Глава восьмая ФОЛЬКЛОР ОБ ОБОРОТНЯХ
Глава восьмая
ФОЛЬКЛОР ОБ ОБОРОТНЯХ
Неразвитость сюжетов об оборотнях в английском фольклоре. — Обычаи Девоншира. — О происхождении слова were-wolf. — Каннибализм в Шотландии. — Разбойник из Ангуса. — Злодей из Перта. — Французские суеверия. — Норвежские обычаи. — Датские сказания о вервольфах. — Легенды герцогства Гольштейн. — Оборотни в Нидерландах. — Оборотничество у греков, сербов, белорусов, поляков и русских. — Русский заговор на превращение в волка. — Вилкодлак в Богемии. — Армянская легенда. — Индийские сказки. — Буда в Абиссинии. — Американские истории о превращениях. — Словацкая быличка. — Аналогичные сюжеты в греческом, беарнском и исландском фольклоре
В английском фольклоре, в отличие от большинства других национальных традиций, сюжеты об оборотнях не слишком распространены. По-видимому, это связано с тем, что местное население избавилось от волков еще в эпоху англосаксонских королевств{60}. Традиционная вера в оборотничество, однако, надолго закрепилась в народном сознании, судя хотя бы по тому, что слово were-wolf, весьма редкое в современном английском языке, довольно часто встречается в старинных преданиях и балладах. У Томаса Кемпиона{61} находим следующие строки:
O was it war-wolf in the wood?
Or was it mermaid in the sea?
Or was it man, or vile woman,
My ain true love, that mis-shaped thee?
Ты оборотнем мне явилась?
Или русалкою морской?
Иль в ведьму злую превратилась?
Любовь, каков был облик твой?
В сборник Хартсхорна вошла легенда под названием «Уильям и верфольф» (William and the Were-Wolf)[35], но она явно представляет собой перевод с французского, ведь, как признает автор, «он впервые выполнил перевод этой сказки с французского языка на язык английского народа» («for he of Frenche this fayre tale ferst dede translate, in ese of Englysch men in Englysch speche»).
Согласно английским народным поверьям, ведьмы обычно превращаются не в волков, а в зайцев или кошек — именно в обличье этих зверей они отправляются на шабаш.
В Девоншире колдуны и ведьмы бродят по болотам, перекинувшись черными собаками. В одном предании говорится, что как-то раз две такие твари повадились вечерами наведываться в трактир и пить там сидр. В конце концов хозяин заведения не вынес такой наглости и выстрелил серебряной пулей поверх их голов. Тотчас собаки превратились в двух дам, с которыми трактирщик давно не ладил. В соответствии с другим поверьем, в Хитфилде, неподалеку от Тэвистока, в полнолуние часто можно видеть призрачного охотника, который травит гончими белого зайца. Однажды местный паренек, возвращаясь с ярмарки, повстречал эту охоту, пожалел зайца и спас от преследователей. Тот тут же превратился в красивую девушку.
Гервасий Тильберийский{62} в своем произведении «Императорские досуги» (Otia Imperalia) пишет: «Vidimus frequenter in Anglia, per lunationes, homines in lupos mutari, quod hominum genus gerulfos Galli vocant, Angli vero wer-wlf, dicunt: wer enim Anglice virum sonat, wlf, lupum»[36]. Вариант этимологии слова «вервольф» (англ. werewolf), предложенный Гервасием, вполне правдоподобен: возможно, при образовании этого слова действительно имело место сложение основ wer — «человек» и wolf — «волк», хотя лично мне моя версия происхождения данного слова, предложенная в одной из предыдущих глав этой книги, кажется более правильной. Разумеется, у Гервасия были свои аргументы: англосаксонский корень w?r со значением «человек» имеет соответствия в других языках: в готском — vair, в латинском — vir, в исландском — verr, в авестийском (зендском) — v?ra, в древнепрусском — wirs, в латышском — wirs, в санскрите — v?ra, в бенгальском — b?r.
В исторических хрониках Шотландии есть сведения о случаях каннибализма, однако при этом превращений каннибалов в животных не отмечено.
Например, Гектор Боэций{63} в своем своде исторических хроник повествует о грабителе и его дочери, которые нападали на детей и поедали их. Более подробно об их ужасных преступлениях рассказывает Роберт Линдсей{64}:
«Приблизительно в то же время (1460) в Ангусе{65} бесчинствовал некий разбойник. Ему помогала его семья. Злодей всюду тайно похищал детей и ел их, и чем моложе были жертвы, тем нежнее и вкуснее казалось разбойнику их мясо. За свои злодеяния преступник вместе с женой и детьми был сожжен. В живых осталась лишь его самая младшая дочь. Ее воспитали приемные родители в Данди. Повзрослев, она стала проявлять те же наклонности, что и отец, и за совершенные преступления в конце концов была осуждена и также сожжена. Говорят, что, когда ее вели к месту казни, собравшаяся у дороги толпа осыпала преступницу бранью и проклятиями. Особенно громко раздавались женские голоса. Осужденная обратилась к толпе с такой речью: „Почему вы поносите меня, словно я поступила недостойно? Поверьте мне, если бы вы хоть однажды попробовали человеческую плоть на вкус, вы ощутили бы такое наслаждение, что впредь не захотели бы ничего другого“. Злодейка была прилюдно казнена, так и не покаявшись перед смертью»[37].
Эндрю из Винтауна{66} в своей стихотворной хронике рассказывает историю еще одного каннибала, жившего незадолго до создания этого произведения, — по-видимому, поэт записал историю со слов старших современников. События датированы 1340 годом, когда большая часть Шотландии была разорена войсками короля Эдуарда III.
About Perth thare was the countrie
Sae waste, that wonder wes to see;
For intill well-great space thereby,
Wes nother house left nor herb’ry.
Of deer thare wes then sic foison (profusion),
That they wold near come to the town,
Sae great default was near that stead,
That mony were in hunger dead.
A carle they said was near thereby,
That wold act settis (traps) commonly,
Children and women for to slay,
And swains that he might over-ta;
And ate them all that he get might;
Chwsten Cleek till name behight.
That sa’ry life continued he,
While waste but folk was the countrie[38].
Близ Перта вымерла земля —
Пустей не видел в жизни я,
На много миль в лихой глуши —
Ни огонька и ни души.
Там расплодился зверь тогда,
Оленей целые стада
Без страха заходили в город,
Где горожан повывел голод.
Там жил тогда один злодей,
Он ел и женщин, и детей,
Коль пустовал его капкан
И в тот капкан не шел кабан.
Он прозывался Чустен Клик
И мог сожрать любого вмиг.
В конце концов этот злодей
Загрыз в округе всех людей.
Если мы сравним эти два случая каннибализма с теми, которые описывались в двух предыдущих главах, станет очевидным, что в народном сознании жителей Британских островов каннибализм никак не связан с какими-либо внешними превращениями. Если бы разбойник из Ангуса или злодей из Перта совершил свои преступления во Франции или Германии, его наверняка сочли бы оборотнем и обвинили в ликантропии.
Иероним Блаженный{67}, в юности (около 380 года) живший среди гэлов, оставил описание нравов населения Шотландии, где мы находим, в частности, следующую, не слишком лицеприятную, информацию: «В молодости я жил у гэлов и видел несколько представителей племени аттакотти, которое известно тем, что питается человечиной, хотя не гнушается также и свининой, говядиной и бараниной, если таковая попадется. Самыми изысканными деликатесами же у них считаются ляжки мужчин и груди женщин» (видимо, этим дикарям пастухи и пастушки казались вкуснее их стад). Данную цитату приводит Эдуард Гиббон{68}, комментируя ее таким образом: «Если в те времена неподалеку от столь развитого торгового и образовательного центра, как Глазго, на самом деле жило племя каннибалов, по одному этому можно судить, насколько тесно соседствовали дикость и цивилизованность на том этапе развития шотландского общества. Подобные рассуждения позволяют пренебречь стереотипами и уверовать в то, что в будущем и Новая Зеландия сможет дать миру своего Юма{69}, светоча Южного полушария».
Если на Британских островах легенды о вервольфах не слишком распространены, то на континенте дела обстоят совсем по-другому.
На юге Франции до сих пор существует поверье о том, что некоторым людям на роду написано быть оборотнями и каждое полнолуние они превращаются в волков. Ночью они вдруг чувствуют острую потребность покинуть дом, встают с постели, выпрыгивают из окна и направляются к ближайшему водоему. Стоит им окунуться, как их тело тотчас покрывается густой шерстью. Они опускаются на четвереньки и становятся неотличимы от волков. Оборотни выходят на охоту: они рыщут по лесам и лугам, нападая на всех зверей и людей, встреченных по пути. Перед рассветом вервольфы должны вернуться к тому же водоему и вновь окунуться, чтобы скинуть волчью шкуру и вернуть человеческий облик, после чего ликантропы возвращаются домой, в свои постели. Иногда оборотни превращаются в белых собак, которые на бегу звенят тяжелыми цепями, — подобные верования отражают сближение в народной культуре двух мифологических персонажей: собственно оборотня и кладбищенской собаки (призрачного пса, церковного пса и т. п.) — привидения в виде собаки, обитающего на погостах.
Жители Перигора называют оборотней loul?e-rou (диалектный вариант loup-garoux) и верят в то, что некоторые люди, особенно рожденные вне брака, обречены превращаться в животных каждое полнолуние в течение всей жизни.
Приступы ликантропии всегда случаются по ночам. Оборотень выпрыгивает из окна и устремляется к ближайшему источнику, там окунается в воду и отряхивается, после чего уже оказывается облачен в козлиную шкуру, дарованную дьяволом. Оборотни встают на четвереньки и в новом обличье всю ночь бродят по окрестным лесам и полям, нападая на собак и пожирая их. На рассвете они сбрасывают козлиную шкуру и возвращаются домой. Во время ночной охоты оборотню может попасться старый пес. Его жесткое мясо вызывает у оборотня желудочное расстройство и даже рвоту, в которой порой обнаруживаются непереваренные собачьи лапы. Главная опасность, которой подвергается оборотень, — быть раненым или убитым в зверином облике. Стоит вервульфу пролить хоть каплю крови, как он тут же превращается обратно в человека и может быть узнан, навсегда опозорив собственное семейство.
Оборотня в человеческом облике узнать не так уж сложно: у него, как правило, широкие ладони, короткие пальцы, между которыми растут волосы.
В Нормандии больные ликантропией по вечерам надевают на себя шкуру, взятую во временное пользование у дьявола, — на местном наречии она зовется h?re или hure. Превратившись в животных, оборотни отправляются в путь, а Сатана сопровождает их и бьет кнутом по ногам на каждом перекрестке. Чтобы освободить вервольфа от власти темного владыки, нужно трижды ударить превращенного зверя ножом промеж глаз. Менее ярые сторонники аллопатии считают, что для полного излечения ликантропии достаточно трех капель крови больного.
Там же бытует поверье, будто оборотни — это восставшие мертвецы, заслужившие в земной жизни страшные проклятия и не нашедшие покоя в загробном мире. Сперва такой несчастный рвет на себе саван и рыдает в гробу, потом в самую глухую полночь могильный холмик вдруг начинает шевелиться, и наконец из-под земли на поверхность выпрыгивает волк. От него исходит смрад, шкура светится в темноте, а из пасти рвется бешеный рык.
В округе Ле-Бессен{70} население верит в способность колдунов обращать людей в животных, чаще всего в собак.
Норвежцы считают, что некоторые люди на самом деле могут на время превращаться в волков или медведей (Huse-bj?rn): либо эту способность им даруют тролли, либо оборотни сами и есть тролли.
Например, широко известна такая история. Среди леса в лачуге жил крестьянин Лассе с женой. Как-то раз он отправился за дровами, забыв перед уходом помолиться и перекреститься как положено, и поддался чарам не то тролля, не то волчьей ведьмы (varga mor), так что превратился в волка. Много лет горевала жена крестьянина, но вот однажды в канун Рождества к ее дому пришла нищенка, вся в грязи и в лохмотьях. Добрая женщина пустила несчастную в дом, накормила и обогрела ее. На прощание нищенка сказала крестьянке, что, возможно, ее муж вернется, ведь он не умер, а скитается волком по лесу. Вечером женщина пошла в кладовую за мясом и под окном увидела волка, который заглядывал внутрь и смотрел на нее голодными и грустными глазами. Крестьянка сказала: «Если бы я знала, что ты и есть Лассе, я дала бы тебе кусок мяса». И тотчас волчья шкура пала с плеч оборотня, и крестьянка увидела перед собой мужа в той самой одежде, в которой он был, когда ушел из дому в то злополучное утро.
Финны, лопари и русские особенно склонны к оборотничеству. По крайней мере, шведы верят, что именно эти народы способны превращать людей в зверей. В последний год войны с Россией в окрестностях шведского города Кальмар развелось столько волков, что местные жители считали их оборотнями и верили, будто русские превращают шведских пленных в волков, а потом отпускают их домой, чтобы те опустошали собственную землю.
В Дании бытует такая легенда.
Один человек был оборотнем от рождения. Как-то поздним вечером он с женой возвращался домой с праздника и понял, что уже близок час его превращения. Перед тем как спрыгнуть с повозки, муж успел сказать жене:
— Если на тебя станут нападать, отмахнись фартуком.
Через мгновение на женщину набросился волк, она отмахнулась от него фартуком, как велел муж, зверь оторвал от фартука изрядный кусок и убежал. Через некоторое время бедняжка вновь увидела перед собой мужа: он вышел из леса, держа в руке лоскут от фартука. Женщина в ужасе закричала:
— О боже, мой муж — оборотень!
— Уже нет, моя милая, — ответил ей супруг. — Благодаря тебе я перестал им быть.
Если женщина в полночь растянет промеж четырех палок кобылий послед и, раздевшись донага, пролезет под ним, роды ее будут безболезненными, но все ее сыновья будут оборотнями, а дочери — ведьмами. При свете дня оборотень ничем не отличим от человека, его можно узнать разве что по сросшимся на переносице бровям. В урочный час ночи он превращается в собаку о трех ногах. Оборотень может излечиться, только если кто-нибудь прямо назовет его таковым.
В народной датской песне главный герой, превращенный злой мачехой в медведя, должен сразиться с рыцарем:
Ведьма меня околдовала,
Все делаю, что ни прикажет,
Железный пояс повязала,
Его никто уж не развяжет,
О рыцарь, берегись меня!
Он осенил себя крестом,
Железный пояс пал,
Медведь исчез — на месте том
Наследный принц стоял.[39]
В местечке Офоденс-Приестгьелд охотникам удалось сразить старого медведя, который ранее загрыз шестерых людей и шестьдесят лошадей. На убитом медведе оказался надет пояс вроде того, о котором поется в песне.
На территории герцогств Шлезвиг и Гольштейн бытует поверье, что стоит трижды обратиться к оборотню по имени, данному ему при крещении, — и он тут же превратится в человека.
В жаркий августовский полдень жнецы прилегли в поле отдохнуть. Один из них не мог заснуть и вдруг увидел, как другой жнец поднялся, обвязался ремешком и перекинулся волком.
Как-то раз молодой стрелок поздно вечером возвращался из Биллунна в свой отряд. До лагеря оставалось уже совсем недалеко, когда на юношу напали трое оборотней и наверняка разорвали бы несчастного стрелка на куски, если бы тому не удалось убежать от них и схорониться в ржаном поле, где его никак не могли отыскать.
Близ Казебурга, на острове Узедом, жили муж и жена. Пошли они вместе с соседями на сенокос, и вдруг жена отчего-то сильно встревожилась. Она велела мужу при появлении любого зверя кинуть в него шляпой, а потом спасаться и внезапно исчезла. И тут из волн реки Свине вышел волк и кинулся к косарям. Крестьянин кинул в него шляпой, как велела жена, и шляпа тут же была разодрана в клочья, а соседский мальчишка подкрался к зверю сзади и всадил ему в бок вилы. В тот же миг волк стал обретать человеческие черты, и все увидели, что мальчик убил жену того крестьянина.
Раньше на берегах реки Штайны жили люди, которые могли, опоясавшись особым ремешком, превращаться в волков. И вот кто-то из оборотней забыл спрятать свой ремешок. Его нашел сын оборотня, когда отца не было дома, опоясался и тут же превратился в странного зверя, снаружи похожего на связку тростника. Связка упала на пол и принялась кататься по полу и реветь, словно бешеный медведь. При виде происходящего родня кинулась на поиски отца семейства. Тот сумел снять с сына ремешок и тем спас его. Когда мальчик пришел в себя, он сказал, что, надев ремешок, почувствовал ужасную злобу и готов был рвать в клочья и пожирать всех и вся.
Говорят, что ширина волшебных ремешков — три пальца, а делаются они из человеческой кожи.
Восточные фризы верят, что если в семье родится подряд семь дочерей, то по крайней мере одна из них точно будет оборотнем. Поэтому тамошние юноши остерегаются брать в жены девушек из таких семейств.
В сборнике литовских сказок (Litauische M?rchen) Августа Шлейхера{71} есть интересный мотив: якобы оборотень, превратившийся в медведя или волка, должен сто лет неподвижно простоять на коленях, после чего ему будет возвращен человеческий облик.
У голландцев популярна такая история: отправившись на состязания стрелков, лучник по дороге спас девушку, пасшую коров, от огромного волка. Юноша выстрелил в зверя: стрела вонзилась в правый бок и застряла в ране, и хищник, взвыв от боли, скрылся в чаще.
На другой день молодой человек услышал, что слуга бургомистра умирает от тяжелого ранения в правый бок. Наш стрелок заинтересовался таким совпадением и решил проведать больного. Там юноша попросил показать ему стрелу, ранившую несчастного, тут же узнал в ней свою собственную и, попросив всех удалиться из комнаты, умолил раненого признаться, что он оборотень и съел множество маленьких детей, и покаяться. Через сутки больной умер.
В болгарском и словацком языках слово оборотень звучит как vrkolak, являясь родственным современному греческому слову с тем же значением — ??????????. Оборотни в Греции во многом сродни вампирам. Тамошние ликантропы впадают в каталептический транс, во время которого душа покидает тело, вселяется в волка и жаждет крови. После возвращения души ликантроп чувствует ужасную усталость, словно после тяжкого труда. Умерев, оборотни становятся вампирами. Часто они принимают облик волков или гиен и на полях сражений лишают жизни умирающих солдат. Еще эти твари могут проникать в дома и воровать малюток из колыбелей. Словом ?????????? греки также называют людей странной наружности и непропорционального телосложения, особенно если те смуглы и имеют какой-нибудь значительный внешний недостаток. Видимо, именно так в представлении греков выглядят те, кто в любой момент может обернуться зверем.
Сербы также не проводят различий между вампирами и оборотнями и называют тех и других словом vlkoslak. Эти существа особенно активны в разгар зимы: тогда они собираются в стаю и садятся на поляне в круг, сняв шкуры и развесив их по ветвям деревьев. Если какому-нибудь смельчаку удастся украсть шкуру оборотня и сжечь, такой «волкослак» будет спасен от дальнейших превращений и навсегда останется человеком.
Чтобы стать волком, оборотню достаточно выпить воды из волчьего следа.
В белорусском фольклоре ваукалак — это человек, прогневавший дьявола и за это превращенный в волка. Обычно белорусские оборотни возвращаются к своим близким, те узнают их, кормят и всячески заботятся о них. Вообще эти оборотни — самые дружелюбные, они никому не вредят, ни на кого не нападают, наоборот, — лижут руки своим друзьям и родным в знак любви и преданности. Вот только ваукалаки не могут долго оставаться на месте и вынуждены время от времени переселяться и отправляться в путешествия, гонимые непонятной жаждой скитаний. На самом деле данное суеверие представляется крайне странным, поскольку наделяет слугу дьявола некоторыми положительными чертами.
Словаки ругают словом vlkodlak пьяниц, по-видимому считая, что выпивка превращает людей в животных. Словацкое сказание об оборотнях завершит эту главу.
В Польше оборотни особенно неистовствуют на Рождество и в середине лета.
Поляки верят, что если ведьма положит ремешок из человечьей кожи на порог дома, где празднуют свадьбу, и если невеста и жених, а также подружки невесты и дружки жениха перешагнут через этот ремешок, то все они превратятся в волков. Через три года ведьма, скорее всего, смилостивится над ними и накроет их шкурами мехом внутрь, и тогда они снова станут людьми. В одном таком случае шкура, которой должен был накрыться жених, оказалась слишком мала, и из-под нее торчал хвост, так что, когда юноша возвратил себе человеческий облик, на память о пережитом приключении у него навсегда остался собственный волчий хвост.
На русском языке людей, способных превращаться в животных, называют оборотнями. Стать оборотнем в России может каждый, кто следует приводимым далее рекомендациям.
«Тот, кто хочет быть оборотнем, должен найти в лесу пень, воткнуть в него медный нож, а затем обойти несколько раз вокруг дерева, повторяя такой заговор:
На море, на океане, на острове Буяне,
На полой поляне светит месяц на осинов пень,
В зелен лес, в широкий дол.
Около пня ходит волк мохнатый,
На зубах у него весь скот рогатый,
А в лес волк не заходит,
А в дол волк не забродит.
Месяц, месяц — золотые рожки!
Расплавь пули, притупи ножи, измочаль дубины,
Напусти страх на зверя, человека и гада,
Чтобы они серого волка не брали,
Теплой шкуры с него не драли.
Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской[40]{72}.
Если после этого трижды перепрыгнуть через пень, непременно превратишься в волка».
В богемском лексиконе Вацерада{73} (около 1202 года) для называния оборотня используется слово vilkodlak, а в дефиниции отмечается сходство этого существа с фавном. В обработке Павла Иосифа Шафарика{74} словарная статья об оборотне из этого лексикона выглядит следующим образом:
«Incubi sepe improbi existunt mulieribus, et earum peragunt concubitum, quos demones Galli dusios nuncupant» («Инкубы шестиногие дурные являются женщинам и возлежат с ними — тех демонов галлы называют dusios»). В том же лексиконе находим еще один фрагмент: «Vilkodlaci, incubi, siue inuidi, ab inuiando passim cum animalibus, unde et incubi dicuntur ab incubando homines, h. e. stuprando, quos Romani faunos ficarios dicunt» («Говорят, что оборотней и инкубов можно видеть в изобилии среди животных, но, когда спят, они люди — таков их порок; римляне называют их faunos ficarios»).
Сходные представления об оборотнях бытуют в Армении, о чем можно судить, в частности, по следующей истории, включенной фольклористом Августом фон Хакстаузеном в сборник «Транскавказия» (Trans-Caucasia. Leipzig, I, 322): «Как-то раз один человек увидел пробегавшего мимо волка с ребенком в зубах. Мужчина погнался за зверем, но в конце концов отстал. Идя по следу, он наткнулся на детские ручки и ножки, а чуть дальше, в пещере, увидел волчью шкуру и швырнул ее в огонь. Тут же перед ним появилась женщина, которая с диким воем бросилась доставать шкуру из костра. Мужчина изо всех сил старался помешать ей в этом. Как только шкура догорела, ведьма растворилась в дыму костра».
В Индии весьма популярно учение о метемпсихозе (переселение душ), непосредственно связанное с различного рода превращениями. Некоторые черты традиционных верований в оборотничество присутствуют во всех религиях, на которые оказал влияние буддизм. В Тибете, на Цейлоне и в Китае большинство жителей до сих пор считают, что люди могут принимать обличье животных.
В «Панчатантре»{75} есть сюжет о сыне брахмана, на которого наложили заклятие, так что днем он превращался в змею, а ночью — обратно в человека.
Отец Викрамадитьи{76}, сын Индры{77}, был обречен дни проводить в обличье осла, а ночи — в образе человека.
А вот более современная индийская сказка: некий принц решил жениться на обезьяне, в то время как его братья предпочли взять в жены прекрасных принцесс. На пиру, который дала королева в честь своих падчериц, она предстала перед всеми дивной красавицей в дорогом наряде: в честь праздника она сняла обезьянью шкуру и обрела человеческий облик. Тогда принц прокрался в комнату жены и сжег ту шкуру, чтобы предотвратить обратное превращение.
Натаниэль Пирс в сочинении «Жизнь и приключения Натаниэля Пирса, описанные им самим во время пребывания в Абиссинии в 1810–1819 гг.» (Лондон, 1831) рассказывает об одном абиссинском суеверии, весьма сходном с аналогичной европейской традицией.
В Абиссинии золотых и серебряных дел мастера ценятся очень высоко, в то время как на простых кузнецов там все смотрят с презрением и едва ли не считают низшими существами. Соплеменники приписывают им способность превращаться в гиен и прочих хищников. Также считается, что кузнецам ничего не стоит навести порчу, доведя выбранных жертв до конвульсий и истерических припадков. У народа амхара эти злодеи зовутся буда (Buda), у народа тигре — теббиб (Tebbib). Мусульмане и иудеи также верят в подобных существ. Буда отличается от обычных людей тем, что носит в ухе золотую серьгу. Исследователь Коффин утверждает, что сам видел гиен с серьгами в ушах и даже подстрелил нескольких, но так и не смог понять, откуда у зверей эти украшения.
Буда не только может превращаться в гиену, ему приписываются и другие странные деяния: якобы такие, как он, по ночам разграбляют могилы. Еще буды на дух не переносят сушеное мясо, зато обожают свежую дичь, особенно если присутствовали при ее умерщвлении. Тот же Коффин рассказывает историю, свидетелем которой он стал.
Среди его слуг был один буда. Как-то раз вечером он пришел к хозяину и попросил позволить ему отсутствовать на следующее утро. Коффин дал разрешение и занялся каким-то делом, как вдруг услышал крик другого слуги: «Смотрите, буда превращается в гиену!» Коффин взглянул туда, куда указывал слуга. И хотя он сам не увидел процесс превращения, но вместо юноши, ушедшего в том направлении, шагов в сотне от дома он заметил гиену, трусящую прочь по пустой равнине, где не было ни дерева, ни кустика, за которыми мог бы укрыться исчезнувший буда. Назавтра, едва слуга-оборотень пришел на работу, все прочие слуги стали расспрашивать его о вчерашнем превращении. Буда ничего не стал отрицать и оправдал свое поведение особенностями собственной природы.
Сведения, которые мы находим у Натаниэля Пирса, подтверждает сэр Гарднер Уилкинсон{78}. В произведении «Геродот» (книга IV, глава 105) он пишет: «Абиссинцы верят в существование особой группы людей, которые могут по собственной воле превращаться в гиен. Когда я усомнился в этом, мой приятель, проживший в тех местах много лет, сказал мне, что ни у кого из знающих людей на этот счет сомнений быть не может. Сам он однажды шел и беседовал с таким оборотнем, и стоило ему на миг отвернуться, как на месте его собеседника вдруг оказалась гиена. Позже он еще не раз встречался с тем оборотнем, который был кузнецом».
Точно такое же поверье распространено в Америке. Хосе де Акоста{79} в своем труде «Естественная и нравственная история Индии» (Historia natural y moral de las Indias) повествует о правителе города Мехико, которого решил пленить предок Монтесумы. Он послал за тем правителем воинов, но прямо на их глазах градоначальник превратился сперва в орла, затем в тигра и, наконец, в огромного змея. Потом он все же сдался и был приговорен к смерти. Вдали от дома бедняга утратил чудесный дар и не мог спастись. Епископ округа Чиапа, что в Гватемале, в сочинении, опубликованном в 1702 году, пишет о способности превращаться в зверей, которая свойственна нагуалям (шаманам), и негодует, что они пытаются обратить в свою веру тех детей из своего племени, которые по воле правительства были воспитаны в христианском духе. Вернувшись в племя, новообращенные христиане пытаются вести себя так, как их учили, и открывают соплеменникам объятия, шаманы же пугают их, оборачиваясь львами и тиграми (Recueil de Voyages et de M?moires publi? par la Societ? de G?ographie. T. II. C. 187).
Мотив превращения человека в зверя очень распространен в фольклоре североамериканских индейцев. Сюжет легенды, приводимой далее, во многом универсален.
«Один индеец построил себе жилище на берегу озера Большой Медведь и поселился там, взяв с собой только собаку, которая была на сносях. В урочное время собака родила восьмерых щенков. Каждый раз, уходя на рыбалку, индеец привязывал щенков, чтобы они не натворили чего-нибудь в его отсутствие. Иногда по возвращении ему казалось, что он слышит в хижине голоса, смех и возню детей, но, войдя внутрь, он не обнаруживал там никого, кроме щенков, оставленных на привязи. Хозяину, однако, стало любопытно, и он решил понаблюдать за своими собаками. Как-то раз он сделал вид, что уходит на рыбалку, а сам вместо этого спрятался за деревом возле дома. Через некоторое время изнутри снова раздались голоса, индеец кинулся в хижину и увидел там играющих детей. Рядом с ними на полу лежали собачьи шкуры. Хозяин тут же бросил их в огонь, и с тех пор дети стали жить у него. Потом они выросли, и от них произошло племя, называемое народом собачьего ребра» (Джоунс Д. А. Предания североамериканских индейцев. 1830. Т. II. С. 18).
В том же сборнике есть другая, не менее интересная легенда, которая называется «Мать мира». В ней также можно найти целый ряд аналогий с ранее приводимыми историями других народов: женщина выходит замуж за пса, ночью пес сбрасывает шкуру и оборачивается мужчиной. Этот сюжет сходен с сюжетом упоминавшейся ранее саги о Бьёрне и Бере.
Мне хотелось бы завершить эту главу словацкой быличкой, включенной Т. Т. Ханушем в третий выпуск журнала «Немецкая мифология» (Zeitschrift f?r Deutsche Mythologie).
ДОЧЬ ВОЛКОЛАКА
В стародавние времена жил отец с девятью дочерьми. Все девять были красавицы-невесты, а младшая — прекраснее всех. Отец же их оказался волколаком. Однажды подумал он: «Почему это я должен кормить всех этих нахлебниц?» — и решил избавиться от дочерей.
Он пошел в лес нарубить дров и велел дочкам принести обед. Только отец принялся за работу, а уж старшая дочь тут как тут.
— Что это ты так рано? — спросил дровосек.
— Да вот, батюшка, решила покормить тебя, пока ты не проголодался и не загрыз нас.
— Ах ты, моя умница! Посиди со мной, пока я ем.
Отец принялся за еду, а сам в это время замыслил недоброе. Пообедав, он сказал:
— Доченька, пойдем-ка со мной, я покажу тебе яму, которую вырыл.
— А зачем тебе яма?
— Чтоб нас в ней схоронили после смерти. Ты ведь знаешь, мы бедны, и, случись что, о нас некому будет позаботиться.
Они остановились на краю глубокой ямы.
— А теперь, — прорычал оборотень, — ты умрешь, и лежать тебе в этой могиле.
Девушка умоляла пощадить, но все напрасно. Отец схватил ее, бросил в яму и стал швырять туда валуны. Огромный камень пробил бедняжке голову, и она испустила дух. Оборотень же как ни в чем не бывало вновь принялся за работу. Вечером пришла в лес вторая дочь и принесла дровосеку ужин. Отец и ее привел к яме, сбросил туда и тоже завалил камнями. Так обошелся он со всеми своими дочерьми, явившимися в лес. Настал черед младшей дочери. Она знала, что ее отец — оборотень, но все же не могла понять, отчего ее сестры так долго не возвращаются домой, и все думала и думала:
— Куда же они запропастились? Неужели отец попросил их остаться? Может, они решили ему помочь?
Так ни до чего не додумавшись, девушка приготовила еды для отца и пошла в лес. Она издали услышала стук топора и почуяла дым костра. Подойдя к огню, девушка увидела, что на нем жарятся две человеческие головы, в ужасе отпрянула и поспешила на стук топора. Вскоре она встретила отца:
— Батюшка, я принесла тебе поесть.
— Спасибо, доченька. Поруби-ка за меня деревья, пока я трапезничаю.
— Скажи, батюшка, а где же мои сестры?
— Вон там, в долине, укладывают дрова. Давай я тебя к ним отведу.
Они пришли к яме, и оборотень сказал:
— Смотри, это твоя могила. Сейчас я убью тебя и сброшу туда — будешь там лежать вместе с сестрами.
Тогда девушка взмолилась:
— Позволь мне, батюшка, снять одежду перед смертью. Отвернись, прошу тебя, я разденусь, а потом ты можешь убить меня.
Оборотень отвернулся, и тогда — ух! — девушка изо всех сил толкнула его, и он полетел в яму, которую выкопал для нее.
Бедняжка бросилась бежать со всех ног, а оборотень между тем выбрался из ямы и погнался за ней.
Вот уже слышит красавица вой чудища, повторяемый лесным эхом, и мчится, мчится, словно ветер. Вот уже раздаются у нее за спиной его тяжкий топот и сиплое дыхание. Бросает тогда девушка на тропинку свой платок. Оборотень находит его и рвет зубами и когтями на мелкие кусочки, а потом опять бросается в погоню. Изо рта у него летит пена, из горла вырывается дикий вой, глаза горят, будто угли. Оборотень снова начинает нагонять девушку, и тогда она снимает платье и оставляет его на дороге. Чудище находит платье, раздирает его в клочья и мчится дальше. Потом красавице также приходится бросить фартук, нижнюю юбку и, наконец, рубашку, так что в конце концов она бежит совсем нагая. Оборотень опять приближается, и тут девушка выбегает на опушку леса, оказывается на лугу и прячется в самой маленькой копне сена. Оборотень теряет жертву из виду и принимается искать: с бешеным воем набрасывается он на копны, злобно рыча и обнажая белые клыки. Слюна брызжет из пасти во все стороны, а на его шкуре проступают капли пота. Неожиданно силы оставляют злодея, и он, так и не дойдя до самой маленькой копны, бросает поиски и возвращается в лес ни с чем.
Вскоре мимо луга случайно проезжает охотившийся неподалеку король, и его собаки находят в копне прекрасную девушку, на которой, кроме собственно сена, ничего нет. Вместе с копной красавицу везут во дворец, и вскоре она выходит замуж за короля, перед свадьбой поставив ему единственное условие: он ни в коем случае не должен впускать во дворец нищих.
Через несколько лет, разумеется, одному из нищих таки удается проникнуть в королевские хоромы, и, конечно же, это оказывается не кто иной, как отец королевы. Оборотень прокрадывается в детскую, перерезает горло обоим монаршим детям, а потом кладет нож под подушку королевы.
Наутро король обвиняет жену в убийстве и изгоняет из дворца, повесив тела принцев ей на шею. Королева встречает отшельника, который оживляет ее сыновей. Король осознает свою ошибку и воссоединяется с королевой. А пойманного оборотня сбрасывают в море с самой высокой скалы. Король, королева и их дети живут долго и счастливо. Возможно, они здравствуют и поныне, потому что до сих пор в газетах не сообщалось об их смерти.
Аналог этой сказки можно найти в сборнике греческих и албанских сказок (Griechische und Albanesische M?rchen), составленном Иоганном Георгом фон Ханом{80}. Еще одну похожую историю я слышал в Пиренеях, хотя и с некоторыми вариациями: там преследуемый оборотнем человек, сбросив с себя по дороге всю одежду, вбежал в дом и схоронился в кровати. Оборотень же не смог переступить за порог. Причина погони также была иной: беглец состоял в масонской ложе и выдал какой-то страшный секрет, за что его пытался наказать сам магистр ложи, оказавшийся оборотнем. В беарнском варианте нет соответствия финальной части словацкой былички, а в греческой версии опущены фрагмент с превращением человека в зверя и сцена преследования; злодея же там именуют «собакоголовым» (сродни эпитету «волкоголовый», который использовался на севере Европы применительно к преступникам, изгнанным из общества).
Стоит также отметить, что в быличке «Дочь волколака» есть эпизод, когда оборотень в результате превращения и после припадка бешенства вдруг чувствует сильную усталость{81}; мотив же сбрасывания одежд для удержания оборотня от погони имеет соответствия и в датских сказках, о которых шла речь ранее. В быличке нигде не говорится, что отец на самом деле превращается в зверя: в сцене погони упоминаются его руки и он непрестанно клянет свою дочь отборными словацкими ругательствами, как самый что ни на есть обычный человек. Скорее всего, в быличке речь идет о припадке бешенства вроде того, который описан в одной из исландских саг о Скаллагриме. Только вот служанке Брак в той саге повезло гораздо меньше, чем словацкой девушке, которую в сене нашел сам король.