Глава 5 Его Песня

Глава 5

Его Песня

... И она запела свою необыкновенную песню. Анастасия сначала вскрикнула, как новорожденный ребенок. Потом её голос зазвучал тихо, нежно и ласково. Она стояла под деревом, прижав руки к груди, склонив голову, словно баюкала, ласкала своим голосом малыша. Что-то нежное говорил ему голос. От этого тихого голоса, удивительно чистого, вокруг вдруг всё смолкло: и пение птиц, и стрёкот насекомых в траве...

Из книги В. Мегре «Анастасия»

Мой знакомый столяр делает неплохие кии. Однажды у меня появилась возможность попутешествовать по побережью Чёрного моря, и я попросил его дать мне один кий. Я хотел попытаться продать кий в другом городе, чтобы окупить затраты на путешествие и так же, в случае удачи, найти хороший источник заработка через перепродажу. Знакомый столяр выделил мне из своего запаса «палок» самую прямую и добротную, и я отправился в путь.

Южное солнце и тёплая вода, счастливые люди и перемена обстановки — всё это немного опьянило меня, так что про кий я вспомнил только очутившись в Адлере. Деньги были на исходе, и поэтому волей-неволей мне пришлось брать кий и ходить по барам и бильярдным залам, предлагая его игрокам и заведующим. Но удачи не было — никак не получалось у меня его продать. Не везло и всё тут. Правда, я и не подозревал, что судьба готовит мне куда больший, чем удачная продажа, сюрприз. Это произошло в самый критический день, когда я решил посетить последний бар, и, независимо от результата, оставить это коммерческое предприятие...

Открываю дверь и с залитой солнцем улицы попадаю в полутёмный холл. Поднимаюсь по лестнице на второй этаж, захожу в бильярдный зал. Возле игровых столов стоят здоровые, в основном бритоголовые парни немного старше меня.

Они все сразу принимаются хмуро осматривать мою персону. И от такого внимания становится как-то не по себе. Начинает казаться, что куда-то не туда попал. Уж больно недружелюбными буравчиками вонзились в меня семь-восемь пар глаз, и гробовая тишина только подтверждает нежелательность моего присутствия здесь.

Неожиданно парни оглядываются, а потом расступаются. Из-за их спин выходит сухонький седой старичок в чёрном костюме и с чёрной тростью. На его руках много колец с драгоценными камнями, его туфли сверкают блеском чистой лакированной поверхности, и поверх облаченной в «водолазку» груди, на шее висит крупная золотая цепь. Но у старика улыбающиеся глаза. Весёлые и с задоринкой. От его взгляда мне становится легче. Я улыбаюсь старику, а он — мне.

Тут здоровые ребята вокруг стола перестают пялиться на меня. Они глядят друг на друга.

— Кто его впустил? — слышу я их возгласы.

— Как он сюда попал? — доносятся до меня их недоумевающие вопросы.

«Как, как? Через дверь, вот как», — думаю я, понимая, что ненароком заявился на какую-то закрытую встречу, и что сейчас меня начнут выпроваживать. И точно — двое бритоголовых направляются ко мне со словами:

— Послушай, браток. Тут сегодня закрыто, завтра будешь иг..., — они осекаются, видя, как старик жестом останавливает их. Они замолкают на полуслове и больше не двигаются с места.

Старик осматривает меня и по-прежнему улыбается.

— Что ты хотел, сынок? — спрашивает он.

Немного растерявшись от сложившейся обстановки, я всё же выдавливаю из себя:

— Я... я хотел продать кий.

— Кий? Интересно, интересно.

— Да, кий... — тут я прихожу в себя и уже в который раз произношу речь, призванную показать, какой же чудо-кий я принёс на продажу, какими же необыкновенными достоинствами он обладает, какой знаменитый мастер делал его, и так далее, и тому подобное. Кий действительно выполнен мастерски, но я всё же приукрашиваю мастерство его создателя, вдохновляясь тщетностью предыдущих попыток продажи и мыслью о том, что эта попытка наверняка ничем не отличится от прочих. Такая мысль делает меня равнодушным к результатам мой речи, мне просто хочется сказать всё, что я должен сказать, а затем со спокойной совестью и с мыслью — «не судьба», забрать кий и удалиться восвояси. Но мое вдохновение, похоже, подействовало на собравшихся. Я слышу:

— Ну-ка, ну-ка, покажи свой кий.

— Дай-ка, я посмотрю.

— Какое дерево? Из чего ручка? — меня засыпают вопросами, более существенными для продажи, чем все остальные, которые я слышал за время своего адлерского комивояжерства. Один бритоголовый здоровенный верзила долго рассматривает ручку кия, интересуется, крепкое ли дерево, а потом спрашивает:

— А если им по башке е..., не сломается?

Я растерянно смотрю на верзилу, а старик отвечает ему за меня:

— Это же кий, а не монтировка. Кием нормальные люди играют. В бильярд. Понимаешь меня, сынок?

Все смеются. Потом другой бритоголовый говорит, обращаясь ко мне:

— Давай посмотрим на твой кий в действии. Сыграешь со мной партию?

— Но я не умею играть, — отвечаю я.

Ребята переглядываются и один из них спрашивает:

— Что же ты? Продавать — продаёшь, а играть — и не умеешь?

Я пожимаю плечами в ответ...

После непродолжительного молчания старик ставит свою трость к стене, берёт мой кий и спокойно предлагает:

— Ну, кто против меня?

Один парень соглашается играть с ним, но после недолгой борьбы старик выигрывает партию.

Он ещё некоторое время изучает кий, улыбается мне опять и прибавляет:

— Хорошая работа. Я беру.

С этими словами он достает из кармана пачку банкнот. Я вспоминаю, что ни разу не зарекался о цене. Но старик и не спрашивает о ней. Он отнимает от пачки пять купюр и протягивает их мне. Это зеленые бумажки. Доллары! Старик расплачивается стодоллоровыми купюрами. Он даёт в десять раз больше того, что я собирался запросить! Он всё также улыбается.

— Хватит для раскумарки? — осведомляется он.

Удивленно моргая, я смотрю то на него, то на деньги, которые он положил в мою руку.

— Для рас... — чего? — переспрашиваю я.

Опять все смеются, но уже над моим удивлением. А старик тепло улыбается. И я улыбаюсь. До меня смутно начинает доходить, что произошло. Вот удача! Я не верю своим глазам...

Окрылённый удачей, радостный и счастливый, я выхожу из полутёмного бара на улицу. Улица всё также утопает в солнечных лучах. Но свет солнца стал каким-то блёклым — как если бы небольшое перистое облако прикрыло светило в небе. Смотрю на небо, но не вижу никаких облаков. Чистое голубое небо. Точнее — голубое оно ближе к горизонту, но на большом расстоянии вокруг солнца оно просто золотое. И свет слабый, как зимой. Замечаю, что окружающих тоже интересует такая надземная аномалия — все они глядят вверх. Наблюдают солнце через какие-то стёклышки.

«Ах, да! — вспоминаю я. — Сегодня же затмение, про которое все так много говорили. Парад планет сегодня. А я и забыл совсем».

И стёклышка у меня нет, а без него ничего не видно, как близорукому без очков. А посмотреть так хочется...

Иду по площади, задрав голову, обозревая слои атмосферы и натыкаюсь на группу детей. Они по очереди глядят на солнце сквозь чёрное стекло. Улыбаются все...

— А можно и мне потом посмотреть? — спрашиваю я у них. Дети оборачиваются, и несколько пар сияющих взглядов с интересом обращаются ко мне.

— Конечно, можно, — говорит одна девочка и отдаёт мне стекло.

Дети, замерев, беззвучно следят за мною, но не хмуро и угрюмо, как эти бритоголовые из бара, а ласково и приветливо. Их семеро — три мальчика и четыре девочки. Самому младшему из них лет шесть; самой старшей на вид около шестнадцати. Они одеты в простую, даже поношенную одежду, у многих — босые ноги. Одежда делает их похожими на местных сорванцов, даже на босяков, и все же их внешний вид не назовёшь иначе, как цветущим. Да, цветущим! Дети сияют счастьем и здоровьем, и такое сияние столь редко для наших улиц, что многие прохожие невольно задерживают взгляды... Особенно часто — на двух самых старших девочках, которые, помимо всего прочего, привлекают внимание необыкновенной красотой...

 Ой... Их красота, действительно, необыкновенна... Стройные фигуры, прелестная кожа, ангельские черты, длинные пышные волосы... У одной — золотые, как спелые колосья пшеницы, у другой — каштановые... Но более всего поразительны глаза... Вы знаете, подобные глаза, наверное, невозможно увидеть в наших городах, ну, разве что, очень редко... Такие глаза мгновенно располагают к себе любого, кто в них посмотрит. Даже самого мрачного они заставят улыбнуться, даже самого злого — стать мягче и нежнее. И только потому, что там — в этих светящихся глазах, собрана чудесная доброта... Любовь... Что-то ещё, что-то такое... такое... Не знаю, как сказать... Не знаю...

У златовласки глаза серо-голубые, у её подруги... Ой!... Какие знакомые, тёплые, ласковые глаза у этой девочки... Лена. Это ты? Неужели это ты?

— Привет, Максим, — говорит она, улыбаясь.

Дети немного удивлённо смотрят то на меня, то на неё. Я тоже изумлён и ошарашен. Но изумлён приятно. Неужели это ты, Лена? И ты меня помнишь?

— Лена? — спрашиваю я с удивлением, показывая на неё пальцем.

Она кивает, улыбается, и я вижу ямочки у неё на щеках. Да, это она.

Она ласково смотрит в мои глаза. Улыбнувшись, она подходит и обнимает меня, прижимается головой к моей груди. Я как можно легче и ласковее глажу её по каштановым волосам. Когда я глажу её волосы, я замечаю в них седую, белую, как снег, прядь...

Мы идём по улице, раскрашенной солнечными лучами, мы разговариваем друг с другом. Я познакомился с детьми, и они тепло и с доверием приняли меня за своего. Через некоторое время мы забываем, что недавно познакомились. Мы забываем о том, где мы. Мы самозабвенно разговариваем — о всяком разном, но наш разговор и наша компания привлекают внимание прохожих.

— Какой сегодня чудесный день, — говорю я. — Так везёт. Сначала кий продал. Теперь вот встретил вас. Тебя, Лена.

— А я так рада, что вновь вижу тебя, Максим, — отвечает она, сияя. — И правда, чудесный день.

— И погода сегодня чудесная, — говорит красавица — девочка (хотя для меня, видимо, лучше сказать – девушка) с золотыми волосами. Она улыбается мне, затем переводит взгляд на Лену и прибавляет: — Затмение, парады планет тут всякие... К вечеру выпадет метеоритный дождь, а завтра с утра ожидается светопреставление.

Она смеётся. Её зовут Наташа, но дети называют её Натой. Они смеются над её шуткой и принимаются развивать затронутую тему:

— Неправда, сначала конец света, а потом светопреставление, — говорит Кирилл — худощавый и высокий черноволосый мальчик.

— Конец света? Ой! А я зонтик в Благодати забыла! — восклицает Аня. Её карие глазки горят радостью. Эта девочка излучает радость, по-моему, постоянно.

— Где-где забыла? — спрашиваю я её.

— В Благодати, — отвечает она.

— А что это?

— Так называется наш хутор. Мы обучаемся там Музыке Восхода...

— Так вы музыканты, оказывается!? — я с интересом обвожу всю детскую компанию взглядом. Дети улыбаются. Семь пар светлых огоньков отражаются в моих глазах, горя — кто чем. Я вижу и радость, и ласку, сообразительность, и дружбу, и даже любовь. Не вижу недоверия и пугливости. Не вижу стеснения и смущения. Не вижу комплексов. Не вижу!

— Раз такое дело, то хочу услышать ваше выступление, дети. И не смейте мне отказывать, — требую я, сдвинув брови и наморщив нос. Дети смеются, а я для пущей «грозности» топаю ногой по асфальту и куда-то попадаю ногой. Смотрю себе под ноги и удивляюсь. Моя туфля, моя прекрасная чёрная туфля утопает в коровьей лепёшке.

Дети, заметив, куда я влез, смеются пуще прежнего. Они смеются, изнемогая от веселья и держась за животы.

— Максим... ты довыступался, — еле выговаривают девчонки сквозь смех.

 Я делаю несколько растерянных шагов назад и тут же увязаю в другой «мине»... Увязаю той туфлёй, которая была чистой... Кирилл от хохота сгибается пополам. Он показывает пальцем на меня и пытается что-то сказать. После некоторых усилий он, всхлипывая, проговаривает:

— Злодей!!!

Услышав это, дети от смеха едва не оседают на землю. Все мы смеёмся. Прохожие осторожно разглядывают нас, но нам не до них. Все же один дедушка в белой панамке, в спортивных шортах и майке, не удерживается и спрашивает:

— Ну, молодёжь. Чего нашли? Над чем смеётесь?

— Вы здесь корову не встре..., — я не могу договорить, потому что рядом ахнули новые раскаты смеха. Дети помирают, смеясь. Они уже не стоят. Ползают по тротуару. И дедушка, глядя на нас, тоже смеётся:

— Вот сорванцы...

Вечереет. Солнце прощается с миром, становясь огненно-алым. В такое время, видя чудесные картины заката, невозможно думать о плохом. И делать плохое, по-моему, тоже трудно в эти часы. Солнце уходит в спокойствии, и огненное спокойствие как бы передаётся человеку. В тишине и спокойствии мы уже около получаса прогуливаемся по аллеям какого-то парка. Дети молчат. Я молчу. Каждый думает о чём-то своём. Но я уверен — только о приятном. Я, например, вспоминаю, как мило прошёл сегодняшний день. Пачка денег в моём кармане заметно уменьшилась, — это мы погуляли с детьми. И в ресторане были. И в кондитерском кафе. И в парке аттракционов. В кинотеатр тоже ходили. Но не досидели до конца, — детям явно было неинтересно.

Вот теперь, идя по всё более и более темнеющим аллеям, я думаю, чего бы ещё такого сделать хорошего моим новым друзьям. Думаю, думаю, но в голову ничего не приходит. Аллея становиться шире. Вдалеке виднеется какое-то сооружение. Мы подходим ближе, и я понимаю, что это летний театр. Там полно народу. До нас доносится музыка и голос, выводящий мотив популярной песни. Концерт для отдыхающих, наверное. Может туда детей сводить? А что, неплохая идея. Тем более, что они музыканты.

— Дети, послушайте. Вам ведь домой ещё не пора? — спрашиваю я. Дети молча качают головами и ожидающе смотрят на меня.

— А пойдёмте тогда на концерт, — предлагаю им.

— На концерт? — ребята, улыбаясь, переглядываются.

— Вот здорово!

— Пойдём, пойдём! — радостно просят они.

Им явно по душе предложение, и мы сворачиваем к летнему театру.

В дверях забора, ограждающего сцену, стоят двое парней. Зачем они тут торчат, я не знаю, но когда мы подходим ближе, они предупреждают полутрезвыми голосами:

— Сидячих мест нет...ик.

— Одни стоячие остались? — шутливо замечаю я. Парни кивают, улыбаясь.

— Ну что, пойдём? — спрашиваю у детей ещё раз.

— Пойдём!

— Ничего, что стоячие.

— Постоим! — дети почему-то сильно возбуждены. Кажется, что за сегодняшний день это первое, действительно интересное для них мероприятие.

Мы проходим...

Во дворе перед сценой собралась большая толпа — не только все скамейки заняты, но и пройти негде — везде люди. Кто сидит на корточках, кто прислонился к забору, кто просто стоит за скамейками, наблюдая за происходящим на сцене. Люди слушают песни, переговариваясь. Молодёжь, собравшаяся здесь, иногда посмеивается над певцами, иногда весело скачет и прыгает под музыку. Песни исполняются непрофессионалами — скорее всего здесь проходит какой-то конкурс, или просто вечер любительских выступлений. Любители поют под музыку, которую по их выбору включает ведущий. В основном это современные популярные песни. Некоторые певцы принесли свои диски, и даже пришли с музыкантами и инструментом.

«В общем, наверное, будет интересно», — думаю я. И смотрю на детей — интересно ли им? Да. Похоже, что концерт — это как раз то, что им нужно. Вон как они завороженно смотрят на сцену. На выступающих. Как радостно хлопают в ладоши, когда заканчивается песня. Увлеклись не на шутку...

Проходит час, и количество желающих выступить уменьшается. Мягко говоря, их почти не остаётся. Вот ведущий объявляет последнего участника, а после его песни обращается к публике:

— Итак, все зарегистрированные исполнители выступили сегодня перед вами со своими оригинальными, и не очень, но всё же весьма милыми номерами. Мы можем приступить вместе с членами уважаемого жюри к оценке их выступлений. Сегодня в жюри заседают... — и он начинает перечислять членов жюри, сидящих за длинным столом возле сцены.

— Впрочем, — добавляет он, — если среди вас, дорогие зрители, есть желающие исполнить что-либо ещё, то, пожалуйста, — милости просим.

И ведущий вместе с представителями жюри всматривается в освещённых тусклым светом фонарей собравшихся любителей музыки. Зрители притихли. Никто не хочет выходить.

От кучки молодёжи, стоящей возле сцены, доносится шёпот обсуждения и спора. Потом от этой группы нерешительно отделяется молодой парень и, то и дело оступаясь, поднимается на сцену. Ведущий замечает его и восклицает:

— О-о-о! Похоже, вот этот молодой человек хочет порадовать нас песней, — ведущий подходит к нему с микрофоном и здоровается с ним за руку.

— Итак, как вас зовут? — спрашивает ведущий.

— Валентин.

— Что вы хотите исполнить, Валентин?

— Серу, — отвечает Валентин. Кажется, он немного пьян.

— Что-что? — недоуменно переспрашивает ведущий.

— Серу, — опять говорит Валентин.

— Какую Серу? Я что-то не понимаю.

— «Цыганку Серу». Её Меладзе поёт. — Валентин точно пьян. Это слышно по его произношению.

— Ах, «Цыганку Сэру»! Понятно. Так бы сразу и сказали, — ведущий отворачивается, уходит к диск-жакею, стоящему за синтезаторами, и о чём-то говорит с ним. Потом он возвращается и удручённо заявляет:

— Увы, но в нашей фонотеке нет мелодии к песне, которую вы хотите исполнить.

Валентин тупо смотрит на ведущего, потом на зрителей. Затем он просто забирает у ведущего микрофон и говорит:

— Нет музыки? И не надо. Я и без музыки могу.

И он начинает неумело выводить песню Меладзе. То ли у него нет слуха, то ли он слишком пьян, но из его затеи ничего красивого не получается. На всю округу разносится что-то корявое и смешное. Его приятели смеются возле сцены, смеются также бурно, как смеялись мы с детьми несколько часов назад. Кое-кто из зрителей тоже смеётся. Остальные с улыбкой смотрят на горе-певца. А он всё поёт. И не собирается уходить со сцены. Спел «Сэру» и перешел на «Не тревожь мне душу, скрипка». Видно, очень любит Меладзе. Потом он хотел спеть ещё что-то, но его приятели со смехом забрали его со сцены, отдав, даже нет, торжественно вручив микрофон ведущему. Ведущий хмуро смотрел, как эта подвыпившая компания гордо пересекла зал и вышла вон из театра.

— После того, как этот молодой человек наконец-таки прекратил петь... — обращается к залу ведущий и делает паузу. Зрители понимают намек и смеются.

— ...Мы переходим к торжественной части наше... — он не заканчивает и осекается, потому что возле него стоит девочка и дёргает его за рукав. Издалека я всё же узнаю её. Это Лена. Я оглядываюсь и вижу, что детей нет возле меня. Наверняка они ушли вместе с Леной к сцене. Чего же они хотят?

— Чего тебе, девочка? — спрашивает ведущий.

— Я и мои друзья тоже хотим спеть, — звонкий голос девочки умиляет меня. Да и ведущего тоже. Он нерешительно стоит, потом оборачивается и смотрит на жюри. Люди, сидящие за столом, кивают ему. Он опять поворачивается к Лене и, почесав затылок, спрашивает:

— Надеюсь, вы не «Серу» будете петь?

Зрители опять смеются, а Лена отрицательно качает головой. На сцену поднимаются другие дети — Ната, Кирилл, Аня, Андрей, Венера и Арам. Ведущий озадачен.

— У нас всего один микрофон, — говорит он детям.

— Не нужно микрофона, — отвечает Лена, улыбаясь мне со сцены.

— Да?! — иронично осведомляется ведущий и, глядя в зал, продолжает. — Ну, что ж. Посмотрим на вас, голосистые вы наши. Какую музыку прикажете?

— Не нужно музыки, — говорит Лена.

Ведущий смотрит на детей, потом в зал, разводит руками и уходит. Дети переглядываются и становятся в цепочку, лицом к залу. Затем они одновременно кланяются зрителям, прижав руки к груди. В зале раздаются аплодисменты. Зал аплодирует, приветствуя смелых детей. Люди готовы слушать. И я готов. Я вспоминаю, что вытворила Лена пять лет назад, поэтому мне кажется, что зрителей ждёт нечто потрясающее. Но того, что происходит дальше, не ожидаю даже я...

Люди притихли, приготовившись слушать. Некоторое время в зале царит мёртвая тишина. Дети как будто специально выдерживают паузу. Затем среди этой глубокой тишины раздаётся тихий голос. Тихий, нежный голос Наты... Какой у неё нежный, спокойный голос! Девушка выводит мелодию, музыку без слов, но музыка прекрасна. Необыкновенно прекрасна. Затем к ней присоединяются другие. Все вместе они исполняют что-то неземное. Что-то сказочное.

Тихо обвожу взглядом зрителей. Никто из них, похоже, такого не ожидал. Толстяк возле меня перестал хрустеть попкорном. Так и сидит с открытым ртом и с горстью попкорна в руке. От удивления не успел даже съесть его. У старичка по другое моё плечо из рук вывалилась газета... Люди смотрят на происходящее на сцене широко раскрытыми глазами. Никто не разговаривает. Все молчат. Ведущий застыл возле стола жюри и стоит уже несколько минут неподвижно, как мумия. Он и жюри дружно уставились на детей, как на чудо природы.

С детьми же происходит нечто странное. Они неожиданно замолкают, и только одинокий голос Наты остаётся. Но этот голос... Он изменился! Он стал другим! Как его описать? Где найти слова? Его нужно только слышать. Нечеловеческая красота. Не может человек так петь... Ната не стоит на месте. Она закрыла глаза и кружится, разведя руки в стороны. Кружась, она ничего не замечает. Она про всё забыла. Такое впечатление, что девушка находится в глубокой эйфории. Голос, доносящийся от неё, становится всё сильнее, я понимаю, что происходит какая-то фантастика. Зал наполняется звуками, которые просто не может издавать человек. Но эти звуки непередаваемо красивы. От красоты к моим глазам подступают слёзы. Люди смотрят на девушку влюблёнными глазами. Многие сильно удивлены. Из многих широко раскрытых глаз тоже струятся слёзы. Атмосфера, царящая в зале, становится похожей на тёплый костёр. Он согревает нас, обнимает нас так нежно, как мама не обнимает своих детей. Он большой, добрый, ласковый. И живой. Он любит нас. И мы начинаем любить друг друга...

Кружащаяся Ната неожиданно падает. Она не поднимается... Что с ней? Дети подходят к ней и, не пытаясь привести её в чувство, молча смотрят на её не подающее признаков жизни тело.

Люди и ведущий выходят из оцепенения. Я тоже прихожу в себя. Многие вскакивают со своих мест. Я пробираюсь к сцене, взбегаю на неё с другими людьми. Кое-кто уже сидит перед Натой.

Девушка лежит на полу. У неё бледное лицо, на лбу я замечаю капельки пота... Окружившие её люди тормошат её, пытаются говорить с ней, окликают её, но девушка не отзывается. Она лежит неподвижно.

— Врача! — кричит одна из женщин, сидящих на коленях перед Натой. — Немедленно вызывайте врача.

Она пытается сделать Нате что-то вроде искусственного дыхания. Но та продолжает оставаться без сознания.

Отделившись от молча наблюдающей за всем происходящим группы моих новых друзей, Лена тоже подходит к Нате и садится возле неё. Незаметно для других она берёт Нату за побелевшую и холодную руку.

Так же неожиданно, как упала в обморок, Ната открывает глаза. Её, недавно почти неживое лицо, освещает слабая улыбка. И глаза начинают светиться. Они светятся, как и раньше, она улыбается взволнованно глядящим на неё людям.

— Не волнуйтесь, пожалуйста. Со мной такое бывает. Если сильно выложусь... — она пытается встать, и ей помогают, буквально поднимают её сразу несколько пар рук. Поддерживая девушку со всех сторон, люди смотрят на неё взволнованно и обеспокоенно.

— Кто-нибудь вызвал врача? — кричит ведущий. — Почему до сих пор нет врача?

— Серёга с Михой побежали звонить, — отвечает ему мужчина с испуганным лицом.

— Нет-нет, пожалуйста не нужно врача, — восклицает Ната. — Пожа...

Покачнувшись, она снова едва не падает на землю, но, успев схватиться за плечо ведущего, девушка восстанавливает равновесие.

— Без разговоров, — ведущий обеими руками поддерживает Нату, — без разговоров, девушка. Врач должен осмотреть тебя.

— Пожалуйста, не волнуйтесь; со мною всё нормально, — отвечает Ната ведущему. — Не нужно врача.

Тот лишь бескомпромиссно качает головой в ответ. Тогда девушка берёт микрофон из его рук и заявляет во всеуслышание:

— Люди! Не волнуйтесь, пожалуйста. Со мною всё в порядке. Не беспокойтесь, прошу вас...