ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Московская осень начинается летом, а непосредственно осенью Москва погружается в нечто, напоминающее ярко оформленный и припадочно-оптимистичный насморк. Осень в Москве — это даже не время года, это какая-то суетливая, обескураживающая своей глобальностью магазинность мировоззрения. Дисциплинированная и сосредоточенная готовность купить и вместе с покупкой продаться. Всеобщая готовность к отовариванию и предоставлению товара. Только в Москве можно встретить ужас перед возможным голодом и грядущей космической катастрофой, провинция приземленней, проще, грубее и жизнеустойчивей. Москва меланхолична, цинична и акцентированно невменяема в силу агрессивной экспансии собственной самовлюбленности с ярко выраженным синдромом «детального самоодурения». Москва — великий город, без сомнения…

На столе полковника Хромова звонил телефон, но Хромов его не слышал, так как находился далеко от своего кабинета в МУРе, и если бы в районе ВДНХ кто-то нужный захотел позвонить ему, то позвонил бы по мобильному. Убитых было трое, крепкие мужчины в дорогой одежде отрицающего законопослушность стиля. Так одеваются только бандиты, внедренные оперативники и оптовые торговцы мясопродуктами, решившие вместе с семьей посетить театр.

Криминальный мир Москвы стрелял друг в друга с такой поспешностью и азартом, что ставил под сомнение само существование криминального мира, очертания которого были столь гибкими и мобильными, что под это понятие регулярно попадал мир финансовый, промышленный и политический.

— Заказные и разборочные убийства даже не стоит расследовать, а сразу квалифицировать как самоубийство, — предложил Хромов на заседании коллегии МВД. — Все, кто был убит по этим мотивам, в конечном счете заслуживают этого. Заказывают убийство лишь тех людей, которые готовы заказать его для других.

— Ну да, — ответили Хромову на коллегии, — хорошо бы, но нельзя…

Оперативники закончили осмотр места преступления, опрос очевидцев и фиксирование их в качестве свидетелей. Из троих убитых двое были похожи на честных и порядочных людей, а один — в кроссовках, тренировочных брюках «отдай деньги», черной «брусиловской» куртке и коротко подстрижен. В каждом, чуть больше, чуть меньше, сидело около ста граммов свинца, что говорило о демонстративном, устрашающем убийстве. Хромов подошел к телу седого, лет под пятьдесят, мужчины, уткнувшегося лицом в асфальт, и приказал перевернуть его. Мужчина, как и двое других, был ему незнаком. Хромов подозвал старшего оперуполномоченного Старикова и в приказном тоне произнес:

— На этот раз никаких глухарей, преступник должен быть наказан.

— Я понимаю. Самому противно, но вот он, — Саша указал на седого, которого до этого рассматривал Хромов, — мне знаком. Живет со мной в одном подъезде, выше этажом. Доктор биологических наук. Вот его автомобиль… — Стариков показал настоящий недалеко от убитых «вольво». — Видимо, шли к Машине, но им не дали дойти.

— Видимо, — равнодушно буркнул Хромов.

— Зовут его Ананий Сергеевич Тассов, — не унимался старший оперуполномоченный. — Его «вольво» стоит во дворе под моими окнами, и раза четыре за ночь срабатывает сигнализация,

— Даже не знаю, — нахмурился Хромов. — Как бы подогнать, что ты применил оружие по закону? Я бы его, конечно, тоже застрелил, но не среди же дня на многолюдной улице?

Полковник Хромов шутил с таким отстраненным от шутки видом, что Саша не выдержал и громко расхохотался, чем вызвал недовольное удивление в толпе зевак, стоящих перед зоной оцепления.

— Вот, — продолжил он, испуганно оборвав смех. — Стриженый, по всей видимости, телохранитель, при нем просроченное удостоверение сотрудника МВД на имя Блудова Егора Ивановича. А третий нам незнаком.

— Ладно. — Хромов открыл дверцу служебной машины. — Заканчивай здесь, а я к себе. Завтра доложишь о результатах.

Черкизовский рынок, по мысли Хромова, требовал фронтальной зачистки бульдозерами, кардинальной дезинфекции напалмом, тщательного заглаживания асфальтовыми катками и постового, не пускающего на это место детей в течение пятидесяти лет.

— Где здесь вьетнамское посольство? — спросил Хромов, подойдя к постовому милиционеру. Свой «жигуленок» он оставил в двухстах метрах от входа на рынок, возле автобуса с омоновцами, которыми командовал Спартак Хачалава, друг его сына.

— Ваши документы для начала? — не стал отвечать на вопрос постовой.

Хромов, и это было для него полной неожиданностью, даже похолодел от злости на себя. Он уже столько времени был крупным начальником, которого постоянно кто-то сопровождает и находится рядом, что документов при себе не оказалось — никаких. «Вот это здорово», — удивился Хромов и посмотрел на постового. Постовой был молод и настроен на постоянную готовность к задержанию опасного преступника, что в какой-то мере делало его невменяемым. «Да», — подумал Хромов и осторожно поинтересовался:

— Зачем тебе мои документы?

Этого оказалось достаточно для того, чтобы постовой вытащил рацию и вызвал подкрепление. Подкрепление в количестве двух молодых милиционеров с такими же невменяемыми лицами появилось мгновенно и, пренебрежительно оглядывая Хромова, окружило его. Полковник опешил, но ребята ему понравились. В это время из толпы всасывающихся в рынок потребителей дешевого товара вынырнул оперативник в штатском и, показав постовым свой документ, обратился к Хромову:

— Господин полковник, чем могу помочь?

Лица окруживших Хромова постовых почти мгновенно стали индивидуальными и каждое по-своему интересно.

— Ты кто? — поинтересовался Хромов.

— Я младший оперуполномоченный Ласточкин, а вас я видел в Кремлевском Дворце съездов на Дне милиции, вас министр «Знаком Почета» наградил и автомобилем.

На этом месте лица постовых снова стали невменяемыми, но с обратным, почтительным, как и у всех в присутствии начальства, знаком.

— Было дело. — Хромову нравились такие моменты. — Награждали… — как бы отмахнулся от такого пустяка полковник. — Ну ладно, не мешайте, я посмотрю структуру этого рынка, а то еще оперативки, докладные, доклады на эту тему. — Хромов почесал переносицу указательным пальцем. — А я люблю сам все понять, воочию, так сказать, увидеть рыночную экономику.

Хромов обошел все рынки столицы. Без свиты, в скромном одеянии москвича четвертого уровня благосостояния. Он двигался в крикливом пространстве наполненных беззаконием по самую завязку московских базаров и думал: «Когда Петр Первый прорубал окно в Европу, задняя стена дома обвалилась на Азию». Казалось бы, начальнику следственно-оперативного отдела и замначальника МУРа по оперативно-разыскной работе как-то не к лицу знакомиться с рыночно-базарной преступностью таким образом, но Хромов и не знакомился с тем, что хорошо знал. Он просто ходил и смотрел.

— Эй, купи, дорогой, цветы для девушки. Розы, и она твой, — прицепился к полковнику мужик с явно мытищинскими чертами лица. — Купи, давай, нэ жалей для любимой!

— Ты негр или китаец? — спросил Хромов у мужика, пытливо глядя ему в глаза.

— Русский, — опешил мужик и, торопливо отходя от Хромова, зло бросил: — Негр!

Саша Стариков, увидев полковника Хромова в интернациональной толпе Черкизовского рынка, не удивился — Хромов был одним из самых нестандартных начальников МУРа.

Стариков не стал подходить к Хромову, справедливо решив, что, если тот пришел на Черкизовский рынок один, у него, старшего оперуполномоченного, нет никаких оснований наделять полковника напарником. Но под охранительное наблюдение он его взял и стал «вести». Через некоторое время Стариков понял, что он не одинок в этом занятии, чуть левее от Хромова заметив щуплую фигуру Ласточкина, знакомого опера из местного отделения. «Не дают начальству насладиться одиночеством, слиться с народом», — мысленно сыронизировал Саша и увлеченно продолжал «пасти» любимого учителя. «Оглоеды, — подумал Хромов. — Нашли фраера, думают, не замечу».

Погруженный в мрачное созерцание окружающей его торгово-крикливой действительности, Хромов медленно двигался по вьетнамскому переулку Черкизовского рынка и слегка напоминал короля Лира, который в изгнании слегка пополнел и обзавелся новой семьей и одеждой. Суетливый поток посетителей и аборигенов рынка как бы обтекал, не задевая, ушедшего в созерцание полковника, потому что два сержанта патрульной службы ненавязчиво, в рабочем порядке, шествовали в трех метрах впереди него, а два, в той же ненавязчивой манере, позади. На лицах патрульных отражалось такое сильное желание кого-либо в чем-нибудь заподозрить, что поток людей инстинктивно обтекал пространство их шествия. Вскоре Хромов обратил внимание, что продавцы при его приближении подобострастно улыбаются и кланяются, что, несмотря на «вавилонистую» плотность толпы, идти ему удобно. «Обложили, охламоны», — добродушно подумал Хромов и, делая вид, что ничего не заметил, продолжил движение к центру рынка.

Не выпуская муровского полковника из виду, Ласточкин мимоходом отметил, что вьетнамский авторитет по кличке Хонда, выходя из кафе посередине рынка, при виде полковника нервно вздрогнул, но тотчас же взял себя в руки и спокойно, с видом что-то вспомнившего, развернулся, возвращаясь в кафе. Ласточкин быстро вошел к кафе, пересек его и вышел с другого входа почти в одном шаге за авторитетом.

— Стой! — Он положил руку на плечо Хонды. — Поговорить надо.

Хонда, не вздрогнув и не повернувшись, остановился и, глядя прямо перед собой, спросил:

— Ты сево, опер?

— Нисево, — передразнил его Ласточкин. — Ты кого с той стороны увидел, почему испугался?

— Волкодаву Хромова видел, он мене сажал тюрьма, засем мне итити в ее сторона, я луцсе другой сторона итити.

— Никакой другой сторона тебе не итити, — успокоил Ласточкин Хонду, защелкивая на нем наручники. — Тебе итити со мной поговорить.

— Да, вопросов много, — раздалось позади Ласточкина, и он быстро оглянулся, увидев улыбающегося Хромова, из-за спины которого подмигивал ему Стариков.

— Ну да, — смущенно поддержал Хромова Ласточкин. — Вопросы всегда найдутся…

Вьетнамско-китайско-индийский-дружба! Афгано-туркме-но-турецкий-братство! Кавказский дух вибрировал на территории Черкизовского рынка, находящегося посередине России. Славянство, поигрывая резиновыми «демократизаторами», с равнодушной и ничего хорошего не обещающей заинтересованностью охраняло этот интернациональный вибратор, легким презрением сплевывая в сторону огромной толпы своих соплеменников, всасывающихся в рынок для подкормки и поддержки интернационального и на удивление прожорливого торгово-криминального духа. Черкизовский рынок был живописен, как помойная яма, в которую вылили цистерну французских духов и украсили подвядшими орхидеями.

Полковник Хромов посмотрел на Хонду, тот сидел перед ним на стуле с видом буддийского монаха, и спросил:

— В морду хочешь?

— Нет, не хосю, — поспешно ответил Хонда.

В кабинет, любезно предоставленный Хромову в местном отделении, вошел Саша Стариков:

— Он, видимо, в морду хочет?

— Нет, не хосю, — заверил Сашу Хонда и резиново растянул на своем лице заискивающую улыбку.

Хромов усмехнулся. Он знал, что Хонда говорит на русском великолепно и безо всякого акцента. Знал и Саша Стариков, ему об этом сказал Ласточкин. Туповатая форма дознания «в морду хочешь?» была насквозь искусственная и являлась частью психологической игры, в которой опытные сыщики и надеялись добыть хотя бы немного информации о демонстративном убийстве троих человек в районе ВДНХ. У Хромова было подозрение, что один из убитых имел какое-то отношение к Хонде.

— Что это, Хонда? — Хромов стремительно протянул руку и, оттянув на Хонде свитер, вытащил поверх него золотую цепочку с причудливым медальоном из какого-то странного, отсвечивающего розовым, металла.

— Нисего не знаю, — вспыхнул Хонда. — Ты чё ко мне прибодался, полковник?

После этих слов азиатская беспристрастность Хонды слегка увяла, и из узких прорезей глаз выглянул устоявшийся, истеричный и жестокий российский уголовник. Хонда пробыл в лагере четырнадцать лет благодаря Хромову, раскрутившему его на этот срок за убийство и ограбление русского корейца-коллекционера, москвича в третьем поколении. Хонда тогда еще был не Хондой, а лейтенантом вьетнамской освободительной армии Шон Тинем (Горный Дух), находившимся в России на излечении и отдыхе после ранения…

Увидев медальон, Саша Стариков удивленно хмыкнул и с немым восторгом посмотрел на Хромова. Точно такой же был на одном из трех убитых возле ВДНХ.

— Это изображение духа-покровителя Ким Куи, золотая черепаха, — объяснил Хромов старшему оперуполномоченному. — Дух хороший, добрый, но золотое его изображение могут носить лишь избранные мыонги, а это настораживает. Я за всю жизнь встречаю лишь второго такого избранного. Один убит вместе с двумя гражданами России, наверное, те еще гуси. А второй — Хонда, базарный главшпан прищуренных. Вот и возникает вопрос: зачем нам такие избранные?

— Не нужны! — громко согласился с полковником Саша Стариков и обескураженно спросил: — Что с мыонгом будем делать?

— Пока в КПЗ, — задумчиво решил Хромов. — Там отопление включили, мерзнуть не будет.

— Прокурора санкция не давать! — горячо запротестовал Хонда.

— Давать, давать, — успокоил его Саша Стариков и, положив свою могучую руку на шею задержанного, похлопал по ней. — Еще как давать.

Самым интересным во всем этом Хромову показалось условное обозначение никому не нужной игры. Хромов и Саша Стариков знали, что Хонда говорит на русском даже лучше некоторых русских.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.