Эволюция вампира

Отгремели вампирские баталии в Сербии, улеглись придворные страсти по вампиру, и просвещенная Европа вздохнула с облегчением — с восточным «суеверием» покончено! Но торжество разума длилось недолго. Ему вновь грозил сон, а новые чудовища, популярностью стократ превзошедшие старых, зарождались не в умах и сердцах крестьян Востока, а в воображении романтиков Запада, не оставшихся равнодушными к выходцу из деревенской глуши.

Сначала мы выясним, какими внешними атрибутами и особенностями поведения наделяли вампира писатели и кинематографисты, а затем рассмотрим процесс внедрения фольклорного монстра в цивилизованное сообщество.

Литературные опыты XVIII в. посвящались в большей степени кровососам древности, а не героям минувшей эпидемии. Ватек, герой одноименной повести (1782) Уильяма Бекфорда, спознается с неким Индийцем — гяуром (кафир, неверный), пришельцем с того света, который требует плату за свои магические услуги: «Знай, что меня пожирает жажда, и я не могу открыть тебе, пока не утолю ее. Мне нужна кровь пятидесяти детей… Иначе ни моя жажда, ни твое любопытство не будут удовлетворены». Далее автор описывает жертвоприношение духу-кровопийце, привычное для ведьмы и сатаниста, но не для вампира, избегающего участия в религиозных и колдовских ритуалах.

И.В. Гете в «Коринфской невесте» (1797) романтически переосмысляет рассказ Флегонта из Траллеса о призрачной невесте, придав ей черты вампира, высосавшего кровь из юноши. Среди прочего поэт отмечает, что героиня «как снег бледна», «как лед хладна»[64]. Холодным телом обладает македонский вампир, а вот бледный вид можно считать первым штампом, которым наградили литературного кровопийцу. Настоящий вампир (условимся называть так персонаж фольклора) имеет красное, а не бледное лицо. Правда, бледность свойственна трупу, оживленному колдуньей Эрихто при помощи крови («Фарсалия»), но вообще она — прерогатива привидения. Ле Фаню, внимательно изучивший свидетельства о вампирах, имел повод заметить: «Мертвенная бледность, приписываемая этим выходцам с того света, не более чем мелодраматическая выдумка». Стокер же, как ни в чем не бывало, наделяет графа Дракулу «необыкновенной бледностью лица». Понятно, что с красной физиономией простолюдина за девушками не угонишься, а именно этим занимается большинство литературных вампиров.

Береника. Иллюстрация Г. Кларка (1916).

Румынский поэт Ион Будай-Деляну в поэме «Цыганиада» (1812) представил читателю стригоя, чей вид традиционно ужасен. Стая, пролетающая над залитыми лунным светом горами, состоит из существ «с черными крыльями, белыми лицами, алыми губами, жадных до крови». В этом описании возобладал тип вампира- призрака, напоминающий индийских и греческих чудовищ. Не обошлось без стригоек (румынских ламий) — «прекрасных дам, ломающих в своих ночных прогулках людские кости».

Лорд Рутвен из рассказа «Вампир» (1819) Джона Полидори — первый в чреде знаменитостей вампирского мира, лишивших восточноевропейский оригинал всей его уродливости. Никакой красноты и черноты! Никаких черепов, хвостов, дырявых спин, мерзких запахов и погребальных одежд! Внешний лоск, аристократичность манер, романтическая таинственность, притягательная задумчивость («задумчивый Вампир», по Пушкину). От мертвеца в нем только «мертвенный взгляд серых глаз» (даже не красных!). Родственников он не имеет, охотится за всеми подряд и показывается днем, хотя склонен к ночному образу жизни. Его жертвы умирают, но не становятся вампирами (о сербской эпидемии в Европе успели позабыть). Ну а кровь он высасывает, пуская в ход зубы: «Шея и грудь были залиты кровью, и на горле виднелись следы зубов, прокусивших вену. „Вампир, вампир!“ — с ужасом воскликнули все, указывая на отметину»[65]. Не может же столь галантный кавалер иметь змеиное жало! И язык как орудие укуса полностью уступает место зубам.

«Острыми зубами» скрежетал кровопийца в поэме Джорджа Байрона «Гяур» (1813). В новелле Эдгара По «Береника» (1833) «длинные, узкие, ослепительно-белые» зубы умершей девушки становятся объектом болезненной мании героя, усматривающего в них потенциальную угрозу для своей жизни (о вампирской сущности Береники не сказано). У чудовища из английского бульварного романа «Вампир Варни» (1847) зубы «выглядят устрашающе и выступают вперед, как у дикого зверя, ужасающе, ослепительно-белые, похожие на клыки».

Титульный лист первого издания романа «Вампир Варни» (1847).

В романе Стокера заостряющиеся зубы — верный признак начавшейся трансформации человека в вампира. В рассказе Ф. Кроуфорда «Ибо кровь есть жизнь» (1905) у вампира видны «два блестящих зуба», на которых сверкают капли крови.

Горло жертвы становится главным объектом внимания кровопийцы. Правда, Кларимонда из повести Теофиля Готье «Любовь мертвой красавицы» (1836) пьет кровь из пальца и руки юноши. Грудь, заключающая в себе элемент интимности, будет реабилитирована в XX в. Хрестоматией эпизод из рассказа Ф.И. Коулса «Вампир из Кальденштайна» (1938), в котором три кровососа спорят, откуда кому пить кровь — из горла, груди или ног жертвы.

Титульный лист первого издания повести А.К. Толстого «Упырь» (1841).

Шарль Нодье в прозаической поэме «Смарра, или Ночные демоны» (1821) попытался без особого успеха вернуться к образу античного кровопийцы с его ярко выраженным птичьим обликом. Злой дух Смарра «раскрывает диковинно изрезанные крылья, взмывает вверх, падает вниз, раздувается, съеживается и, вновь сделавшись мерзким карликом, сияющим от радости, вонзает мне в сердце тонкие стальные когти, с коварством пиявки пьет мою кровь, разбухает, поднимает огромную голову и хохочет». Ряд черт Смарры заимствован из южнославянского фольклора, в частности из поверий о летучих мышах — например, длинный хоботок, которым он прикасается к кровоточащему человеческому сердцу, «дабы хоть на мгновение утолить мучившую его нестерпимую жажду».

В своем победном шествии по Европе антропоморфный вампир сохранит умение летать. Но оборачиваясь летучей мышью, к людям он будет подступаться в обличье человека с острыми зубами, а не птицеобразного карлика с когтями и хоботком. Толстой в повести «Упырь» припоминает и ламию, и эмпусу, которые могут «принимать всевозможные виды». Однако бабушка Даши, подозреваемая в вампиризме, эти виды уже не принимает, зато на гербе ее рода красуется черная летучая мышь.

Летучая мышь, притаившаяся в темной комнате, пугает героя рассказа Д. Готорна «Тайна Кена» (1883) и прилетает отведать крови в рассказе Д.Х. Нисбета «Девушка-вампир» (1890): «Мне пригрезилась уродливая летучая мышь с лицом и локонами Ариадны, влетевшая в распахнутое окно и припавшая своими белыми зубами и алыми губами к моей руке. Я пытался прогнать этот кошмар, но не мог, ибо я, похоже, был связан и, кроме того, испытывал смутное удовольствие оттого, что тварь с отвратительным упоением пьет мою кровь»[66]. В рассказе Г.Б. Марриота Уотсона «Каменный склеп» (1899) летучая мышь оставляет на шее девушки красное пятно, а сведущий в зоологии герой утешает себя мыслью, что кровососущие зверьки водятся в жарких странах, а не в Британии.

Проспер Мериме, создавая мистификацию «Гузла, или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине» (1827), опирался на трактат Кальме. Поэтому многие его фантазии, переложенные Пушкиным в «Песни западных славян» (1835), имеют под собой историческую почву. В очерке «О вампиризме», включенном в сборник, Мериме с уверенностью утверждает, что выходящий из могилы вампир «высасывает кровь из шеи» (но не из груди) или душит свою жертву. Достоверны сведения о причинах появления вампира, о нападении им на родичей, о трупах в гробах и т. д. Но, отдавшись художественному творчеству, Мериме не избежал вольностей.

Кадр из фильма «Жребий» (1974), экранизации романа С. Кинга.

В «Храбрых гайдуках» отец и два сына, осажденные врагом в горном ущелье, изнывают от голода. Старший сын плотоядно глядит на труп своей матери, а младший, угадав его намерения, спешно протыкает себе руку: «Выпей моей крови, Христич, только не совершай преступления. Когда все мы умрем с голоду, будем выходить из могилы и сосать кровь наших врагов». Что это за философия? В безумца и людоеда может превратить человека кровь, выпитая у мертвеца или у самого себя, в вампира — кровь, выпитая у вампира (да и то не в славянских поверьях). Но кровь брата может лишь придать ему силы и вампиром ни при жизни, ни после смерти не сделает.

Кармилла и Лора в парке. Иллюстрация М. Фицджеральда (1872).

В очерке «О вампиризме» мертвец, напавший на девушку, влезает в дом через окно, куда будет влезать в большинстве последующих произведений о вампирах. Старик Горча из толстовской «Семьи вурдалака» льнет снаружи к стеклу и не сводит с маркиза д’Юрфе страшных глаз. В другой раз маркиз снова видит его «мертвенное лицо, прижавшееся к окну». Взор жертвы из «Вампира Варни» прикован к окну, которое пытается открыть снаружи высокая худая фигура, стучащая по стеклу ногтями. Когда жертва впадает в ступор (автор намекает на возможность гипноза), стекло лопается, щеколда откидывается, и вампир проникает в комнату.

Кармилла в спальне Лоры. Иллюстрация Д.Г. Фристона (1872).

Первоначально окно было избрано из-за наглядности самого описания, позднее — ради близкого контакта между вампиром и жертвой (гипнотический взгляд, приглашение войти). Напомню, что настоящий вампир ищет не раскрытое окно, а маленькое отверстие (замочную скважину), через которое попадает внутрь. Но в окна любит заглядывать караконджул, пугающий детей и указывающий на того члена семьи, которому предстоит умереть в следующем году.

Кармилла из одноименной повести (1871) Дж. Шеридана Ле Фаню в окна не лазает, а как настоящий вампир преодолевает запертые двери. Автор привязывает ее к свинцовому гробу, затопленному кровью, где она почивает по утрам и где ее настигает расплата. Однако днем она расхаживает по дому и по парку, ничем не напоминая обитателя могилы, и даже употребляет в небольших количествах человеческую пищу. В семью жертвы она попадает по специальному приглашению. Приглашение будет возведено в канон Стокером, чей вампир «не может войти ни в один дом, пока кто-нибудь из домочадцев не позовет его».

Как и всем светским вампирам, Кармилле присуще гипнотическое обаяние. Вампир в состоянии загипнотизировать человека даже с портрета: «На меня были устремлены бездонно глубокие и гипнотически завораживающие глаза. Они были совершенно темными, но, казалось, вбирали в себя мою душу, а с ними жизнь и силу; беззащитный перед их взглядом, я был не в силах сдвинуться с места, и, в конце концов, меня одолел сон» (Нисбет. «Старинный портрет», 1890). Прием, использованный Нисбетом, позволяет предположить, что гипнотические способности вампир перенял у привидения, часто воздействующего на человека через портрет. С портрета взирает на свою жертву графиня Эльга из рассказа Ф. Хартмана «Подлинная история о вампире» (1909), больше напоминающая привидение (во всяком случае, до пития крови дело не доходит).

В романе Стокера взор василиска, коим наделен «дремлющий» в гробу Дракула, останавливает руку Джонатана Харкера. Графиня-вампир из рассказа Ф.Д. Лоринга «Могила Сары» (1900) очаровывает своих убийц с помощью голоса: «Иди ко мне! — шептал призрак. — Иди! Я дам тебе сон и покой… сон и покой… сон и покой»[67].

Лежа в гробу, Кармилла сжимает будто бы в тиски запястье генерала, замахнувшегося на нее топором. Физическая сила и ловкость были присущи и лорду Рутвену. Все эти качества наряду с быстротой и стремительностью будут популяризованы Стокером, чей Дракула ловко спускается по вертикальной стене, прыгает с высоты и носится по комнате в пылу схватки с врагом. В фольклоре эти качества вампира не на виду, но ими сполна обладает «ходячий» покойник.

Ни в коей мере не усомнившись в значимости романа Брэма Стокера «Дракула» (1897), заметим, что она выразилась преимущественно в образе самого валашского господаря, которого автор извлек из многовекового забытья и окрестил графом. Примерно до середины XX столетия кровопийца с гордостью носил имя Дракулы, но затем граф был уравнен в правах с другими вампирами.

Процесс ломки фольклорного образа шел полным ходом, и, конечно, ирландский литератор не мог его остановить. Да он и не желал этого, поскольку ориентировался на вкусы викторианской публики, выискивающей в любом, даже в мистическом произведении героическое начало и любовную интригу.

Но и революционером Стокер не был. Он лишь систематизировал известные западному миру сведения о вампирах. Чеснок, распятие, святая вода и прочие средства защиты в литературе уже встречались, равно как и проникновение вампира в запертые помещения, изменение в размерах, умение ориентироваться в темноте, превращение в животных, наличие женщин, легко подпадающих под его обаяние, и мужчин, последовательно ему противостоящих (Ван Хельсинг). Из ограничений, мешающих полноценному существованию вампира, Стокер составил «вампирский этикет» (так он обозначен в романе «Леди в саване», 1909): вход по приглашению, отказ от угощения, неприязнь к церковным святыням, уход перед рассветом или с криком петуха.

Влад Дракула. Иллюстрация Г. Боргмана (1974).

Отсутствие у вампира тени не выдумано Стокером, но до него никто из писателей не обратил внимания на эту деталь. А вот отсутствие зеркального отражения лежит на совести ирландца. Знал ли он о затемнении зеркала кровью из глаза, о гипотезе Альберта Великого или ориентировался на бездушность самого кровопийцы? Или это плод ни на чем не основанной фантазии? Ведь Стокер собирался лишить вампира музыкального слуха и возможности быть нарисованным на бумаге, но потом опустил эти подробности. Между тем последняя из них была впоследствии переосмыслена авторами, решившими, что вампир не отображается на фотографии[68].

Довольно неожиданный вывод, если учесть, что наличие привидения выявляет именно фотосъемка.

Летучая мышь у окна спальни. Иллюстрация Г. Боргмана (1974).

Стокер не мог лишить Дракулу респектабельности, но постарался придать ему несколько инфернальных черточек. Дракула повелевает волками, летучими мышами, крысами, насекомыми, знает тайну кладов, способен управлять ветром, дождем и туманом. В его внешнем облике а-ля лорд Рутвен присутствует небольшое уродство. При свете горящего камина белые тонкие руки представляются грубыми, мясистыми, с короткими толстыми пальцами и растущими в центре ладони волосами. Волосатые ладони сохранились у Гамильтона Дина, первого исполнителя роли Дракулы в театре, но ничем остальным этот моложавый, гладко выбритый, одетый с иголочки красавец не напоминал фольклорного монстра.

Вампиры Полидори и Толстого вращались в свете и не испытывали тяги к гробам. Кармилла почивала в гробу и на большие расстояния не перемещалась. Стокер совместил две эти традиции, создав вампиру массу неудобств. Путешествуя из Трансильвании в Англию и обратно, Дракула возит с собой гроб и вынужден каждый раз куда-то его пристраивать.

Важнейшим изобретением Стокера является обмен кровью между вампиром и жертвой[69]. Дракула реализует мотив кровного сродства, придающий сил жертве и обращающий ее после смерти в вампира. Действует граф насильственно, как туземцы арунта: «Он распахнул рубашку и длинными ногтями вскрыл жилу на своей груди. Когда брызнула кровь, он… прижал мой рот к ране, так что я должна была задохнуться или проглотить немного»[70].

По мнению Михайловой, обмен кровью с лицом противоположного пола, а также склонность вампира (Люси Вестенра) к детской крови блестяще разрешают парадокс народных верований. Поскольку укус вампира заразителен, а надлежащих мер по борьбе с ним не предпринимается, все люди рано или поздно станут вампирами[71]. Стокер же поставил ряд препятствий вампиру: он должен напоить жертву своей кровью и, будучи мужчиной (Дракула), предпочитает женщин (Люси, Мина), а будучи женщиной (три вампирши, Люси) — мужчину (Харкер) или ребенка. Но настоящий вампир, тоже, кстати, обожающий молодежь и детей, скован куда более крепкими узами. Он не таскает гроб по городам и весям, а привязан к своей деревне, чьи жители в случае угрозы могут ее покинуть (об этом писали еще австрийцы). Как и всякая нечисть, вампир водится в нечистых местах, хорошо известных в Восточной Европе. Упразднив их, светская культура сама создала проблему мировой эпидемии.

Не думаю, что Стокер осознанно решал ее. Он просто отдавал дань чувствам. Описания встреч Дракулы с Миной в спальне и вампирш с Харкером в замке — самые чувственные в романе. Но что мешает вампиру переключиться на свой пол? Да он и переключился в XX столетии! Тогда же жертва сама согласилась пить кровь вампира.

Ван Хельсинг пытается лечить пострадавших женщин переливанием донорской крови. Помимо физиологического аспекта (с кровью уходит жизнь), здесь не исключен мотив «состязания» между кровью мужчин-доноров и кровью, зараженной вампиром. По меткому замечанию Одесского, Ван Хельсинг похож не на врача, а на мага, утилитарно использующего даже Тело Христово (подобные борцы с вампирами расплодятся в наши дни). Его манипуляции с кровью восходят к колдовской практике древности.

Хотя лорд Рутвен, Кармилла и Дракула наделены повадками привидения, это, прежде всего, «ходячие» покойники, чья внешность облагорожена, а манеры усовершенствованы. Однако в литературе Запада существовал менее известный российскому читателю тип вампира- призрака. Например, вампирский зародыш из мира невидимого, дожидающийся возможности обрести материальную форму. Она предоставляется ему после того, как распеленали мумию (Э. и X. Херон. «История поместья Бэлброу», 1898). Или едва заметная глазу тварь, высасывающая кровь изо рта младенца в колыбели (Л. Ка- пуана. «Случай мнимого вампиризма», 1904).

Или уже упоминавшаяся нами «серая тень» из рассказа Форчун, по поводу которой один из героев выстраивает теорию об астральном двойнике, перепевающую народную веру в двое душника. Астральное тело, в отличие от демонической души из народных поверий, не может само питаться кровью и нуждается в материальном посреднике.

Граф Орлок тает в лучах восходящего солнца. Кадр из фильма «Носферату. Симфония ужаса» (1922). Гениальная выдумка Ф.В. Мурнау.

Заражение происходит не через питие крови, а через «связь с подсознанием» жертвы. Тень не заинтересована в смерти того человека (валлийского капитана), чьей душой она завладела. Человек делается вампиром и подкармливает овладевшую им тень кровью (автор теории говорит «жизненная энергия», но капитан пьет именно кровь, что видно и из названия рассказа). Таким образом, жертва вампира может, не умирая, стать вампиром, но при этом быть излеченной!

Вампиру-паразиту выносится следующее определение: «Труп, умерший не до конца». «Неумерший» («носферату») — так назывался первый фильм о графе Дракуле, снятый Ф.В. Мурнау в 1922 г.[72] Это слово употребил Стокер, взяв его из книги «Страна за лесами» (1888) Э. Джерард — шотландки, проживавшей некоторое время в Трансильвании.

Элегантный Дракула в исполнении Б. Лугоши. Кадр из фильма «Дракула» (1931).

Скорее всего, слово «носферату», неизвестное румынам, было искажением местного nefartalu — «лживый брат», обозначавшего дьявола (по другой версии, оно произошло от греч. «переносящий болезнь»). Оно на удивление метко характеризовало вампира, объединявшего в своем лице привидение и «ходячего» покойника.

Мурнау стал изобретателем штампа о вреде солнечных лучей. Именно взошедшее солнце убивает графа Орлока (Дракулу) — он тает в свете проникших в окно комнаты рассветных лучей. Настоящего вампира страшит наступление дня, но свою силу он теряет от крика петуха. Даже те литературные вампиры, что почивают в гробу, не сторонятся солнца — к примеру, стокеровский Дракула появляется днем на улице Лондона (в зоопарке у клетки с волками). А предполагаемая вампирша леди Дакейн из упомянутого нами рассказа греется на солнышке в углу балкона!

Действие немого фильма Мурнау разворачивается в городе, а не в деревне, поэтому режиссер заменил петуха солнцем в расчете на визуальный, а не звуковой эффект. Его находка оказалась удачной и эксплуатировалась вплоть до современных боевиков, где вампиры взрываются или рассыпаются на солнце.

Есть ли у «взрыва» мифологические истоки? Есть, но очень смутные. Помните, как хан Кублай опасался проливать на солнце кровь своего дяди? В Вавилоне, Мемфисе, на Кипре выставить мертвое тело на солнце рассматривалось как величайшее оскорбление. Ашшурбанапал, забирая из гробниц кости царей Элама, лишает «их духов покоя, питья и пищи». Так же поступил иудейский царь Иосия с костями нечестивцев. «В то время, говорит Господь, выбросят кости царей Иуды, и кости князей его, и кости священников, и кости пророков, и кости жителей Иерусалима из гробов их; и раскидают их пред солнцем и луною и пред всем воинством небесным…» (Иер. 8: 1–2). Если солнце наносило вред умершим, могло ли оно повлиять на «неумершего»?

Граф Орлок в исполнении Макса Шрека, несомненно, находился на стадии умирания и жил в гробу. Он был лысым, уродливым, с заостренными ушами и длинными когтями. Однако «неумерший» Дракула недолго продержался на экранах.

В 1931 г. его сменил Дракула импозантный в исполнении Белы Лугоши, гораздо более отвечавший образу вампира Викторианской эпохи. Лугоши порхал по улицам Лондона, театрально взмахивая плащом, иронически улыбался, тщательно скрывая клыки, и ни разу не был показан выползающим из могилы, а лишь — вылезшим оттуда.

Зловещий Дракула в исполнении К. Ли. Кадр из фильма «Дракула» (1958).

Последующие экранизации романа Стокера американской компанией Universal снабдили Дракулу дочерью (в 1936 г.), сыном (в 1943 г.), невестами, многочисленными потомками, привнесшими в фильмы новые любовные коллизии, и без того там избыточествующие. Вампир заметно очеловечился, и статус мертвеца стал казаться многим неуместным и шокирующим. Дракула и теснившие его коллеги примеряли на себя маску сумасшедшего ученого («Дьявол-оборотень», 1940), доктора («Мертвецы могут двигаться», 1943; «Кровь вампира», 1938), мага-фокусника («Дикие привидения», 1941), африканца («Тень вампира», 1945), турка («Дракула из Стамбула», 1953), мексиканца («Вампир», 1959), агента коммунистов («Вкус крови», 1967) и др. В немецком сериале «Мунстры» (1960) вампир впервые выступил в роли комического персонажа наряду с Чудовищем Франкенштейна и оборотнями. Родословная «первого» вампира обогатилась в Новейшее время: вечный скиталец Иуда Искариот («Дракула 2000»), семь тамплиеров («Ночь вампиров», 2001) и др.

П. Кашинг в роли Ван Хельсинга. Кадр из фильма «Дракула» (1958).

Незначительная реакция на послевоенный сентиментализм наступила с 1958 г., когда британская компания Hammer Films открыла свою серию фильмов о Дракуле с участием Кристофера Ли. Кровь хлестала рекой, Питер Кашинг в роли Ван Хельсинга истово работал колом, но сам граф, хотя и приобрел длинные острые клыки и злодейскую внешность, по-прежнему выглядел красавцем мужчиной — высоким аристократом с седеющими висками и царственной осанкой.

Кашинг так увлекся, что принялся втыкать кол в местоблюстителей Дракулы («Невесты Дракулы», 1960), а затем и вовсе отделился от героя Стокера в роли Густава Вайля, руководителя братства по борьбе с ведьмами («Близнецы зла», 1971). В дальнейшем образ борца развивался параллельно образу самого вампира вплоть до негра Блэйда (комиксы 1970-х гг. и одноименный фильм 1998 г.), японца Ди (серия романов, начатая в 1983 г.) и американки Баффи (фильм 1992 г. и одноименный сериал).

Доктор Морбиус и его чудовищные компаньоны.

Свой вклад в формирование современного облика вампира внесли японцы, активно усваивавшие западную культуру. Поначалу они, как и европейские романтики, пытались ориентироваться на национальные традиции, например на легенду о кровососущей кошке из Нибешимы, которой были посвящены пьеса «Кошка-вампир» (1918) и одноименный фильм (1969). В легенде призрачная кошка вселяется в тело прекрасной девушки, как «серая тень» — в тело валлийца, но перед этим она убивает девушку. В фильме же убитые насильниками мать и дочь сами обращаются в черных кошек и пьют кровь убийц.

Злой вампир Лестат (Т. Круз) и добрый вампир Луи (Б. Питт). Кадр из фильма «Интервью с вампиром» (1994).

Американец Р. Мэтисон в книге «Я — легенда» (1954, впервые экранизирована в 1964 г.) не только предпринял попытку биологического анализа вампиризма, но и сделал важный шаг — постулировал факт прижизненного обращения в вампира. Переход от мертвеца к живому человеку осуществился благодаря научной фантастике, отвергающей мистицизм. Источником болезни сделался не демон, не дух, а… микроб, инфицирующий и живых, и мертвых. Главный герой Роберт Невилл приобрел иммунитет благодаря укусу летучей мыши, оставшись единственным на земле не заразившимся человеком.

В 1971 г. был снят запрет на изображение вампира в американских комиксах, и художники сразу же примкнули к кинематографистам. В результате научного эксперимента с участием кровососущих летучих мышей вампиром сделался доктор Майкл Морбиус, герой комиксов 1970-х гг. Он умел летать, гипнотизировал других людей, обладал сверхчеловеческой мощью, скоростью и повышенной чувствительностью.

Страдания доброго вампира. Кадр из фильма «Интервью с вампиром» (1994).

Впервые в одну кашу смешались несколько чудовищ (Человек-паук, Призрачный гонщик, Оборотень в ночи, Чудище), и кое-кому из них Морбиус противостоял. Нелепые баталии между вампиром и другими чудесными существами достигнут апогея в фильме «Лига выдающихся джентльменов» (2003), снятом по одноименной серии комиксов, фильме «Вампиры против зомби» (2004), мультфильме «Бэтмен против Дракулы» (2003) и т. п. На волне популярности этих нелюбок будет сочинена басня о древнем предании, согласно которому вампира может убить только оборотень — забавный вывод, если учесть, что в фольклоре их крайне сложно отделить друг от друга. От оборотня современный вампир, по-видимому, унаследовал боязнь серебра или серебряной пули.

Превратившись в живого человека, вампир неизбежно должен был усвоить его мораль, то есть сделаться добрым или злым. Наметившаяся прежде тенденция нашла завершение в серии романов Энн Райс «Вампирские хроники». Первый роман «Интервью с вампиром», опубликованный в 1976 г. и экранизированный в 1994 г, может считаться, как и стокеровский «Дракула», вампирской «библией» массовой культуры.

Райс подменила «неумершего» вампира бессмертным — тем, который мертвецом никогда не был. Только такой вампир — в полном смысле слова человек, без малейшего намека на призрачность, — мог занять центральное место в повествовании, стать героем психологической драмы, размышляющим, чувствующим, вызывающим симпатию или негодование читателя. Знаковую роль в книге Райс, по мнению С. Антонова, сыграл эпизод столкновения урбанизированных вампиров Луи и Клодии с их «культурным предком» — упырем восточноевропейского фольклора с «огромными глазами, выпирающими из голых глазниц, двумя маленькими отвратительными отверстиями вместо носа, разлагающейся кожей, обтягивающей череп, противными, гнилыми, толстыми от грязи, слизи и крови лохмотьями, висящими на скелете». Его легко убить, всадив камень в черепушку. Черепушка разлетается на куски, и вампир Старого Света окончательно умирает. Луи называет его «бессмысленным трупом». Действительно, труп тем и плох, что в него не вложишь никакого смысла, никакой морали, никакой психики.

Но как вампиру стать добрым или, по крайней мере, злодеем, испытывающим муки совести? Элементарно! Он должен перестать пить кровь людей, которых приходится истощать или убивать как свидетелей, и перейти на кровь, ну скажем, крыс или других малополезных животных. Эта кровь не очень вкусна, она не насыщает и не снимает усталость, но она позволяет вампиру жить и примиряет его, если он добрый, с самим собой. А древние вампиры могут годами обходиться без крови — они получили ее в избытке!

Райс отбрасывает за ненадобностью массу фольклорных деталей (чеснок, распятие, деревянный кол) и часть литературных (например, зеркало), но оставляет сон в гробу или склепе, ловко трактуя его не как привычку мертвеца, а как необходимость уберечься от солнечных лучей. В летучую мышь вампир не превращается, но он наделен даром левитации и прочими квазинаучными «штучками»: телепатией, пирокинезом и т. д. Он сохранил бледное лицо, которое может разрумяниться от выпитой крови. Еще один атрибут вампира Райс и всех его современных коллег — быстрые, неуловимые для глаза движения.

Проблема мировой эпидемии решается на уровне психологии. Укус вампира не ведет к заражению, а своей кровью вампир мало кого поит. Во-первых, процедура доставляет ему неприятные ощущения. Во-вторых, просто не хочется! Особенно не хочется доброму вампиру, знающему, как печальна участь бессмертных. Жертва же сама соглашается пить кровь и даже просит об этом.

Против употребления человеческой крови выступил и так называемый дампир, по совместительству — борец с вампирами. Предположительно его образ восходит к поверьям цыган, боснийцев и албанцев, согласно которым женщина может забеременеть от вампира (этой способности героя нашей книги будет посвящен четвертый раздел) и родить сына, чье имя происходит от албанских слов pir? («пить») и dh?mb? или dham («зубы»).

Блэйд, чернокожий герой популярных комиксов и фильмов, рожден на свет женщиной, укушенной вампирами. Из вампирских черт он сохранил только силу, быстроту, ловкость, дополненные на всякий случай солидным вооружением (речь о боевике, а не о романе с претензией на драматизм), но не бессмертие и не боязнь солнца и прочих неприятных вещей. Жажду крови он утоляет специальной сывороткой. Химические эксперименты с кровью продолжаются. В третьем фильме о Блэйде (2004) биологический вирус, соединенный с кровью «первого» вампира (Дракула под псевдонимом Дрейк), вызывает неожиданную реакцию. Не превращение людей в вампиров и не превращение вампиров в людей (это же боевик!), а бесповоротную смерть всех вампиров.

Мужественный борец со злом Блэйд (У. Снайпс), герой сериала (с 1998 г.).

Японский дампир Ди — еще один образчик доброго вампира, сопротивляющегося жажде крови и помогающего людям, несмотря на их неблагодарность. В романах С.В. Лукьяненко (публикуются с 1998 г.) добрые вампиры обходятся донорской кровью, а желающие достичь максимальной силы употребляют специальный коктейль — концентрат крови от 12 человек. Добывание человеческой крови строго регламентировано, а те, кто ее отдает, не испытывают ни боли, ни страха.

В серии фильмов «Другой мир» (выходят на киноэкраны с 2003 г.) вампиры, как правило, добрые, поскольку они воюют со алыми оборотнями (ликаны). Один из родоначальников вампиров категорически запретил им пить кровь людей. Сначала бедняги обходились кровью животных, потом перешли на синтезированную кровь, и, наконец, ученые создали для них клонированную кровь, наиболее приближенную к человеческой. Вместе с выпитой кровью вампир усваивает часть воспоминаний донора. Большинство укушенных людей бессмертными не становятся, а умирают мучительной смертью — так контролируется рост вампирской популяции.

В мультсериале «Время приключений с Финном и Джейком» (стартовал в 2010 г.) девушка-вампир Мар- селин настолько мила, что вообще не пьет кровь, а лишь высасывает красный цвет из предметов. Наконец, в фильме-антиутопии «Воины света» (2010) мировая эпидемия становится реальностью, и перед деградирующими кровососами встает проблема питания — доноров на всех не хватает. В условиях возросшего дефицита крови вампиры поневоле ищут ее искусственный заменитель и нарываются на вакцину, превращающую их обратно в людей. Вакцину разработали уцелевшие люди и благоразумные вампиры.

Марселин в кругу друзей. Кадр из мультсериала «Время приключений с Финном и Джейком» (с 2010 г.).

Психологическую инициативу Райс подхватили другие американские писательницы, и с 1990 г. серии вампирских романов и их последующие экранизации стали расти как на дрожжах. Естественно, в их эпицентре всегда любовная история, но ряд нововведений мы можем отметить.

Добрые вампиры из сериала «Сумерки» (с 2008 г.).

Серия «Дневники вампира» (публикуется Л.Д. Смит с 1991 г., сериал стартовал в 2009 г.) пополнила зоологический генофонд вампиров, изрядно захиревший за минувшее столетие. Разные вампиры могут оборачиваться вороном, волком, тигром, совой и даже котенком (вампир-девушка). Вампир не боится чеснока и святой воды, но не может пересечь воду движущуюся (река, ручей), опасается вербены и может быть убит колом, но не всегда. От солнечных ожогов он защищается с помощью чудесного кольца. Чтобы вампир не казался опасным — иначе как ему любить девушек? — его кровь наделена целительной силой.

Серия «Анита Блейк» (публикуется Л. Гамильтон с 1993 г.) знаменует собой небольшой уклон в традиционализм. Вампиры являются мертвецами, воскрешенными неведомой «силой». Они болезненно реагируют на огонь, распятие, святую воду, солнечный свет. Сильные особи могут бодрствовать и днем. Но эра чудовищ миновала, и эти персонажи не отстают от своих коллег из других серий в занятиях гипнозом и чтением чужих мыслей.

Злые вампиры из сериала «Сумерки» (с 2008 г.).

Серия «Вампирские тайны» (публикуется Ш. Харрис с 2001 г., сериал «Настоящая кровь» стартовал в 2008 г.) дает возможность вампирам пить искусственную кровь, еще более сближая их с людьми. Ограничения, накладываемые на вампира, примерно те же, что в серии Смит. Очень забавен ритуал превращения человека в вампира: надо не только обменяться кровью с вампиром, но и провести с ним ночь в могиле.

Серия «Сумерки» (публикуется С. Майер с 2005 г., кинофильмы снимались с 2008 г.) упраздняет практически весь «вампирский этикет»: чеснок, святая вода, религиозные символы, солнечный свет, серебро, зеркало, фотография и т. д. Вампир не спит в гробу и вообще никогда не спит! Феноменальные способности он сохранил. Физическая красота нужна ему для привлечения жертвы (ну и девушек тоже). Неожиданно всплыли красные глаза (в «Другом мире» они были ярко-голубые или желтые) — у злых вампиров, пьющих человеческую кровь. Вампир может кушать человеческую пищу, но должен потом вызвать у себя рвоту. Чтобы убить вампира, надо разорвать его тело на куски и сжечь, но человеку такое не под силу.

Еще одно ярко выраженное направление в современной литературе и кино — разделение вампиров на классы. О дампирах мы уже сказали. В японских комиксах (манга) «Хеллсинг», выпускаемых с 1997 г., действуют две разновидности кровососов — собственно вампиры и гули (в русскоязычной версии — упыри). Вампирами становятся девственники, укушенные истинным вампиром противоположного пола (отсылка к классике жанра), упырями — укушенные при несоблюдении этих условий или те, кого укусил неистинный, искусственно созданный вампир. Упыри многого не умеют и занимают низкое положение, прислуживая укусившему их вампиру, но размножаются они в геометрической прогрессии. Правила соблюдаются не всегда и вносят невероятную путаницу в комиксы.

В японских иллюстрированных романах (лайт-новел) «Кровь Триединства» (выходят с 2001 г., аниме-сериал вышел в 2005 г.) вампиры появляются в результате мутации, вызванной использованием ядерного оружия. Они научились обходиться искусственными источниками крови и называют себя не вампирами, а мафусаилами (по имени библейского долгожителя). За кровью самих мафусаилов охотятся легендарные крусники (колдуны, заклинатели).

Замысловатая классификация разработана авторами японской манги «Рыцарь-вампир» (публикуется с 2005 г., аниме-сериал вышел в 2008 г.). Она допускает существование вампиров, никогда не являвшихся людьми (человекообразные демоны?). Первую (высшую) категорию составляют те вампиры, чья кровь никогда не смешивалась с человеческой. Вторую — те, кто был рожден вампиром, но чья кровь изредка смешивалась с человеческой. В третьей группе пребывают обычные вампиры, регулярно смешивающие свою кровь с кровью человека. В четвертой — те вампиры, которые были когда-то людьми. В пятой — бывшие люди, утратившие рассудок после пития крови. Собственно, эти пятые и есть вампиры, известные нам из мифов и поверий. Может, поэтому все обращенные вампиры должны рано или поздно опуститься до низшего уровня? Шанс избежать этой участи имеет вампир-человек, отведавший крови укусившего его вампира. А у Стокера, придумавшего эту операцию, она, напротив, превращала человека в монстра.

В серии «Орудия смерти» (публикуется К. Клэр с 2007 г.) кроме полноценных вампиров, привычно враждующих с оборотнями, есть вампиры, не до конца обращенные, — те, кто вкусил крови другого вампира, но еще не умер и не выбрался из могилы (необходимый ритуал для обращения в вампира). Отличаются они, в частности, восприятием солнечного света.

Серия «Академия вампиров» (публикуется Р. Мид с 2007 г., первый кинофильм вышел в 2014 г.) оперирует — без какой-либо связи с оригиналом — именами румынских вампиров: морой (добрый) и стригой (злой) вкупе с вездесущим дампиром и очередным борцом (стражем). Бурная смесь экстрасенсорики и пантеизма усугубляется терминологической путаницей: каждый морой связан с одной из четырех стихий, но исходящий от него дух тоже назван стихией. Дух очень важен, обладающий им морой оказывает гуманитарную помощь нуждающимся в воскрешении («поцелованным тьмой»). Воскрешение устанавливает духовную связь между «поцелованным» и мороем, превращая последнего из убийцы в целителя, а из кровопийцы в некое подобие гуру.