Глава 6 Приглашение
Глава 6
Приглашение
Иисус сказал: Пусть тот, кто ищет, не перестаёт искать до тех пор, пока не найдёт, и когда он найдёт, он будет потрясён...
Евангелие от Фомы
Ната порозовела. Живая волна вновь заполняет девушку настолько, что уже и не верится, что двадцать минут назад её тело бездыханно лежало здесь, на сцене. Я понемногу успокаиваюсь. Замечаю, что стою среди хлопочущих возле неё зрителей и держу её за руку. Лена и другие дети стоят рядом.
— Так у нас в стране сейчас, — рассуждает женщина в спортивном костюме, делавшая Нате искуственное дыхание. — О детях совсем не думают. Поэтому дети и падают в обмороки... Да что дети? Они ни о ком не думают, козлы.
— Я вот помню, как раньше, — заявляет старичок, сидевший во время выступления рядом со мной. — Я помню, как...
— Да причём здесь раньше? — кричит кто-то пьяный из толпы. — Тут ребёнку плохо, а ты ещё про бородинскую битву вспомни, старый хрен...
Покачав головой, другая женщина в очередной раз протирает лоб Наты платком. Младенец на руках третьей неистово кричит прямо под моим ухом.
— Ну что же ты молчишь, девочка? — спрашивает у Наты ведущий. — Может приляжешь? Скоро придёт врач, он поможет.
— Но врач не нужен. Мне уже лучше. Мне уже хорошо, — говоря, Ната машинально кладёт ладонь на плачущего младенца, и тот мгновенно прекращает кричать. Через какое-то время Ната пытается убрать ладонь, но младенец хватает её пальцы своими ручонками и не отпускает.
— Э, — говорит он, — Э-э-э-й.
— Ты смотри! — замечает его мама. — Вцепился в чужую руку, ещё и эйкает.
— Можно, я его подержу? — спрашивает Ната у мамы.
Растерянно посмотрев на девушку, а потом на просящегося к ней ребёночка, мама пожимает плечами:
— Ну подержи. Только осторожно...
На руках у красивой златоволосой девушки мальчик засыпает. Ната возвращает его маме. Мальчик продолжает спать спокойным сном, не обращая внимания на царящий вокруг шум толпы...
— Скажи мне, как тебя зовут? — осведомляется ведущий, серьёзно и вопросительно глядя на юную певицу. Некоторые члены жюри, стоя неподалеку, так же, с неподдельным интересом и оценивающе разглядывают Нату, Лену, Кирилла и прочих.
— Меня зовут Наташа, — отвечает девушка на вопрос ведущего.
— Видишь... видите ли, Наташа, — ведущий неожиданно переходит на «вы», но это мало помогает ему решиться продолжить свою речь. Он не знает с чего начать и к кому обращаться — то ли к Нате, с её невинными, чистыми и ласковыми синими глазами, то ли ко мне — более старшему в этой компании.. Наконец он определяется и говорит сразу всем нам — мне и детям.
— Вы — очень талантливый коллектив. Не я один так считаю, вот — он показывает на представителей жюри, стоящих поблизости — Надежда Афанасьевна, Татьяна Георгиевна, Михаил... — и он перечисляет всех шестерых судей — тоже полагают, что вы вполне могли бы выступать и в более людных местах, при более выгодных условиях. Мало того — международный конкурс детской песни... — дальше следует предложение о беседе в другое время и в другом месте, в присутствии некоторых компетентных лиц, чтобы обсудить участие в каком-то там международном конкурсе за границей.
— Как вы на это смотрите? — спрашивает ведущий в заключение своей речи. Но он не успевает получить ответ.
За оградой театра в темноте ночи слышится шум мотора. Со сцены видно, как возле деревянного забора останавливается машина скорой помощи. Дверь с красным крестом открывается, и из машины выходят две женщины в белых халатах.
Ведущий, члены жюри и другие люди оборачиваются. Я и дети тоже смотрим, как грациозно и не спеша женщины входят и медленно приближаются к нашему сборищу.
— Ой, врачи! — шепчет Ната. Она переглядывается с Леной, Аней и Венерой. На лицах детей появляются игривые улыбки. Они хватают меня за руки и тянут «за кулисы» — к запасному выходу из театра. Девчонки, смеясь, буквально протаскивают меня через плотное людское окружение, и мальчишки — Кирилл, Арам и Андрей, протискиваются за нами. Мы сбегаем по ступенькам к чёрному входу.
— Дети, дети?! Куда же вы? — слышится вослед.
— Постойте! — различаю я среди людского роптания голос ведущего. — Подождите, вы не можете так уйти.
Но, очевидно, у детей есть своё мнение о том, как следует покидать зал после выступления. Мы уходим, не прощаясь. Мы убегаем...
Мы сидим на скамейке. Я тяжело дышу после быстрого и стремительного бега. Дети, похоже, не устали. Наоборот, мне кажется, что эти цветы стали ещё краше, ещё душистее. Они смотрят на меня, друг на друга и улыбаются. Ну и компания, нечего сказать. Какая сила ведёт вас, дети? Что вы сделали там, в летнем театре, с людьми? Что вы сделали со мной?
— Теперь объясните мне, что это было, — говорю я им, отдышавшись.
Они переглядываются, улыбаются и невинно смотрят вверх — на звёзды, тучи и луну, ища ответа.
Ната, видимо, что-то отыскав там — на небе — опускает взор на меня и говорит:
— Я пела, Максим. Моё сердце научили Музыке Восхода... Теперь я способна петь так, как не споёт никто из современных звёзд.
— Где же ты училась? И вообще, разве пению можно научить? Если нет голоса или слуха, значит нет таланта, значит нет артиста, по-моему.
— Мы учились в Благодати, — объясняет Лена. — Ты помнишь Олега, Максим?
— Да… - мне послышалось, что она как-то странно произнесла имя «Олег».
— Он и ещё другие учили нас. Они могут научить любого, даже тех, у кого проблемы с голосом или слухом. Но, только при одном условии...
— Наверное, это условие — деньги?
— Нет, деньги ничего не значат. Условие другое.
— Объясни мне, что же это за условие.
Некоторое время девочка молча смотрит на меня. Её глаза не перестают светиться. Что же это за таинственный, притягивающий, влекущий и видимый только сердцем свет?
— Условие простое, — отвечает она. — Тот, кто хочет стать учеником, должен по-настоящему влюбиться.
Меня удивляет её ответ. Не видя взаимосвязи между любовью и хорошим слухом, я повторяю после недолгой паузы:
— Значит, влюбиться?
— Да, только по-настоящему.
— Как это — «по-настоящему»?
— Это значит, что человек должен влюбиться в солнце. Это значит, что он должен влюбиться в речку, деревья, цветы. — Она прижимает ладони к груди и, закрыв глаза, продолжает с улыбкой: Он должен влюбиться в ветерок на побережье тёплого моря, он должен влюбиться в животных...
— Влюбиться в раннее утро и пение птиц! — восклицает Кирилл.
— Влюбиться в жизнь, — перекружившись, продолжает Ната, — с учащённо бьющимся от радости сердцем встречать каждый её миг, встречать со счастьем и опасность, и удачу. Любить — она смотрит на меня и лицо её сияет. — Любить, самозабвенно любить всё, что видишь.
— Любить людей больше жизни, — добавляет Лена тихо. — Всех людей. И желать отдать им как можно больше.
— М….м* — ещё тише проговаривает Андрей.
Последние свои слова мальчик произносит звонко и вдохновенно. Я же вспоминаю о талисмане. И мгновенно сотни новых вопросов проносятся в моей голове:
«Сияющий Человек... «Мы с тобой еще встретимся...» Огромная Птица... Ясный День... и так далее».
Я смотрю на детей. Очевидно, наш разговор только начинается. Они точно от меня не отвяжутся, пока не прояснят мне всё это.
— Твой талисман, Лена, — напоминаю я ей, доставая из-под рубашки и показывая ей то, что когда-то получил от неё в дар.
Она улыбается, потом зачем-то лезет к себе в карман и достает оттуда _________________
*Имя, которое в переводе на современные языки означает «Я Есмь», на старославянском это звучало, как «Аз Есмь».
яблоко. Она держит его на ладони и улыбается.
— Твое яблоко, Максим, — говорит она.
«Мое яблоко?.. Что это? Девочка хочет меня угостить? Нет, она хочет что-то напомнить. Какой-то слу...», — мои мысли резко обрываются. Я вспоминаю, как пять лет назад угощал детей яблоками на морском побережье. Лена своё не съела. Сохранила. Всё время носила с собой, наверное. Вспоминала обо мне, значит. Всё это долгое время вспоминала.
Я беру яблоко из рук девочки и изумляюсь. Оно абсолютно свежее. Может это не моё? Может Лена шутит?
— Если это то яблоко, тогда почему оно свежее, Лена? — спрашиваю я.
— Потому что я так умею.
— Что ты умеешь?
— Я умею прикасаться к ним так, что они после этого очень долго живут.
— Они?
— То есть растения, животные... некоторые люди, — добавляет она после паузы.
— Люди? Ты... Ты умеешь лечить?
— Да. И я, и мои друзья, — она показывает на остальных детей.
Я смотрю на детей с открытым ртом. Эти искренние лица не могут разыгрывать, и всё же ощущение такое, что надо мною либо шутят, либо происходит нечто нереальное.
— Расскажи мне про талисман, Лена. Мне кажется, что эта вещица — не обычная безделица. Мне также кажется, что вы, дети — необычные дети. У меня много вопросов к вам.
— Мы ответим на твои вопросы, — говорит Лена. — Просто и убедительно ответим, если ты сам захочешь.
— То есть?
Девочка молчит, опустив голову. Потом она опять поднимает глаза на меня, и эти огоньки искрятся всё ярче.
— Ты помнишь, Максим, песенку из одного детского фильма. В ней припев ещё такой...
Тряхнув головой, девочка со свойственным ей умением исполняет:
Ты никогда, по-жалуйста,
На белый свет не жалуйся.
Он переполнен тайнами
Не-о-бычайными...
Взглянув на меня, она продолжает:
— Твои вопросы могут вызвать необычайные для тебя ответы, — она подходит ко мне и достает из-за ворота моей рубашки...часы, недавно висевшие на моей руке. — Так что, будет лучше...
Она, игриво улыбаясь, отдаёт часы мне
— ... если ты увидишь всё сам.
— Хи-хи, — ошарашенно смеюсь я. — Так ты ещё и фокусы показывать умеешь.
— Умею.
— И воровка ты тоже хорошая, — я застёгиваю браслет часов на руке и, погрозив девочке пальцем, поправляю воротник своей рубашки.
— Мы приглашаем тебя в гости, Максим. Мы все тебя приглашаем, — Лена оглядывается на других детей, которые с энтузиазмом кивают головами. Они зовут меня пойти вместе с ними.
Неожиданно, конечно. Но заманчиво...Я улыбаюсь. Мои новые друзья тоже улыбаются. Они призывно смотрят на меня, понимая, что я согласен. Пока согласен.
— Я согласен, — отвечаю я.
— Это неблизко, Максим. Это — в горах. Нужно добираться несколько дней — неделю или больше, — Лена не сводит с меня глаз. — Мы уходим уже сегодня. Ты пойдёшь с нами?
Ещё более неожиданное заявление. «Неделю или больше» — ничего себе! «В горах...» Тут нужно подумать...
— Вы разве не в окрестностях живёте? — спрашиваю я у детей.
— Благодать находится далеко в горах. В Адлер, да и вообще, на побережье, мы приходим иногда... — объясняет Арам, и Кирилл тут же продолжает:
— Да, приходим, чтобы попрактиковаться. У нас здесь практика.
— В чём же заключается ваша практика? — задумчиво интересуюсь я и неожиданно понимаю, что ответ на этот вопрос, скорее всего, мне известен. В горах они живут совсем одни, наверное. А сюда приходят, чтобы петь. Приходят к людям, чтобы дарить им свои песни... Дети живут в горах... В горах...
Поначалу, не замечая моей задумчивой отрешенности, Ната говорит:
— В Благодати мы научились передавать Музыку. Но этого мало. Для полного овладения Музыкой нужно знать реакцию других людей на Неё. Нужно приоткрыть Её другим людям и собственными глазами увидеть действие этого Блага. Это своего рода опыт, без которого не обходится никакая наука... — видя, что я не слушаю, она замолкает.
Я не слышу её. Мои мысли заняты другим.
Я вспоминаю свои путешествия в Теберду, Домбай, на Баксан, в Архыз и Приэльбрусье. Конечно, именно благодаря этим туристическим походам я узнал, что горы — это неповторимое, ни на что не похожее, дарящее воспоминания на всю жизнь, приключение. Прав был Высоцкий, сказавший однажды в одной из своих песен: «Лучше гор могут быть только горы...». Он и многие другие, побывавшие в горах, жившие среди дикой природы, вдыхавшие бриллиантовый аромат хвои, слышавшие космическое электричество в журчании целебных вод ручья, пробовавшие дары леса на вкус и ощущавшие прикосновение лесной жизни, видевшие эту жизнь, и всю ту безбрежную красоту, в которой она протекает, своими глазами, знали и знают — свет глубокого мира сердца и ума покоится в горах. Глубокий мир ждёт человека, и там — в горах, глубокий мир приобщает человеческое сознание к себе. Спокойствие, изумрудное очарование растительности, лазурь неба и растущие под ней пики белого снега — я помню вас... Я тоскую по вам и очень хочу к вам...
Дети зовут. Идти ли с ними? Идти ли с ними к вам, горы?... Дети не нарушают ход моих мыслей. Они тихо и скромно стоят рядом. Они молчат и как будто слушают рождающиеся в моем сознании думы. Луна скрылась за облаками, и нас обступила темень ночи, спрятавшая глаза моих маленьких друзей под свою чёрную вуаль. Мне не видны их глаза, но я замечаю лёгкие улыбки, украшающие лица детей. Они улыбаются слегка и едва уловимо. Они как будто знают о моей слабости. О моей любви к горам и горной природе.
Тишина затягивается надолго, и, не вытерпев, Лена разгоняет её вопросом:
— Пошли, Максим? Ведь ты же хочешь. Мы знаем, что ты хочешь. И мы тоже этого хотим...
Я отвечаю не сразу. Помолчав, я говорю:
— Так неожиданно, Леночка. У меня дела... Хотя, в принципе, дел-то собственно и нет никаких... М-да... Мне нужно подумать, дети. У меня есть время?
— Сегодня в шесть вечера мы уезжаем с автовокзала к Красной Поляне. Ты подумай, Максим...
— Если надумаешь, приходи...
— Обязательно приходи, Максим.
— Мы будем ждать тебя, Максим, — дети тихо, но с чувством отвечают. Они привязались ко мне. Равно, как и я — к ним. Так не хочется расставаться.
Сердце требует продолжить это удивительное знакомство с теми, кого я ещё так мало знаю. А рассудок, напротив, с недоверием вопрошает:
«А выйдет ли из этой затеи с горами что-либо стоящее? Я не доверяю жизни, доверяешь ли ты?»
И они борются — сердце и рассудок, теснят друг друга в очередной схватке. И, наверное, всё наше существование посвящено именно этой борьбе, борьбе рассудка и сердца. И как же порой мучительна бывает она!
В муках поиска решения я смотрю, как мои новые друзья медленно удаляются, поднимаясь по песчаной дороге на пригорок. Они не прощаются. Это, наверное, не входит в ассортимент их привычек... Хотя нет...
На вершине холма дети останавливаются и поворачиваются ко мне. Луна вновь выглядывает из-за облаков, и её свет позволяет видеть семь детских фигур. Они машут мне руками...