7. POSTMORTEM

7. POSTMORTEM

Любое допущение существования Второго Тела неизбежно влечет за собой вопрос, над которым человечество ломает голову с того самого дня, как научилось мыслить: продолжается ли наша жизнь после смерти? Существует ли жизнь по ту сторону гробовой доски? Наши религии отвечают: верь, надейся! Но для логического мышления, ищущего веских обоснований, позволяющих сделать четкий, однозначный вывод, этого недостаточно.

Я могу обещать лишь то, что буду максимально точным и объективным, насколько это возможно при описании столь, по сути своей, субъективного опыта. Быть может, ознакомившись с моими данными, вы сочтете их достаточно весомыми.

Д-ра Ричарда Гордона я впервые встретил в 1942 г. в Нью-Йорке. Он имел степень доктора медицины и был специалистом по внутренним болезням. Мы подружились, и он стал нашим семейным врачом. У него была обширная практика, сложившаяся за многие годы, а сам он обладал редким цинично-саркастичным чувством юмора. Он был приземленным реалистом, наделенным немалой практической мудростью. Во время нашей первой встречи ему было за пятьдесят, так что молодым я его не знал. Был он невысокого роста, худощавый, с прямыми светлыми волосами и наметившейся лысиной.

У д-ра Гордона были две бросающиеся в глаза характерные особенности. Судя по всему, он хотел прожить долго, и потому тщательно контролировал себя. Он специально ходил медленно, размеренным шагом. Спешил он только тогда, когда это было совершенно необходимо. Выражаясь точнее, он не ходил, а прогуливался - с заученным автоматизмом.

Вторая особенность. Когда к нему в офис приходил посетитель, он выглядывал из-за двери и пристально разглядывал его. Не говорил привет!, не кивал головой, не делал знака рукой, а просто рассматривал, как бы желая сказать: Что тебе нужно, черт побери!.

Хотя мы никогда об этом не говорили, нас связывали очень теплые и дружеские отношения. Такие вещи, как правило, не поддаются объяснению и не имеют рационального обоснования. Между нами было очень мало общего, если не считать того, что нам выпало жить примерно в одно и то же время.

Весной 1961 г. я навестил д-ра Гордона в его офисе, где он угостил меня обедом, приготовленным на бунзеновской горелке его санитаркой. Он выглядел усталым и озабоченным, и я не преминул высказаться на сей счет.

- Я себя неважно чувствую, - ответил он и тут же перешел на свой обычный тон. - Что тут такого! Разве доктор не может позволить себе заболеть хоть раз в жизни!

Я рассмеялся и посоветовал ему что-нибудь предпринять, ну, скажем, показаться своему домашнему врачу.

- Хорошо, - безучастно откликнулся он, а затем снова продолжил в своей манере, - но сначала я съезжу в Европу.

Я сказал, что это замечательно.

- Уже и билеты есть, - сказал он. - Мы ездили туда много раз, но теперь мне хочется посмотреть кучу всяких мест, где мы не были. А ты был в Греции или Турции, Испании, Португалии, Египте?

Я ответил, что не был.

- Знаешь, побывай обязательно, - сказал он, выставив вперед ногу. - Съезди при случае. Такие места нельзя пропустить. Я свой шанс упускать не собираюсь.

Я сказал, что постараюсь, хотя у меня и нет прибыльной практики, которая к тому же дожидалась бы, пока я вернусь из дальних вояжей. Он снова стал серьезным.

- Боб!

Я сделал паузу.

- Что-то мне не нравится мое самочувствие, - осторожно сказал он. - Не нравится… Послушай, почему бы вам с женой не съездить в Европу вместе с нами?

Поехать хотелось.

Д-р Гордон с женой отплыли в Испанию примерно через неделю. Никаких известий от них не было, и я полагал, что они загорают где-то на Средиземном море, когда через шесть недель позвонила миссис Гордон. В Европе доктор заболел, и им пришлось прервать свою поездку. Он отказался от лечения за границей и настоял на возвращении домой. Его мучили сильные боли, и он был сразу же помещен в больницу для диагностической операции.

У меня не было возможности навещать его в больнице, но через его жену я был осведомлен о его состоянии. Диагностическая операция прошла благополучно. Врачи обнаружили то, что и так подозревали, - рак брюшной полости в последней стадии.

Оставалось лишь постараться, насколько возможно, облегчить его участь. Из больницы ему было уже не выйти. По крайней мере, живым. Или еще точнее - физически живым.

Получив это известие, я почувствовал, что должен найти способ повидать д-ра Гордона. Теперь, как это бывает, когда вглядываешься в прошлое, мне все стало ясно. Я понял, что во время той нашей беседы у него в офисе он уже знал о своем состоянии. Ведь он был специалистом по внутренним болезням. К тому же вполне мог определить признаки и симптомы заболевания в своей личной лаборатории. Потому-то он так внезапно и отправился в Европу. Он просто хотел использовать свой последний шанс. И использовал.

Я ощутил настоятельную потребность поговорить с д-ром Гордоном. За все время наших бесед я ни разу не разговаривал с ним о своих фантастических способностях и о том, что со мной происходит. Пожалуй, я боялся, что он закинет голову, рассмеется и пошлет меня к своему сыну-психиатру.

Теперь дело другое. Он оказался в ситуации, где я, возможно, мог ему пригодиться. Я не знал, каким именно образом мой опыт может оказаться ему полезен, но был глубоко убежден, что это так.

Снова и снова я предпринимал попытки повидать д-ра Гордона, не к нему не пускали никого, кроме жены. Наконец, я обратился к миссис Гордон с просьбой помочь устроить свидание с ним. Она объяснила, что из-за сильнейших болей большую часть времени его держат в состоянии глубокой наркотизации. Поэтому в ясном сознании он бывает очень редко. Ее он обычно узнает только по утрам, да и то не каждый день. Не вдаваясь в подробности, я сказал ей, что мне нужно сообщить ему одну важную вещь. Несмотря на свое горе она, кажется, поняла, что я хочу сказать нечто большее, чем просто слова дружеского утешения. Женская интуиция подсказала ей выход. А может, написать ему письмо, - предложила она. - Я его передам. Я ответил, что боюсь, он будет не в состоянии прочесть его. Если вы напишете, я прочту, когда он будет в сознании настолько, чтобы понимать.

Так мы и сделали. Каждый раз, когда он приходил в сознание, она снова и снова перечитывала ему мое письмо. Уже после она сказала мне, что делала это не по своей инициативе, а по его просьбе. Значит ли это, что он хотел прочно усвоить что-то из моего письма?

Узнав об этом, я почувствовал глубокое сожаление. Может быть, заговори я с ним на сей счет раньше, он и не стал бы смеяться. Если бы у меня хватило духу обсудить с ним свои похождения, это могло бы принести большую пользу нам обоим. Ниже приводятся выдержки из моего письма к д-ру Гордону, относящиеся к сути интересующего нас вопроса.

… Вы помните все анализы и обследования, которые проводили, когда я обратился к Вам с некоторыми своими опасениями. Так вот, именно тогда все это и началось. Теперь, когда Вы на какое-то время оказались в больнице, можете попробовать это сами и сами сделать вывод. Таким образом, я совсем не прошу верить мне просто на слово. Вам будет чем заняться, пока Вы выздоравливаете.

Прежде всего, как бы это ни противоречило Вашему опыту, Вам придется допустить возможность того, что Вы можете действовать, мыслить и существовать без ограничений, налагаемых физическим телом. И не просите Вашу жену направить меня к Вашему сыну-психиатру. С помощью одного только Фрейда эту проблему не решить. К тому же Ваш сын и без меня зарабатывает достаточно.

Во время наших с Вами бесед мне казалось неуместным поднимать этот вопрос. Но раз уж Вы оказались прикованным к постели, постарайтесь отнестись к этому достаточно серьезно. Это может пригодиться Вам впоследствии, и, я надеюсь. Вам удастся открыть нечто такое, что ускользнуло от меня. Все зависит от того, сможете ли Вы, валяясь на больничной койке, тоже развить в себе способность покидать свое физическое тело. Если да, это поможет Вам во многих отношениях. Это может стать одним из способов облегчить физическую боль. В общем, не знаю. Попробуйте.

Со всей искренностью, на какую я только способен, призываю Вас, Дик, подумать об этом. Вы сделаете большой шаг вперед, всего лишь приняв мысль о том, что Ваше второе, нефизическое тело в самом деле существует. После того, как Вы достигнете этого, единственным оставшимся барьером будет страх. Но его не должно быть. Ведь это все равно, что бояться собственной тени, самого себя.

Здесь нет ничего странного, скорее, все естественно. Свыкнитесь с мыслью о том, что недостаток сознательного опыта еще не значит, что всего этого надо бояться. Неведомое пугает лишь до тех пор, покуда остается таковым. Если Вы будете упорны, вы перестанете бояться. Только после этого попробуйте формулу, которую я даю здесь. Мне неизвестно, как может повлиять назначенное Вам лечение. Оно может помочь или, наоборот, помешать предлагаемой мною технике.

Но все же попробуйте. На первый раз может и не сработать.

Самое главное, сообщите, как у Вас получается. Когда Вам станет лучше, я, возможно, загляну, и мы все подробно обсудим. Что касается сейчас, я бы пришел к Вам лично, но ведь Вы знаете, какие в больнице строгости насчет правил. Если Вы расскажете о своих попытках жене, я уверен, она передаст мне. Но гораздо больше мне бы хотелось как-нибудь попозже услышать все от Вас самого. Только дайте мне знать… Миссис Гордон не сообщила мне, предпринимал ли он какие-либо попытки. Мне же казалось крайне неуместным в такое время докучать ей своими расспросами. Она была слишком подавлена сознанием того, что д-р Гордон обречен. Я до сих пор не уверен, поняла ли она, что мое письмо можно истолковать как инструкцию по обучению умиранию.

Спустя несколько недель д-р Гордон впал в кому. Умер он спокойно, не приходя в сознание.

В течение нескольких месяцев я раздумывал, как бы побывать у него, где бы он ни находился. Он был первым близким мне человеком, умершим после того, как начали развиваться мои фантастические способности. Меня разбирало любопытство, но в то же время я был невозмутим. Такая возможность представлялась мне впервые.

Я не сомневался, что д-р Гордон, продолжай он существовать, не стал бы возражать.

Ничего не зная о таких вещах, я решил, что прежде чем вмешиваться в его дела, ему, вероятно, нужно дать время отдохнуть. К тому же и мне самому не мешало набраться побольше храбрости, поскольку таких экспериментов я еще не ставил, а дело могло оказаться опасным.

И вот, в одну из суббот после обеда я предпринял такую попытку. Около часа ушло на то, чтобы войти в вибрирующее состояние. Наконец, мысленно крича: Хочу увидеть д-ра Гордона!, я вывернулся из тела.

Спустя мгновение я начал быстро двигаться вверх. Вскоре от быстрого движения все перед глазами слилось, и я ощутил нечто вроде потока очень разреженного воздуха.

Кроме него, я почувствовал чью-то руку, поддерживающую меня под левый локоть.

Кто-то помогал мне попасть туда. Путешествие казалось бесконечным, но вдруг я остановился (или был остановлен). Несколько ошеломленный, я стоял в большой комнате. Было впечатление, что это нечто вроде института. Рука, державшая меня за локоть, пододвинула меня к открытой двери и остановила в самых дверях, откуда я мог видеть соседнюю комнату. Раздавшийся слева мужской голос произнес мне почти в самое ухо: Если будете стоять здесь, через минуту доктор увидит вас.

Я кивнул в знак согласия и стал ждать. В комнате находилась группа людей. Трое или четверо из них слушали молодого человека лет двадцати двух, о чем-то увлеченно рассказывавшего им, дополняя свою речь жестами.

Д-ра Гордона не было видно, и я продолжал ожидать его появления с минуты на минуту. Чем дольше я ждал, тем жарче мне становилось. Под конец мне стало так жарко, что я сильно забеспокоился. Причина жара была мне непонятна, и я не знал, как долго смогу его терпеть. Ощущение было такое, словно пот ручьями течет по лицу. Я понял, что больше не вынесу, такая жара не по мне. Если д-р Гордон вот-вот не появится, придется отправиться назад, так и не увидев его.

Я повернулся и снова посмотрел на стоявших группой людей, подумав, не спросить ли их о д-ре Гордоне? В этот самый момент невысокого роста худой юноша с большой шапкой волос остановился посреди разговора и на мгновение пристально посмотрел на меня. Бросив на меня беглый взгляд, он вновь повернулся к остальным и продолжил оживленную дискуссию. Жар стал невыносимым, и я решил отправиться назад. Ждать еще я уже не мог. Применив ранее разученное мною движение, я взмыл вверх, прочь из комнаты. Путь назад был долгим. Придя в себя, я обследовал свое физическое тело. Оно было холодным и слегка одеревеневшим. Никаких ручьев пота, разумеется, не обнаружил.

Разочарованный, я сел и записал свое путешествие в дневник. Непонятно, почему я потерпел неудачу. Найти д-ра Гордона мне не удалось. Время пребывания вне физического - два часа.

Упрямство - наследственная черта моего характера. В следующую субботу я предпринял еще одну попытку. Едва я покинул физическое тело и стал звать д-ра Гордона, как рядом со мной раздался сдержанно-раздраженный голос: Зачем вам видеть его снова? Вы же видели его в прошлую субботу! От неожиданности я сразу же нырнул в физическое тело. Сев, оглядел свой офис. В комнате никого не было. Все в порядке. Подумал, не попробовать ли снова, но решил, что на сегодня для еще одной попытки уже слишком поздно.

Прошлая суббота… Ничего значительного в прошлую субботу не было. У меня просто не получилось. Просмотрел свои записи за прошлую субботу. Ага, вот оно что!

Через минуту доктор увидит вас. Именно через минуту невысокий худой юноша с шапкой волос обернулся и пристально посмотрел на меня. Он смотрел, не произнося ни слова, будто размышляя. Что я заметил, так это совпадение облика юноши с тем, как должен был бы выглядеть д-р Гордон в двадцать два года. Если посчитать это за галлюцинацию, логично было бы ожидать, чтобы мне встретился семидесятилетний д-р Гордон.

Это, пожалуй, больше, чем что-либо другое, придает достоверности данному опыту.

Ведь я ожидал увидеть человека семидесяти лет. Я не узнал доктора, потому что он выглядел иначе, чем я ожидал. Если бы это была галлюцинация, то было бы логично встретить семидесятилетнего д-ра Гордона.

Позднее, во время визита к его вдове мне удалось увидеть его старую фотографию, снятую, когда ему было двадцать два года. Я, разумеется, не стал говорить миссис Гордон, для чего мне нужно посмотреть эту карточку. Она в точности соответствовала облику человека, которого видел я и который видел меня там.

Кроме того, миссис Гордон рассказала, что в молодости он был чрезвычайно активным и энергичным, постоянно спешил и имел большую копну светлых волос.

Как-нибудь попробую навестить д-ра Гордона еще раз.

А вот еще один случай. Собираясь переехать в другой штат, мы продали свой дом неожиданно подвернувшемуся покупателю. До переезда оставался еще целый год, и в качестве временной меры мы сняли дом.

Он стоял в интересном месте - на вершине скалы, возвышавшейся над маленькой речушкой. Мы сняли его через агента и никогда не встречались и никак не контактировали с владельцем. Мы с женой заняли хозяйскую спальню, расположенную на втором этаже.

Как-то вечером, спустя примерно неделю после переезда, мы легли спать - жена почти сразу же заснула, а я лежал в полумраке и, глядя в большие, от пола до потолка, окна, рассматривал ночное небо. Тут я ощутил непроизвольное приближение знакомого вибрирующего состояния. Мне стало интересно, что будет, если попробовать на новом месте?

Наша кровать стояла изголовьем к северной стене. Если лежать на ней, то справа находится дверь в холл, слева - в хозяйскую ванную.

Только я начал подниматься из физического тела, как заметил в дверях какую-то белую фигуру, размерами и формой напоминающую человека.

Наученный опытом быть крайне осторожным с незнакомцами, я решил выждать и посмотреть, что будет дальше. Белая фигура вплыла в комнату, обогнула кровать и пройдя на расстоянии фута (30 см) от моего края постели, направилась в ванную. Я разглядел ее: это была женщина средних лет, среднего роста, с прямыми темными волосами и довольно глубоко посажеными глазами.

В ванной она побыла лишь несколько мгновений, затем вновь появилась оттуда и снова стала обходить кровать. Я сел (не физически, в этом я уверен) и протянул руку, чтобы прикоснуться к ней - мне хотелось узнать, возможно ли это.

Заметив движение, она остановилась и взглянула на меня. Когда она заговорила, я слышал ее совершенно отчетливо. Я видел окна и занавески позади ее и сквозь нее.

А что вы собираетесь делать с картинами? - голос был женским, и я видел, как шевелятся ее губы.

Не зная, что ответить, я попросил ее не беспокоиться, сказав, что о картинах позабочусь.

Она слегка улыбнулась на это. Затем протянула обе руки и взяла мою руку между ладонями. На ощупь они показались мне совершенно настоящими - теплыми и живыми.

Легонько пожав мою руку, она мягко отпустила ее и, обогнув кровать, вышла в дверь.

Я подождал еще, но она не вернулась. Тогда я лег, активизировал физическое тело, а затем вылез из постели, подошел к двери в холл, заглянул в другие комнаты, но никого там не обнаружил. Я прошел все комнаты первого этажа, но и там никого не было. Закончив осмотр, я сделал запись в дневнике, лег в постель и заснул.

Несколько дней спустя мне встретился наш сосед, живший в доме рядом с нами, - д-р Сэмюэль Кан, психиатр (везет мне на них!), и я спросил его, не был ли он знаком с владельцами этого дома.

- Да, да, я хорошо знал их, - ответил д-р Кан. - Миссис У. умерла с год назад, а мистер У. после этого не захотел даже входить в дом, сразу же уехал и с тех пор не возвращался.

Я выразил сожаление, прибавив, что дом очень хорош.

- В самом деле. Видите ли, это был ее дом, - сообщил д-р Кан. - В нем она и умерла, в той самой комнате, где теперь ваша спальня.

- Она, должно быть, очень любила свой дом?

- Да, конечно, - ответил он. - Особенно любила картины. Развешивала их повсюду.

Для нее весь смысл жизни был в этом доме.

Я спросил, нет ли у него случайно фото миссис У.

- Так, так, дайте вспомнить…

На секунду задумавшись, он сказал: - Почему же, есть! Она должна быть на групповом снимке в клубе. Пойду посмотрю, может, найду.

Через несколько минут д-р Кан вернулся с фотографией, на которой были сняты человек пятьдесят-шестьдесят мужчин и женщин. Так как стояли они рядами друг за другом, у большинства были видны только лица. Д-р Кан принялся разглядывать фотографию: - Где-то здесь она должна быть, я точно помню.

Заглянув через плечо, я заметил во втором ряду знакомое лицо. Показав пальцем, я спросил д-ра Кана, не она ли это.

- Да, да, это миссис У., - он с любопытством посмотрел на меня, но быстро нашелся: - А-а, наверно, вы нашли в доме ее фотографию. Я ответил утвердительно. Затем как бы между прочим поинтересовался, не было ли у миссис У. каких-нибудь характерных жестов или чего-нибудь в этом роде?

- Нет, ничего такого не припомню, - ответил он. - Впрочем, дайте подумать…

Что-то, кажется, было…

Поблагодарив его, я направился прочь уходить, но тут он окликнул меня. Я обернулся.

- Постойте. Была одна черточка, - сказал д-р Кан. Я спросил, какая именно.

- Вот что. Когда она радовалась или хотела выразить благодарность, она брала вашу руку в ладони и легонько пожимала ее. Вас это устраивает?

Меня устраивало.

Набравшись опыта в столь необычной области, я стал чувствовать себя в этих делах несколько увереннее. У меня был очень близкий друг - Агню Бэнсон. Мы были ровесниками, и нас многое связывало. Я знал его около восьми лет. Кроме всего прочего, он был пилотом и часто летал на самолетах своей авиакомпании. Он интересовался антигравитацией, и мы много раз обсуждали с ним эту проблему. Он построил лабораторию, где проводил опыты по этой теме. Среди прочих вопросов, относящихся к изучению гравитации, мы обсуждали и такой: можно ли в эпоху крупных научных коллективов и чрезвычайно дорогостоящего оборудования добиться серьезных результатов в исследовании антигравитации в одиночку или вдвоем?

В 1964 г. во время командировки в Нью-Йорк в один из дней у меня выпал свободный часок после обеда, и я решил вздремнуть у себя в номере гостиницы. Едва я прилег и стал засыпать, как услышал голос мистера Бэнсона: - Антигравитацию доказать можно! Надо просто продемонстрировать ее на себе, а ты это делать умеешь.

Сон как рукой сняло, я сел. Что имел в виду голос, было понятно, но у меня не хватало смелости сделать это сейчас. И почему я так явственно услышал голос мистера Бэнсона во сне? Я посмотрел на часы у кровати: почти три пятнадцать. Я был слишком взволнован, чтобы заснуть, поэтому встал и вышел на улицу.

Два дня спустя я вернулся домой. Что-то в поведении жены меня насторожило, и я спросил, в чем дело. Мы не хотели огорчать тебя, пока ты был в Нью-Йорке, - сказала она. - Агню Бэнсон умер… Он погиб, пытаясь посадить свой самолет на какое-то поле в Огайо.

Вспомнив голос мистера Бэнсона в Нью-Йорке, я спросил, когда он погиб - не два ли дня назад, в три пятнадцать дня.

Жена посмотрела на меня долгим взглядом и сказала: Да, именно в это время. Она не стала расспрашивать, откуда мне известно. Такие вопросы она давно уже перестала задавать.

В течение нескольких месяцев я не предпринимал попыток навестить мистера Бэнсона. Мне почему-то казалось, что ему нужен отдых. Каким-то образом это связывалось с насильственной смертью. Впрочем, я до сих пор не уверен, так ли это.

В конце концов мною овладело нетерпение. И вот в воскресенье после обеда я улегся с твердым намерением отправиться в гости к мистеру Бэнсону.

После подготовки, занявшей около часа, мне наконец удалось выбраться из физического, и началось стремительное движение сквозь какую-то темноту.

Продолжая мчаться, я не переставал мысленно кричать: Агню Бэнсон! Агню Бэнсон!.

Вдруг я остановился или был остановлен. Я находился в довольно темной комнате.

Кто-то уверенно удерживал меня в положении стоя. Немного спустя из небольшого отверстия в полу выплыло облако белого газа. Оно стало принимать очертания человеческой фигуры, какое-то чувство подсказало мне, что это мистер Бэнсон, хотя видел я его не настолько хорошо, чтобы разглядеть черты лица. Он сразу же заговорил, возбужденно и радостно: - Боб, ты и представить себе не можешь, сколько всего произошло за то время, как я тут!

На этом все закончилось. По чьему-то сигналу облако белого газа утратило форму человека и вновь скрылось в отверстии в полу. Руки, державшие меня под локти, повлекли меня прочь, и я взял курс назад в физическое.

Все это так похоже на мистера Бэнсона - тот же, что и при жизни, интерес к новым начинаниям и новым впечатлениям, слишком Сильный, чтобы тратить время попусту даже там. Совсем, как д-р Гордон.

Если это самовнушенная галлюцинация, то она, по крайней мере, оригинальна. Ни о чем подобном я никогда не читал. Можно ли рассматривать эту встречу как подтверждение неслучайности временного совпадения в гостиничном номере в Нью-Йорке?

Еще один эпизод. В 1964 г. в возрасте восьмидесяти двух лет умер мой отец. Хотя в молодости я бунтовал против отцовской власти, на склоне его жизни я сблизился с ним. И, я в этом уверен, он отвечал мне взаимностью.

За несколько месяцев до кончины он перенес удар, после которого оказался почти полностью парализованным и потерял дар речи. Последнее, судя по всему, удручало его больше всего, что вполне естественно для профессионального лингвиста, всю жизнь посвятившего изучению языков и обучению им других.

Каждый раз, когда я навещал его, он предпринимал отчаянные, хватающие за душу попытки заговорить со мной, что-то сказать. Его глаза умоляли, чтобы я понял его, а с губ слетали лишь слабые стоны. Я старался утешить его, разговаривал с ним. Он изо всех сил пытался ответить. Впрочем, я не уверен, понимал ли он мои слова.

Отец умер спокойно, во время дневного сна. Он прожил насыщенную жизнь и многого добился в ней. Его смерть оставила смешанное чувство грусти и облегчения.

Житейские истины и правила, которым научил меня отец, много раз выручали меня, и я всегда буду благодарен ему за это.

На этот раз, когда только что умер один из очень близких мне людей, я испытывал гораздо меньше опасений, чем прежде. А может быть, близость или по крайней мере ощущение ее сделали меня не столь опасливым, внушив больше веры.

Единственная причина, по которой мне пришлось переждать несколько месяцев, сводилась к соображениям удобства. Другие неотложные дела, личные и рабочие, не давали мне возможности как следует расслабиться. Как бы то ни было, в одну из ночей с воскресенья на понедельник я проснулся в три часа и почувствовал, что готов навестить отца.

Я проделал свой обычный ритуал, и вибрации наступили легко и быстро. Без усилий освободившись, я поднялся вверх и повис в темноте. На этот раз я не стал мысленно кричать, а сконцентрировался на образе отца и представил, что нахожусь там, где он.

Я начал стремительно двигаться через темноту. Видеть я ничего не видел, но ощущал страшной силы движение навстречу густому, словно жидкость, потоку воздуха, обтекавшему мое тело. Это очень похоже на ныряние под водой после прыжка с вышки. Вдруг я остановился. Я не помню, чтобы на этот раз кто-то останавливал меня, не чувствовал я и руки у себя на локте. Я оказался в темной комнате больших размеров.

Каким-то образом мне стало понятно, что это нечто вроде больницы или санатория, с той разницей, что лечения в нашем понимании здесь не оказывают. Я огляделся вокруг в поисках отца. Не зная, чего здесь следует ожидать, я все же надеялся на радостную встречу.

К главной комнате, где я стоял, примыкало несколько небольших комнаток. Я заглянул в две из них: в каждой находилось по нескольку человек, которые не обратили на меня почти никакого внимания. Я задумался, а туда ли я попал?

Третья комната оказалась не больше монашеской кельи, напротив двери примерно на высоте плеч виднелось небольшое оконце. Рядом с ним, прислонившись к стене, стоял человек и смотрел в него. Когда я вошел, то увидел только его спину.

Он обернулся и посмотрел на меня. Его лицо выразило крайнее изумление, и мой мертвый отец заговорил со мной. А ты-то что здесь делаешь? - он произнес это тоном человека, проехавшего полмира и вдруг совершенно неожиданно встретившего одного из тех, кого он оставил дома.

Я был слишком взволнован, чтобы говорить, и просто стоял в ожидании рисовавшейся мне радостной сцены. Она состоялась незамедлительно. Протянув навстречу мне руки, отец схватил меня подмышки и радостно поднял высоко над головой, как он это делал, когда я был ребенком, и как это делают многие отцы со своими сынишками.

Затем он поставил меня на ноги. Набравшись духу, я спросил, как он себя чувствует?

- Теперь гораздо лучше, - ответил он. - Боль прошла.

Похоже, я напомнил о чем-то, что ему хотелось забыть. Тут энергия, казалось, покинула его, и он устало отвернулся. Я продолжал разглядывать его, а он словно забыл о моем присутствии. Смотрелся он, если судить по старым фотографиям, лет на пятьдесят и казался похудевшим.

Я почувствовал, что встреча окончена, больше ничего не будет. Потихоньку попятился из комнаты, повернулся, представил, что возвращаюсь, и оказался в физическом теле. Обратный путь занял гораздо меньше времени.

Неужели в последние дни, когда он безуспешно пытался дать понять, чтобы ему помогли облегчить боль, она была столь сильна? Если так, то какой же ужасной тюрьмой должно было быть его тело! Смерть, поистине, стала избавлением.

Попробую ли я еще раз навестить его? Не знаю. Не знаю, нужно ли это.

Я мог бы описать много подобных случаев, не столь личных, но не менее впечатляющих. Они привели меня к непреложному эмпирическому заключению, которое само по себе стоит долгих часов муки, сомнений, страха, одиночества и разочарований; которое стало отправной точкой на пути к тому, что называют Квантовым Скачком мышления к новому видению и перспективам; которое поставило на надлежащее место страдания и удовольствия Здесь-Теперь (что значит минута, час или год в сравнении с бесконечностью бытия?); которое открыло путь к реальности, могущей в конечном счете оказаться непостижимой для сознающего человеческого разума, но тем не менее терзающей его любопытство и посрамляющей его способность познавать. Это и есть мой ответ?

Прибавьте к вышеизложенному тот факт, что человеческая личность может действовать и действует помимо физического тела, и вы увидите, что другого ответа быть не может. Довольно и того, если есть в этом отзвук Великой Вести.