Глава одиннадцатая МАРШАЛ ДЕ РЕЦ I. Дознание
Глава одиннадцатая
МАРШАЛ ДЕ РЕЦ
I. Дознание
Введение. — История Жиля де Лаваля. — Замок Машкуль. — Арест маршала. — Допрос свидетелей. — Письмо де Реца. — Герцог Бретонский колеблется. — Епископ Нантский
История человека, чье имя вынесено в название этой главы, заслуживает подробного описания, которое, как я полагаю, до сих пор не было известно английской общественности. Возможно, имя Жиля де Лаваля знакомо многим, так как о его кровавых деяниях упоминается в многочисленных биографиях, но сведения эти отличаются недостаточной полнотой в силу крайней скудости источников. Один только господин Мишле{112} отважился представить публике очерк преступлений, которые привели маршала Франции на эшафот, и эти преступления таковы, что, по словам Анри Мартена{113}, «даже этот железный век, казалось равнодушный к любому проявлению зла, испытал потрясение».
Господин Мишле почерпнул сведения из компендиума документов, собранных по распоряжению герцогини Анны Бретонской, а ныне хранящихся в Императорской библиотеке. Подлинники документов хранились в библиотеке Нанта, и большая часть их была уничтожена во времена Французской революции 1789 года. Однако они были тщательно исследованы, и отчет об этом, оставшийся недоступным Мишле, попал в руки господина Лакруа, известного французского коллекционера, и тот опубликовал краткую биографию маршала на основе полученных оттуда сведений. Эта биография, которая, как мне известно, на сегодняшний день является самой полной и достоверной, и будет изложена далее в нашей книге.
Анри Мартен утверждает, что «даже самое извращенное воображение не в силах представить то, что обнаружилось во время процесса». Лакруа вынужден обойти молчанием многое из того, что тогда обнаружилось, а я тем более умолчу об этом. Тем не менее материала достаточно, чтобы подтвердить, что этот приснопамятный процесс обнаружил преступления, возможно, самые ужасные в мировой истории.
В 1440 году всю Бретань, особенно область исконных владений семьи де Рец, которые простираются вдоль южного берега Луары от Нанта до Пембефа, потрясла весть о том, что один из самых именитых и влиятельных аристократов Бретани, Жиль де Лаваль, маршал де Рец, обвиняется в поистине сатанинских преступлениях.
Жиль де Лаваль — старший сын Ги де Лаваля, второй носитель этого имени в роду, сир де Рец — прославил младшую ветвь знаменитого дома Лавалей больше старшей ветви, которая находилась в родстве с герцогами Бретонскими. В одиннадцатилетнем возрасте он потерял отца и стал хозяином громадных земельных владений, которые еще больше увеличились в 1420 году за счет приданого его жены Катрин, урожденной де Туар. Часть своего состояния он потратил на поддержку Карла VII и укрепление королевской власти во Франции. В течение семи лет, с 1426 по 1433-й, он участвовал в боевых действиях против Англии; его имя постоянно упоминается наряду с именами Жана Дюнуа{114}, Потона де Сентрайля{115}, Флорана д’Илье{116}, Рауля де Гокура{117}, Артура де Ришмона{118}, а также числится среди наиболее преданных сторонников короля. Его услуги были по достоинству оценены королем, присвоившим ему звание маршала Франции. В 1427 году он штурмом захватил замок Луд, собственноручно сразив военачальника. На следующий год он отвоевал у англичан крепость Реннефор и замок Маликорн; в 1429-м он принял активное участие в походе Жанны д’Арк и освобождении Орлеана, участвовал в захвате Жарго и находился рядом с ней в окопах у стен Парижа, когда она была ранена стрелой.
Маршал и советник короля, он повлиял на многие важные события и пользовался полным доверием монарха. Он сопровождал Карла на коронацию в Реймс и удостоился чести нести хоругвь, предоставленную для такого случая аббатством Сен-Реми. Отличаясь отвагой на поле боя и прозорливостью в делах королевского совета, он зарекомендовал себя выдающимся военачальником и проницательным политиком.
Внезапно, к всеобщему удивлению, он оставил службу у Карла VII, ушел в отставку и, вложив меч в ножны, поселился в своих владениях. Смерть деда по материнской линии, Жана де Краона, в 1432 году неслыханно обогатила его: доходы де Реца достигли восьмисот тысяч ливров, но его расточительность привела к тому, что через два года он потерял значительную часть наследства. Своему родичу Жану V, герцогу Бретонскому, он продал Молеон, Сент-Этьен-де-Мальмор, Лору-Ботро, Порни, Шантоле и другие поместья, а епископу Нантскому и капитулу кафедрального собора уступил свои владетельные права.
Ходили слухи, что эти чрезмерные уступки имели целью подкупить герцога и епископа, с тем чтобы один не конфисковал у него имущество, а другой не отлучил от Церкви за преступления, в которых его негласно обвиняли. Но возможно, эти слухи не имели под собой основания, поскольку герцог упорно сомневался в виновности родственника, а епископ явился наиболее рьяным инициатором суда.
Маршал редко появлялся при дворе герцога, но часто со свитой, достойной короля, посещал Нант, где останавливался в «Отеле де Ла-Суз». В свиту входили две сотни вооруженной охраны, а также многочисленные пажи, дворяне, священники, певцы, звездочеты и т. п. Всех он весьма щедро оплачивал.
Когда де Рец покидал город или перебирался из одного поместья в другое, его отъезд сопровождался ропотом несчастных, которые в его присутствии молчали из страха перед ним. Едва свита маршала скрывалась за поворотом, люди разражались слезами, воплями и проклятиями. Матери оплакивали своих детей, младенцев, похищенных прямо из колыбели и едва ли не из материнских объятий, ибо по опыту было известно, что пропавшие малыши исчезали бесследно.
Но ни в одной другой местности этот страх не был так велик, как в деревушках поблизости от замка Машкуль — мрачной крепости с массивными башнями, окруженной глубоким рвом. Именно здесь, невзирая на угрюмый и отталкивающий вид замка, предпочитал жить де Рец. Крепость могла выдержать любую осаду: мост поднят, решетка опущена, ворота заперты, охрана вооружена, кулеврины на бастионе заряжены. За исключением слуг, никто посторонний не проникал в это таинственное убежище, без того чтобы не сгинуть там бесследно. В окрестностях люди со страхом шептались о бесовщине и колдовстве, но все отмечали, что часовня замка была увешана роскошными парчовыми гобеленами, церковная утварь украшена драгоценными камнями, а одеяния священников отличались большой пышностью. Очевидна была также чрезвычайная набожность маршала: говорили, что он ежедневно трижды слушает мессу и страстно любит духовную музыку. Передавали также, что он испросил разрешения у папы на то, чтобы в церковных шествиях перед ним шел служитель с серебряным крестом. Но когда над лесом сгущалась тьма и в замке одно за другим освещались окна, крестьяне указывали на одно окно наверху обособленной башни, свет из которого прорезал ночную тьму. Поговаривали, что в этом окне время от времени виднелись вспышки красного пламени и оттуда доносились пронзительные крики, которым в притихшем лесу вторил только волчий вой, когда звери выбирались из своего логова на ночную охоту.
В строго определенные дни и часы подъемный мост опускался, в воротах замка появлялись слуги де Реца и раздавали деньги, одежду и еду толпе нищих, ожидавших подаяния. Среди попрошаек попадались дети, и слуги нередко заманивали их на кухню обещаниями угостить каким-нибудь лакомством. Если кто из малышей поддавался на посулы и шел на кухню за угощением, больше его уже не видели.
В 1440 году долготерпению народа пришел конец, и маршала во всеуслышание обвинили в убийстве детей, которых он якобы приносил в жертву дьяволу.
Это обвинение достигло ушей герцога Бретонского, но тот отнесся к нему равнодушно и не предпринял бы ничего, чтобы выяснить правду, не настаивай на этом один из его приближенных. Тогда же Жан де Малеструа, епископ Нантский, а также благородный и просвещенный Пьер де Лопиталь, великий сенешал Бретани, обратились к герцогу, без обиняков требуя расследования обвинений.
Жан V неохотно согласился на то, чтобы выступить против своего родича, к тому же славно послужившего Франции и занимавшего такое высокое положение, но в конце концов уступил настоятельной просьбе и позволил арестовать де Реца и его соучастников. Это трудное задание было возложено на некоего сержанта по имени Жан Лаббе. Тот собрал отряд численностью двадцать человек, и в середине сентября они объявились перед воротами замка, потребовав, чтобы сир де Рец сдался им. Узнав, что у ворот находится отряд людей в мундирах герцога Бретонского, Жиль поинтересовался, кто ими командует. При имени «Лаббе» он вздрогнул, побледнел, перекрестился и отдал себя в их руки, рассудив, что судьбе противиться невозможно.
Дело в том, что за несколько лет до этого один из его звездочетов поведал маршалу, что однажды он попадет в руки какого-то «Аббе», и до сего времени де Рец полагал, что пророчество предсказывало ему судьбу монаха (аббата).
Жиль де Силле, Роже де Бриквиль и другие приспешники маршала предпочли бежать, но Анрие и Пуату остались с ним.
Подъемный мост был опущен, и маршал вручил свой меч Жану Лаббе. Сержант почтительно преклонил колено и развернул документ с печатью Бретани.
— Изложи мне содержание документа, — с достоинством произнес Жиль де Рец.
— Справедливый государь Бретани настоящим обязывает вас, монсеньор, следовать за мной в благородный город Нант и там очиститься от обвинений, выдвинутых против вас.
— Я немедленно последую за вами, друг мой, и я рад повиноваться монсеньору герцогу Бретани. Однако пусть никто не скажет, что сеньор де Рец отпустил вестника без достойной награды, а потому я попрошу моего казначея Анрие вручить вам и вашим спутникам двадцать золотых монет.
— Благодарю вас, монсеньор! Да ниспошлет вам Господь благоденствие на многие лета.
— Моли Господа, дабы Он ниспослал мне прощение и отпущение грехов.
Оседлав коней, маршал покинул Машкуль в сопровождении Пуату и Анрие, разделивших его судьбу.
С живым интересом наблюдали жители окрестных деревень, как грозный маршал Жиль де Рец скачет по улицам в окружении солдат герцога — без единого охранника из числа своих. Народ толпился на улицах и дорогах, земледельцы оставляли свои поля, женщины покидали кухни, батраки бросали скот прямо в ярме — и все толпились вдоль дороги, ведущей к Нанту. Кавалькада двигалась в молчании. Даже толпа, собравшаяся поглазеть на происходящее, примолкла. Внезапно какая-то женщина пронзительно воскликнула:
— Мое дитя! Верни мне мое дитя!
И вся толпа разразилась гневными выкриками, которые не стихали по Нантской дороге, пока главные ворота крепости Шато-дю-Буффе не захлопнулись за спиной узника.
Среди населения Нанта начались волнения и беспорядки из-за слухов, будто расследование окажется фиктивным, герцог не даст в обиду родича и предмет всеобщей ненависти отделается конфискацией части своих владений.
Вполне вероятно, события приняли бы именно такой оборот, если бы не решимость епископа Нантского и великого сенешала. Они взывали к герцогу, пока не добились его согласия на тщательное расследование дела и публичный суд.
Жан V доверил вести дознание вице-инквизитору Жану де Тушерону, который должен был собрать доказательства вины маршала. Приватно ему дали понять, чтобы не слишком усердствовал и по возможности смягчал обвинения.
Уполномоченный герцогом, Жан де Тушерон приступил к расследованию 18 сентября, имея единственного помощника, Жана Тома. Свидетелей опрашивали поодиночке или группами, если речь шла о родственниках. Войдя, свидетель становился на колени перед представителем герцога, целовал распятие и, возложив руку на Евангелие, клялся, что будет говорить правду, и ничего, кроме правды; после этого, не будучи прерываем, он излагал все, что ему было известно в связи с обвинением.
Первой свидетельствовала Перрин Лоссар, проживавшая в Ларош-Бернаре.
Со слезами на глазах она поведала, что два года назад, в сентябре, сир де Рец со своей свитой проезжал через Ларош-Бернар по пути из Ванна и остановился у Жана Коллена. Свидетельница жила в доме напротив того, в котором поселился барон.
Ее ребенок, самый замечательный мальчик в деревне, десяти лет от роду, привлек внимание Пуату, а может, и самого маршала, когда тот стоял у окна за плечом своего казначея.
Пуату заговорил с мальчиком и спросил, не хочет ли тот стать певчим; ребенок ответил, что мечтает стать солдатом.
— Замечательно, — сказал Пуату, — я готов помочь тебе с экипировкой.
Тогда мальчик взял в руки кинжал, висевший за поясом оруженосца, и выразил желание иметь такой же. Тут подбежала мать мальчика, заставила его вернуть кинжал и заявила, что ребенок хорошо учится, освоил чтение и письмо и в будущем станет монахом. Пуату принялся отговаривать ее и предложил увезти ребенка с собой в Машкуль, где из него сделают солдата. Он дал глупой женщине сто су на одежду для ребенка, и она согласилась отпустить мальчика.
На следующий день мальчик сел верхом на коня, купленного для него у Жана Коллена, и покинул деревню в свите сира де Реца. Несчастная мать, вся в слезах, подбежала к маршалу и умоляла его быть подобрее с ребенком. С тех пор она не имела никаких сведений о сыне. Она неоднократно видела барона де Реца, когда тот проезжал через Ларош-Бернар, но сына среди пажей ни разу не заметила. Она несколько раз расспрашивала слуг маршала, но те только посмеивались над ней и отвечали:
— Не беспокойся. Он либо в Машкуле, либо в Тиффоже, либо в Порни, либо где-нибудь еще.
Рассказ Перрин подтвердили Жан Коллен, его жена и теща.
Жан Лемегрен, его жена, Ален Дулис, Перро Дюпоне, Гийом Гийон, Гийом Портайе, Этьен де Монклад, Жан Лефебюр и все остальные жители прихода Сент-Этьен-де-Монлю показали, что мальчик по имени Жаме, сын прихожанина Гийома Бриса, девяти лет остался сиротой, нищенствовал и бродил по округе, выпрашивая милостыню.
Однажды летом ребенок бесследно исчез, и что с ним стало, никому не известно. Сильное подозрение падало на старую каргу, которая незадолго перед тем появилась в окрестностях и исчезла одновременно с мальчиком.
27 сентября Жан де Тушерон с помощью протоколиста Николя Шато взял показания у нескольких жителей Пон-де-Лоне, близ Буврона, каковые показания дали: Гийом Фураж с женой; Жанна, жена Жана Лефлу; и Ришарда, жена Жана Гандо.
Эти показания, хотя и очень расплывчатые, навлекали достаточно сильное подозрение на маршала. За два года до того двенадцатилетний мальчик, сын Жана Бернара, и его сверстник, сын Менеге, отправились в Машкуль. Вечером сын Менеге вернулся один и сообщил, что его приятель попросил подождать его на дороге, пока он получит подаяние у ворот замка сира де Реца. Сын Менеге сказал, что он прождал три часа, но приятель так и не появился. Жена Гийома Фуража показала, что примерно в это время она видела мальчика с какой-то старухой, которая за руку вела его по дороге в Машкуль. В тот же вечер эта старуха проходила по мосту через Лоне, и жена Фуража спросила ее, что случилось с маленьким Бернаром. Старуха, не останавливаясь, коротко ответила, что ребенок удачно пристроен. С тех пор мальчика никто не видел.
28 сентября герцог Бретонский назначил еще одного следователя, Жана Купегоржа, и дополнительного писаря, Мишеля Эталлюра, в помощь Тушерону и Шато.
Обитатели Машкуля, небольшого городка, владетелем которого был сир де Рец, начали давать показания против своего господина. Андре Барбье, сапожник, заявил, что на прошлую Пасху исчез ребенок, сын его соседа Жоржа Лебарбье. В последний раз его видели, когда он собирал сливы на задворках гостиницы «Рондо». Исчезновение мальчика никого в Машкуле не удивило, и никто не осмелился и слова сказать. Андре с женой жили в постоянном страхе, боясь потерять собственного ребенка. Они ходили на поклонение в монастырь Сен-Жан д’Анжели, и там их спрашивали, не едят ли в Машкуле детей. По возвращении они узнали, что еще двое детей пропали: сыновья Жана Жандрона и Александра Шатейе. Андре Барбье принялся было расспрашивать об обстоятельствах исчезновения детей, но ему посоветовали придержать язык, закрыть глаза и заткнуть уши, если только он не жаждет попасть в подземную тюрьму владетеля Машкуля.
— Но, Боже всемогущий, — воскликнул он, — не могу же я поверить в то, что детей крадут и пожирают бесы?
— Можешь верить во все, что угодно, — было сказано ему, — но не задавай вопросов.
Во время этой беседы мимо проходил один из солдат маршала, и все собеседники бросились прочь. Андре убежал со всеми вместе, не зная толком, почему бежит, и у церкви Святой Троицы наткнулся на человека, который горько плакал и повторял:
— Господи, Ты ведь вернешь мне моего сына?
И у этого тоже украли ребенка.
У Лисетты, жены Гийома Сержана, проживающего в деревне Ла-Бонардьер, приход Сен-Круа в Машкуле, два года назад пропал сын, и с тех пор она его не видела. Со слезами на глазах она умоляла следователей вернуть его.
— Я оставила его дома, — рассказала она, — когда отправилась вместе с мужем на поле, чтобы посеять лен. Ребенок был очень красивым и очень добрым. Я поручила ему приглядывать за полуторагодовалой сестренкой. Когда я вернулась, малышка была дома одна и не могла рассказать, что произошло с братом. Потом на болоте мы наткнулись на красную вязаную шапочку моего бедного малыша, но понапрасну шарили в трясине — мы не нашли там ничего, кроме уверенности, что он не утонул. Тогда же через Машкуль проходил бродячий торговец и рассказал мне, что старуха в сером платье и черном капоре купила у него несколько игрушек, а некоторое время спустя прошла мимо него, ведя за руку маленького мальчика.
Жорж Лебарбье, проживающий неподалеку от ворот замка Машкуль, рассказал о том, как исчез его сын. Мальчик был учеником портного Жана Пеллетье, который шил для мадам де Рец и других обитателей замка. Мальчик прилежно осваивал мастерство портного, пока в прошлом году (кажется, в День святого Варнавы{119}) не отправился поиграть в мяч на лужайке возле замка. После этого его никто не видел.
Раньше вместе со своим хозяином Жаном Пеллетье мальчик обычно обедал в замке и смеялся над всякими зловещими историями.
Гийом Илэр и его жена подтвердили заявление Лебарбье. Они также показали, что знали об исчезновении сыновей Жана Жандрона, Жанны Руан и Александра Шатейе. Сын Жана Жандрона, двенадцати лет, жил у вышеназванного Илэра и обучался у него мастерству скорняка. Он работал в лавке уже семь-восемь лет и был спокойным, трудолюбивым мальчиком. Однажды господа Жиль де Силле и Роже де Бриквиль зашли в лавку купить пару охотничьих перчаток. Они спросили, нельзя ли отправить юного Жандрона в замок с запиской. Илэр дал согласие, и мальчику заплатили заранее — один золотой. Он отправился в замок, обещая вскоре вернуться. Но так и не вернулся. Тем же вечером Илэр с женой заметили Жиля де Силле и Роже де Бриквиля, подбежали к ним и спросили, что случилось с сыном Жандрона. Те ответили, что понятия не имеют, где он, поскольку весь день пропадали на охоте, и предположили, что его могли отправить с поручением в Тиффож, еще одно владение де Реца.
Самые жуткие показания дал Гийом Илэр. Он однозначно утверждал, что Жан Дюжарден, слуга Роже де Бриквиля, рассказывал, что ему достоверно известно о большой бочке в подвале замка, полной детских трупов. Илэру нередко доводилось слышать разговоры о том, что детей заманивают в замок и там убивают, но он относился к таким рассказам как к досужей болтовне. Более того, он доказывал, что никто не обвинял маршала в таких убийствах, обвинения выдвигались только против его людей.
Жан Жандрон дал показания в связи с пропажей сына и добавил, что это не единственный ребенок, загадочно исчезнувший в Машкуле: речь шла по крайней мере о тридцати детях.
Оба Жана Шифолона, старший и младший, Жан Обэн и Клеман Доре, обитатели прихода Томаж, свидетельствовали, что знают несчастного жителя того же прихода, Матлена Тома, который тоже потерял двенадцатилетнего сына и умер с горя.
Жанна Руан из Машкуля, которая вот уже девять лет не ведала, умер ее сын или жив, рассказала, что ребенка похитили, когда он пас овец. Сначала она подумала, что его растерзали волки, но две женщины из Машкуля, ныне покойные, видели, как к мальчику подошел Жиль де Силле и заговорил с ним, указывая на замок. Вскоре после этого мальчик ушел в этом направлении. Муж Жанны Руан отправился в замок разузнать про сына, но ничего не добился. Когда Жиль де Силле появился в деревне, безутешная мать заклинала его вернуть мальчика. Жиль ответил, что знать ничего не знает о нем, поскольку в это время ездил с поручением к королю в Амбуаз.
Жанна, вдова Эмери Эделена, проживающая в Машкуле, восемь лет назад потеряла малыша, когда он гонялся в лесу за бабочками. Примерно тогда же пропали еще четверо детей у Жандрона, Руана и Масе Сорена. Она рассказала, что в округе ходили слухи, будто Жиль де Силле похищает детей, чтобы переправить их в Англию ради выкупа своего пленного брага. При этом она добавила, что слухи эти исходили от слуг самого Силле и ими распространялись.
Одним из последних похищенных стал ребенок Ноэля Эса, жителя прихода Сен-Круа.
Житель Тиффожа уверял ее (Жанну Эделен), что на каждого ребенка, похищенного в Машкуле, приходится семеро детей, похищенных в Тиффоже.
Масе Сорен подтвердил показания вдовы Эделен и вновь рассказал об обстоятельствах исчезновения детей из семей Шатейе, Руан, Жандрон и Лебарбье.
Перрин Рондо проникла в замок вместе с отрядом Жана Лаббе. Она побывала на конюшне и обнаружила там кучу золы и пепла, от которой исходило тошнотворное зловоние. А в лохани она нашла детскую рубашку, запачканную кровью.
Перро, Паркето, Жан Соро, Катрин Дегрепи, Жиль Гарнье, Перрин Вьелар, Маргерит Редьер, Мари Карфен, Жанна Лоде — все из деревни Фресне — утверждали, что на прошлую Пасху Гийом Амлен говорил им об исчезновении двух своих детей.
Изабо, жена Гийома Амлена, подтвердила эти показания, хотя сказала, что дети пропали еще семь лет назад. Тогда у нее было четверо детей. Двое из них, старший, пятнадцати лет, и младший, семи лет, вместе отправились в Машкуль за хлебом и не вернулись. Она всю ночь не спала и напрасно ждала их до самого утра. Ей известно, что пропал еще один ребенок, сын Мишо Боннеля из прихода Сен-Сире-де-Рец.
Гийеметта, жена Мишо Боннеля, подтвердила, что ее сын не вернулся с пастбища, где пас коров.
Гийом Родиго и его жена, проживающие в Бурнеф-ан-Рец, свидетельствовали, что в прошлом году, накануне Дня святого Варфоломея{120}, сир де Рец останавливался в их деревне у Гийома Плюме.
Пуату, сопровождавший маршала, заметил работника Родиго, мальчика лет пятнадцати по имени Бернар Леканино, стоявшего в дверях дома. Мальчик едва говорил по-французски и изъяснялся на простонародном бретонском диалекте. Пуату подозвал его к себе и что-то тихо сказал ему. Тем же вечером, в десять часов, когда Родиго с женой отсутствовали, Бернар ушел из дома хозяина. Служанка, увидев, что он уходит, крикнула ему, что стол после ужина еще не прибран, но он не стал ее слушать. Родиго, расстроенный потерей работника, спросил у слуг маршала, не знают ли они, что с ним случилось. Те глумливо отвечали, что о юном бретонце ничего не известно, но, возможно, его отправили в Тиффож, дабы определить в пажи к барону.
Маргерит Сорэн, вышеупомянутая служанка, подтвердила заявление Родиго и добавила, что Пуату заходил в дом и разговаривал с Бернаром. Гийом Плюме и его жена подтвердили все сказанное Родиго и Сорэн.
Тома Эзе и его жена дали показания об исчезновении десятилетнего сына, который ходил просить милостыню у ворот замка: какая-то девочка видела, как его пригласили на кухню в замок, обещая покормить мясом.
Жаметта, жена Юсташа Друз из Сен-Леже, рассказала, что оба ее сына, один десяти, другой семи лет, пошли к замку за подаянием и не вернулись.
2 октября дознаватели возобновили работу и отметили значительные противоречия в показаниях слуг маршала, что отягощало обвинения.
Исчезновение тринадцати детей произошло при обстоятельствах, навлекающих серьезное подозрение на обитателей замка. Я не стану вдаваться в подробности, ибо они во многом схожи с тем, что говорилось в предыдущих показаниях. Скажу лишь, что по окончании опроса свидетелей герольд герцога Бретонского, облаченный в камзол, трижды протрубил в трубу с парапета башни крепости Шато-дю-Буффе, призывая всех, у кого есть какие-либо сведения, изобличающие сира де Реца, безотлагательно явиться к следователям. Поскольку никто больше не явился, следствие сочли завершенным, и уполномоченные отправились к герцогу, имея на руках собранные показания.
Герцог долго не мог решить, что делать. Неужели ему придется судить родича, самого могущественного из всех его вассалов, храбрейшего из полководцев, советника короля, маршала Франции, и вынести ему приговор?!
Он все еще колебался, когда получил письмо от Жиля де Реца, которое возымело последствия, совершенно отличные от того, на что рассчитывал автор.
«Монсеньор мой кузен, ваша светлость, поистине я едва ли не самый мерзкий из грешников, согрешивший паки и паки, однако никогда не пренебрегал я священным долгом. Я присутствовал на мессах, вечерях и других службах, постился в Великий пост и накануне праздников, исповедался в грехах, искренне сокрушаясь, и причащался Крови Господней по меньшей мере раз в году.
Томясь в темнице в ожидании вашего справедливого суда, я исполнился безграничного раскаяния в своих злодеяниях, которые я готов признать и по мере возможности искупить.
Посему я умоляю вас, монсеньор мой кузен, предоставить мне возможность уйти в монастырь, где я смогу вести достойную и праведную жизнь. Мне безразлично, в какой монастырь меня направят, но прошу все мое достояние раздать нуждающимся братиям во Христе… Уповаю на ваше бесконечное милосердие и молю Господа нашего хранить вас и ваши владения.
Полностью покорный вашей воле,
брат Жиль, кармелит по духу».
Герцог прочитал письмо Пьеру де Лопиталю, президенту Парламента Бретани, и епископу Нантскому, которые более всех настаивали на проведении суда. Те ужаснулись дерзкому посланию и заверили герцога, что дело настолько очевидное, а меры предприняты столь решительные, что теперь уже невозможно позволить де Рецу избежать суда таким бесчестным способом, который он предлагает. Одновременно с этим епископ и великий сенешал произвели свое следствие в замке Машкуль с Целью обнаружить там человеческие останки. Однако полное обследование было невозможно, поскольку герцог, всячески стремясь оградить родича, не разрешал проводить обыск.
Тогда герцог призвал своих высших сановников на заседание совета. Те дружно встали на сторону епископа и де Лопиталя. Жан V все еще колебался, и тут епископ Нантский поднялся и сказал:
— Монсеньор, это дело подлежит церковному суду не менее, чем вашему. Следовательно, если президент Парламента Бретани не передаст дело светскому суду, я клянусь Господом, что предам сего богомерзкого преступника духовному трибуналу!
Такая решимость епископа вынудила герцога покориться, и было решено не мешкая передать дело в суд.
Между тем горемычная жена Жиля де Реца, пребывавшая в разлуке с ним и испытывавшая отвращение к его ужасным преступлениям, все же, переживая за своего мужа, поспешила вместе с дочерью к герцогу с просьбой пощадить несчастного. Герцог отказался выслушать ее. Тогда она отправилась в Амбуаз искать защиту у короля, чьим близким другом и советником был некогда ее муж.