9

9

В нижеследующих рассуждениях мы обратимся к воспитанию воли. В наше время это особенно важно. В волении вырабатывается «Я». Сильная воля — могучая защита как от напора внешней жизни, так и от внутренней нервной слабости. Чем больше угрожает нам жизнь извне, тем энергичнее нам следует учиться действовать изнутри. Это единственное, что нам поможет.

Но сегодня все будто сговорилось лишить человека воли, и это в наше время, когда ее следует развивать. С одной стороны, на крупных предприятиях воля человека методично механизируется. За исключением весьма немногих, стоящих на вершине, люди обладают лишь очень небольшим пространством для собственного воления. С другой стороны, воление во многих случаях систематически внушается. Одиночка отказывается от собственных воззрений и воли, поскольку не надеется достигнуть хоть чего?нибудь самостоятельно, и ограничивается выбором между различными группами. В обоих случаях мы вновь видим разрушительное действие ариманического и люциферического начала в человечестве.

С другой стороны, время, когда человеческое и сверхчеловеческое в воле предельно сконденсированы, особенно благоприятно для того, чтобы взращивать волю в отдельном человеке. Ему необходимо лишь всерьез решиться на борьбу с бездуховностью своей эпохи.

Именно в отношении воли чрезвычайно важно ясно видеть, в какой мере ее вообще можно воспитать. В ритуале жертвы в человекоосвящении говорится, что благая воля берет свое начало в чувстве единения с Христом. Это согласуется и со всеми данными новейших психологических исследований: волю можно вызвать лишь в обход, через чувство. Нельзя просто, как насосом, выкачать ее из человека. Но можно, опять?таки образно выражаясь, орошать землю дождем, пока не разольются источники. Так великие агитаторы действовали только на чувство и порою сдерживали себя и останавливались как раз там, где чувство стремится перейти в волю — чтобы воля сама собой стихийно вырвалась из человека. Пример тому знаменитый монолог Антония в шекспировском «Цезаре».

Следует ожидать, что посредством воспитания чувств формируется и воля человека, не только чистая, но и сильная воля. И все же в этой области есть еще много особенностей, о которых следует сказать. Предвосхищая, скажем: воля воспитывается на великих целях, на великих образцах, на преодолении великих препятствий.

Рудольф Штайнер часто говорил о манихеях. Он изображает их людьми, которые усматривали истинный смысл христианства в грандиозной борьбе света против тьмы. Они предвосхищали то, что полностью разовьется лишь в более позднее время. Они ощущали себя помощниками Христа против сил врага, претворяя это свое чувство в силы священной магии. Они ополчались непосредственно на зло, чтобы отвоевать у него добро, чтобы само зло претворить в добро. Эта божественная алхимия была их христианством. Кто откроется таким импульсам, тот увидит восходящее над горизонтом будущего христианство, по сравнению с которым нынешнее христианство кажется мелким и ограниченным. Не избавление от зла, но избавление самого зла. Не превращение человека из злого в доброго, но претворение самого зла в добро.

Именно в наше время должно положить начало такому христианству; эту необходимость нам открывают, если мы не в состоянии увидеть это иначе, оккультные парафеномены нашего времени. Ведь существуют же в Америке «метафизические высшие школы», где индийские йоги применяют древнюю восточную мудрость воспитания воли для развития в человеке деловых способностей. Если материализм Запада становится весьма и весьма опасен, когда воспринят силами Востока, чье призвание в совершенно ином, то и спиритуализм Востока очень опасен, когда воспринят жизненными тенденциями Запада, обращенными к земной практике. С этой исторической ситуацией мы и сталкиваемся сегодня в центре Европы. В противовес ей нам необходимо сформировать новое земное мировоззрение, которое поднимет Запад из праха. Нам необходимо обрести и новое духовное знание, которое превзойдет знание Востока. И вне всякого сомнения, высочайшее воспитание воли тоже входит в нашу задачу.

Все нижеследующее вытекает из сути христианства. Такое христианство не заканчивается небесами, но вместе с небесами возвращается на землю. Оно действует на земле, но небесными силами.

Таково величайшее основополагающее изменение, происходящее ныне в христианстве. Многие движения, тщетно стремящиеся к обновлению, например социализм, лишь на этом пути обретут самое сокровенное религиозное обоснование и силу.

Великим образцом для этого христианства служит Сам Христос. И мы получим необходимое воспитание воли, если рассмотрим семь великих деяний, в которых Иоанново Евангелие описывает Его труд среди человечества. Так под надежнейшим водительством мы вступаем в сферу священной магии, каковой принадлежит будущее христианства.

Такая христианская магия кое–где обнаруживает себя уже сегодня, к примеру в виде «выздоровления с помощью молитвы», «целительства», «мысленного воздействия». Нам предстоит разобраться со всеми этими явлениями, поскольку они нередко основаны на заблуждениях, и попытаться в противовес этому изложить правильную точку зрения.

В конце рассказа о браке в Кане записано: «Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской и явил славу Свою, и уверовали в Него ученики Его» (Ин., 2: 11). Сегодня нет смысла попросту «верить» в это «чудо» как во внешнее библейское повествование. Как, по всей вероятности, совершилось это событие, как оно может стать понятно современному человеку в своей исторической реальности — обо всем этом самое существенное сказал Рудольф Штайнер в своих лекциях об Иоанновом Евангелии.

Эта история раскрывает, собственно говоря, суть всей земной деятельности Христа. Не следует думать, что в религиозных памятниках такие вот слова сказаны только в историческом смысле: «Так положил Иисус начало чудесам в

Кане Галилейской и явил славу Свою». Едва ли будет ошибкой понимать подобные указания как намек на сокровенные глубинные истины.

В чем был смысл земной деятельности Христа? Он принес небо на землю. Можно сказать и иначе: Он сделал небо землею. В давние времена людям рассказывали о небесах. Обещали им небеса после смерти. И в обыденном христианстве эта древняя разновидность веры до сих пор господствует почти повсеместно. Политические партии тоже сулили людям небо, но только некое материалистическое небо на земле. Христос избрал другой путь. Он сделал небо земным человеком, земною жизнью, земною деятельностью. Эти три выражения суть основа членения наших рассуждений о медитации: глаголы «Я есмь», ступени страстного пути, исцеления.

Невозможно сказать об этом короче и выразительнее, нежели рассказом о том, как Он претворил воду в вино.

В древности, говоря о воде, человек думал не только о купании и прогулках под парусом. Он воспринимал воду религиозно. Очищающая сила воды почиталась им как нечто божественное. В обряде крещения еще живет память о том, что человека погружают в очищающую стихию Откровения. Все очистительные предписания и заповеди омовения давних времен связаны с этим главным ощущением. Над человеком находился горний мир, который, посылая с небес воду, вновь и вновь погружал его в свои очищающие силы. Вместо купания давний человек думал о религиозном очищении, вместо лодочных прогулок — о переправе через поток после смерти или во время посвящения. Это последнее — переправа — составляло эзотерику древних религий, первое же — очищение — их экзотерику. Так древняя религиозность была неразрывно связана с водою. И если обратить внимание на жалкие остатки — но как?никак остатки! — этого ощущения, еще оживающие в людях сегодня, когда они наслаждаются водой, купаясь и катаясь на лодке, то можно воочию увидеть разницу между нашими и древними временами.

Теперь посмотрим на шесть каменных водоносов, «стоявших по обычаю очищения Иудейского». Это стоит сама древность. Сама суть религии древних людей.

Но и вино человек минувших времен переживал религиозно. Несчетные культы можно понять только таким образом. Культ Диониса чувствовал в вине бога. Этот бог делал человека поземному крепким и по–земному веселым и, хотя лишал его тонкого чутья к духовному миру, которое издревле жило в нем, но взамен даровал радость от ощущения собственной личности. Чтобы стать жителем земли, человек пил вино. В виноградном соке вода с небес восприемлется земною силой лозы и действует как земное существо. Можно ли представить себе более прекрасный образ для того, чем был Христос и что Он намеревался совершить? В Нем горнее откровение воплотилось в земное бытие, земную жизнь, земную деятельность. Не случайно и для Своего земного богослужения, для причастия, для вечери, Христос использовал вино. Он Сам был этим вином. Вся прежняя религия была водою.

Итак, в этом повествовании перед нами образ самого человечества, собранного за одним столом. Но на этом столе чего?то недостает. Приходит Христос и претворяет воду в вино.

Как может этот образ послужить воспитанию нашей воли?

Но это и есть решающее единение в воле с Христом — когда мы отваживаемся претворить небо, насколько оно внутренне нам доступно, в землю, распорядиться им как земной человек в земной жизни и в земной деятельности. Протестантизм, говоря о вере, мало заботится о «добром деле» и полагает, что все происходит само собой. Но «вера» в полном, библейском смысле слова означает — связать себя с Христом общим волением. «И уверовали в Него ученики Его». Не исполнение отдельных заповедей, но единение с Ним в самой основе воли — вот что самое главное. А основа Его воли откровенно выражена в первом великом деянии.

«Преобразуйте ум ваш, близится Царствие Небесное!» — так звучит провозвестие Христа. Преобразование ума как раз в том и состоит, чтобы воля исходила от неба, а не от земли, чтобы небо было желанно, но не для собственного блаженства, а для преображения земли.

Принципиальная ошибка даже у благонамеренных людей заключается в том, что они вовсе не почитают себя обязанными даровать свое «небо» всем людям. Они скрывают его или открывают избранным друзьям в редкие часы. Значит, они еще не христиане — в том смысле, что их воля еще не подобна воле Христовой. Воля Христова именно в том, чтобы все когда?либо пережитое или полученное в горнем мире даровать другим людям. Можно чувствовать себя вором, если «удерживаешь для себя», «почитаешь хищением» (Фил., 2) то, что «дастся». В этом пункте господствующее среди людей настроение, чтобы стать истинно христианским, нуждается в великом преображении. И здесь поможет паша медитация.

Есть лишь два ограничения. Большая беда, если мы сей же час разболтаем то, что нам даровано. Сначала мы должны претворить это в себе и подождать, пока оно не воздействует на нас самих. Только тогда мы сможем принести это в дар. И к дарению не должно примешиваться ни малейшего самодовольства — только чистая воля к отдаче. Отвратительно, когда на божественном даре человечеству обнаруживаются следы тщеславия посредника. Это как белые одежды, запятнанные нечистыми руками. Пока для нас самих лучше молчать — следует молчать. Ведь и Христос иной раз говорил исцеленным: «Иди… никому не сказывай!» Так Он поступал не просто оттого, что хотел уберечься от преследований. Ведь говорил же Он другим исцеленным: «Иди и расскажи им!» Поняв, почему одним Он сказал так, а другим этак, мы поймем важную тайну воздействия. Не сказывать никому, пока ты сам еще непосредственно занят усвоением, и рассказать всем, когда уже усвоено. Пришедшее с неба должно возрасти на земле и уже потом прийти к людям — как вино. Все это мы можем обрисовать лишь эскизно, предоставив читателю самому продумывать и формировать свою жизнь во всех ее частностях на этой основе.

С другой стороны, мы отнюдь не имеем в виду, что о своих сокровеннейших тайнах нужно со всяким говорить непременно в словах. Так мы большей частью и людям не поможем, и себе навредим. Многое из божественного существует вовсе не затем, чтобы быть сказанным, но чтобы излучиться. Оно желает быть воспринято нашим существом и оттуда передаться людям как сила, как бытие, как безмолвная речь. И для самого человека счастье, что ему позволено таким особенным способом говорить о божественных предметах. У него возникает ощущение, что так он говорит о божественном мире достойнее, истиннее и человечнее. Восприявший вживе Самого Христа, наверное, часто ощущает: я вправе говорить о таких вещах, только если прежняя моя жизнь убеждает ближнего, что сказанное мною можно считать истинным. Разговору об этих предметах позволительно быть лишь уже открытой тайной.

Во всем этом заключены жизненные возможности и жизненные красоты, о которых люди мало что знают. Попробуйте хоть иногда завершать медитацию вопросом: »Как все было бы, каким бы должен быть я, чтобы то, что я сейчас нес в себе, лучилось во всем моем бытии, чтобы люди непосредственно читали это в моем бытии? Тогда?то нам откроется мир, о котором мы здесь говорим. Может случиться и не раз случалось, что один человек смотрит на другого и отчетливо понимает: то, что живет в нем и сияет из него, есть Христос! Именно так в будущем Христос откроется многим людям. «Ты говоришь: Я есмъ.. » — сначала голос говорит в другом человеке.

Все это и означает — претворять воду в вино.

Сперва претворить воспринятое божественное откровение в земные существа и земную жизнь и претворенное подарить его ближним.

Второе ограничение, которое надо строго соблюдать, — это обязанность учитывать потребность и восприимчивость людей, с какими мы говорим. Закон этот тем строже, чем выше поднимается человек. Не соблюдая его, человек убивает толику своего собственного высшего человека. Ибо этот высший человек живет в тайном единении с другими людьми. Никогда нельзя говорить о божественном, испытывая при этом чувство собственной значимости или преследуя какую?нибудь не вполне чистую цель. Говорить нужно только тогда и только так, чтобы это послужило во благо другому. Язык станет божественно прекрасен и велик, только когда эта заповедь будет постигнута целиком и полностью. Ни один человек не годится в провозвестники, если не в силах молчать до той минуты, когда он вправе говорить. Иной воспринял бы в горнем мире много больше, если бы там не знали, что он не умеет молчать. «Еще не пришел час Мой», — говорит Христос на браке в Кане. Однако не исключено, что какому?нибудь человеку может быть сказано нечто такое, чего он в тот миг еще не способен понять и чем поначалу даже возмущен. Но подобные случаи не упраздняют основного закона, а лишь затрудняют его исполнение.

Мы обязаны были сказать здесь несколько слов об этих законах. Только в них возможно подлинное единение с основою воли Христовой. И чем строже мы соблюдаем эти истинные законы жизни, тем действеннее будет и наша медитация. С каждым разом мы будем замечать это все отчетливее. Мы сами должны претвориться в вино. Мы принимаем благодать Божию как лоза дождь. Мы позволяем благодати созревать под солнцем Божиим, пока не станет она добрыми плодами. И эти плоды мы дарим людям. Не дождь, орошающий нас. Не солнце, которое опаляет нас и вершит над нами свою работу. Не глубь земную, в коей мы укоренены. Не плоды, которые еще не созрели. Все эти ошибки совершались и совершаются. Мы всегда должны помнить, что Христос сравнивал Своих учеников с ветвями — не с цветами, не с драгоценными камнями, но с самым невзрачным, с ветвями. Сам Он — Лоза, а мы — всего лишь ветви, посредники между соком и плодом. Так что и не те плоды, какие мы сами приносим, должно нам дарить, но те плоды, какие приносит в нас Христос.

Попробуем теперь рассмотреть наш медитативный образ еще обстоятельнее.

Вот люди. Человечество собралось у вселенского стола. Ему чего?то недостает. Без Христа оно пребывает в нужде — во всевозможной нужде. Но приходит Христос, чтобы дать людям истинное вино. Он приносит с Собою небо и дарит его людям как земную силу и земную радость.

Прежде люди искали в божественном очищения, ныне божественное отдает от собственной своей жизни через Христа. Не только откровение, но пища. Такова должна стать и наша воля — вместе с Христом нести из божественного мира в человеческое существо и человеческую жизнь все, что только возможно. Мы желаем трудиться в мире как ветвь, предлагающая людям золотые плоды. Самих себя желаем мы принести людям в дар как божественное вино. Совершенно новое чувство жизни пронизывает человека, если он умеет так ощутить смысл своей жизни.

В этой медитации воли и во всех следующих мы еще больше прежнего предоставляем читателю самому разработать детали медитативного образа и сформулировать решения своей воли. Воля — самое индивидуальное в человеке, и она должна быть совершенно свободна. Мы даем, скорее, возможность посмотреть на жизнь и основу настроя. Однако ж очень полезно, чтобы медитативные образы волевых упражнений действовали в трех направлениях — великая цель, великий пример, великое препятствие.

То, что происходит в человекоосвящении, есть лишь иная форма той же медитации. Произнося слова, в которых воление обращается ввысь, священник наливает в чашу вино. При следующих словах, говорящих о том, откуда происходит воля, он добавляет в вино воду. Это — Христос, который сходит с высот и соединяется с волением, возросшим на земле.

Всякая правильная медитация тоже есть смешение вина и воды, или, если посмотреть с другой стороны, — претворение воды в вино.

В первом чуде, которое совершил Христос «и явил славу Свою», наша воля впервые вырастает из мелкого своеволия в великую вселенскую волю. И вновь мы оказываемся посередине между Востоком и Западом. Восточный человек, несомненно, знает божественную волю, но совершенно не обладает волей к преображению мира. У западного же человека есть воля к преобразованию мира, но нет воли божественной. Уже над этим первым чудом звучит молитва молитв: «Да будет воля Твоя, как на небе и на земле!» Более мы не будем произносить это прошение только пассивно и только личностно. В нем мы вбираем в себя основу воли Христа. Мы начинаем становиться «небесною» волей.

Другим чудом Иисуса было исцеление сына царедворца (Ин., 4: 46—54). Теперь мы видим Христа занятым той особой деятельностью, которая имела столь великое значение в Его жизни, — исцелением недугов. Рудольф Штайнер сказал, что именно в центральноевропейских странах, но также и на Востоке, и на Западе в грядущие столетия предстоит новая целительская деятельность с помощью высших сил. Но до поры до времени в христианстве материалистической и интеллектуальной эпохи эта сторона воли Христовой отошла на второй план, за редким исключением вроде старшего Блумхардта[10].

Коль скоро в этой области должно что?то произойти, необходимо действовать с особенной осторожностью, ибо нигде нет такой опасности проникновения эгоизма и материализма, как в области целительства, — материализма, который придает слишком большое значение телу, и эгоизма, который слишком обеспокоен собственным благополучием. Это отчетливо заметно во многих явлениях современности, где присутствует целительная воля, но не вполне христианского толка. Против обеих этих опасностей нам поможет медитация, выстроенная на основе второго чуда Христова. Начнем с того, что опять постараемся сделать повествование прозрачным и сквозь него увидеть и распознать мировое событие. Царедворец был, по–видимому, так называемым язычником или полуязычником. Во всяком случае, он был солдатом во внеиудейском мире. А в то время внутренняя нищета была там очень велика. Человечество действительно умирало. И это выражалось даже внешним образом. Рудольф Штайнер рассказывал об одной сцене из предыстории деятельности Христа. Во время своих юношеских странствий плотник Иисус набрел на старинный храм за пределами Палестины. Отправляемые здесь жертвенные обряды пришли в упадок. Людей терзали ужасные болезни. Они просили Иисуса о помощи, ибо прониклись великим доверием к Его существу Но когда Иисус, намереваясь помочь, увидел в духе, что, хотя некогда здесь даны были великие откровения, ныне всем этим завладели демоны, впечатление от этого было настолько страшным, что он лишился чувств. Эти переживания, рассказывал Рудольф Штайнер, подготовили откровение во Христе. В том числе Его деятельность Спасителя.

В царедворце и его сыне — в двух поколениях — перед нами развитие самого человечества. Отец служит Царю. Так человечество присягало древней мудрости, которая была дарована свыше и находилась в распоряжении жрецов–царей. Сын смертельно болен. В образе отца древнее язычество приходит к Христу и просит о помощи. Сначала Христос отказывает в помощи или, во всяком случае, решает подождать с ней, пока вправду не увидит веру. Условия для новой помощи должны явиться изнутри. Затем, однако, Он произносит: «Сын твой здоров». И был это послеполуденный час. Человечество перешагнуло середину своего срока.

Подобные мысли будут истолкованы совершенно превратно, если видеть в них лишь причудливые или несерьезные утешительные аллегории. В жизни Христа все исполнено всемирно–исторической значимости. Отовсюду смотрит на нас судьба человечества. И будь мы сами преисполнены божественной жизни, в событиях нашей жизни тоже повсюду обнаруживалась бы подоплека вселенского бытия, а наша жизнь и действия повсюду превращались бы в символы. Все бренное — в высоком смысле, который имел в виду Гете, — стало бы притчей.

Ошибкой будет, если мы, поскольку целительство было частью деятельности Христа, вздумаем тотчас ополчиться на недуг и попытаемся исцелить его во имя Христово. Важно, чтобы сначала мы научились правильно смотреть на мир болезни. На всю полноту болезней и на весь их ужас. Следует «возвести очи» и принять в свое сознание чудовищное бремя больного бытия, под которым изнывает человечество. В большинстве люди всерьез замечают недуг, лишь когда сами страдают от него или когда заболевает кто?нибудь из ближайших родственников. Все это далеко от истинной вселенской воли. Когда Христос пришел на землю, Он нашел человечество, сокрушенное несчетными страданиями, и Своею волей во многих деяниях и в полную силу вступил в борьбу с этими напастями.

Первое, что должно восстать в нас против бедствия болезней, это воля: всего этого не должно быть в человечестве! Все это присуще не человеку, но врагу рода человеческого! Все это не имеет отношения к Христу, но будет преодолено Христом! В Христе заключена сила, которая желает и может сделать здоровым все, «что явлено недужным в бытии земном»! Поначалу речь идет единственно о том, чтобы мы ясно видели судьбу человечества и заботились не о частностях и собственных интересах, а о целом. И еще о том, чтобы наша воля, выступая против всего мира болезни, объединилась с волею, присутствующей во Христе, чтобы против недуга пробудилась в нас истинная воля Христова. Мы становимся на сторону Христа — против этого мира. Мы ощущаем спасение Христово, от которого может прийти исцеление всего больного в мире. Мы видим в сыне, лежащем в болезни под угрозою смерти, образ человека, а в отце, пришедшем к Христу, — образ томления, в Христе же, произносящем слово помощи, — образ исцеления. Едва ли образ этот может быть проще и мощнее. Чем сильнее будет присутствующая в нас воля Христова, направленная против недуга, тем лучше для человечества, хоть мы и не в состоянии пока исцелить ни малейшего недуга.

В конце человекоосвящения мы трижды слышим слово «лекарство». Именно в молитве четвертого действа человекоосвящения, в причастии, вновь и вновь говорится о «больном» и «здоровом». Это означает: чем ближе Христос подходит к нашей плоти, тем более Он воспринимается просто как спасение, как могучее целительное спасение.

Можно и в медитации добиться, чтобы воля Христова поистине вливалась в нас спасительным потоком; соединясь в этом потоке со Христом, мы можем ощутить Его сострадание народу: Он «прослезился», и в Нем открылась целительная сила. Вместе с Христом против мира, окончательно и во всем, — вот что необходимо прежде всего, раз мы желаем посвящения воли.

Непосредственно стать целителем, действующим подлинными силами Христовыми, возможно ныне лишь в исключительных случаях. Для этого необходимы не только особое дарование и водительство судьбы, но и особая миссия. Ведь вероятность ошибки или недостатка нужной добросовестности и скромности чрезвычайно велика. В каждом отдельном случае должна присутствовать особая миссия. Профессионализм здесь такая же серьезная опасность, как и известность среди людей. Подлинно христианское понимание божественной воли, властвующей человеком и человечеством, всегда должно осенять такую целительную деятельность, причем все ярче и ярче. Иначе не избежать тяжелого ущерба.

У всякой болезни есть особое задание в жизни того человека, которого она поражает. Высочайшее чувство ответственности, вероятно, исцеляет, лишь если мы в состоянии иным способом дать человеку то, что он должен приобрести через болезнь. К примеру, стремясь излечить от нервной раздражительности человека, склонного к вспыльчивости, у него порой отнимают как раз то, посредством чего он может исцелить этот изъян своего характера. Это лишь один пример. Разумеется, сегодня практикующий врач не умеет проследить все сплетения судьбы человека и строение его характера. И для духовных целителей грядущих времен полный обзор тоже не всегда будет единственным условием, при котором позволительно применять целительные силы. Однако добросовестность, которой надлежит господствовать в этой области, должна намного превышать чуть ли не все, что сегодня называют этим словом. Ни личные желания, ни личные опасения в расчет принимать нельзя — одно только чистое вслушивание в божественную волю и твердую решимость действовать исключительно в согласии с отчетливо прочувствованным божественным заданием. И целителей мы не имеем, вероятно, оттого, что человечество еще недостаточно воспитано. Дивное ощущение — когда тебя захлестывают целительные силы Христа. Нам необходимо отважиться на подобные мысли, если мы всерьез принимаем обетования Самого Христа и желаем встретить превратности времени лицом к лицу. Именно под влиянием материализма и его последствий возникнут новые болезни, для излечения которых потребуются более действенные целительные силы внутреннего мира. Но они послужат во благо, лишь если внутренние установки, о которых мы вынуждены так подробно говорить, будут правильны.

Прежде чем заниматься целительством, нужно как следует исцелиться самому. Нам уже известны случаи, когда человекоосвящение стало источником истинно целительных сил. В будущем это воздействие значительно возрастет — чем интенсивнее священник будет совершать человекоосвящение и чем интенсивнее члены общины сумеют воспринимать эти силы. Но Своей огромной целительной силой Христос может действовать и в самой уединенной медитации. Возможно, на первых порах она проявится в том, что человек почувствует то место в собственном теле, где он не вполне здоров. Затем он ощутит саму целительную силу, но она еще не способна тягаться с силою болезни. А затем, наверное, человек заметит, как здоровая область его собственного существа увеличивается, очищается, усиливается. И наконец, по крайней мере некоторые болезненные явления как бы отпадут.

Но мы бы не рекомендовали начинать и с исцеления самих себя от определенных болезненных явлений — прежде всего нужно, чтобы Христос как спасение присутствовал в духе и в теле. Не только в теле и не в теле и духе, но в духе и в теле. Чтобы человек чувствовал, как велика болезнь жилища, в которое Он вступает, и как благодаря Его слову душа обретает здоровье.

Собственно, и в обычной медицине и психотерапии людям часто рекомендуют жить исходя из той жизненной области, которая у них здорова, и стараться постоянно расширять эту область здоровья. Вот о таком опыте стоит размышлять, когда чувствуешь в себе спасение как некое царство здоровья, которое стремится расшириться в тебе и в котором можно обитать со всеми жизненными ощущениями. Если умеешь почувствовать это с такой силой, что кажется, будто от тебя исходят потоки живой воды, будто одежда и та источает исцеление, тогда ты на пути к цели и остается только подождать, пока нам будет дозволено подавать телесную помощь и другим людям.

В раннехристианской церкви лечили наложением рук. И действительно, целительная сила собирается именно в руках и истекает оттуда.

Так называемая «христианская наука» якобы преодолевает недуг простым его отрицанием, более того, отрицанием материи вообще. Это — искажение истины, даже если в отдельных случаях и достигается излечение. Человеку должно всегда всеми своими чувствами противостоять болезни как чему?то, чего быть не должно, что имеет лишь преходящее воспитательное значение и против чего Христос выступал всем Своим существом. Если в раннехристианскую эпоху Христос исцелял Своих служителей непосредственно наложением рук, то позднее в качестве лекарства использовали хотя бы облатку. Упадок христианства знаменует себя еще и в том, что люди боятся подхватить заразу во время причастия и в борьбе с болезнетворными микробами прибегают к индивидуальным кубкам и стерильным салфеткам. И мы теперь должны перво–наперво научиться с правильным настроем входить в комнату всякого больного, ни в коем случае не бояться болезни, но ни в коем случае и не примиряться с нею, нести с собою спасение и подсознательно распространять вокруг силу и здоровье, ибо мы принадлежим «Спасителю». Во всякой отдельной болезни необходимо видеть весь мир болезни целиком и бороться с ним — против него же обратится побеждающая воля Божия. Итак, мы вновь посередине между Востоком и Западом — Востоком, который смотрит на недуг фаталистически и покорно уступает ему, и Западом, который принимает недуг слишком всерьез, живет в постоянном страхе перед инфекцией, материалистически поверхностно борется с бациллами и от усиленной гигиены в конце концов заболевает.

Находясь в комнате рядом с людьми, распространяющими вокруг себя проникнутую Христом атмосферу здоровья, можно наяву испытать, что есть здоровье в насыщенном и одухотворенном смысле. Мы не сможем прийти к победоносному христианству, если не приобретем и способности такого воздействия. Как лечит солнечный свет, так однажды начнет лечить и свет Христов.

Коль скоро мы уже представили себе в нашей медитации образ исцеления через Христа как всемирное событие, отца — как старое человечество, сына — как молодое человечество, болезнь — как фактическое состояние человечества, Христа — как великого помощника, то теперь, когда все это наполнено жизнью, следует своею волей перейти к Самому Христу и из Его души пережить, как прорывается воля: «Сын твой здоров!» Так мы становимся единой волею с Христом — против сил разрушения, и не только обретаем жизнь во Христе, но вместе с Христом созидаем жизнь.

Очень важно при этом снова и снова ощущать чудесную святость воли. Для людей нашего времени весьма характерно дискутировать о свободе воли, остроумно и настойчиво, теоретизируя и психологизируя. Но куда ценнее вживе прочувствовать царственную силу воли во всем ее великолепии. Не перестаешь быть Творцом, который, выражаясь сугубо по–человечески, имел мужество даровать человеку волю, способную волеть — даже наперекор самому Богу. Это — самый божественный из даров, полученных человеком. Прежде всего этим даром Он сделал нас царями и даровал нам от Своей собственной божественности. Пока что человеку нельзя было доверить слишком большую силу воли, чтобы не случилось беды. Однако по самому характеру устройства человеческой воли в ней заложено величайшее будущее. Она раскроется в единении с Христом, ведь дар Божества предназначен не затем, чтобы пропадать втуне, но чтобы процвести. Благодарная радость от великого дара, данного человеку, и от оказанного ему доверия — вот правильная основа настроя для упражнений воли. Данная нам воля есть как бы призыв к божественному служению во вселенной. «Да святится воля» — вот о чем мы размышляем и становимся от этого сильными и веселыми. Так и хочется сказать: «белая воля», как не без основания говорят о «белой магии». Это — постепенное вскипание гигантской божественной силы в человеке.

Добавим напоследок еще два совета, полезных для всех упражнений воли. Иоаннова молитва человекоосвящения говорит об Иоанне, смиренно носящем вкруг своей плоти Дух Отца. Такие слова вплоть до мельчайших их деталей суть не фразы, но неподдельная реальность. Наше тело окружает несущая нас вселенская воля. Из этого окружения мы можем черпать ее, медитативно вдыхать ее. Это соответствует утверждению духовной науки, что воля связана с человеком свободнее и слабее, нежели мышление или даже чувства. Воля окутывает нас как бы по границам нашего духовно–телесного бытия, она может быть осознана и развита до чистого, истинного величия. Не менее полезно ощущать волю особенно в руках и ногах. Не только волю вообще, но особенную волю, о которой мы здесь ведем речь. Нам эта воля открывается как нечто исконно здоровое и исконно сильное. В ногах это, скорее, сила стоять и ходить, также и в духовном смысле. В руках — сила творить и благословлять, опять?таки и в духовном смысле. Мы ощутим многообразный состав волевого существа человека и постигнем разницу между «правым» и «левым» в руках и ногах. Во всем этом перед нами ярче и ярче будут проступать контуры грядущего христианства: действовать вместе со Христом единою волей против всех сил разрушения!