11

11

Много лет прошло с тех пор, как я в последний раз бывал в Сономе, что в Калифорнии, на земле виноделов. Городок с трех сторон окружен очаровательными холмами. Там очень красивый городской парк, прямо в центре. Поблизости старинное здание суда, пруд, в котором плавают утки, пушки, оставшиеся от давних войн.

Парк окружает множество магазинчиков, предназначенных для туристов, что приезжают на выходные, – там очень ловко умеют всучить доверчивому ротозею никому не нужный хлам. А рядом стоят старые здания, оставшиеся от мексиканского правления. Они свежевыкрашенны и снабжены табличками, оповещающими об их исторической ценности.

Воздух приятно пах – это особенно заметно, если вы приезжаете из Южных Земель, – и, хотя было уже темно, мы побродили немного по городу, прежде чем зайти в бар под названием «У Джино», чтобы позвонить Лэмптонам.

Когда Эрик и Линда Лэмптоны приехали за нами на белом «фольксвагене-рэббите», мы сидели в баре, попивая коктейль «сепаратор» – фирменный напиток Джино.

– Простите, что не смогли встретить вас в аэропорту, – сказал Эрик Лэмптон, подойдя вместе с женой к нашему столику.

Видимо, он узнал меня по фотографиям в прессе.

Эрик Лэмптон оказался стройным мужчиной с длинными светлыми волосами. На нем были красные джинсы-«колокола» и футболка с надписью «Спасите китов». Кевин, само собой, сразу его узнал, как, собственно, и многие посетители бара. Со всех сторон раздавались приветственные возгласы – Лэмптоны едва успевали улыбаться и кивать знакомым. Рядом с Эриком шла Линда – тоже стройная и с зубами, как у Эммилу Харрис. В отличие от мужа у нее были длинные мягкие темные волосы. Застиранные шорты, клетчатая рубаха и бандана на шее. Оба носили ботинки: Эрик – на молнии, Линда – на шнуровке.

Мы погрузились в «рэббит» и вскоре уже ехали по улице, застроенной относительно современными домами с большими лужайками.

– Мы – «Рипидоново общество», – сказал Жирный.

Эрик Лэмптон ответил:

– А мы – «Братья Божии».

Кевин потрясенно уставился на Эрика. Мы, в свою очередь, на Кевина.

– Значит, название вам знакомо, – констатировал Эрик.

– Gottesfreunde, – сказал Кевин. – Четырнадцатый век!

– Верно, – кивнула Линда. – «Братья Божии» появились в Базеле. Потом распространились в Германию и Нидерланды. Вы должны знать о Мейстере Экхарте.

Кевин кивнул.

– Первый человек, кто предположил различие между Божеством и Богом. Величайший из христианских мистиков. Он учил, что человек может достичь единения с Божеством, говорил, что Бог существует в человеческой душе! – Мы еще никогда не видели Кевина таким возбужденным. – Душа сама способна узреть и познать Бога. Сегодня этому никто не учит! И… и… – Кевин начал заикаться – такого мы еще не видели. – Шанкара в Индии, в девятом веке, учил тому же самому. Это трансхристианский мистицизм, там говорится, что человек может познать Бога, потому что в самом человеке есть «несотворенная искорка», единосущная Богу. Брахма… вот почему Зебра…

– ВАЛИС, – сказал Эрик Лэмптон.

– Не важно кто, – продолжал Кевин, поворачиваясь ко мне. Он крайне возбудился. – Это объясняет откровения по поводу Будды, и Святой Софии, и Христа. Такие вещи не ограничены странами, культурами или религиями. Извини, Дэвид.

Дэвид дружелюбно кивнул, хотя было видно, что он потрясен. Ортодоксальностью здесь и не пахло.

Эрик сказал:

– Шанкара и Экхарт – одна и та же личность, живущая одновременно в двух местах и двух временах.

Жирный пробормотал себе под нос:

– Он заставляет вещи казаться другими, чтобы создавалось впечатление, что время меняется.

– И время, и пространство, – проговорила Линда.

– А что такое ВАЛИС? – спросил я.

– Всеобъемлющая Активная Логическая Интеллектуальная Система, – ответил Эрик.

– Хорошее описание.

– Какое есть, – хмыкнул Эрик. – Нормальное описание. Или вам хочется давать имена, вроде как человек давал имена животным по указанию Бога? ВАЛИС – это имя. Называйте его так и будьте довольны.

– ВАЛИС – человек? – спросил я. – Или Бог? Или что-то еще?

Эрик с Линдой улыбнулись.

– Он пришел со звезд? – продолжал я.

– Место, где мы сейчас находимся, тоже одна из звезд, – сказал Эрик. – Наше Солнце – звезда.

– Ребусы, – пробормотал я.

Жирный спросил:

– ВАЛИС – Спаситель?

Оба, и Эрик, и Линда, на мгновение замолкли, потом Линда сказала:

– Мы – «Братья Божии».

Больше никто из них ничего не добавил.

Дэвид внимательно посмотрел на меня и сделал жест, который я понял как: «Они достигли ТАКОГО уровня?».

– «Братья Божии» – очень древняя группа, – ответил я вслух. – Я думал, они все умерли столетия назад.

Эрик проговорил:

– Мы никогда не умирали, и мы гораздо старше, чем вы можете себе представить. Старше, чем вам говорили. Даже мы не скажем вам правды, насколько мы стары, если вы спросите нас.

– Значит, вы существовали до Экхарта! – отрезал Кевин.

– За века до него?

Ответа не последовало.

– За тысячелетия? – спросил я.

– Высокие горы – сернам; каменные утесы – убежище зайцам, – нараспев произнесла Линда.

– Что это? – в унисон воскликнули мы с Кевином.

– Я знаю, что это, – сказал Дэвид.

– Быть не может, – прошептал Жирный.

Через некоторое время Эрик проговорил:

– На них гнездятся птицы: ели – жилище аисту.

Жирный повернулся ко мне.

– Раса Эхнатона. Псалом 103, из гимна Эхнатона. Он вошел в Библию… и он старше Библии.

Линда Лэмптон заговорила:

– Мы – уродливые строители с руками, подобными когтям. Мы стыдливо прячемся. Вместе с Гефестом возвели мы великие стены и жилища для самих богов.

– Верно, – пробормотал Кевин. – Гефест был уродом. Бог-строитель. Вы убили Асклепия.

– Они – циклопы, – слабым голосом произнес Жирный.

– Значит – круглоглазые, – сказал Кевин.

– Но у нас три глаза, – проговорил Эрик. – Так что в исторические записи вкралась ошибка.

– Не случайная? – поинтересовался Кевин.

– Нет, – ответила Линда.

– Вы очень стары, – сказал Жирный.

– Да, – подтвердил Эрик, Линда кивнула. – Мы очень стары. Но время – не реально. Во всяком случае, для нас.

– Бог ты мой! – потрясенно проговорил Жирный. – Это изначальные строители.

– Мы никогда не останавливались, – сказал Эрик. – Мы по-прежнему строим. Мы построили этот мир, эту пространственно-временную матрицу.

– Вы – наши создатели, – выдавил из себя Жирный.

Лэмптоны кивнули.

– Вы и в самом деле Божии братья, – сказал Кевин. – В буквальном смысле.

– Не бойтесь, – произнес Эрик. – Помните, как Шива держит руку, чтобы показать, что бояться нечего?

– Но ведь Шива – разрушитель, – запротестовал Жирный. – Его третий глаз разрушает.

– Он еще и созидатель, – заметила Линда.

Наклонившись ко мне, Дэвид прошептал:

– Они сумасшедшие?

Они боги, сказал я себе. Они – Шива, который одновременно разрушает и защищает. Они судьи.

Наверное, мне следовало испугаться… Тем не менее я не испугался. Они уже совершили акт разрушения – низвергли Ферриса Ф. Фримонта, как было показано в «ВАЛИСе».

Наступило время Шивы Созидателя. Время воссоздания всего, что утеряно. Двух погибших девушек.

Как и в кино, Линда Лэмптон оказалась способна поворачивать время вспять… и воскрешать умерших.

До меня начал доходить смысл фильма.

«Рипидоново общество», словно рыба, осознал я, покинуло морские глубины и вынырнуло на поверхность.

Вторжение коллективного подсознательного, учил Юнг, способно уничтожить наше слабое индивидуальное эго. В глубинах коллективного дремлют архетипы. Пробудившись, они могут созидать либо разрушать. Вот в чем опасность архетипов: противоположные качества еще не разделены. Биполяризация на парные противоположности не возникает, пока не возникает сознание.

Так и с богами: жизнь и смерть, защита и разрушение – суть одно. Тайное единение существует вне пространства и времени.

Такое может очень сильно испугать, и неспроста. В конце концов, ставкой оказывается само ваше существование.

Настоящая опасность, а с ней и степень крайнего ужаса, приходит, когда сначала имеет место созидание и защита, а после грядет разрушение. Поскольку при такой последовательности все, что создано, должно погибнуть.

В каждой религии таится смерть.

Она вольна проявить себя в любой момент, и не исцеление несет она на своих крылах, но отраву.

Однако мы все были отравлены с самого начала. А ВАЛИС дал нам информацию, целительную информацию. ВАЛИС пришел к нам в облике врача, и век страданий, Железный Век был уничтожен вместе с ядовитой металлической занозой.

И все же… риск сохранился.

Все это что-то вроде какой-то ужасной игры. Игры, исход которой неизвестен.

Libera me, Domine, сказал я себе. In die illa. Спаси и сохрани меня, Господи, в этот день гнева. Вселенную пронизывает поток иррационального, и мы, маленькое доверчивое «Рипидоново общество», рискуем быть увлечены им и исчезнуть навсегда.

Как исчезли многие до нас.

Я вспомнил об открытии, которое совершил великий врач Возрождения. Яд в строго отмеренных дозах может служить лекарством. Парацельс первым использовал в качестве лекарства такие металлы, как ртуть. Именно благодаря этому открытию – использование ядовитых металлов в строго отмеренных дозах в качестве лекарства – Парацельс попал в учебники истории. Жизнь великого врача, впрочем, закончилась весьма неудачно.

Он умер от отравления металлом.

Так что, если взглянуть на вещи с другой стороны, то лекарство может быть и ядом, лекарство может убить.

«Время – ребенок, играющий в шахматы; царство ребенка». Так написал Гераклит двадцать пять сотен лет назад. Ужасная мысль во многих смыслах. Самая ужасная из всех. Ребенок, играющий в игру… с самой жизнью, играющий везде.

Я бы предпочел альтернативу. Я осознал вдруг важность девиза нашего крошечного общества, девиза, не позволяющего ни при каких обстоятельствах разорвать связь с сутью христианства.

Рыбы не могут носить оружие!

Если отказаться от этого, нам придется столкнуться с парадоксом, а потом и с самой смертью. Как бы глупо ни звучал наш девиз, он выражает именно наше понимание сути вещей. Больше ничего и не требуется.

В странном сне Жирного, там, где рыба уронила «М-16», Божественное обратилось к нам. Nihil Obstat. Мы обрели любовь и обрели свое место.

Однако божественное и ужасное очень близки друг к другу. Номмо и Йуругу были партнерами – оба были необходимы. Осирис и Сет тоже. В Книге Иова Яхве и Сатана тоже становятся партнерами. Чтобы мы продолжали жить, это партнерство должно быть разрушено. Закулисное партнерство должно закончиться, как только время и пространство и все создания обретут существование.

Не Богу и не богам надлежит господствовать, а мудрости, Святой Мудрости. Я надеялся, что пятый Спаситель будет таким: разрушит биполярность и явит себя единым. Не трое, не двое, а один. Не Брахма Создатель, Вишну Хранитель и Шива Разрушитель, а то, что Заратустра назвал Мудрым Разумом.

Бог может быть добрым и ужасным, но не по очереди, а одновременно. Вот почему мы ищем посредника между собой и Богом. Мы общаемся с Богом через священника и отгораживаемся от него при помощи обрядов. Мы поступаем так из соображений безопасности, ограничивая Бога рамками, внутри которых он безвреден.

Однако теперь, как понял Жирный, Бог разрушил границы и взялся за преобразование мира. Бог вырвался на свободу.

Нежные голоса, хором распевающие: «Аминь, аминь», делают это для успокоения паствы, а вовсе не для умиротворения Бога.

Если осознаете это, значит, вы добрались до самой сердцевины религии. Хуже всего то, что Бог может проникнуть в паству и в конце концов стать ею. Вы молитесь Богу, а он платит тем, что овладевает вами. По-гречески это называется «энтузиазм», что переводится как «быть одержимым богом». Из всех греческих богов больше всего любил вытворять такое Дионис. И, на беду, Дионис был сумасшедшим.

Порассуждаем в обратном порядке: если вы одержимы богом, то не важно, как его зовут, – так или иначе это безумный Дионис. Еще он был богом интоксикации, что буквально означает «принятие токсинов». Другими словами – ядов. Вот она, опасность!

Если вы уловите это, то постараетесь убежать. Но как ни бегите, он все равно вас настигнет, ведь основой паники, ведущей к неконтролируемому бегству, является полубог Пан, а Пан – субформа Диониса. Так что, как от Диониса ни беги, все равно тебя поймают.

Я пишу все это через силу; я так устал, что едва не падаю со стула. То, что случилось в Джонстауне, было массовым паническим бегством, внушенным сумасшедшим богом.[17] Паникой, ведущей к смерти – логический итог одержимости безумным богом.

Для них просто не существовало иного пути. Чтобы понять это, нужно стать одержимым сумасшедшим богом. Понять, что когда такое случается, другого выхода нет, потому что безумный бог везде.

Трудно увидеть здравый смысл в том, как девять сотен человек договариваются о собственной смерти и смерти своих детей. Однако безумный бог не обладает логикой, во всяком случае – в нашем ее понимании.

Дом Лэмптонов – величавую фермерскую усадьбу – окружали виноградники. Как-никак, винодельческий край.

Мне тут же пришла мысль, что Дионис – бог виноделия.

– А тут хорошо пахнет, – сказал Кевин, вылезая из «фольксвагена».

– Воздух не всегда такой чистый, – заметил Эрик. – Даже здесь.

Внутри дом оказался теплым и весьма симпатичным. Повсюду в рамках под стеклом, не дающим бликов, висели плакаты с изображениями Эрика и Линды, придавая старому деревянному дому современный вид.

Линда с улыбкой сообщила:

– Мы тут сами делаем вино. Из собственного винограда.

Ясное дело, подумал я.

У одной из стен громоздился гигантский комплекс стереооборудования, весьма напоминающий «миксер» Николаса Брейди. Сразу стало понятно, откуда взялся этот образ.

– Сейчас поставлю одну из наших последних записей, – сказал Эрик, подходя к аудиокрепости и щелкая тумблерами. – Музыка Мини, слова мои. Я здесь пою, но мы не собираемся выпускать запись в свет – это просто эксперимент.

Как только мы расселись по местам, в гостиной, отражаясь от стен, загрохотали несусветные децибелы.

Я хочу увидеть тебя,

Хочу увидеть поскорей.

Дай мне свою руку, эй!

Не за кого уцепиться мне,

Я стар, ужасно стар, йе-е-е!

Что ж ты не посмотришь на меня?

Не дрейфь, это всего лишь я.

Раньше или позже

Я к тебе приду.

Так или иначе я тебя найду!

Господи, подумал я, слушая слова. Мы попали именно туда, куда нужно, нет сомнений. Получили что хотели. Кевин может сколько угодно развлекаться, разбирая слова песни, но они не нуждаются в анализе. Лучше обратить внимание на электронные шумы Мини.

Линда приблизила губы к моему уху и прокричала:

– Эти резонансы открывают высшие чакры.

Я кивнул.

Когда песня закончилась, мы наперебой стали говорить, какая она классная, даже Дэвид. Дэвид словно пребывал в трансе, глаза его затуманились. С ним так случается всякий раз, когда он сталкивается с чем-то, что ему трудно выносить. Церковь научила его отключаться на время, пока не пройдет стрессовая ситуация.

– Хотите познакомиться с Мини? – спросила Линда Лэмптон.

– Да! – воскликнул Кевин.

– Он, наверное, спит наверху. – Эрик Лэмптон направился к выходу из гостиной. – Линда, принеси из погреба «каберне-совиньон» семьдесят второго года.

– Хорошо. – Линда кивнула и направилась к другой двери. – Будьте как дома, – бросила она через плечо. – Я скоро.

Кевин в полном восторге разглядывал стереоаппаратуру.

Ко мне подошел Дэвид – руки в карманах, на лице странное выражение.

– Они…

– Они психи, – сказал я.

– Но в машине мне показалось, что ты…

– Психи, – повторил я.

– В хорошем смысле? – Дэвид придвинулся ко мне, словно ища защиты. – Или… по-другому?

– Не знаю, – честно ответил я.

Жирный стоял рядом, внимательно слушая, очень серьезный и молчаливый. Кевин продолжал разглядывать стереосистему.

– Думаю, нам следует… – начал Дэвид, однако тут в гостиную вошла Линда Лэмптон, неся серебряный поднос с шестью бокалами и запечатанной бутылкой.

– Не откроет ли кто-нибудь из вас вино? – попросила Линда. – У меня всегда пробка проталкивается внутрь, даже не знаю почему.

Без Эрика она сделалась застенчивой, совсем непохожей на женщину, которую сыграла в «ВАЛИСе».

Кевин взял бутылку.

– Штопор где-то на кухне, – сказала Линда.

Над нашими головами послышался скрежет, как будто по полу тянули что-то тяжелое.

Линда пояснила:

– У Мини – мне следовало вас предупредить – обширная миелома, он передвигается в инвалидной коляске.

Кевин в ужасе проговорил:

– Клеточная миелома – неизлечимая болезнь!

– Можно протянуть около двух лет, – сказала Линда. – Диагноз поставили совсем недавно. На следующей неделе Мини ложится в больницу. Мне очень жаль.

Жирный спросил:

– Разве ВАЛИС не в силах исцелить его?

– Кому суждено исцелиться – исцелится, – сказала Линда Лэмптон. – Кому суждено погибнуть – погибнет. Но время нереально – ничто не погибает. Все это лишь иллюзия.

Мы с Дэвидом переглянулись.

Бум! Бум! Что-то огромное и неуклюжее начало спускаться по ступенькам. Мы застыли в ожидании, и наконец в гостиную вкатилась инвалидная коляска, из которой нам с любовью и теплом узнавания улыбнулось что-то маленькое и бесформенное. Из обоих ушей свисали проводки. Мини, создатель синхронической музыки, был почти глух.

По очереди подойдя к Мини, мы пожали его дрожащую руку и представились – не в качестве «Рипидонова общества», а лично.

– Ваша музыка имеет огромное значение, – сказал Кевин.

– Верно, – кивнул Мини.

Было видно, что он испытывает сильную боль. Не оставалось сомнений: Мини долго не протянет. Однако, несмотря на страдания, мы сразу почувствовали, что в нем нет злобы по отношению к миру – Мини ничуть не походил на Шерри. Я посмотрел на Жирного и понял, что, глядя на развалину в инвалидной коляске, он тоже вспоминает Шерри. Забраться в такую даль, подумал я, и вновь столкнуться с тем, от чего бежал.

Что ж, как я уже говорил, не важно, какое направление вы выберете: если вы бежите, бог бежит вместе с вами, поскольку он везде – и внутри, и вне вас.

– С вами контактировал ВАЛИС? – спросил Мини. – Со всеми четырьмя? Вы поэтому здесь?

– Только со мной, – сказал Жирный. – Остальные – мои друзья.

– Расскажите, что вы видели.

– Огни святого Эльма. И информация…

– Когда имеешь дело с ВАЛИСом, всегда присутствует информация, – сказал Мини. – Он сам – информация. Живая информация.

– Он исцелил моего сына, – проговорил Жирный. – Точнее сказать, передал мне медицинскую информацию, необходимую для исцеления. И еще ВАЛИС сообщил, что Святая София, и Будда, и Аполлон вот-вот родятся, и что время…

– Время, которого вы ждали… – пробормотал Мини.

– Да, – сказал Жирный.

– Как вы узнали шифр? – спросил Эрик Лэмптон Жирного.

– Я увидел дорожку, ведущую к двери, – проговорил Жирный.

– Он увидел, – быстро сказала Линда. – Чему было равно отношение? Отношение сторон двери?

– Константе Фибоначчи, – ответил Жирный.

– Еще один наш шифр, – кивнула Линда. – Мы помещали объявления по всему миру. Один, запятая, шесть, один, восемь, ноль, три, четыре. Мы говорили: «Завершите последовательность: один, запятая, шесть». Любой, кто распознает константу Фибоначчи, способен закончить последовательность.

– Или мы использовали числа Фибоначчи, – вступил в разговор Эрик. – 1,2,3,5,8,13 и так далее. Это дверь на Другой уровень.

– Более высокий? – спросил Жирный.

– Мы называем его просто Другим.

– Через дверной проем я видел светящуюся надпись, – сообщил Жирный.

– Нет, не видели, – улыбнулся Мини. – За дверью – Крит.

После паузы Жирный проговорил:

– Лемнос.

– Иногда Лемнос. Иногда – Крит. Смысл тот же.

В спазме боли Мини весь изогнулся в коляске.

– Я увидел на стене надпись на иврите, – продолжил Жирный.

– Верно. – Мини опять улыбался. – Каббала. И буквы менялись, пока не получились слова, которые вы могли прочитать.

– ЦАРЬ ФЕЛИКС, – сказал Жирный.

– Почему вы солгали, что видели надпись через дверной проем? – спросила Линда.

Казалось, ей просто любопытно.

– Боялся, вы мне не поверите, – признался Жирный.

– Выходит, вы не слишком хорошо знакомы с Каббалой, – заметил Мини. – Это система кодировки, которую использует ВАЛИС. Вся его вербальная информация содержится в Каббале, так экономичнее – там гласные обозначаются точками. А вам предоставили распознающее устройство. Обычно невозможно отличить тропу от земли, на которой она находится. ВАЛИС дал вам распознаватель. Модулятор. Вы увидели путь как цвет, верно?

– Верно, – кивнул Жирный. – А земля была черно-белой.

– Значит, вы смогли разглядеть фальшивку.

– Простите?

– Фальшивку, наложенную на реальный мир.

– А, – сообразил Жирный. – Да. Мне показалось, что некоторые вещи исчезли.

– А другие появились, – подтвердил Мини.

Жирный кивнул.

– Вы сейчас продолжаете слышать голос? – спросил Мини. – Голос ИИ?

После долгого молчания Жирный, по очереди посмотрев на меня, Кевина и Дэвида, проговорил:

– Голос… какой-то неопределенный. Не мужской и не женский. Верно, он звучит так, словно принадлежит искусственному интеллекту.

– Это межсистемная коммуникационная сеть, – сообщил Мини. – Она простирается среди звезд, соединяя все звездные системы с Альбемутом.

Жирный вытаращил на него глаза.

– Альбемут? Это звезда?

– Вы слышали слово, но…

– Я видел его написанным, – сказал Жирный, – но не знал, что оно значит. Подумал, что-то из алхимии, из-за «аль».

– «Аль» – приставка, – пояснил Мини. – По-арабски это то же самое, что у нас определенный артикль. Обычная вещь в названии звезд. То был ключ. Так или иначе, вы должны были видеть страницы с текстом.

– Верно, – кивнул Жирный. – Много страниц. Там говорилось о том, что произойдет со мной. Как, например… – он помедлил, – …о моей последней попытке самоубийства. Там было греческое слово «ананке», которого я не знал. И еще: «Мир постепенно погрузится во тьму; крайняя степень болезни». Позже я понял, что это означало: что-то плохое, болезнь, то ужасное, что мне предстояло совершить. Но я выжил.

– Моя болезнь, – сообщил Мини, – проистекает из-за близости к ВАЛИСу, из-за его энергии. Досадно. Впрочем, как вам известно, мы бессмертны, хотя и не в физическом смысле. Мы возродимся и вспомним.

– Мои домашние животные погибли от рака, – проговорил Жирный.

– Верно, – сказал Мини. – Уровень излучения иногда слишком высок. Для нас.

Я подумал: вот почему ты умираешь. Твой бог убил тебя, а ты все равно счастлив. И еще я подумал: надо убираться отсюда – эти люди заигрывают со смертью.

– Что такое ВАЛИС? – спросил Кевин у Мини. – Божество или демиург? Шива? Осирис? Гор? Я читал «Космический триггер», Роберт Антон Уилсон говорит…

– ВАЛИС – это конструкция, – сказал Мини. – Артефакт. Он в буквальном смысле слова стоит на якоре здесь, на Земле. Но поскольку для него не существуют пространство и время, ВАЛИС может быть где угодно и когда угодно. Его создали, чтобы программировать нас при рождении. ВАЛИС выстреливает очень короткими информационными пучками в новорожденных, закладывая в них инструкции, которые с равными интервалами выдаются в течение всей их последующей жизни из правого полушария в определенных ситуационных контекстах.

– У него есть антагонист? – спросил Кевин.

– Только патология этой планеты, – сказал Эрик. – Все из-за атмосферы. Мы не можем просто дышать здешней атмосферой, она токсична для нашей расы.

– Нашей? – спросил я.

– Мы все с Альбемута, – сказала Линда. – Здешняя атмосфера отравляет нас и повергает в безумие. Поэтому они – те, кто остался в системе Альбемута, – создали ВАЛИС и отправили его сюда. Он посылает нам рациональные инструкции, чтобы помочь преодолеть патологию, вызываемую токсичностью атмосферы.

– Значит, ВАЛИС рационален, – констатировал я.

– Единственное рациональное, что у нас есть, – сообщила Линда.

– И когда мы действуем рационально, то находимся под его юрисдикцией, – заметил Мини. – Я имею в виду не только находящихся в этой комнате. Я говорю обо всех вообще. Не всех, кто живет, а всех, кто рационален.

– Собственно говоря, получается, – заключил я, – что ВАЛИС детоксифицирует людей.

– Именно, – кивнул Мини. – Это информационный антитоксин. Однако передозировка может вызвать… болезнь, подобную моей.

Слишком большое количество лекарства, сказал я себе, вспоминая Парацельса, порой превращается в яд. Этого человека залечили до смерти.

– Я хотел узнать о ВАЛИСе как можно больше, – ответил Мини на мой невысказанный вопрос. – Я умолял его продолжать общение со мной. ВАЛИС противился, так как сознает, какое действие производит его радиация. Однако в конце концов сделал так, как я просил. Я ни о чем не жалею. Дело того стоило. – Он повернулся к Жирному: – Вы понимаете, о чем я. Колокольный звон…

– Да, – сказал Жирный. – Пасхальные колокола.

– Вы говорите о Христе? – поинтересовался Дэвид. – Христос – искусственная конструкция, созданная, чтобы снабжать нас информацией, работающей на подсознательном уровне?

– Нам повезло еще при рождении, – ответил Мини. – Он избрал нас. Свою паству. До того, как я умру, ВАЛИС вернется – он обещал мне. ВАЛИС придет и возьмет меня с собой; я навсегда стану его частью.

Глаза его наполнились слезами.

Позже мы сидели кружком и разговаривали более спокойно.

Глаз Шивы – представление древних о том, как ВАЛИС выстреливает информацией. Они знали, что он способен разрушать – губительное излучение необходимо для переноса информации. Мини сказал нам, что в момент передачи информации ВАЛИС не обязательно находится близко – он может быть в миллионах миль. Поэтому в фильме «ВАЛИС» они представили его в виде спутника, очень древнего спутника, запущенного на орбиту не людьми.

– Значит, – сказал я, – мы имеем дело не с религией, а с очень развитой технологией.

– Слова, – сказал Мини.

– Что есть Спаситель? – спросил Дэвид.

Мини повернулся к нему.

– Вы увидите его. Скоро. Если захотите, то завтра, в субботу вечером. Сейчас он спит. Он все еще много спит, фактически все время. В конце концов он ведь спал тысячи лет.

– В Наг-Хаммади? – спросил Жирный.

– Я бы не хотел уточнять, – ответил Мини.

– Почему это нужно хранить в секрете? – поинтересовался я.

Ответил Эрик:

– Мы ничего не скрываем. Мы сняли фильм и выпускаем пластинки, где информация содержится в стихах. В основном подсознательная. Мини делает то же самое с музыкой.

– Иногда брахман спит, – проговорил Кевин, – иногда танцует. Мы говорим о Брахме? Или о Будде Сиддхартхе? Или о Христе? Или обо всех сразу?

Я повернулся к Кевину.

– Великий… – Я хотел сказать «Великий Пунта», но решил, что это будет неразумно. Тогда я повернулся к Мини. – Это ведь не Дионис, правда?

– Аполлон, – сказала Линда. – Противоположность Диониса.

Слова Линды успокоили меня. Это совпадало с тем, что было открыто Жирному. Аполлон.

– Мы все здесь в лабиринте, – проговорил Мини, – который сами построили и в который сами же угодили. По существу, ВАЛИС избирательно посылает нам информацию, помогающую нам выбраться из лабиринта, найти путь наружу. Это началось за две тысячи лет до Христа, во времена крито-микенской или, возможно, ранней элладской культуры. Вот почему в мифах лабиринт располагается в Миносе, на Крите. Вот почему через дверь 1,618034 вы увидели Крит.

Мы были великими строителями, но однажды решили сыграть в игру. Мы сделали это добровольно – мы были такими искусными строителями, что смогли построить постоянно меняющийся лабиринт, однако, несмотря на наличие выхода как такового, для нас выхода не было, поскольку лабиринт – этот мир – был живым. Чтобы превратить игру в нечто реальное, в нечто большее, нежели интеллектуальное упражнение, мы решили избавиться от своих исключительных способностей, опуститься уровнем ниже. К несчастью, мы потеряли и память – знания о нашем истинном происхождении. Хуже того, мы в некотором смысле запрограммировали свое поражение, вручили победу слуге, лабиринту, который сами построили…

– Третий глаз закрылся, – утвердительно проговорил Жирный.

– Да, – кивнул Мини. – Мы лишились третьего глаза – нашего первичного эволюционного признака. ВАЛИС вновь открывает третий глаз.

– Значит, именно третий глаз способен вывести нас из лабиринта, – сказал Жирный. – Вот почему в Египте и Индии третий глаз отождествляется с божественной силой или с просветлением.

– Что есть одно и то же, – констатировал Мини. – Богоподобный, просветленный.

– В самом деле? – спросил я.

– Да, – ответил Мини. – Именно таков человек в его истинном виде.

Жирный сказал:

– Значит, без памяти и без третьего глаза у нас никогда не было шанса победить лабиринт.

Я подумал: еще одна китайская ловушка. И мы сами построили ее. Чтобы поймать самих себя.

Какие же должны быть мозги, чтобы создать китайскую ловушку для самих себя? Хороша игра, подумал я. Никак не назовешь ее чисто интеллектуальной.

– Третьему глазу надлежало открыться вновь, когда мы выберемся из лабиринта, – продолжал Мини. – Но поскольку мы больше не помнили, что обладаем аджной, глазом, способным смотреть в глубь вещей, то не могли и искать открывающие его практики. Должно было прийти что-то извне, что-то, что сами мы не в состоянии создать.

– Значит, не все угодили в лабиринт, – заметил Жирный.

– Нет, – подтвердил Мини. – И те, кто остался вне его, в других звездных системах, сообщили на Альбемут, что мы сотворили с собой… Потому и сконструировали ВАЛИС – дабы спасти нас. Этот мир нереален. Наверняка вы и сами уже поняли. ВАЛИС заставил вас понять. Мы живем в лабиринте, а вовсе не в мире.

Все молча переваривали услышанное.

– А что будет, когда мы выберемся из лабиринта? – спросил Кевин.

– Мы освободимся из пространства и времени, – сказал Мини. – Пространство и время – ограничивающие, контролирующие условия лабиринта, его власть над нами.

Мы с Жирным переглянулись. Это тесным образом соприкасалось с нашими догадками – догадками, подсказанными ВАЛИСом.

– И после мы никогда не умрем? – спросил Дэвид.

– Верно, – ответил Мини.

– Значит, Спасение…

– Спасение, – проговорил Мини, – это слово, обозначающее: «быть выведенными из пространственно-временного лабиринта, где слуга стал господином».

– Могу я задать вопрос? – спросил я. – В чем состоит цель пятого Спасителя?

– Он не «пятый», – поправил Мини. – Есть только один, в разных временах, в разных местах, с разными именами. Спаситель – это ВАЛИС, воплощенный в человеческое существо.

– Человекомашина? – спросил Жирный.

– Нет! – Мини яростно затряс головой. – В Спасителе нет человеческих элементов.

– Погодите-ка… – начал Дэвид.

– Я знаю, чему вас учили, – сказал Мини. – В некотором смысле это правда. Но спаситель – ВАЛИС. Он, однако, рожден женщиной. Не было создано никакого фантомного тела.

Дэвид кивнул – такое он мог понять.

– Значит, рожден? – спросил я.

– Да, – ответил Мини.

– Моя дочь, – сказала Линда. – Но не дочь Эрика. Моя и ВАЛИСа.

– Дочь?! – в унисон воскликнули мы.

– На сей раз, – сообщил Мини, – впервые Спаситель принял форму женщины.

Эрик Лэмптон сказал:

– Она очень милая. Вам понравится. Хотя и трещит без умолку. Она вас до смерти заговорит.

– Софии два года, – подхватила Линда. – Она родилась в тысяча девятьсот семьдесят шестом. Мы записываем все, что она говорит.

– Абсолютно все, – кивнул Мини. – София окружена записывающим аудио– и видеооборудованием. Само собой, не для ее защиты. Софию защищает ВАЛИС – ее отец.

– И мы можем поговорить с ней? – спросил я.

– Она пообщается с вами через несколько часов, – сказала Линда, а потом добавила: – На любом языке, который существует или когда-либо существовал.