Глава 4 Мистическое незнание
Глава 4
Мистическое незнание
Но берегись, как бы не стало это известно кому-либо из непосвященных, что прилепились к тварному миру и возомнили, будто за пределами бытия нет ничего, полагая, что могут уразуметь того, кто «соделал мрак покровом своим».
И если посвященные в божественные таинства превосходят подобных… то что уж говорить о тех безусловных невеждах, которые размышляют о боге, первопричине всего сущего, так же, как и о внешних формах, вещая то, что он не в силах превзойти великого числа их богохульных измышлений? Мы должны приписать ему и утвердить за ним все свойства вещей, ибо он — причина всего сущего. Но вместе с тем он выше всего сущего и за его пределами пребывает, и потому следует нам совершенно отказаться от присвоения ему этих свойств. Притом не нужно полагать, что присвоение и отказ противоречат друг другу, ибо прежде всего он сам превосходит любой отказ и предшествует ему, будучи за пределами любого отрицания и утверждения.
Вот и благословенный Варфоломей утверждает, что истина божья велика и вместе с тем мала, а в Евангелии говорится, что она величественна и обширна и в то же время немногословна. Это представляется мне удивительным прозрением, поскольку о превосходящей все причине всего сущего можно поведать как многословно, так и посредством немногих слов, и даже бессловесно, ибо невыразим и непознаваем тот, кто возвышается за пределами бытия над всей природой. Открывается же он полностью лишь тем, кто, отвратившись от всего чистого и нечистого, отрекшись от покорения святых вершин, оставив позади все божественные звуки и свет, и ангельские гласы, вступает во мрак, где воистину пребывает тот, кто за пределами всего сущего.
Ведь не напрасно же благословенный Моисей прежде всего получает повеление не только самому очиститься, но и от неочищенных отдалиться, и только после полного очищения слышит он множество труб и видит множество огней, блистающих ясным и лучезарным сиянием. Затем оставляет он народ свой и предстает перед избранными священниками, взойдя на высочайшую из святых вершин. Но и после этого общается он не лично с богом и созерцает не его самого, ибо он незрим, а только то место, где он пребывает.
По моему мнению, это означает, что все самое возвышенное и небесное из зримого и мыслимого не более чем образы вещей, подчиненных тому, кто все превосходит. Посредством них открывается его присутствие, превосходящее всякое разумение, основанное на умопостигаемых высотах горных селений.
И порой тот, кто освободился от видящего и отрешился от видимого, вступает в глубину поистине мистического мрака незнания, где он отбрасывает знание, приобретенное умом, припадая к незримому и неосязаемому — к самой сути того, кто пребывает за пределами всего сущего. Таким образом, после упразднения всякого знания он объединяется с лучшей частью себя — не с тварью, не с самим собой, не с другим, но с тем, кто недоступен внутреннему познанию, в совершенном неведении обретает он сверхразумное видение.
Философ зашел в кондитерскую, чтобы заказать самый вкусный и самый красивый фруктовый торт.
— Мне нужен именинный торт, — сказал он, — и чтобы сверху была надпись: «С днем рождения!» Когда он будет готов?
— Через двадцать минут, сэр, — ответил кондитер. Когда философ вернулся спустя двадцать минут, торт был готов. Философ долго и внимательно его изучал, потом отошел на шаг назад, чтобы рассмотреть все детали, после чего сказал:
— Послушайте, я так хотел, чтобы он был самым красивым. Добавьте разноцветных завитушек из глазури. И вот еще что: вместо «С днем рождения!» напишите «Тысяча поздравлений!»
— Хорошо, — ответил немного разочарованный кондитер. — Приходите через полчаса, и торт будет готов.
Философ возвращается через полчаса и сосредоточенно осматривает новый торт. Через некоторое время, после размышлений, наконец произносит:
— Не могли бы вы сделать для меня еще кое-что? Добавьте кремовых розочек и завитушек по краям и, может быть, сделайте надпись подлиннее, что-нибудь вроде «Поздравляем! С безграничной любовью!» Сделаете?
Кондитер согласился и выполнил все улучшения. Философ вернулся и после тщательного изучения торта воскликнул:
— Да, да! Теперь он великолепен!
— Вам завернуть? — с облегчением спрашивает кондитер.
— Нет, нет, спасибо, не нужно. Я буду есть его прямо здесь.
Философы, теологи, логики — самые глупые люди в мире! Жаль, очень жаль, что такому человеку, как Дионисий, приходится говорить на языке христианской логики, философии и теологии. Мастер дзэн бы выразил ту же самую мысль совершенно иначе, очень четко, не нагромождая горы бесполезных слов и вообще не упоминая имени бога.
Дионисий находится в трудном положении: он хочет говорить, как мастер дзэн, ничего о дзэн не зная. Но, обладая тем же опытом, тем же пониманием, он хочет говорить прямо, называя вещи своими именами, а это очень трудно. Если вы хотите выжить в христианском мире, в мусульманском мире, в мире иудаизма, вам придется использовать определенный язык. Поэтому Дионисию приходится ходить вокруг да около. Он говорит именно то, что хочет сказать, но в целях безопасности ему приходится прибегать к туманным словам, хитростям, маскировать свои идеи. И я думаю, что он поступал правильно, поскольку выжить, передав потомкам послание, которое он обрел внутри себя, было важнее, чем стать мучеником.
Христиане сожгли тысячи людей. Люди, говорившие о любви, люди, говорившие о мире, люди, считавшие, что Иисус пришел, чтобы поведать о любви и братстве, — они убивали больше, чем кто-либо другой. И кровь была пролита только из-за слов — слова стали такими важными.
Так всегда происходит с глупыми людьми: реальность улетучивается, и на ее место приходят слова. Слово «бог» становится важнее подлинной сущности бога, слово «любовь» становится важнее самой любви. И люди могут убить друг друга из-за слова.
Просто невероятно, как сильно люди тысячелетиями верили в слова! Как будто слово «огонь» и есть огонь, как будто слово «вода» и есть вода! Когда вас мучает жажда, вам не поможет слово «вода». Конечно, если вас не мучает жажда, то слово «вода» будет означать в точности то же самое, что и сама вода.
Однако философы не страдают от жажды — они не жаждут истины. В действительности они просто большие эгоисты. Они не исследуют то, что есть. Напротив, они вырабатывают, фабрикуют собственные системы идей и пытаются навязать свои образы самой реальности. Поэтому они никогда не выходят за пределы ума. А ум по своей природе всегда посредственен, он не бывает разумным — не может быть таковым по самой своей природе.
Ум никоим образом невозможно сделать разумным, потому что ум означает память. Ум — это механизм, аккумулирующий прошлый опыт. Он обозначает известное, в то время как разум обозначает исследование неизвестного — и не только неизвестного: когда разум достигает своего наивысшего расцвета, он вступает в мир непознаваемого.
Поэтому, пожалуйста, простите Дионисию его манеру выражаться. Он говорит, как христианин, но его послание универсально. Нам придется отсеять лишнее, придется проигнорировать христианский жаргон.
Вы слышали о философе, который как-то раз в субботу отправился на местную дискотеку и заметил в углу застенчивую девушку? Он подошел и пригласил ее на танец. Остаток вечера они провели вместе. Пришло время расходиться по домам, и философ спросил:
— Поедем ко мне?
— К сожалению, не могу! — ответила девушка. — У меня цикл.
— Не волнуйся, — сказал философ. — Мы сядем в мою новую пятисотую «хонду», а твой цикл[2] захватим с утра!
Люди, живущие в мире слов, выглядят так нелепо!
В Тихуане один мексиканский здоровяк забрел в публичный дом. Хозяйка радушно его поприветствовала и проводила в первую комнату справа. Мексиканец вскоре вернулся и сказал, что не может. Хозяйка спросила, в чем дело. Мексиканец смущенно произнес: «Потому чта она — мая систра».
Хозяйка выразила понимание и направила его во вторую дверь слева Вскоре он вернулся, снова покачал головой и сказал: «Не магу, она — мая систра».
Хозяйка на этот раз пришла в замешательство и отправила верзилу в последнюю комнату справа. Как и прежде он вышел из комнаты через пару минут и, потупив взор, произнес: «Эта леди тожа мая систра!»
Сбитая с толку и ошеломленная, хозяйка заведения направила мексиканца наверх к светлокожей блондинке из Швеции, точно зная, что та не может оказаться его очередной «систрой».
Как только за ним закрылась дверь, она ринулась к тайному смотровому отверстию, чтобы на них посмотреть. Поколебавшись какое-то время, мексиканец, наконец, спустил штаны. Увидев его гигантский член, свисающий до колен, шведка воскликнула: «Ну ты, брат, даешь!»
В этом и была вся проблема — в слове «брат»!
По отношению к Дионисию вам следует проявить немного терпения. Он выражает мысли, используя язык, к которому привыкли христианские теологи. Девяносто девять процентов всех его слов излишни, но оставшийся процент столь драгоценен, что можно закрыть глаза на лишние девяносто девять.
Если вы знакомы с историей евреев, христиан и мусульман, то должны знать, что у них один корень, один источник. В мире существуют только две религиозные традиции: иудейская и индуистская. Иудейская традиция породила мусульманство и христианство, от которых затем отпочковались католики, протестанты, шииты, сунниты и прочие. А индуизм разделился на два основных течения: джайнизм и буддизм, каждое из которых тоже имеет ответвления.
Различия между этими двумя традициями огромны. Иудейская традиция очень сильно укоренена в словах, она не вышла за пределы ума. Лишь изредка какой-нибудь смельчак решался на прыжок в запредельное. Если он действовал неосторожно, его сразу же убивали, распинали.
Из-за этого Дионисий проявлял огромную осторожность. Поэтому он и прячет бриллианты среди обычной гальки и булыжников. Он говорит:
Но берегись, как бы не стало это известно кому-либо из непосвященных…
Он пишет своему ученику Тимофею: «Берегись, как бы не стало это известно кому-либо из непосвященных….» Вот что он хочет сказать: «Будь очень осторожен и осмотрителен. Если истина достигнет ушей непосвященных, ты напрасно подвергнешь себя опасности».
Но кто эти непосвященные? Он говорит:
…что прилепились к тварному миру и возомнили, будто за пределами бытия нет ничего…
Все три религии, зародившиеся вне Индии, то есть христианство, иудаизм и мусульманство, остались раздвоенными: их последователи верят в то, что бог — творец, а мир — его творение. В этом основа их двойственного подхода Бог напоминает им художника или скульптора за работой. К моменту завершения картина становится чем-то от него независимым. Даже если художник умрет, она не исчезнет с его смертью. После того как скульптор выполнил свою задачу, в нем отпадает необходимость. Статуя, его творение, может продолжить свое существование сама по себе. Существование творца становится при этом ненужным.
Возможно, вы знаете, что согласно иудаизму бог создал мир за шесть дней, а на седьмой день он отдыхал. И никто не спрашивает, что он делал потом. До сих пор отдыхает? Какие долгие выходные, а ведь он поработал всего шесть дней! И теперь целую вечность нечего делать…
Восточный подход не таков. На Востоке бога мыслят не в роли художника или скульптора, его мыслят в виде танцора, Натараджа. Вы, наверное, видели статуи танцующего Шивы, таково восточное представление о боге как о танцоре. В чем тогда различия? Различия есть, они невероятно важны и огромны. Танцор и танец неразделимы — их разделить невозможно: танцор — это танец, а танец — это танцор. По сути, в кульминационные моменты танцор целиком растворяется в танце, он сам им становится.
На Востоке бог как создатель и мир как творение рассматриваются не как два отдельных феномена, а как два аспекта одной реальности. Мир — это танец, а бог — это танцор, и, если он остановится хотя бы на одно мгновение, мир исчезнет. Танцор не может позволить себе выходной.
Поэтому на Востоке никогда не существовало ничего подобного воскресенью. Это изобретение Запада. На Востоке праздничные дни существовали, но предназначались не для отдыха, а для пения, празднования, танцев. Эти дни не были выходными в смысле «выхода» из деятельности. На самом деле по сравнению с буднями они подразумевали еще большее «включение».
В основе этой традиции лежит исходное представление о боге не как о творце, а как о творческом начале. И еще раз обратите внимание на разницу: бог — это не творец, а творчество, не личность, а энергия, присутствие. Восточное понимание природы бога достигло непревзойденных высот, и больше к нему уже нечего добавить.
Дионисий желает сообщить ту же самую истину, на которую он каким-то образом наткнулся. Но он советует своему ученику Тимофею:
…берегись, как бы не стало это известно кому-либо из непосвященных….
Под «непосвященными» он имеет в виду так называемых религиозных людей. Дионисий говорит о них как о непосвященных, потому что они дуалисты. А всякий дуализм свойственен лишь уму непосвященного. Чистое сознание не признает ни двойственности, ни разделения, оно признает только органическое единство. Все существование — это одно органическое целое: бог неотделим от своего творения.
Но для христиан такая мысль оказалась совершенно неприемлемой, и они назвали ее языческой. Если вы полагаете, что все вокруг божественно, то вы — язычник, человек крайне примитивный. Это значит, что вы еще не доросли до сложного мировоззрения и продолжаете относиться к жизни по-детски. Но это не ребячество, а лишь отношение, подобное мировоззрению ребенка. Именно это имел в виду Иисус, когда говорил: «Если не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». Такое отношение не примитивно. Оно просто, но не примитивно. Оно ясно, предельно ясно, но не примитивно. На самом деле это наивысшее выражение религиозности.
Дионисий говорит, что те, кто мыслят противоположностями, кто разделяет сущее на создателя и созданное, цепляясь за тварный мир, являются непосвященными, профанами.
Поэтому христиане не могут поверить в то, что люди — боги. Провозгласить себя богом значит совершить грех, святотатство. Даже Иисус вынужден говорить обиняками, не напрямую, не так, как говорили провидцы из Упанишад: «Ахам брахмасми, я — бог», — не так ясно. Иисус говорит: «Я — Сын Божий, а Сын и Отец — одно». К чему эти окольные пути? Зачем говорить: «Я — Сын Божий», прибегая к весьма антропоцентричной манере выражаться, заставляя бога играть роль отца, а себя — роль сына, порождая идею святого семейства? Тем более что семья есть самое что ни на есть порочное явление! Таким образом Иисус проецирует эту идею на высшую реальность и затем утверждает истину с черного хода: «Я, Сын, и Бог-Отец — не есть два». Но при этом истина становится такой разбавленной. Она теряет всю ту остроту, что присуща выражению «ахам брахмасми» или словам Аль-Хилладж Мансура «Анальхак», что значит «Я есть высшая истина». Это прямые утверждения.
Но христиане отвергают подобную прямоту. Они называют эти утверждения эгоистичными, они называют эти утверждения языческими. На Востоке говорят, что все является божественным. Малейшая травинка столь же божественна, как и самая большая звезда, потому что не существует ничего, кроме бога. Существование становится синонимом бога.
Дионисий пишет Тимофею: «Остерегайся непосвященных». Фактически, непосвященными он называет всех христиан и иудеев; он сомневается в их религиозности. Он говорит о тех, кто продолжает повторять: «Мы — твари и не можем быть богами, не можем быть создателями».
В этом парадокс. Вы и творцы и твари — и то и другое. И каждое мгновение вы можете прожить либо в роли творца, либо в роли твари. Каждый раз, когда вами овладевает творческое бессилие, вы — тварь. Но вам знакомы и моменты творчества: в такие мгновения вы не тварь, ваши скрытые стороны начинают проявляться. Когда вы рисуете и, поглощенные рисованием, забываете себя, разве тогда вы тварь? Когда вы поете и песня завладевает вашей душой, разве тогда вы тварь? Когда вы любите и любовь ваша столь всеобъемлюща, что вы растворяетесь в ней, разве тогда вы тварь? Всем вам знакомы мгновения, когда вы были создателем. Всем вам знакомы мгновения, когда вы знали, что способны на чудеса. Вы знаете, что иногда вы овладеваете всеми секретами волшебства — вы можете превращать камни в золото.
Нет ни одного человека, жизнь которого была бы настолько бедна, что он никогда не переживал бы чуда Человек может не верить в чудо, он может его отвергать, отворачиваться от него, даже пытаться забыть все случившееся, решив, что он это вообразил, выдумал. Но окна в чудесное порой распахиваются.
Медитация — это сознательное распахивание окон. Когда они открываются сами по себе, вы не владеете ситуацией. Да, созерцая прекрасный закат, вы можете ощутить в себе нечто от создателя, но вы не владеете ситуацией. Наблюдая за полетолд птицы, вы можете слиться с ней настолько, что забудете о том, что остались на земле, а не парите в небе. Но вы не управляете этим слиянием. Медитация помогает вам взять контроль в свои руки.
Но профаны продолжают утверждать, что религиозны, тогда как на самом деле они далеки от религии. В мире полным-полно псевдорелигиозных людей. Если вы хотите составить список псевдорелигиозных людей, то можете включить в него всех христиан, всех мусульман всех индуистов, всех джайнов и буддистов, которые ходят в церкви, в храмы, в мечети и гурудвары. Все они псевдорелигиозны и не имеют к истине никакого отношения. Они не заинтересованы в истине по-настоящему, они ее боятся. Эти люди — верующие, но они не религиозны.
Верующий никогда не будет религиозным человеком, а религиозный человек никогда не будет верующим. Религиозный человек знает, а верующий лишь верит. А зачем ему вообще верить, если за этим не стоят какие-то скрытые мотивы? Либо люди боятся ада… Им просто внушили этот страх, этот страх эксплуатируется веками. Священники понимают, что человеком правят две вещи: либо страх, либо жадность. И это понимают не только священники: политики, педагоги — все применяют одну и ту же стратегию.
Когда ребенок вас не слушается, вы его наказываете. Что вы при этом делаете? Вы эксплуатируете его страх. Вы заставляете его бояться. Если он сделает это еще раз, его снова накажут, и наказание, возможно, будет еще более страшным. А когда он вас слушается, поступает так, как вы хотите, вы его вознаграждаете. Тут вы эксплуатируете его жадность. Структура всех систем образования в мире одна и та же: кнут и пряник.
Когда я сдавал экзамены по окончании университета, то случайно, совершенно случайно получил золотую медаль. Это была чистая случайность, простое совпадение, потому что я никогда не старался учиться на «отлично». Профессора были озадачены, да и весь университет был озадачен, так как никто и подумать не мог, что я возглавлю список выпускников. Я и сам был озадачен.
Я отправился к декану факультета, доктору Саксене, и спросил: «В чем дело? В чем ошибка? Как это вышло, что я получил золотую медаль?»
Он ответил: «Мы все удивлены, потому что ты всегда пропускал занятия. Мы позволили тебе прийти на экзамены только потому, что любим тебя, и даже боялись, что ты не справишься со всеми заданиями».
Каждое утро он заглядывал в аудиторию, где мы сдавали экзамены, чтобы самому убедиться, что я пришел, и сразу после этого уходил. Он опасался, что я могу не прийти на экзамен, потому что в то время я обычно ложился спать в три часа ночи и вставал часов в девять-одиннадцать. А экзамены проходили с семи до десяти часов утра. Без четверти семь я должен был уже быть в аудитории, поэтому он, естественно, боялся за меня.
В конце концов мы выяснили, как это вышло. Один очень известный философ, доктор Р. Д. Ренаде, ректор университета в Аллахабаде, всегда любил очень лаконичные ответы, ответы по существу. А я никогда не задерживался на три часа, чтобы написать ответ. Я ни разу не использовал три часа для подготовки, через час ответ был готов. Я просто писал афоризмы.
Профессор Ренаде никогда еще никому не ставил оценку в сто баллов. Ему понравились не сами ответы, а их формулировка. Мои ответы умещались в одном абзаце. Может быть, я просто придумывал притчу или шутку, а ответа не давал, и ему самому приходилось с ней разбираться. Он, должно быть, радовался, смеялся и был настолько счастлив, что ставил мне сто баллов. Так это случайно и получилось.
Получив медаль, первое, что я сделал, это подошел к колодцу во дворе университета и выбросил ее туда. Собралась толпа Люди спрашивали меня: «Что ты делаешь?» Я им ответил: «Я не верю в наказание и награждение. Хранить эту золотую медаль — значит выказывать уважение к системе, ко всей этой дурацкой структуре».
Награждайте людей или наказывайте: все существование человека веками строилось на этом. Так поступают правительства, суды, родители и учителя. Те, кто ходит в церкви, храмы и мечети, либо боятся ада, либо жадно стремятся к райским наслаждениям.
Однажды утром в Ватикан пришел человек и осведомился о здоровье папы. Охранявшие дворец гвардейцы ответили, что здоровье папы в полном порядке.
На следующее утро этот человек снова пришел, чтобы узнать о здоровье папы. Гвардейцы ответили, что папа чувствует себя просто великолепно.
Он приходил к ним изо дня в день, и, наконец, удивленные охранники начали хвалить его за заботу, которая говорила о том, что он добрый католик.
Но этот человек возразил; «Понимаете, я пошел к врачу, и он сказал, что у меня здоровье ни к черту, и что мне следует быть очень осторожным — мне нельзя ни пить, ни курить. А когда я спросил его о женщинах, он ответил: „Ну разве что разок, когда умрет папа римский!"»
Так что вы никогда не узнаете, почему люди отправляются в мечеть или в церковь, если будете просто наблюдать за тем, как они туда приходят и молятся. Не обманывайтесь, не считайте их религиозными. Они либо боятся адских мук, либо намерены заслужить райские наслаждения.
Позвольте раскрыть вам тайну ад не такое уж и плохое место. Теперь там повсюду кондиционеры! Мир уже не таков, каким был раньше. Где взять керосин и бензин для постоянного горения адского пламени? Все запасы истощены! Там собралось столько ученых, что они все усложнили и сделали ад высокотехнологичным По правде сказать, небеса находятся в гораздо худшем положении, чем когда бы то ни было: что могут эти глупые святые? Все изменилось — колесо повернулось. Так что, если вы хотите куда-нибудь отправиться, отправляйтесь в ад. И если вы последуете за мной, то вы там обязательно окажетесь. Я могу вас уверить только в одном увидимся в аду! Рай превратился в место, не заслуживающее внимания.
Однажды в раю дева Мария говорит святому Иосифу:
— Пора мне, Иосиф, посетить Землю и посмотреть, насколько крепка в людях вера христианская.
— Хорошо, — отвечает Иосиф. — Только каждый день звони мне по горячей линии, чтобы я мог знать, как у тебя там идут дела!
Мария согласилась и в ту же ночь покинула рай. Вечером в раю зазвонил телефон. Это была Мария.
— Иосиф, — сказала она. — Я сейчас в Польше. Вера здесь крепка, хотя и немного разрушительна. В меня все истово веруют!
На второй день снова зазвонил телефон.
— Иосиф, я в Италии. Это просто фантастика, но говорят, что в Бразилии еще лучше!
Вечером третьего дня:
— Привет, Иосиф. Я сейчас в Голландии. В моего сына здесь верят, но вера в меня пошатнулась из-за того, что здесь так много протестантов.
На четвертый и пятый день звонков не было. Святой Иосиф уже начал волноваться. Он спрашивал у всех прибывающих душ, не видали ли они деву Марию, но никто ее не видел.
Прошло еще три дня, и, наконец, телефон зазвонил. Иосиф сломя голову кинулся к нему, схватил трубку и закричал:
— Алло, Мария, алло, это ты?
И он услышал, как после небольшой паузы хитрый женский голосок нежно проворковал в трубку:
— Алло, Иося, мон амур, это ты? Говорит Мими, я в Париже!
Избегайте рая: он очень старомоден! Но в тех странах, где позиции религии еще сильны, люди все еще рвутся туда либо из жадности, либо из страха. А ведь страх и жадность — это две стороны одной медали! Хорошо, что Дионисий называет их непосвященными. Эти профаны:
…возомнили, будто за пределами бытия нет ничего…
Теперь Дионисий хочет сказать нечто в духе Гаутамы Будды. Он хочет рассказать об анатте, небытии, но как рассказать об этом в христианской манере? Это очень и очень сложно, приходится быть искусным. Будда мог выразить эту мысль напрямую, сказав, что бытие выдумали мы сами. Бытие есть не что иное, как эго, спроецированное на высшие планы. Существование обходится и без эго, и без бытия; оно трансцендентально по отношению к бытию и небытию. О нем нельзя сказать, что оно представляет собой то или это. Ни то ни другое, neti-neti, — все, что можно сказать. Лучше всего вообще ничего не говорить, молчать, поскольку лишь через молчание вы можете что-то о нем сообщить. Прибегая к словам, вы фальсифицируете истину, так как ни одно слово не может заключать в себе истину целиком. Любое слово отражает лишь один из ее аспектов за счет других. Просветленные, те, кто познал истину во всей ее полноте, знают, что это неправильно.
Но Дионисий нашел способ выражения. Он говорит:
…эти люди думают, что за пределами бытия нет ничего, полагая, что могут уразуметь того, кто «соделал мрак покровом своим».
Чтобы придать своим словам вес, он вынужден ссылаться на Священное Писание. Но он пользуется им по-своему. Это похоже на то, как если бы христианский трактат писал дзэнский монах, мастер дзэн. В древних писаниях говорится, что бог «сделал мрак покровом своим». Если это правда, говорит Дионисий, то как же эти глупцы могут утверждать, что знают его? Если он скрыт, то как вы можете его познать? Все ваше знание претенциозно. Но вы продолжаете повторять, что вы его знаете, как будто он — особа, как будто он — живое существо.
Тысячи христиан верили в то, что воочию видели Иисуса, Святого Духа, Бога-Отца. И они не только его видели, но и говорили с ним, получали от него послания.
На днях кто-то прислал мне записку с вопросом об одном из учеников Шивананды. Его хорошо знают в Америке и в Европе под именем Вишну Дэвананда. До последнего времени он утверждал, что получает сообщения от своего мастера, Шивананды. Лишь недавно он признался в том, что его обманывал кто-то из его собственной организации, присылая ему фальшивые письма, как будто бы они приходили от ушедшего из тела мастера, от Шивананды.
Во-первых, Шивананда вообще не был мастером. Он был лишь учителем, и к тому же довольно посредственным, третьесортным. Он рассуждал о старых дурацких идеях. Но такой человек, как Вишну Девананда, которому поклоняются тысячи европейцев и американцев, особенно в испаноязычных странах, позволил одурачить себя кому-то из числа своих собственных последователей. Кто-то сыграл с ним эту злую шутку. И эта шутка не нова.
Мадам Блаватская проделывала то же самое с теософами. На ее удочку попались такие великие теософы, как полковник Олкотт и другие. Впоследствии обнаружилось, что ей помогал слуга, который прятался на крыше. Только представьте себе… крыша Будда Холла, а на ней прячется саньясин, который сбрасывает на нас послание посреди этого разговора! Мадам Блаватская заявляла, что эти письма написаны великими мастерами, особенно много писал мастер К. X., или Кут Хуми, который считался главным среди прочих мастеров и исполнял роль прямого посредника между Землей и богом. Лишь по прошествии некоторого времени этот слуга признал, представ перед судом, что он прятался на крыше в маленьком укрытии и бросал вниз письма, которые мадам Блаватская писала собственноручно. Позднее графологи подтвердили, что так оно и было — все письма принадлежали перу Блаватской.
Таким образом кто-то из организации Вишну Девананды обманывал его годами. Люди глупы…
Один очень знаменитый американец Баба Рам Дасс попался на удочку женщины, которая утверждала, что получала послания от его мастера, которого уже не было в теле, Ним Кароли Бабы. Она обманывала его целый год. И это были не простые послания, они носили тантрический характер: «Мастер повелел тебе заняться со мной любовью!» Так что Баба Рам Дасс целый год занимался с ней любовью. Кажется, люди только того и ждут, чтобы их обманули!
Есть те, кто готов обманывать, и те, кто готов обманываться. В мире полным-полно и тех и других, всех их считают религиозными, оккультистами, эзотериками, называя дураков разного рода прекрасными именами.
Хорошо, что Вишну Девананда признался, что его последователь обманывал его, но о чем это говорит? Лишь об одном: Вишну Девананда сам дурак. Если его собственный ученик смог его обмануть, тогда о каком сознании, о какой целостности может идти речь? Он не может называть себя мастером, он должен перестать давать посвящение. Он потерял на это всякое право.
Во имя религии в мире совершалось столько глупостей, что, если религия как таковая исчезнет, это принесет людям неизмеримое благо.
На днях я прочел, что в арабских странах из-за разных пустяков каждый день убивают по меньшей мере тысячу женщин. Достаточно только подозрения. Если муж подозревает свою жену в измене — а где найти такого мужа или такую жену, которые свободны от подозрений? — то это является достаточной причиной для убийства. И исламский закон это позволяет, это не считается преступлением. Вы убиваете свою женщину, собственную жену — это то же самое, что сломать принадлежащее вам кресло! Кто может вам воспрепятствовать? Ведь это кресло вам принадлежит. Вы можете сжечь свой велосипед или машину для воспроизводства, чье действие основано на менструальном цикле! Что в этом плохого? В двадцатом веке женщин ежедневно тысячами убивают во имя исламского закона. Мы не эволюционировали, мы все так же примитивны, как и прежде.
Дионисий говорит:
И если посвященные в божественные таинства превосходят подобных…
Божественные таинства недоступны пониманию тех, кто называет себя религиозными.
…то что уж говорить о тех безусловных невеждах, которые размышляют о боге, первопричине всего сущего, так же, как и о внешних формах, вещая то, что он не в силах превзойти великого числа их богохульных измышлений?
Согласно теории Карла Густава Юнга, существует два типа людей: экстраверты и интроверты. Интроверты уходят в религию, они становятся так называемыми религиозными людьми. Не истинно религиозными, а просто так называемыми религиозными людьми. Таковы интроверты. Они верят в бога как личность, в собственную душу, в бытие и еще в тысячу разных вещей. Вообразить можно все, что угодно. И если сила воображения велика, появится иллюзия настоящего переживания. Верьте и познаете, но то, что вы познаете, окажется ложным. Вы сами себя загипнотизируете с помощью веры.
Экстраверты становятся материалистами, атеистами, коммунистами. Они верят лишь в то, что могут увидеть собственными глазами, наблюдать. Они верят в объективную реальность. Ученые — экстраверты. Они верят в объективный, материальный мир. А так называемые религиозные люди — интроверты. Они верят в душу, в бога, в ангелов, в архангелов, в Кута Хуми и прочую белиберду.
По-настоящему религиозный человек не является ни экстравертом, ни интровертом. Он превосходит это разделение и при этом исчезает, испаряется. Он существует, но уже не как личность, его больше не ограничивают рамки эго. Его эго подобно расколотой скорлупе. Птенец улетел в небо, в за предельность.
Мы должны приписать ему и утвердить за ним все свойства вещей, ибо он — причина всего сущего…
Так Дионисию приходится продираться сквозь этот мучительный, язык.
Мы должны приписать ему и утвердить за ним все свойства вещей, ибо он — причина всего сущею…
Конечно, богу следует присвоить все свойства проявленных вещей.
…Но вместе с тем он выше всего сущего и за его пределами пребывает, и потому следует нам совершенно отказаться от присвоения ему этих свойств Притом не нужно полагать, что присвоение и отказ противоречат друг другу, ибо, прежде всего, он сам превосходит любой отказ и предшествует ему, будучи за пределами любого отрицания и утверждения.
Подобно тому, как существуют экстраверты и интроверты, существуют позитивисты и негативисты. Via affinnativa и via negativa — это два пути исследования реальности. Но если вы с самого начала примете одну из этих точек зрения, вы обречены на провал.
Настоящий исследователь приступает к изучению реальности безо всяких предубеждений, безо всякого a priori; в начале пути он ничему не верит и ничего не знает. Он не руководствуется ни верой ни безверием. Он не является ни негативистом ни позитивистом, ни экстравертом ни интровертом. Он просто говорит: «Я не знаю» — агнозия. Его отправная точка — состояние незнания, и лишь это позволяет ему в итоге прийти к знанию. Но он никогда не претендует на знание, ибо заявлять о своем знании означает заявлять о своем невежестве. Тот, кто говорит «я знаю», подразумевает под этим две вещи: «я есть» и «вне меня отдельно существует объект познания», и обе они ложны.
Когда вы говорите «я знаю», вы соглашаетесь с наличием трех вещей: познающего, познаваемого и знания, которое обозначает отношение между ними. Вы делите мир на три части, но он един. Не существует ни познающего, ни познаваемого, ни знания, либо познающий вместе с познаваемым и есть знание.
Дионисий говорит: «Запомни, бог пребывает за пределами отрицания и утверждения. Он просто есть. Все, что вы думаете о нем, плод вашего воображения. Если вы хотите познать то, что существует, отбросьте воображение. Истину невозможно познать силой воображения, ее можно познать только с помощью медитации».
Он называет медитацию агнозией. Это прекрасно: состояние молчаливого незнания.
Вот и благословенный Варфоломей утверждает, что истина божья велика и вместе с тем мала…
Дионисию приходится ссылаться на авторитетные источники, призывая на помощь авторитет церкви, чтобы уверить читателя в том, что он не пытается обнародовать свое личное мнение, а всего лишь следует традиции.
На Востоке так поступать было не принято. Каждый имел право говорить все, что вздумается, не обращаясь за поддержкой к прошлому. Будда никогда не говорил: «Мои слова верны, поскольку согласуются с Ведами».
Все, что я говорю, я говорю от своего имени. Если это совпадает с тем, что написано в каких-либо священных писаниях, что ж, тем лучше для них, если нет, тем для них хуже. Но я не привожу никаких доказательств. Я пережил нечто на собственном опыте, я сам этому свидетель, истина не нуждается в доказательствах.
Но на Западе ситуация была иной веками; от людей требовали подтверждений. Церковь не признавала свободы индивидуума. Это странно: ведь евреи убили Иисуса за то, что он говорил от своего имени. И христиане делают то же самое — они ни на йоту не приблизились к его пониманию.
Иисус утверждает свою личную истину. Он снова и снова повторяет: «Другие пророки говорят „делайте это", но я говорю вам нечто иное, в корне отличное от их речей». Он говорит от своего имени. Опыт всегда склонен выражать себя подобным образом. Запомните, это не авторитарность. Его слова весомы, потому что он знает, он сам это пережил. Но для христианской церкви такое проявление было недопустимым, поэтому Дионисий ссылается на авторитетные источники.
Он говорит:
…благословенный Варфоломей утверждает, что истина божья велика и вместе с тем мала…
Это правда. Она настолько велика, что становится неисчерпаемой. На эту тему можно говорить бесконечно и не исчерпать ее до конца. Будда говорил о ней сорок два года, но так и не высказал всего. Махавира говорил сорок лет, но тоже не высказал всего до конца. Это невозможно. Суть какого бы то ни было послания невозможно раскрыть целиком, так как истина необъятна. И вместе с тем она очень лаконична — настолько, что может уместиться на открытке или даже на еще меньшем клочке бумаги. Она настолько необъятна, что ее не выразить и миллионом слов, и вместе с тем так лаконична, что о ней может говорить и молчание.
…а в Евангелии говорится, что она величественна и обширна и в то же время немногословна. Это представляется мне удивительным прозрением, поскольку о превосходящей все причине всего сущего можно поведать как многословно, так и посредством немногих слов, и даже бессловесно…
Самым лучшим было бы обойтись вообще без слов, но где найти людей, которые способны понять молчание?
Один из наиболее значительных философов нашего времени Людвиг Витгенштейн пишет: «Не говорите того, что не может быть сказано». Он прав, поскольку говорить то, что не может быть сказано, опасно. Это обязательно окажется ложью, фальшивкой. Именно об этом и говорил Лао-Цзы: «Истину нельзя изречь. Как только вы ее изрекаете, вы ее искажаете». Однако Лао-Цзы все же ее высказал. Витгенштейн тоже поддался этому искушению.
В Упанишадах сказано: «Знающие молчат, говорят те, кто не знают». Но если это говорится в Упанишадах, то к какой категории прикажете отнести Упанишады? Сократ говорит: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Но он знает это, и это знание содержит в себе все остальное.
Верно, что истина наилучшим образом передается в молчании, но кто ее сможет понять?
Есть одна прекрасная история о Махавире. Достигнув просветления, он неделю говорил без слов, но кто его услышал? Лишь немногие из богов, что явились увидеть чудо, свершившееся на Земле, лишь они смогли его понять. Но в этом не было особого смысла, поскольку они и так уже все знали. Поэтому они могли только кивать в ответ. Они могли только сказать: «Да, это так».
Тогда Махавире пришлось перейти на язык, который могли бы понять простые смертные. Но его речь была очень сконцентрированной — он был большим любителем афоризмов. Он ничего не растолковывал, не вдавался в разъяснения; он просто высказывал утверждения, не поясняя их. Поэтому его могли понять только немногие высокоразвитые люди, которые стали его ганадхарами, его переводчиками. Он обращался к этим одиннадцати человекам, а они затем шли и передавали его речь всем остальным.
В конце концов он решил, что это тоже неправильно, потому что его слова искажались сразу же после произнесения. Его молчание было куда прекрасней. Его слышали ганадхары, эти одиннадцать переводчиков, но каждый из них слышал его по-своему. И когда они передавали его слова широким массам, смысл утрачивался еще больше, поскольку они прибегали к их языку, а не к языку Махавиры. Когда же люди слушали их слова, то улавливали смысл, который в корне отличался от того, что в них вкладывал Махавира. Поэтому в конце концов ему пришлось говорить напрямую.
Все просветленные мастера предпочитали выражать свои мысли в молчании, но где те люди, которые были бы способны их понять? Мастерам приходилось переходить на человеческий язык и мало-помалу подготавливать людей к тому моменту, когда они смогут понять и молчание.
Это именно то, что я пытаюсь делать здесь. Я постоянно говорю с вами только для того, чтобы однажды вы смогли посидеть со мной в молчании. Ничего не будет сказано, ничего не будет услышано: все будет сказано, все будет услышано.
…ибо невыразим и непознаваем тот, кто возвышается за пределами бытия над всей природой. Открывается же он полностью лишь тем, кто, отвратившись от всего чистого и нечистого…
Дионисий применяет христианский жаргон для выражения величайших истин. Будда на его месте сказал бы просто: «Выйди за пределы добра и зла». То же самое говорю вам и я: моральность и аморальность — две совершенно обыкновенные вещи. Моим саньясинам предстоит превзойти и то, и другое. Придерживаться морали лучше, чем быть аморальным, но это несравнимо с выходом за пределы морали!
Того, кто придерживается морали, считают хорошим гражданином. Он не причиняет вреда людям или, по крайней мере, причиняет минимальный вред лишь в случае крайней необходимости. Аморальная личность вредит окружающим, не упуская случая причинить зло. Но и тот, и другой озабочены мнением других людей.
Религиозный человек забывает об окружающих и растворяется в своем внутреннем существе, в своем внутреннем пространстве. Когда вы в одиночестве погружаетесь внутрь себя, то о какой морали может идти речь? Этот вопрос возникает лишь при взаимодействии с другими людьми; он касается отношений. Но когда вы остаетесь совершенно одни, вы аморальны.
Но Дионисий не мог сказать об этом напрямую, поскольку христианская манера обращения насквозь проникнута морализаторством и пуританством: «Твори добро, будь добрым!» Христианство породило столько доброхотов, сколько не смогла породить ни одна другая религия, и они принесли людям неисчислимые бедствия. Эти доброхоты самые зловредные люди в мире. Их не интересует, хочешь ли ты, чтобы тебе делали добро. Они все равно его сделают и скажут при этом: «Мы это сделаем, это наш долг. Это наш долг, наша моральная обязанность. Это божья заповедь!» Так они постоянно навязывают окружающим свое представление о добре.
За двадцать лет путешествий по Индии я повидал всякое. Индийцы, особенно крестьяне, которые составляют восемьдесят процентов населения, вбили себе в голову, что служение святому есть высшая добродетель, заслуга, пунья, которая обязательно будет вознаграждена на небесах. Поэтому не остается ничего, кроме как прислуживать святому. При этом совершенно не важно, желает ли того сам святой! Зачастую мне приходилось силой выпроваживать людей из комнаты, потому что они во что бы то ни стало хотели мне служить. А «служение» в Индии проявляется в массаже стоп… Я говорил им, что хочу спать.
А они отвечали: «Ты можешь спать, но не можешь помешать нашему служению. Иначе как нам заслужить награду небес?»
Они навязывали мне свою компанию.
Охранники в моем ашраме не появились бы, если бы я в течение двадцати лет не подвергался бесконечному назойливому служению! «Служители» массировали меня, а я протестовал, говоря, что вообще не люблю массаж Но это никого не волновало, никто не придавал этому никакого значения. Кто-нибудь подсаживался посреди ночи в мое купе и начинал мне служить. Я крепко спал, а он будил меня со словами: «Вы можете отдыхать, но поезд простоит здесь всего час, и я не хочу упускать такую возможность». И мне приходилось терпеть эти муки целый час! Они вытворяли со мной все, что приходило им в голову.
В Раджастане меня навещала женщина, которой там поклонялись почти как святой, и тоже служила мне как святому. Но она делала это особым образом. Она приносила много плодов манго — когда приходило время сбора урожая, она являлась с полным ведром — и мне их навязывала. Не успевал я попробовать один плод, как он тотчас же передавался по кругу, поскольку каждый раз с ней приходило по меньшей мере пятьдесят последователей. Манго превращалось в прасад, становилось великим даром. Мне совали еще один плод, чтобы я превратил его в прасад, а затем третий… моя одежда промокала насквозь от сока манго. Но никому до меня не было никакого дела… они спешили выслужиться перед небесами.
И меня еще спрашивают, зачем нужна охрана! Вы не можете себе представить, что бы со мной случилось, если бы не она, — нечто невообразимое! За эти двадцать лет я так настрадался… В определенном смысле это пошло мне на пользу: так я смог избавиться от всей своей прошлой кармы! Но теперь она исчерпана, поэтому я больше не желаю, чтобы мне прислуживали.
Жизнь христиан полна мыслей о правильных и неправильных поступках, о том, что следует и чего не следует делать, о чистом и нечистом. И Дионисий хочет помочь им выйти за пределы этого, как Сосан: ни то, ни другое. Он говорит:
Открывается же он полностью лишь тем, кто, отвратившись от всего чистого и нечистого, отрекшись от покорения святых вершин…
Дело в том, что даже святые вершины покоряет не что иное, как эго. Те, кто становятся совершенно обыкновенными… Такова точка зрения дзэн-буддизма: быть никем, самым обычным человеком. Я точно так же описываю свою саньясу: быть никем. Но христианский святой — это не никто, это тот, кто взошел на вершину святости. Дионисий имеет в виду, что в этом случае проявляется тончайшая форма эго, которая гораздо опаснее неприкрытого эгоизма. Те, кто остановился и вышел за пределы…
…отрекшись от покорения святых вершин, оставив позади все божественные звуки и свет…
Запомните эти строки, потому что во время вашего путешествия внутрь вы услышите чудесную музыку, увидите волшебные огни. Вы даже представить себе не можете, сколько красоты скрыто в вашем внутреннем мире. Но не останавливайтесь на этом.
…и ангельские гласы…
Вы услышите голоса столь благозвучные, столь медоточивые, что поверите в то, что они принадлежат ангелам и самому богу. Но они исходят из вашего собственного ума. Последняя стратегия самозащиты ума заключается в том, чтобы создавать искомое, поставляя воображению пластиковые заменители реальных вещей, снабжать вас игрушками. Не позволяйте себе ими обманываться. Выйдите за пределы всего этого.
…вступает во мрак, где воистину пребывает тог, кто за пределами всего сущего.
Бог пребывает за пределами всякой чистоты и нечистоты, всего правильного и неправильного. Бог находится за пределами всего мыслимого. Это и понимает Дионисий под мраком. В темноте многое прекрасно. При свете дня вы можете отделить одно от другого, говоря: «Это красиво, а это безобразно. Это правильно, а это неправильно. Это мужчина, а это женщина». Но темнота скрывает все различия: вы больше не знаете, кто есть кто, что есть что. Мрак растворяет все различия, это состояние, при котором различия отсутствуют. Свет всегда поверхностен, а тьма глубока. Свет всегда преходящ, ведь он зависит от наличия определенного источника.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.