4

4

Вследствие театральных попыток самоубийства при помощи таблеток, бритвенного лезвия и выхлопных газов, предпринятых Жирным после того, как Бет, забрав с собой Кристофера, оставила его, Лошадник оказался в психиатрической лечебнице графства Оранж. Вооруженный полицейский отвез его на инвалидной коляске по подземному коридору из реанимации прямиком в психиатрическое крыло.

Жирного никогда раньше не сажали под замок. После приема сорока девяти таблеток дигиталиса он несколько дней страдал от мерцательной аритмии, так как его попытки увенчались сильнейшим отравлением наперстянкой, определяемым по шкале цифрой три. Дигиталис Жирному прописали, чтобы бороться с аритмией, но не такой, какая случилась с ним после отравления.

Есть некая ирония в том, что передозировка дигиталиса вызывает ту самую аритмию, бороться с которой он предназначен. В какой-то момент, когда Жирный лежал на больничной койке и посмотрел на экран медицинского монитора, он увидел там прямую линию – его сердце остановилось. Жирный продолжал смотреть, и в конце концов на мониторе появились всплески. Бесконечна милость Божия.

Итак, совершенно ослабевший, под присмотром вооруженного охранника Жирный прибыл в психиатрическое отделение и вскоре уже сидел в прокуренном коридоре и трясся от слабости и страха. Следующую ночь он провел на больничной койке, которых в палате было шесть, и обнаружил, что койка оборудована кожаными наручниками. Через открытую дверь в коридор персонал мог наблюдать за пациентами, а Жирному со своей койки было видно, что идет по телевизору.

В гости к программе Джонни Карстона пришел Сэмми Дэвис-младший. Жирный лежал и думал, каково это, когда у тебя один глаз стеклянный. В тот момент он не совсем понимал, что с ним происходит. Жирный сознавал, что пережил отравление дигиталисом, сознавал, что находится под арестом после попыток самоубийства. Жирный не знал, где была Бет, пока он лежал в палате интенсивной терапии. Она не позвонила и не пришла навестить его. Первой пришла Шерри, потом Дэвид. Остальные были не в курсе. Жирный особенно не хотел, чтобы слухи дошли до Кевина, что дало бы пищу его циничным умозаключениям. Жирный не был готов к цинизму, пусть и добродушному.

Главный кардиолог Медицинского центра графства Оранж продемонстрировал Жирного группе студентов-медиков из университета Ирвина – МЦГО был учебной базой. Каждый из студентов хотел послушать, как бьется сердце после сорока девяти таблеток дигиталиса.

Еще Жирный потерял немало крови из-за пореза на левом запястье. Но что в первую очередь спасло ему жизнь, так это неисправность дроссельной заслонки автомобиля. Заслонка не полностью открылась, машина перегрелась, и двигатель заглох. Жирный тогда кое-как добрался до дома и лег в постель, чтобы умереть. На следующее утро он проснулся, обнаружил, что все еще жив, и начал выблевывать дигиталис. Это второе, что спасло его. Третьими оказались все парамедики на свете, которые высадили стекло и вышибли раздвижные алюминиевые двери черного хода. Дело в том, что перед этим Жирный позвонил в аптеку, чтобы пополнить запасы либриума, который был ему прописан. Он принял тридцать таблеток либриума непосредственно перед дигиталисом. Аптекарь позвонил парамедикам. Можно много говорить о бесконечной милости Божией, но иной раз сообразительность хорошего аптекаря стоит большего.

После ночи в приемном покое психиатрического отделения Жирному пришлось вынести целый консилиум. Толпа хорошо одетых мужчин и женщин с планшетами в руках окружила пациента, и каждый из них принялся тщательно изучать его.

Жирный, как только мог, пытался казаться вменяемым. Он делал все, дабы убедить врачей, что с его мозгами все в порядке. Но вскоре понял, что никто ему не верит. С равным успехом он мог бы общаться с врачами на суахили. В результате Жирный добился лишь унижения и потери остатков собственного достоинства.

«Да хрен с ним!» – в конце концов решил Жирный и замолчал.

– Выйдите, – сказал один из психиатров. – Мы сообщим вам свое заключение.

– Я уже получил урок, – сказал Жирный, направляясь к выходу. – Самоубийство являет собой интроекцию враждебности, которую следовало бы направить на человека, который расстроил вас. Я долго размышлял в палате интенсивной терапии, или как там ее, и понял: в моем разрушительном поступке проявили себя годы самопожертвования и самоотречения. Однако что меня поразило, так это мудрость тела – оно знало не только, что должно защитить себя от мозга, но знало и как сделать это. Теперь я понял, что утверждение Йейтса: «Я есть бессмертная душа, привязанная к телу умирающего животного», диаметрально противоречит действительному положению вещей, касающихся человека.

Психиатр сказал:

– Мы поговорим с вами после того, как вынесем заключение.

Жирный ответил:

– Я скучаю по сыну.

Никто не взглянул на него.

– Я боялся, что Бет причинит ему вред, – сказал Жирный.

То была единственная правда, произнесенная им в этой комнате. Он пытался убить себя не потому, что Бет оставила его, а потому, что после ее отъезда не мог присматривать за маленьким сыном.

Потом Жирный сидел в коридоре на кушетке из пластика и хрома и слушал рассказ какой-то толстой старухи о том, как ее муж пытался разделаться с ней, закачивая газ под дверь старухиной спальни. Жирный думал о своей жене. Он не думал о том, что видел Бога. Он не говорил себе: «я одно из немногих человеческих существ, кто в самом деле видел Бога». Вместо этого он вспомнил о Стефани, что сделала для него маленький глиняный горшочек, который Жирный назвал О-хо, потому что горшочек казался ему похожим на китайский.

Интересно, думал Жирный, подсела ли Стефани на героин, или ее посадили под замок, как сейчас его? А может, она умерла или вышла замуж, или живет в заснеженном Вашингтоне? Стефани без умолку болтала о штате Вашингтон, где она никогда не была, но куда всю жизнь мечтала попасть. Все это могло случиться со Стефани… а могло и не случиться. Любопытно, что бы сказала Стефани, увидь она его сейчас взаперти – жена с сыном уехали, дроссельная заслонка сломалась – и с выжженными мозгами.

Не будь мозги Жирного выжжены, он бы сейчас думал о том, какая удача остаться в живых – удача не в философском смысле, а в статистическом. Никто не выживает после сорока девяти таблеток высококачественного дигиталиса. Как правило, достаточно превысить предписанную дозу всего лишь вдвое. Жирному прописали четыре таблетки в день, он превысил дозу в 12,25 раза и остался жив. Если рассматривать дело с практической точки зрения, бесконечная милость Божия тут вообще ни при чем, ведь вдобавок Жирный принял весь свой либриум, двадцать таблеток квида и шестьдесят апресолина, влив сверху полбутылки вина. Из медикаментов в доме осталась только бутылочка «Нервина Майлса». Технически Жирный был мертв.

Он был мертв и духовно.

Он узрел Бога то ли слишком рано, то ли слишком поздно. Так или иначе, в смысле выживания это ничего ему не дало. Встреча с Богом не добавила выносливости к страданиям, с которыми вполне справляется большинство людей, такой милости не удостоенных.

Хотя необходимо отметить – и Кевин отметил, – что Жирный совершил кое-что еще вдобавок к тому, что узрел Бога. Кевин как-то позвонил Жирному в возбуждении от еще одной книги Мирчи Элиаде.

– Послушай, знаешь, что говорит Элиаде о «магическом времени» австралийских аборигенов? Он считает, что антропологи ошибаются, утверждая, что «магическое время» подразумевает прошлое. Элиаде полагает, что это другой вид времени, которое идет сейчас, а аборигены умеют проникать туда, к героям и их подвигам. Погоди, я тебе зачитаю. – Тишина. – Блин! – сказал затем Кевин. – Не могу найти. Короче, готовясь к этому, они претерпевают страшную боль, таков их ритуал инициации. Ты тоже терпел боль, когда получал свой опыт; у тебя резался зуб мудрости, и ты, – Кевин понизил голос, прежде он кричал, – боялся, что за тобой охотятся власти.

– На меня нашло помутнение, – ответил Жирный. – Никто за мной не охотился.

– Но ты думал, что охотятся. Ты был так перепуган, что спать не мог! Ночь за ночью. У тебя был сенсорный голод!

– Я просто лежал в кровати и не мог заснуть.

– Ты начал видеть цвета. Меняющиеся цвета. – В возбуждении Кевин опять сорвался на крик; когда отступал цинизм, Кевин становился сущим маньяком. – Это описано в «Тибетской Книге мертвых», путешествие в соседний мир! Ты духовно умирал от стресса и страха! Вот как оно происходит – проникновение в другую реальность! «Магическое время»!

И сейчас Жирный сидел на кушетке из пластика и хрома и духовно умирал. Фактически он уже был духовно мертв, и в соседней комнате эксперты решали его судьбу, вынося приговор тому, что осталось от Жирного. Это правильно, что квалифицированные не-психи судят психов. А как иначе?

– Раз они могли попадать в «магическое время», – кричал Кевин, – то это единственное реальное время, все реальные события происходят в «магическом времени»! Это деяния богов!

Огромная толстая старуха рядом с Жирным нагнулась над пластиковым бачком, куда норовила сблевать торазин, которым ее лечили. Она знает, переведя дыхание шепнула старуха Жирному, что торазин отравлен ее мужем; тот, проникнув на верхние этажи больницы, собирается прикончить ее.

– Ты нашел путь в высший уровень, – вещал Кевин. – Разве не это ты пишешь в своем дневнике?

48. Есть два уровня, верхний и нижний. Верхний уровень, происходящий из гипервселенной № 1, или Ян, – Первой формы Парменида, чувственный и волевой. Нижний уровень, или Инь, – Вторая форма Парменида, уровень механический, управляемый чем-то слепым, детерминистическим и лишенным разума, поскольку происходит из мертвого источника. В древние времена это называли «астральным детерминизмом». Мы заключены в нижнем уровне, однако посредством таинств и при помощи плазматов можем вырваться оттуда. Пока не разрушен астральный детерминизм, мы даже и не подозреваем о нем, настолько мы закрыты. «Империя бессмертна».

Мимо Жирного и толстой старухи прошла хорошенькая миниатюрная темноволосая девушка с туфлями в руках. Во время завтрака она пыталась этими туфлями разбить окно, а потерпев неудачу, вырубила шестифутового чернокожего санитара. Теперь весь ее облик излучал умиротворение.

«Империя бессмертна», – процитировал про себя Жирный. Эта фраза снова и снова появлялась в его экзегезе; стала своего рода красной нитью. Фраза явилась ему в замечательном сне. В этом сне Жирный был ребенком и рыскал по пыльным букинистическим лавкам в поисках старых научно-фантастических журналов, особенно «Поразительных историй», где мечтал найти бесценный сериал под названием «Империя бессмертна». Жирный знал, что если найдет сериал и прочтет его, он будет знать все на свете – в этом заключалась суть сна.

Прежде, когда Жирный наблюдал взаимопроникновение двух миров и видел не только Калифорнию 1974 года, но и Древний Рим, он наблюдал в этом взаимопроникновении одну общую структуру, присутствующую в обоих мирах, – Черную Железную Тюрьму. Именно она именовалась в его сне «Империей». Жирный был уверен в этом, потому что, как только увидел Черную Железную Тюрьму, сразу узнал ее. В ней были заключены все, не осознавая того. Черная Железная Тюрьма являлась их миром.

Кто построил тюрьму и зачем – Жирный не знал. Хотя кое о чем догадывался: тюрьму пытались разрушить. Организация христиан – не обычных христиан, тех, что каждое воскресенье посещают церковь и молятся, а тайных ранних христиан в серых балахонах – с энергией и воодушевлением начала осаду тюрьмы.

Жирный в своем безумии понимал: на сей раз тайные ранние христиане в серых балахонах должны взять тюрьму, а не найти обходной путь. Деяния героев в священном «магическом времени» – согласно аборигенам, единственном реальном времени – были реальными.

Однажды Жирный наткнулся в дешевом научно-фантастическом романе на точное описание Черной Железной Тюрьмы, только она находилась в далеком будущем. Поэтому если наложить прошлое (Древний Рим) на настоящее (Калифорнию двадцатого века), а сверху добавить мир далекого будущего из романа «Андроид проливал море слез», получается Империя, или Черная Железная Тюрьма в форме супер– или транстемпоральной постоянной. Каждый из когда-либо живших был в буквальном смысле окружен железными стенами тюрьмы; ничего не подозревая, они находились внутри. Все, кроме тайных ранних христиан в серых балахонах.

Таким образом, тайные ранние христиане становились тоже супер– или транстемпоральными, то есть существующими во всех временах одновременно. Этого Жирный не мог понять. Как они могут быть ранними и существовать в настоящем и будущем? И если они существуют в настоящем, почему никто не может их видеть?

С другой стороны, почему никто не может видеть стен Черной Железной Тюрьмы, которые окружают всех, в том числе и самого Жирного? Почему эти противоположные силы становятся явными, только когда прошлое, настоящее и будущее по неизвестной причине накладываются друг на друга?

Может, в «магическом времени» аборигенов вообще не существует времени? Но если времени не существует, как могли тайные ранние христиане освободиться из Черной Железной Тюрьмы, которую им удалось взорвать? И как они могли взорвать что-то в Риме семидесятого года от Рождества Христова, если тогда не существовало взрывчатки? И как, если в «магическом времени» нет самого времени, могло завершиться существование тюрьмы?

Жирному вспомнился знаменательный фрагмент из «Парсифаля»: «Здесь время превращается в пространство». В своем религиозном опыте в марте 1974-го Жирный наблюдал расширение пространства: медленно и неуклонно, ярд за ярдом, до самых звезд. Было такое впечатление, будто вокруг Жирного убрали стены. Он чувствовал себя котом, которого вывезли за город в закрытой коробке, а достигнув места назначения, выпустили. Ночью ему снилась бесконечная пустота, но эта пустота была живой. Пустота все расширялась – абсолютная, тотальная пустота, в то же время обладающая индивидуальностью. Пустота выразила удовольствие при виде Жирного, который во сне не обладал телом. Он, подобно пустоте, просто парил, воспринимая какое-то тихое мурлыканье, вроде музыки. При помощи этого мурлыканья пустота общалась с ним.

– Из всех людей, – говорила пустота, – из всех до единого, ты мой самый любимый.

Пустота жаждала объединиться с Жирным Лошадником, только с ним из всех когда-либо существовавших людей. Подобно пространству, любовь пустоты была безграничной, пустота и ее любовь заполняли все. Так счастлив Жирный не был никогда в жизни.

К нему подошел санитар.

– Мы продержим вас здесь четырнадцать дней.

– Мне нельзя пойти домой? – спросил Жирный.

– Нет, мы считаем, что вы нуждаетесь в лечении. Вы еще не готовы отправиться домой.

– Зачитайте мне мои права, – сказал Жирный. Он был ошеломлен и испуган.

– Мы можем держать вас четырнадцать дней без постановления суда. После этого, если так решит суд и мы сочтем необходимым, можем продержать еще девяносто дней.

Жирный знал: если он скажет хоть слово, его запрут на девяносто дней. Поэтому он ничего не сказал. Когда сходишь с ума, быстро учишься вести себя тихо.

Свихнуться и попасться на этом – значит почти наверняка отправиться за решетку. Теперь Жирный это знал. Кроме лечебницы для алкоголиков, в графстве Оранж имелся и сумасшедший дом. Именно сюда и угодил сейчас Жирный, причем не исключено, что надолго. Тем временем Бет наверняка забирала все, что хотела, из их дома и перевозила на новую квартиру. Она отказалась сказать Жирному адрес, не назвала даже город.

На самом деле, хотя Жирный не знал тогда об этом, в результате его неосмотрительности он задолжал за дом, за машину, перестал оплачивать счета за электричество и телефон. От Бет, расстроенной физическим и душевным состоянием бывшего мужа, трудно было ожидать, что она возьмет на себя решение созданных им проблем. Поэтому, когда Жирный вернулся из больницы, он обнаружил холодильник в луже воды, полное отсутствие машины и извещение: его лишили права выкупа дома. При попытке позвонить кому-нибудь и попросить помощи Жирный услышал в телефонной трубке мертвую тишину. Это окончательно добило его. Впрочем, он понимал: сам виноват, такова его карма.

Однако в тот момент Жирный ничего подобного не подозревал. Он знал только, что просидит под замком по меньшей мере две недели. Еще кое-что ему рассказали другие пациенты: за эти две недели графство Оранж выставит ему счет. Сумма, включая оплату за услуги палаты интенсивной терапии, превышала две тысячи долларов.

Жирного отвезли в больницу графства, поскольку денег на частную клинику у него не было. Теперь он на собственной шкуре почувствовал, что быть сумасшедшим еще и стоит немалых денег – помимо того, что тебя держат взаперти. За сумасшествие тебе выставят счет, а если ты не хочешь или не можешь платить, подадут в суд, а если не выполнишь решение суда, то за оскорбление этого самого суда сядешь за решетку.

Если вспомнить, что попытка самоубийства Жирного проистекала из глубокого отчаяния, прелесть его нынешнего положения как-то исчезает. Рядом с ним на кушетке из пластика и хрома толстая старуха продолжала сблевывать свои таблетки в пластиковый бачок, заботливо предоставленный администрацией. Подошедший санитар взял Жирного под локоть, чтобы отвести в отделение, где ему предстояло провести две недели. Это отделение называлось Северным. Жирный покорно последовал за санитаром из приемного отделения в Северное, где за ним снова защелкнули замок.

«Вот гадство!» – сказал себе Жирный.

Санитар сопроводил Жирного в палату – вместо шести коек там стояли две кровати, – а потом в маленькую комнатку для опроса. «Всего пару минут», – сказал санитар.

В маленькой комнатке находилась девушка-мексиканка, коренастая, с грубой темной кожей и огромными глазами. Невероятно темными и добрыми глазами: они были словно два огненных озера. Жирный остановился как вкопанный, увидев эти пылающие, добрые, огромные глаза.

Девушка держала в руках журнал и показывала напечатанную картинку, изображающую Царствие Небесное. Журнал, как понял Жирный, назывался «Смотровая башня». Девушка, улыбающаяся Лошаднику, была свидетельницей Иеговы.

Мягким, тихим голосом она сказала Жирному (не санитару):

– Господь наш приготовил для нас место без боли и страха. Видите? Животные мирно возлежат вместе, лев и ягненок, как должны возлежать и мы, все мы, друзья, возлюбившие друг друга, не зная ни страдания, ни смерти, на веки вечные с Господом нашим Иеговой, который любит нас и никогда не оставит, что бы мы ни делали.

– Дебби, пожалуйста, покинь помещение, – попросил санитар.

По-прежнему улыбаясь Жирному, девушка показала на грубо нарисованных корову и ягненка:

– Все твари, все люди, все живые создания, большие и малые, будут нежиться в тепле любви Иеговы, когда приидет Царствие. Вы думаете, это еще не скоро, но Христос Иисус уже сегодня с нами.

Закрыв журнал, девушка с улыбкой вышла из комнатки.

– Извините, – сказал санитар.

– Ни фига себе, – потрясенно пробормотал Жирный.

– Она вас расстроила? Простите. Ей запрещают читать подобную литературу; наверное, кто-то подсунул.

– Все в порядке, – ответил Жирный. Он был изумлен.

– Давайте запишем ваши данные, – начал санитар, вооружившись планшетом и ручкой. – Дата рождения?

«Ну, ты и дурак, – подумал Жирный. – Долбаный дурак! Бог здесь, в твоем долбаном сумасшедшем доме, а ты и не знаешь. Ты видишь его, но не ведаешь этого. Бог уже вошел в тебя, а ты и помыслить такого не можешь».

Жирному стало хорошо.

Он вспомнил девятый параграф своей экзегезы.

9. Он жил давным-давно, но по-прежнему жив.

Он по-прежнему жив, подумал Жирный. После всего, что произошло. После таблеток, разрезанного запястья, угарного газа. После того, как его посадили под замок. Он по-прежнему жив.

Минуло несколько дней, и любимым обитателем психиатрического отделения стал для Жирного Дуг. Этот крупный молодой гебефреник никогда не надевал нормальной одежды – постоянно ходил в больничной рубахе с открытой спиной. Женщины в отделении мыли, расчесывали и стригли волосы Дуга, поскольку сам он был беспомощен. Дуг не принимал происходящее с ним всерьез, разве что когда пациентов приглашали к завтраку.

Каждое утро Дуг встречал Жирного в ужасе.

– В телевизионной комнате обитают демоны, – говорил он. – Я боюсь заходить туда. Ты их чувствуешь? Я их всегда чую, когда прохожу мимо.

Когда заказывали завтрак, Дуг написал:

Помои

– Я заказал помои, – сказал он Жирному.

– Я заказал грязь, – ответил Жирный.

В центральном офисе со стеклянными стенами и запертой дверью медперсонал следил за больными и делал записи. Про Жирного написали, что когда пациенты играют в карты (это занимало большую часть времени, поскольку никакого лечения не проводилось), Жирный участия в игре не принимает. Другие пациенты резались в покер и очко, а Жирный сидел себе в сторонке и читал.

– Почему вы не играете в карты? – спросила санитарка по имени Пенни.

– Покер и очко не карточные игры, а денежные, – ответил Жирный, опуская книгу. – Поскольку нам здесь не разрешено иметь деньги, в игре нет смысла.

– Думаю, вам стоило бы играть в карты, – заметила Пенни.

Жирный понял, что ему приказали играть в карты, поэтому они с Дебби стали играть в детские игры вроде «пьяницы». Они играли в «пьяницу» часами, а медперсонал наблюдал из-за стеклянных стен и делал пометки в блокнотах.

Одной из женщин каким-то образом удалось заполучить Библию. Это была единственная Библия на тридцать пять пациентов. Дебби не разрешали читать ее. Однако как-то раз в коридоре, где персонал не мог наблюдать за ними – палаты днем запирались, чтобы пациенты не спали, – Жирному удалось передать Библию, их общую Библию, Дебби, чтобы та быстро пробежалась по псалмам. Медперсонал знал, что они делают, и санитарам это не нравилось, но когда один из них отправился инспектировать коридор, Дебби уже прогуливалась взад-вперед.

Больные в сумасшедших домах всегда передвигаются с одной и той же скоростью, и никак иначе. Дебби, массивная и коренастая, двигалась медленно, как и Дуг. Жирный, который всегда гулял с Дугом, подстраивался под его шаг. Беседуя, они час за часом кружили по коридору. Беседы в сумасшедших домах напоминают разговоры на автобусной станции, ибо и на автобусной станции «Грейхаунд» все томятся ожиданием, и в психиатрической лечебнице – особенно в закрытой психиатрической лечебнице графства – все тоже ждут. Ждут, когда смогут уйти.

В психиатрической лечебнице почти ничего не происходит, все совсем не так, как в романах. Пациенты на самом деле не сопротивляются персоналу, а персонал не убивает пациентов. Люди читают или смотрят телевизор, или просто сидят и курят, или пытаются подремать на кушетке, или пьют кофе, играют в карты, гуляют, а трижды в день им подают еду. Время измеряют прибытием тележек с едой. К вечеру приходят посетители, они всегда улыбаются. Пациенты психиатрических лечебниц никак не могут взять в толк, почему гости из внешнего мира улыбаются. Для меня это и по сей день загадка.

Медикаменты, обычно называемые «пилюлями», с нерегулярными интервалами подают в картонных стаканчиках. Каждый принимает торазин плюс что-нибудь еще. Вам не говорят, чем вас пичкают, и внимательно следят, чтобы пилюли были проглочены. Иногда сестры забывают и обносят пациентов одними и теми же лекарствами по второму разу. Пациенты, само собой, сообщают им, что приняли пилюли десять минут назад, но сестры все равно заставляют их проглотить еще одну порцию. Ошибка обычно обнаруживается в конце дня, однако персонал не желает беседовать с пациентами, в чьей крови циркулирует двойная доза торазина.

Я никогда не встречал пациента, даже среди параноиков, который бы считал, что передозировку делают намеренно. Совершенно ясно, что медсестры просто тупы. Им слишком сложно запомнить, кто из пациентов есть кто, и найти правильный картонный стаканчик для каждого. Дело еще и в том, что персонал постоянно меняется; одни увольняются, другие приходят на их место. Самое опасное, это когда пациент, подсевший на «Пи-Си-Пи»[12] – его еще называют «ангельской пылью», – попадает в психиатрическую лечебницу. Большинство психиатрических клиник норовит передавать любителей «Пи-Си-Пи» полиции, и неспроста. В газетах то и дело появляются сообщения о том, как какой-нибудь любитель «пыли», попавший в психушку, откусил кому-то нос или выцарапал собственные глаза.

Жирный с этим не столкнулся. Он даже не подозревал, что бывают такие страсти. И все благодаря дальновидности МЦГО, где старались не допустить любителей «ангельской пыли» в Северное отделение. Собственно, Жирный был обязан МЦГО жизнью (что там какие-то две тысячи), хотя его мозги были слишком выжжены, чтобы он понял это.

Когда Бет получила подробный счет от МЦГО, она поразилась, как много было сделано, чтобы спасти жизнь ее мужа – список занимал пять страниц. Туда включили даже кислород. Жирный не знал, что сестры в отделении интенсивной терапии были уверены, что он не выживет. За ним наблюдали постоянно. В отделении без конца звенели сигналы тревоги. Это означало, что у кого-то пропали признаки жизни. Жирный, зафиксированный на своей койке, чувствовал себя так, будто в нескольких ярдах от него находится железнодорожная станция; системы жизнеобеспечения звенели на все голоса.

Для душевнобольных характерно ненавидеть тех, кто им помогает, и любить тех, кто им попустительствует. Жирный по-прежнему любил Бет и ненавидел МЦГО – лишнее свидетельство того, что ему самое место было в Северном отделении. Когда Бет забрала Кристофера и отправилась куда глаза глядят, она не сомневалась, что Жирный попытается покончить с собой, он ведь уже пробовал в Канаде. Собственно говоря, Бет собиралась вернуться, как только Жирный сведет счеты с жизнью. Она сама ему потом об этом сказала. Еще она сказала, что дико разозлилась, узнав, что его попытка не удалась. Когда Жирный спросил ее, почему она так разъярилась, Бет ответила:

– Ты в очередной раз доказал свою неспособность хоть что-то сделать.

Разница между нормальностью и безумием тоньше лезвия бритвы, острее собачьего клыка. Неуловимей призрака. Возможно, ее вовсе не существует, возможно, она сама призрак.

По иронии судьбы Жирного засадили в психушку не потому, что он сумасшедший (хотя он был сумасшедшим). Формально причина заключалась в законе о «нанесении себе ущерба». Жирный создал угрозу собственной жизни, что могло побудить множество других людей сделать то же самое. Пока Жирный находился в Северном отделении, с ним провели множество психологических тестов. Он их прошел, и у него хватило ума помалкивать о Боге. Собственно, все тесты Жирный фальсифицировал.

Убивая время, он без конца рисовал тевтонских рыцарей, которых Александр Невский загнал умирать на лед. Жирный идентифицировал себя с тяжеловооруженными тевтонскими рыцарями в железных шлемах с бычьими рогами. Каждый рыцарь нес в одной руке огромный щит, в другой обнаженный меч. На щите Жирный написал: «In hoco signo vinces». Эту надпись Жирный обнаружил на пачке сигарет, она означала: «Этому знаку вы покоритесь». Знак имел форму железного креста.

Любовь Жирного к Богу превратилась в злость, в мрачную злость. Жирный представлял себе Кристофера, как тот бежит по поросшему травой полю, полы маленького голубого плаща развеваются. Кристофер все бежал и бежал. Нет сомнений, это бежал сам Жирный Лошадник, то, что еще было в нем от ребенка. Бежал от чего-то столь же мрачного, как его злость.

Вдобавок он несколько раз написал:

Dico per spiritum sanctum. Haec veritas est. Mihi crede et mecum in aeternitate vivebis. Параграф 28.

То есть: «Я говорю с вами посредством Духа Святого. Это правда. Уверуйте в меня и будете жить со мною вечно».

Однажды на плакате с инструкциями, висящем на стене в коридоре, Жирный написал:

Ex Deo nascitur, in Jesu mortimur, per spiritum sanctum reviviscimus.

Дуг спросил Жирного, что это значит.

– От Бога мы рождаемся, – перевел Жирный, – в Иисусе мы умираем, а со Святым Духом возрождаемся.

– Сидеть тебе здесь девяносто дней, – прокомментировал Дуг.

Как-то раз Жирный обнаружил объявление, которое его потрясло. В объявлении в порядке убывания важности указывалось то, что запрещается делать. Почти в самом верху было написано:

Запрещено выносить пепельницы из отделения

Ближе к концу списка красовалась надпись:

Запрещено проводить фронтальную лоботомию без письменного согласия пациента

– Правильно писать «перфронтальную», – сказал Дуг и подписал «пер».

– А ты откуда знаешь? – удивился Жирный.

– Есть два пути, – объяснил Дуг. – Или ты получаешь знание от органов чувств, и тогда оно называется эмпирическим, или оно само появляется в твоей голове, и тогда это называют a priori.

Дуг приписал на плакате:

Если я верну пепельницы, могу я получить свою лоботомию?

– Сидеть тебе здесь девяносто дней, – сказал Жирный.

Снаружи лил дождь. Лил не переставая, с тех пор как Жирный попал в Северное крыло. Если встать в прачечной на стиральную машину, сквозь зарешеченное оконце можно было увидеть парковку. Люди ставили свои машины и бежали под дождем. Жирному было приятно, что он находится в тепле Северного отделения.

Доктор Стоун, заведующий отделением, вызвал Жирного на беседу.

– Когда-нибудь раньше вы пытались покончить с собой? – спросил доктор Стоун.

– Нет, – ответил Жирный.

В тот момент он просто забыл про Канаду. Ему казалось, что жизнь началась две недели назад, когда ушла Бет.

– Полагаю, – сказал доктор Стоун, – что, попытавшись покончить с собой, вы впервые соприкоснулись с реальностью.

– Может, и так, – ответил Жирный.

– Я собираюсь дать вам, – продолжал доктор Стоун, открывая черный саквояж, – эликсир Баха. – Он произнес «Бага». – Это органическая вытяжка из определенных цветов, произрастающих в Уэльсе. Доктор Бах бродил по полям и лугам Уэльса, испытывая самые разнообразные душевные муки. И каждый раз срывал разные цветы. Если цветок был выбран правильно, он дрожал в руке доктора Баха. Таким образом доктор Бах подобрал нужную комбинацию цветов, а потом разработал уникальный метод, как сделать из них эликсир. Я настоял его на роме. – Доктор Стоун выставил на стол три бутылочки, потом достал одну побольше и слил в нее содержимое остальных трех. – Принимайте по шесть капель в день. Эликсир Баха не повредит вам, здесь нет токсинов. Эликсир избавит от чувства беспомощности, страха и неспособности действовать. Я полагаю, у вас блоки в трех областях: страх, беспомощность и неспособность к действиям. Вам следовало не пытаться покончить с собой, а просто забрать у жены сына. Закон Калифорнии предписывает оставлять ребенка с отцом до тех пор, пока суд не решит иначе. А потом следовало слегка побить вашу жену свернутой газетой или телефонной книгой.

– Спасибо, – сказал Жирный и взял бутылочку.

Он понял, что доктор Стоун сумасшедший, но сумасшедший как-то по-хорошему. Доктор Стоун был единственным в Северном отделении, кроме пациентов, кто относился к Жирному по-человечески.

– В вас слишком много агрессии, – продолжал доктор Стоун. – Я одолжу вам экземпляр «Дао Де Цзин». Вы когда-нибудь читали Лао Цзы?

– Нет, – признался Жирный.

– Позвольте я прочту вам отрывок.

И начал читать вслух:

Смотрю на него и не вижу, и зову незримым.

Внимаю и не различаю, и зову неслышным.

Хватаю и не могу удержать, и зову неуловимым.

Не стремись узнать, откуда оно – оно едино.

Сверху оно не в свете и внизу не во тьме.

Оно бесконечно и безымянно,

Оно вечно возвращается в небытие.

Его называют формой без формы,

образом без сущности.

Его зовут неясным и туманным.

Стою перед ним и не вижу лица его.

На путях древнего ДАО

Познаешь изначальное, овладеешь сущим.

ДАО называют законом всего.[13]

Жирный вспомнил первый и второй пункты своего дневника и по памяти процитировал их доктору Стоуну:

1. Существует один Разум, но в нем борются два принципа.

2. Разум производит свет, затем тьму; от их взаимодействия образуется время. В конце Разум дает победить свету, время исчезает, и Разум становится совершенным.

– Однако, – возразил доктор Стоун, – если Разум дает победить свету, а тьма исчезает, тогда исчезнет и сама реальность, ведь реальность это единство Ян и Инь.

– Ян – Первая форма Парменида, – сказал Жирный. – Инь – Вторая форма. Парменид утверждает, что Второй формы не существует. Есть только Первая форма. Парменид верил в моноистический мир. Люди верят, что существуют обе формы, но они заблуждаются. Аристотель говорит, что, по утверждению Парменида, Первая форма это «то, что есть», а Вторая – «то, чего нет». Таким образом люди введены в заблуждение.

Доктор Стоун внимательно посмотрел на Жирного.

– Каким источником вы пользовались?

– Эдвард Хасси.

– Он из Оксфорда, – заметил доктор Стоун. – Я учился в Оксфорде. Думаю, Хасси нет равных.

– Вы правы, – согласился Жирный.

– Что еще скажете? – поинтересовался доктор Стоун.

– Времени не существует. Эта великая тайна была известна Аполлонию Тианскому, Павлу из Тарса, Симону Волхву, Парацельсу, Бёме и Бруно. Вселенная сжимается в единую сущность, которая становится совершенной. Нашему восприятию, напротив, кажется, что нарастают беспорядок и хаос. Параграф 18 моей экзегезы гласит:

18. Реальное время закончилось в 70-м году о. э. с падением Храма Иерусалимского. Оно снова началось в 1974 году о. э. Промежуточный период был высококачественной подделкой, интерполяцией, подражающей творению Разума.

– А кто интерполировал? – спросил доктор Стоун.

– Черная Железная Тюрьма, олицетворение Империи. Мне было… мне было открыто… Самое важное из моих открытий это то, что «Империя бессмертна».

Откинувшись на стуле, доктор Стоун скрестил руки на груди и принялся раскачиваться взад-вперед, ожидая продолжения.

– Это все, что я знаю, – сказал Жирный, запоздало вспомнив об осторожности.

– То, что вы говорите, очень заинтересовало меня, – промолвил доктор Стоун.

Одно из двух, понял вдруг Жирный: либо доктор Стоун абсолютно безумен – именно абсолютно, – либо он искусно и профессионально заставил пациента разговориться; он изобличил Жирного и теперь знал, что абсолютно безумен именно он, Жирный. А значит, скорее всего придется Жирному предстать перед судом и получить свои девяносто дней.

Такое вот печальное открытие.

1) Те, кто согласен с тобой, безумны.

2) Те, кто не согласен с тобой, обладают властью.

Эти два умозаключения мелькнули в мозгу Жирного, и он решил пойти напролом и поделиться с доктором Стоуном самыми фантастическими записями из своей экзегезы.

– Параграф номер двадцать четыре, – сказал Жирный. – Подобно спящему семени, как живая информация, плазмат покоился в захороненной библиотеке в Кенобоскионе до…

– Что такое «Кенобоскион»?

– Наг-Хаммади.

– А, библиотека гностиков, – кивнул доктор Стоун. – Найдена и прочитана в 1945-м, но никогда не была опубликована. Живая информация? – Он внимательно посмотрел на Жирного. – Живая информация, – повторил он. А потом сказал: – Логос.

Жирный задрожал.

– Да, – произнес доктор Стоун. – Живой информацией, способной к воспроизводству, должен быть Логос.

– Воспроизводящийся не посредством информации, – подхватил Жирный, – не в информации, а как сама информация. Именно это имел в виду Иисус, говоря о горчичном зерне, что, по его словам, вырастет в большое дерево, в котором птицы смогут вить гнезда.

– Горчичных деревьев не бывает, – согласился доктор Стоун. – Так что Иисус не имел это в виду буквально. Вполне согласуется с Марком – тот утверждал, будто Иисус не хотел, чтобы посторонние знали истину. А вы знаете?

– Иисус предвидел не только свою смерть, но и смерть всех, – Жирный помедлил, – гомоплазматов. Это человеческие существа, соединенные с плазматами. Межвидовой симбиоз. Как живая информация, плазмат по оптическому нерву проникает в шишковидное тело мозга человека. Он использует человеческий мозг как женскую особь…

Доктор Стоун заворчал и потянулся.

– …где может воспроизвести себя в активной форме, – продолжал Жирный. – Герметические алхимики теоретически знали это из древних текстов, однако не могли воспроизвести, поскольку не могли обнаружить спящего плазмата.

– Но вы говорили, что плазмат – Логос – был найден в Наг-Хаммади.

– Да, когда расшифровали записи.

– А вы уверены, что плазмата не было в Кумране? В пятой пещере?

– Ну-у… – неуверенно пробормотал Жирный.

– Откуда изначально взялся плазмат?

Помолчав, Жирный произнес:

– Из другой звездной системы.

– Можете назвать ее?

– Сириус.

– Тогда, по-вашему, получается, что догоны Западного Судана являются источником христианства.

– По крайней мере они использовали символ рыбы, – сказал Жирный, – для обозначения Номмо, одного из изначальных близнецов.

– Это Первая форма, или Ян.

– Верно, – согласился Жирный.

– Тогда Йуругу – Вторая форма. А вы говорите, что Второй формы не существует.

– Номмо пришлось убить ее, – пояснил Жирный.

– Так гласят японские мифы, – кивнул доктор Стоун. – Космогонические мифы. Из двух близнецов женщина дает рождение огню, затем спускается под землю. Мужчина идет за ней, чтобы спасти, но обнаруживает, что она начала разлагаться и теперь рождает чудовищ. Женщина преследует его, и мужчина оставляет ее в заключении под землей.

Жирный был потрясен.

– Разлагаясь, она продолжала рожать?

– Только чудовищ, – сказал доктор Стоун.

К тому моменту в мозгу Жирного возникли два новых предположения.

1) Некоторые из обладающих властью безумны.

2) И они правы.

Под словом «правы» имелось в виду «находятся в соприкосновении с реальностью». Жирный вернулся к самому мрачному из своих умозаключений: вселенная и Разум, управляющий ею, полностью иррациональны. Он подумал, не поделиться ли этим знанием с доктором Стоуном, который понял Жирного лучше, чем кто-либо другой за всю его жизнь.

– Доктор Стоун, – сказал Жирный. – Я хочу кое о чем спросить вас. Хотелось бы услышать ваше профессиональное мнение.

– Говорите.

– Возможно ли, чтобы вселенная была иррациональной?

– Не управляемой разумом? Полагаю, вы обращаетесь к Ксенофану.

– Верно, – кивнул Жирный. – К Ксенофану Колофонскому. «Есть один только бог, меж богов и людей величайший, Не похожий на смертных ни обликом, ни сознаньем. Весь целиком он видит, весь сознает и весь слышит. Вечно на месте одном пребывает, не двигаясь вовсе. Неправильно…»

– «Не пристало, – поправил доктор Стоун. – Переходить то туда, то сюда ему не пристало». И вот еще важно – Фрагмент 25: «Но без труда, помышленьем ума он все потрясает».[14]

– Но он мог быть иррациональным.

– Откуда нам знать?

– Вся вселенная иррациональна.

– По сравнению с чем? – поинтересовался доктор Стоун.

Об этом Жирный не подумал.

А когда подумал, его страх не исчез, наоборот, усилился. Если вся вселенная иррациональна, потому что управляется иррациональным – можно сказать, безумным – разумом, то живые создания, появляющиеся на свет, никогда не догадаются об этом по причине, которую только что указал доктор Стоун.

– Логос не иррационален, – вслух предположил Жирный. – Это то, что я называю плазматом. Он был похоронен в виде информации в скрижалях Наг-Хаммади. А сейчас он снова среди нас и создает новых гомоплазматов. Римляне, Империя, уничтожили первых гомоплазматов.

– Но вы же сказали, что реальное время исчезло в семидесятом году нашей эры, когда римляне разрушили Храм. Следовательно, сейчас по-прежнему времена древних римлян, римляне и сейчас здесь. Сейчас примерно, – доктор Стоун посчитал, – сотый год от Рождества Христова.

Это объясняло все, и особенно наложение времен, когда Жирный увидел Древний Рим и Калифорнию семьдесят четвертого. Доктор Стоун разрешил загадку.

Психиатр, который должен был лечить безумие Жирного, обосновал и одобрил его. Жирный теперь уже никогда не отречется от связи с Богом.