезным и вы не можете танцевать, вы не можете петь, вы не можете играть, — сознание выскальзывало из тела в новое тело, в новое чрево, чтобы снова быть свежим, снова быть молодым.

И что значит, перестать дышать, как не освободить дыхание от его беспокойных приливов и отливов, чтобы оно могло подняться, расшириться и безвозбранно искать Бога?

Прекращение дыхания — это свобода. Дыхание — это связующее звено между вашим телом и душой. В тот миг, когда ваше дыхание прекращается, ваша душа может быть свободной от тела, необремененной, — расшириться, и искать Бога, универсальный дух. Каждая смерть — это возможность; либо вы расширяетесь и становитесь едины с универсумом, либо входите в еще одно тело — если вы еще не выучили урок.

Жизнь — это школа. Вы должны вернуться, если вы не выучили урок. Если вы выучили его, вам не нужно возвращаться ни в какую клетку, ни в какое заключение; вы можете расширить ваше сознание до всего сущего. Это и есть истинный поиск религии: как освободить себя от всех своих оков и позволить себе быть во всем этом безграничном и вечном сущем.

Лишь тогда вы будете петь по-настоящему, когда изопьете из реки, молчания.

Вы можете петь, даже не узнав молчания, но ваша песня будет поверхностной, бессодержательной, бессмысленной.

Если вы испили от реки молчания, я называю это медитацией.

Тогда от вас исходит песня — не ваша. Тогда вы всего лишь средство, а песня поется всей Вселенной. Тогда песня имеет глубину, бездонность, и достигает высоты, которую вы можете набирать все выше и выше — вечно.

Лишь когда вы достигли вершины горы... Помните это выражение:

Лишь когда вы достигли вершины горы, вы начали восхождение.

Люди думают, что когда вы в долине, вы должны взойти на горную вершину; но настоящее восхождение начинается с горной вершины. Когда вы становитесь едиными с Вселенной, тогда начинается ваша настоящая жизнь — ваш настоящий танец, ваша настоящая песня, ваш настоящий экстаз.

И лишь тогда вы исполните свой подлинный танец, когда земля потребует к себе вашу плоть.

Когда ваше тело возвратилось к земле, тогда только вы за пределами тисков гравитации, и ваш настоящий танец начинается.

Все, что есть прекрасного и великого, — внутри вас, — но в заточении. Вы это великолепие в заточении. Выходите из тюрем, и ваше великолепие покажет вам, что вы были спящим Богом; теперь вы пробужденный Бог.

Нет единственного Бога — это фашистская идея, концепция нацистов. У каждого существа есть способность стать Богом. Буддизм и джайнизм верят в бесконечное число Богов, нет способа подсчитать их; даже деревья спят только чуть более глубоко, но они тоже мечтают поменять свое тело. Птицы и звери — они тоже мечтают двигаться вперед. Все, что живо, обладает скрытым зерном божественности.

По-моему, только это подлинно демократическая возможность; в противном случае идея Бога опасна, очень опасна. Это Его воля — сотворить мир; почему же Он не сотворил его раньше? Христиане считают, что Бог сотворил мир всего лишь за четыре тысячи лет до Иисуса Христа; это означает, что миру только шесть тысяч лет. Но это же глупо — чем Бог занимался все время перед этим, целую вечность? И что за мотивация была у Него, что внезапно Он сотворил весь мир? Как капризный деспот, в любой день Он может уничтожить его. Если Он может создавать совсем без причины, Он может и разрушить без всякой причины, без всякого оправдания.

Вот почему я снова и снова говорю: Фридрих Ницше прав, говоря: «Бог умер, и человек свободен». Если Бог жив, то человек никогда не может быть свободным; тогда он просто кукла, созданная из грязи. Английское слово «human» (человеческое) происходит от «humus» — «humus» означает грязь. Арабское слово «agni» тоже означает «приходящий из грязи». Только санскритское слово человек — «manushya» — не происходит от грязи, оно происходит от сознания; сознание не может быть создано, не может оно быть и уничтожено.

Идея единственного Бога очень опасна. Но каждая религия считает, что есть только единственный Бог, и это, разумеется, их Бог.

После Второй мировой войны два генерала — один английский, а другой немецкий — сидели в ресторане и говорили. Немецкий сказал: «Странно, мы были так могущественны и все же потерпели поражение».

Английский генерал засмеялся. Он сказал: «Вы были могущественны, но одна вещь была упущена — это молитва. Мы начинали сражение каждый день молитвой к Богу».

Немецкий сказал: «Вы как дети — мы тоже начинали нашу битву каждый день молитвой».

Английский генерал сказал: «Так-то оно так, но Бог не понимает по-немецки! Он благоволит британскому».

Эта идея единственного Бога очень опасна. Евреи считают древнееврейский Его языком, индусы считают санскрит Его языком, мусульмане считают арабский Его языком. Единственный Бог, единственный язык, единственный пророк, единственное святое писание... Эта идея единственного означает, что только вы правы, а все остальные ошибаются.

Я хочу, чтобы вам все это было предельно ясно: Бог не единствен; везде, где есть жизнь, есть и Бог. Бог проявляет Себя столькими путями, сколько вы можете представить себе, и каждый движется вверх к пониманию того, что «Я носил в своем чреве зерно бытия Бога».

Вся жизнь божественна и все существа божественны. Никто не создавал их, и никто не может уничтожить их. Мы всегда были здесь, и мы всегда будем здесь; формы могут быть разными — формы несущественны. Существенно только наше сознание.

— Хорошо, Вимал?

— Да, Мастер.