Глава 2 Кто наши учителя?

Глава 2

Кто наши учителя?

— «Всё же лучше владеть непосредственным знанием, чем быть умным», — думал Дон Мен, наблюдая за монахом, который направлялся на движущегося в кустах барса.

Не ощущая опасности, У Сян безмятежно спускался к реке. Барс возник перед ним неожиданно. Был тот миг, когда решается право, быть сильнейшим. Барс привык главенствовать. Дорогу к водопою ему уступали все. Но то были звери. Они заранее чувствуют превосходящего и предупредительно ускользают с тропы.

Опешили оба. Теперь всё исчислялось мгновениями. Барс рождён для молниеносности. В доли секунд он оценил ситуацию и знал, что перед ним слабый. Но нападать пока не решался. В мире зверей оказаться на пути у сильного — не является достаточным основанием для агрессии. Этим отличаются лишь люди. Даже сытые они нападают на возможную жертву.

Всё зависело теперь от У Сяна. Постоянная монашеская практика темы ненанесения вреда сработала сейчас параличом неподвижности. Это не понравилось барсу, так как У Сян находился на узкой тропе, ведущей к водопою. Разумно было бы практиковать в монастырях ещё и способность вовремя «сигануть» в кусты. Но У Сян покачнулся и стал заваливаться в пропасть. Барс уже напряг задние лапы перед прыжком, как вдруг перед ним возник Дон Мен. Оскалившись и повернув голову вбок, барс попятился. Такого зверя он ещё не встречал, но чувствовал силу. Легким движением Дон Мен подхватил падающего У Сяна и поставил его на ноги, не сводя взгляда с барса.

Первый раз за свою жизнь барс уступил. Он сделал крупный прыжок на скалу и исчез за камнями.

У Сян молчал. Вместе они направились к реке.

— Я думал, что вас в монастырях ещё обучают искусству боя, — сказал Дон Мен с некоторой иронией.

— Бой — это самое худшее, — заучено ответил У Сян.

— Что ты подразумеваешь под боем?

— Разрешение конфликта между людьми средствами силы.

— Красиво выражаешь свои мысли. А что, люди редко конфликтуют и живут в полном согласии?

— К согласию нужно стремиться.

— Ты уклонился от ответа. Меня не интересуют нравоучения и пожелания. Я люблю факты действительного.

— Не лукавь, Дон Мен, ты не хуже меня знаешь, что согласие редкость.

— Это вы лукавите в монастырях. Если согласие — редкость, то бой будет основой вашего обучения. Остальное — ширма. Честность, по-моему, в монастырях провозглашают как одну из добродетелей. Кто же вас учит лгать?

— Человек должен совершенствоваться и искоренять свои пороки.

— Опять ты декларируешь! Но на этот раз ты подсовываешь мне под лозунгами целое мировоззрение. Что такое совер шенствование? Что такое пороки? Кто определяет степень порочности? Где эталон безгрешности? Может быть, твои учителя лукаво намекали на свою безгрешность, прикрываясь именем Будды?

— Ты что, не знаком с «восьмеричным путём»?

— Знаком, но не умом, а существованием.

— Как это? Опять скажешь, что ты и есть Будда и «восьмеричный путь» предложил ты?

— Я же говорил, что раб будет агрессивным, когда посягают на его иерархию. Ты, монах, так ничего и не понял даже умом. Посмотри вон на то облако, Почему ты не называешь его камнем?

— Потому, что оно облако.

— Следовательно, если кто-то является носителем свойств, то он и есть это существо?

— Конечно, не назову же я лошадь человеком.

— А если человек, которого ты не видел, встретится тебе, то сможешь ты опознать его по детально описанным его приметам?

— Смогу.

— В монастырях описывают не лицо и тело Будды, а свойства, качества Будды. Можешь ты по свойствам и качествам опознать носителя свойств и качеств? Когда вы с барсом обнюхивали друг друга, я находился на огромном расстоянии. Как я мог оказаться в мгновение рядом?

— Да, действительно…

— Ты зазубрил «восьмеричный путь» умом, а явление действительного не зришь. Учителя обучают тебя ненасилию, а сами занимаются насилием над монахами…

— Это ты зря.

— А кто настроил тебя против самого себя?

— Как это!?

— Ты же не доволен собой. Значит, ты настроен сам против себя.

— А причём здесь учителя?

— Кто внушил тебе, что в человеке есть греховность? Я, что ли? Может быть, ты сам себе втолковал, что ты ничтожен? Для этого у тебя, монах, смелости не хватит. Чего же ты не бьёшь себя по голове камнем, как ничтожное и недостойное существо?

— Это будет тоже насилием.

— А быть агрессивным ко мне — это не насилие. Или боем ты называешь мордобой? Следовательно, словами можно воевать. Ударить кулаком это низменно, а ударить словом — нормально! Мы давно уже ведём с тобой бой в мире ума. Я избиваю тебя словесными кулаками, но и ты не остаёшься в долгу. Тебе учителя не говорили, какой бой праведный, а какой выражает насилие?

— Любое насилие недопустимо.

— Совершил ли я над барсом насилие?

— Ты поступил благородно, так как предотвратил…

— Что я предотвратил? То, что он тобой бы с удовольствием полакомился? Так ему это в радость, а я лишил его этой радости. Какое же благородное дело я совершил, если ты, глупец, не достиг элементарного уровня зверей.

— Барс голодный не останется, а я мог лишиться жизни.

— Это другой разговор. Но вернемся к ненасилию. Итак, благодаря учениям, ты возненавидел сам себя, в какой-то своей части, и теперь воюешь с собой, называя эту бойню «путём к просветлению». По своей наивности я это называю самоуничтожением. Может, не стоит терять время и твоим учителям нужно сразу рекомендовать вам кончать с собой? К чему долгие терзания себя, которые вы называете «путём к просветлению»?

— «Кончать с собой» — это тоже убийство.

— Значит, допускается только борьба. Чего же ты открыл рот перед барсом? Со мной ты мастер воевать словами. Но я тебе благодарен, учитель. Ты оповестил меня, что в монастырях тоже плодит себя мир ума. Только уму известны правила, а, следовательно, — борьба.

— Правила предназначены для того, чтобы избегать насилия и жить в согласии.

— Хорошо тебя вымуштровали. А может быть своим умом…

— Ну, что ж, Дон Мен, я выскажу своё мнение. То, что ты здесь наговорил относительно учителей — сплошной срам и непочитание просветлённых. Никак не могу обращаться к тебе «преподобие», хоть ты и патриарх…

Дон Мен залился светлым, громким смехом. Он подпрыгнул от радости и наклонился к воде, так как они уже достигли реки. Зачерпнув ладонью воду, он вымыл лицо и подставил его чистому солнцу. У Сян замолчал. Он ощутил изменение настроения в себе. Спорить больше не хотелось. Всё это показалось далёким и мелочным в сравнении с этим прекрасным и наполненном жизнью утром. Но не было и раскаяния за то недружелюбие, которое он проявил к человеку, только что спасшему его от когтей зверя.

— Куда ты теперь? — спросил Дон Мен.

— Если позволишь, с тобой.

— Такой умный монах для меня сейчас находка. Обычно я тренирую свой ум в среде западных людей. Они в том живут. А ты, ещё к тому, умничаешь на святые темы. Там это встречается не часто.

— Ты говорил, что там есть религия.

— Есть не только темы Иисуса Христа, но и люди, использующие в корм уму темы Востока. Но, как правило, они слабо информированы. И уж совсем скучно, когда всё это крушат под обыденные схемы ума.

— Ты же говоришь, что Запад живёт миром ума. Кто, как не они, должны быть мастерами этого органа?!

— Они — «щепки» в половодье ума. Там нет мастеров ума. Там есть служащие законам ума. Они даже квалифицируются и имеют ранги.

— Разве такое возможно, жить только умом и не стать мастером ума.

— Ты, У Сян, жил в монастырях и не стал мастером непосредственного знания.

— Я хорошо знаю темы монастырей.

— Они тоже хорошо знают темы своих профессий. Ты служил темам святых писаний, они служат законам ума. Достигли в этом служении они огромных успехов, дошли до абстракций.

— Что это такое?

— Когда ты говоришь о Будде, то для тебя это образ не конкретный, Ты лишь полагаешь конкретного Будду. Теперь представь, что ты обозначил его значком, да так, что про качества Будды забыл.

— Что же останется?!

— Ты наделишь этот значок правилами.

— Какими правилами, если образа нет?

— Правилами самого ума.

— Что это за правила, в которых нет живого?!

— Не горячись, У Сян. Не относись неуважительно к уму.

— Выходит, что они хорошо знают свой ум?

— Увы, они его не знают вообще. Я же сказал, что они служат свойствам ума. Так эти люди накопили для меня огромный материал своим самопожертвованием.

— У них есть эмоции, психические переживания?

— Есть, как и у любого человека, но они игнорируют их.

— Это же механизмы!

— Ум и есть механика отношений. Служа уму, они воспитывают в себе механического человека. Эмоции для них становятся лишь предметом провозглашений. Есть среди них те, которые это сделали темой. О счастье, любви, духовности, святости много говорят. Иными словами, ум потребляет любой материал себе в пищу. Этим он и хорош.

— Как ты можешь таким восхищаться!? Человек жив эмоциями, качествами переживания, духом. Чем же живут эти люди?

— Надеждой, что эти качества придут к ним после свершения умом очередного этапа. Они и так провозглашают это постоянно умственными декларациями.

— Несчастные! Ведь это люди.

— Видишь, а ты шатаешься по монастырям тогда, когда мир полон страданий.

— Что же ты, Дон Мен, можешь сделать для них? Как я понял, они не стремятся к непосредственному знанию и не практикуют источники жизненных сил.

— Сначала я должен постигнуть ум.

— То есть, научиться жить механически… Кстати, а как можно жить механически?

— Служи уму. Эмоции заглохнут сами. Появятся только отрицательные эмоции. Их продуцирует деятельность ума.

— Разве ум не в силах способствовать положительным эмоциям.

— Нет.

— Почему?

— Пока не знаю. Но я вижу факт: скоро две тысячи лет со дня рождения Иисуса Христа. Из поколения в поколение провозглашается любовь. Более того, призывают не только любить ближних, но и врагов своих. «Молитесь за врагов ваших. Благословляйте врагов ваших».

— Какая благородная заповедь!

— Вот именно, только на словах.

— Неужели в своих монастырях они не получают свойства Иисуса?

— Стараются, но используют инструментом сознания ум.

— Вот почему ты сделал вывод, что умом нельзя вызвать положительные переживания сознания.

— Я привёл лишь частный случай. О любви, счастье, радостях и сентиментальности много говорят. Но тогда эффектом слов были бы эмоции. На деле слова рождают либо слова, либо — отрицательные эмоции.

— Какие?

— Рассказывая о ком-то, можно вызвать к нему ненависть, презрение, сомнение, зависть.

— «Пять ядов»! Они практикуют «пять ядов»! Несчастные. Разве они не знают источников страданий!?

— Нет. Они не наблюдают за своими качествами, хотя у них есть даже наука, которая называется «психология».

— Чем же занимается «психология»?

— Строит конструкции ума на тему состояний человека.

— Зачем?

— Дефицит человеческих качеств дал о себе знать. Есть тяга у каждого жить человеческими переживаниями. Нашлись те, кто взялся за эту задачу, но… ум — он и есть ум. Ты же сам знаешь, что эмоцию нельзя выразить словами. Нельзя её подарить. Нельзя словами научить переживать любовь или счастье.

— Разве они не знают этого?

— Они увлечены служением уму.

— Наверно, в этом служении есть что-то?

— Да. Они плодят механический мир. Они гордятся этим. Они даже мечтают воспроизвести человека.

— Это делается просто и приятно, — хихикнул У Сян. — К чему для этого ум, если в природе это уже решено.

— Э, У Сян, вот видно, что ты не ощутил вкус ума. Если в мире ума кто-то приумножает механические показатели, то очень этим гордится. Например, будет иметь несколько домов, машин, свою яхту. Но если он будет иметь двадцать детей, то будет ходить, стыдливо опустив голову.

— Страшные дела ты мне рассказываешь. Они, что, — механизмы!?

— Стремятся к тому, сами того не желая.

— Как это может быть?

— Они — люди, У Сян. Они поверили своим предыдущим учителям. Теперь, так же как в монастырях, они обучают детей механическим правилам.

— Какие этот правила? Разве правила не связаны с жизнью?

— Помнишь, я говорил тебе об абстракции? Если символы наделить правилами, то можно не заметить, что там схема. Так они удалили схемы от жизни. Они не заметили в них лишь механику.

— А куда смотрят учителя!?

— Всё это накапливалось постепенно. Были учителя и человеческих свойств, например Иисус. Были и те, кто учил развивать гармонию в зрении и слухе. Затем появились служители ума. Они победили.

— Какая это победа!? Это — поражение духа человека Запада.

— Они называют это механическое прогрессирование «цивилизацией» и гордятся своей деградацией. Они обожают своих учителей и вывешивают их портреты в школах.

— Мрак. Именно об этом предупреждают нас в монастырях.

— Напротив, люди Запада провозглашают этот мрак.

— Теперь я совсем не понимаю тебя, Дон Мен. Что тебе в этой деградации духа человеческого. Зачем ты взялся развивать орган сознания, который несёт страдания?

— Чем-то ты напоминаешь мне людей Запада, У Сян. Ты же знаешь, что я сторонник факта. У людей Запада состоялся ум в размерах уничтожения их. Этот орган представляет факт сознания. Ты тоже им пользуешься. Обязан ли он служить только деградации?

— Ты же сам перечислил факты деградации духа людей Запада.

— Знаком ли ты с «Девятью Колесницами»?

— Ровно насколько мне преподали учителя в монастыре.

— Образно разобьем их на три: Винайю, Ваджраяну, Дзогчен. Винайя предлагает путь избегания ядов. Ваджра рекомендует добавлять к ядам средства, так чтобы яды превращались в нектар. Дзогчен практикует так, что нет ни ядов, ни нектара — всё есть материал жизни.

— Это мне нравится, хотя признаюсь, что практиковать Ваджру мне удавалось плохо.

— Не огорчайся. Люди Запада увлечены только Винаей. Они всё время от чего-то очищаются и избегают чего-то низменного. Им даже идея Ваджраяны не приходит в голову.

— Неужели они настолько дикие?

— Чтобы знать насколько человек дикий, нужно иметь для контраста нечто другое. Но и до этого «другого» нужно созреть.

— Ваджраяна не предлагает нечто надуманное. Это практика жизненных процессов. Каждый человек тянется к лучшему.

— Для них лучшее — это механическое обеспечение себя так, что бы меньше исполнять дел.

— Для духовной практики…

— Нет, для новых дел, словесных схем и ожидания, что прекрасные в переживаниях эмоции явятся однажды сами.

— Если это так, то это люди, живущие во мраке. У них нет даже шанса.

— Вот о шансе и идёт речь. Если я постигну яд ума, то, будучи практикован в Ваджраяне, возможно, смогу из яда сделать нектар.

Дон Мен придержал У Сяна за плечо, так как тот шел на змею…