Глава двенадцатая

Глава двенадцатая

Мы приближаемся, учитель. Взгляни на город, это – Москва, а где беловатое облако над домом, там живут наши друзья, – оживленно пояснил Нивара.

Через несколько минут воздушное судно остановилось у башенки, и едва путешественники ступили на платформу, как с лестницы послышался звучный голос Нарайяны. Он радостно кричал:

– Вот они! Ах, какая прекрасная мысль явилась у вас повидаться с нами!

И с обычной своей стремительностью он схватил в объятия Супрамати и Нивару; за ним показался Дахир, который также горячо приветствовал друзей, а после обмена приветствиями все направились в столовую, где Нарайяна тотчас же принялся за приготовление завтрака.

– Знаете ли вы, где находитесь? – спросил он, ставя на стол серебряный кувшин с вином и корзину с громадной величины фруктами. – В древнем Кремле, то есть в остатках его. Став национальной собственностью, он был распродан с аукциона, а некто Гольденблюм купил Большой Дворец и переделал его в меблированный дом для достаточно богатых людей, могущих платить бешеные деньги. Внук этого молодца – наш хозяин; а так как я любитель древних и хороших вещей, то и снял весь дом для себя и Дахира. Таким образом, в этих залах, где проживали великие императоры, скромно ютятся два индусских принца, «миссионеры конца мира», – закончил Нарайяна со своим обычным неистощимым юмором.

– Трапеза скудная, предупреждаю, дорогие друзья, потому что съестные припасы не имеют прежнего вкуса и сочности; только вино не дурно. Оно из наших старых погребов, где Нарайяна хранит свои будто бы «неистощимые» запасы, – смеясь прибавил Дахир.

– Правда, все стало невкусно, точно старушка-земля хочет внушить нам отвращение к себе, чтобы мы о ней не жалели. На что деньги, и те не имеют прежней цены. Природа как будто с ума сошла; перемены температуры невыносимы: то полярный холод, то тропическая жара, и все скачками, без промежутков;

весны и осени почти не стало: с поразительной быстротой переходит с лета на зиму. Прибавьте к этому ужасающие ураганы, землетрясения, отравляющие миазмы, вдруг появляющиеся с моря или земли, от которых задыхаются люди. В растительном царстве тоже все пошло навыворот. Тепличные растения стали так плохи, что пробовали было вернуться к садоводству на открытом воздухе, но попытки не имели успеха: все либо мерзнет, либо горит, а не то поедается червями, и приходилось пить вино со вкусом серы или есть плоды без сока и запаха, напоминающие дерево; такую, словом, гадость, как вот эти.

Он схватил из корзины один фрукт и сердито швырнул его в угол; яблоко раскололось и обнаружило вялое, сухое мясо. Все посмеялись дурному расположению духа неисправимого обжоры.

– Да, Небо предупреждает преступное человечество, – заметил Дахир, – но оно не желает понимать и остается глухо к голосу потерявших равновесие космических сил.

– Вся земля сплошная пустыня, – сказал Нарайяна.

– Ты забываешь об одном уголке нашей гибнущей земли, который остался таким, как был, – возразил Супрамати. – Индия – это колыбель человечества, куда некогда спустились бессмертные с другого погибавшего мира, великие законодатели и насадители первого просвещения. Там они учили младенческие народы азбуке великих законов, поддерживающих социальный и нравственный строй, мудро открывая перед ними ровно столько света, сколько те в состоянии были воспринять; там их дух как бы охраняет места, где они жили и где устроили архив мира. И атмосферные беспорядки, и ядовитые миазмы – все, словом, удалено от мест, где неугасимым огнем горит воля этих великих духов и как щитом прикрывает это сказочное царство. Никогда нога простого смертного, неверующего, который мог бы кощунствами осквернить эти веселые долины, не приближалась к дворцам магов, ни одно любопытное око не опошлило эти убежища мудрых, где сама природа дышит гармонией. И только последний, окончательный удар примет их в свои пламенные объятия неизменно чистыми и непорочными.

– Ты говоришь верно, Супрамати. В наших волшебных индийских дворцах хорошо живется и посейчас; а здесь – ужасно, точно под гнетом какого-то кошмара. Самому холодно становится, видя, как мерзнут другие; да и люди все какие-то жалкие. Одни живут в постоянном опьянении оргиями и преступлениями; другие бродят мрачными мизантропами, не находя себе покоя, словно потеряли что-то, ищут и не находят, – вздохнул Нарайяна.

– Ну, да. Они потеряли и ищут свою большую веру, своего Бога и Святых-покровителей, все то, что питало их душу. Теперь, пресытившись пороками, без нравственной поддержки, чувствуя, что вокруг них совершается что-то необычное, они ошеломлены, а будущее представляется им мрачной бездной, – заметил Дахир.

– И я предвижу, что именно этих «мизантропов» легче всего будет нам увлечь нашей проповедью, – прибавил повеселевший Нарайяна, подливая гостям вина.

Разговор оживился, и Супрамати рассказал о своем свидании с Шеломом Иезодотом, упомянув о его вызове и приглашении на пир.

– Ага! Он, значит, пронюхал уже, что ты опасен! – воскликнул Дахир.

– Именно, и даже пытался подкупить меня, предлагая тысячи душ для того только, чтобы мы ушли; но я отказался от такого торга, – и Супрамати от души рассмеялся. – Но второе предложение – благородный поединок – я принял, и мы померяемся оккультными силами. Он утверждает, будто может при посредстве силы дьявольской сделать все то, что я могу выполнить чистой силой, полученной от Бога.

– Ого! Есть, я полагаю, некоторая разница между этими двумя силами. А когда же состоится этот великолепный поединок магических сил? Надеюсь, ты позволишь мне и Дахиру присутствовать на нем?

– Конечно, я настойчиво приглашаю вас обоих. Народу будет множество, разумеется, и я предполагаю с этого начать обращение. А когда все это будет – я и сам не знаю, но думаю, что после пресловутого пира, на котором они надеются ослабить меня или убить.

– Ха! Ха! Хороша шутка! Но, во всяком случае, будь осторожен, Супрамати! Если в тебе еще сохранилось кое-что от старого Адама, то г-жа Исхэт способна его пробудить, – воскликнул Нарайяна, громко смеясь.

– Видишь ли, – скромно прибавил он, – расположение мое к прекрасному полу еще не совсем угасло; поэтому я предпринял маленькую рекогносцировку, чтоб взглянуть на подругу антихриста, и убедился, что она опасна.

– Будем надеяться, что я устою против ее чар и что старый Адам будет по-прежнему спать в глубине моего существа, – ответил Супрамати, улыбаясь.

Вечером, когда маги собрались побеседовать в спальне Дахира, Супрамати сказал вдруг, вдыхая воздух:

– Здесь точно есть где-то церковь.

– Нос твой не обманул тебя. Здесь действительно существует маленькая часовня, и какой-то верующий прикрыл вход в нее, но мы его открыли. Вход за этим буфетом, – сказал, смеясь, Нарайяна.

Он отодвинул тяжелый буфет, и за ним оказалась дверь в небольшую часовню, наполненную разнообразными священными предметами. Они зажгли свечи, и свет их озарил суровые лики древних икон. Маги опустились на колени и стали молиться со всем пылом. Когда они вышли и буфет поставили на прежнее место, Нарайяна рассказал, что этот вход был так искусно заделан, что простой смертный никогда не нашел бы его.

– Вообще, – добавил он, – это гадкое переживаемое Землею время породило множество любопытных фактов, с нашей точки зрения, конечно. Например, катастрофа с Петербургом, о подробностях которой я узнал здесь.

– Ах, расскажи, расскажи. Я знал, что старой столицы уже нет, но подробности известны мне не были, да и Нивара тоже не знает, вероятно, потому что никогда не говорил мне ничего про это.

– С удовольствием, – ответил Нарайяна. – Прежде всего, должен упомянуть, что здесь, как и повсеместно, где только сохранились верующие, существуют подземелья, где те и прячутся. Мы там были, конечно, с Дахиром, и там я познакомился с неким старцем, который рассказал мне то, что я хочу вам передать. Катастрофа произошла вскоре после сокрушения Троице-Сергиевой лавры; но еще за много лет перед тем климат петербургский становился год от году все суровее. Надвигались полярные льды, так что север Швеции, Норвегии и России стал необитаем; ну, а в Петербурге еще жили кое-как, хотя лето становилось все короче, а зима длиннее и холоднее. Изобретательное человечество придумало между тем паллиатив: целые кварталы покрыли гигантскими стеклянными куполами и отепляли электричеством, словом, с грехом пополам – жили. Но еще быстрее холода усиливалось нечестие и все неизбежно следующие за ним пороки; а так как правители того времени обкрадывали управляемых, то издан был закон, повелевавший закрыть и продать с аукциона все церкви. Однако несмотря на все, оставались еще, особенно среди народа, люди, державшиеся старинных обычаев и старой веры; тогда компания предприимчивых аферистов скупила все храмы оптом и открыла абонемент на право посещения церквей, слушания богослужений и причащения, а нанятые компанией священники совершали службы. «Почему бы, – говорили предприниматели, – и не воспользоваться людской глупостью?» Однако ввиду того, что абонементы стоили дорого, то многие из небогатых принуждены были отказаться от них, население стало отвыкать от церкви, и антреприза наконец лопнула. Негодование этих ловкачей было неописуемо; а так как влияние их на правителей было очень сильно, то они добились такого решения, что необходимо, видишь ли, положить раз и навсегда конец всем «старым и глупым предрассудкам», а с этой целью повелено было собрать все имевшее отношение к прежней вере и всенародно предать сожжению. Я забыл сказать, что раньше, когда еще держалась кое-какая вера, купили находившиеся в Бари мощи Св. Николая, которые итальянцы продавали. Их поставили в особо построенной для этой цели церкви, вблизи города… Итак, эти мощи, как и все прочие святыни, должны были быть преданы огню; день этого аутодафе отложили до весны ввиду особенно суровой зимы. В последний раз заволновался народ, и сердце его дрогнуло при мысли, что будет уничтожено все, чтимое их предками, и чудесно сохранившиеся мощи вековых покровителей и защитников. Среди населения раздались протесты, но так как протестовавших было меньшинство, то их не слушали, а Небо осталось как будто глухо ко всем этим преступлениям, богохульствам и кощунствам. Но чтобы скорее покончить с этим «нелепым» и «неудобным» волнением, решили поспешить с аутодафе.

Между тем весна задержалась; за несколькими теплыми днями, оттаявшими местами ледяную кору, сковавшую море, наступили снова холода. И вот однажды ночью забушевала страшная буря. С грохотом пушечных выстрелов ломался лед, а яростный ветер гнал на город волны и глыбы льда. С ошеломляющей быстротой город был затоплен; но беда не была еще полна. В ту же ужасную ночь вулканический удар приподнял слегка дно Ладожского озера; вода вышла из берегов, а бурные пенистые волны, уничтожая все на своем пути, неслись, словно лавина, достигли Петербурга и наводнили его.

Что тут произошло, и описать нельзя. Погибло несколько сот тысяч человек; когда же вода спала, остатки города оказались покрытыми ледяной корой, которая никогда уже не оттаивала. Тот же подземный толчок, от которого вышло из берегов Ладожское озеро, нагнал полярные льды, двинувшиеся вдоль берегов Швеции и загромоздившие Балтийское море. Теперь во всех этих местностях климат хуже, чем у эскимосов, а Петербург представляет оригинальную картину Помпеи подо льдом; потому что, как говорят, целые кварталы стоят нетронутыми, т.е., конечно, дворцы и массивные здания. Говорят, что перед катастрофой появились народные пророки, ходившие по улицам и возвещавшие, что преступления истощили долготерпение Неба и что кощунники, дерзнувшие желать сжечь все мощи с прочими святынями, погибнут ранее, чем успеют привести в исполнение свой гнусный замысел; и они уговаривали верующих покинуть осужденный город. Многих из них признали буйнопомешанными и без церемонии убили, но на их место появлялись другие, и верующие, глубоко потрясенные, покинули город; а вольнодумцы с сатанистами остались и погибли. Позднее, когда успокоились стихии, некоторые из верующих посетили место несчастья, где и нашли еще несколько уцелевших церквей и домов; а так как гонение на веру становилось все упорнее и ожесточеннее, то они окончательно обосновались в этом необитаемом уже более месте, и там мало-помалу образовалась небольшая община, живущая в старом Невском монастыре. Богомольцы сходятся туда на молитву, сатанисты же бегут от разоренного города, и благодаря этому маленькое стадо Христово живет там в мире и безопасности.

Рассказ этот так заинтересовал Супрамати с приятелями, что они решили на другой же день отправиться на развалины Петербурга.

По мере приближения к мертвому городу холод все усиливался, а унылая картина опустошения навевала глубокую грусть. Высадились они у Невского монастыря, где заметны были еще следы человеческой деятельности: усыпанная песком дорожка вела к храму, вход в который был очищен ото льда, а из труб жилья курился легкий дымок. При входе в храм горели две смоляные бочки, а внутри топились маленькие переносные печи, так что температура, сравнительно с наружной, была довольно тепла и приятна. Святое место было тщательно вычищено, и причиненные наводнением опустошения по мере возможности исправлены.

У сохранившейся в нетронутом виде раки Преподобного горели свечи и стояло человек пятнадцать мужчин и женщин; они запели, после того как окончилось чтение Евангелия, и маги присоединились к верующим.

По окончанию молитв путешественники познакомились, были дружески приняты, как братья, и отведены в жилое помещение, чтобы согреться и подкрепиться. В комнатах, где жил раньше митрополит, помещалось несколько семейств, остальные же члены общины размещались в других зданиях. Здесь было тепло, в большой печи пылал яркий огонь, и хозяйки подали гостям теплое вино, хлеб и блюдо с рисом.

После трапезы разговорились, и Супрамати осведомился, велика ли община и не тяжело ли им жить в этой ледяной пустыне, среди развалин и смерти. Блаженная улыбка озарила лица хозяев.

– О! Нет, – ответили они единогласно. – Здесь так хорошо и спокойно, вдали от злых кощунников. За работой и молитвой не видишь времени; кроме того, у нас есть воздушные суда, на которых мы ездим за провизией, топливом и т.д. А холод, право, еще сносен; зато иногородние, попадающие сюда, очень мерзнут, и некоторые даже совсем замерзают, а потому все почти бегут отсюда. А мы и другие живущие здесь не страдаем от холода и счастливы. Никто не препятствует нам совершать Богослужение, у нас сохранились святыни, которые мы почитаем; а мы любим уединение, отказались совершенно от светской жизни и считаем себя счастливее всяких миллиардеров в их дворцах.

– Но ведь предвидится сильный голод: как же вы тогда будете жить? – полюбопытствовал Дахир.

– Господь печется о нас и поддержит впредь, – ответил с непоколебимой верой один из старцев.

После этого разговора маги совещались между собой, и затем Супрамати справился, нет ли при общине какого-нибудь сада или куска земли, бывшего прежде садом или огородом.

– Как же, сохранилось еще место, где был митрополичий сад, и далее, за монастырем, есть огороды; но все покрыто снегом и льдом.

По просьбе путешественников их провели на эти места, и члены общины с удивлением видели, как те влили в ведра с водой что-то из бывших при них маленьких флаконов и обильно поливали ею землю. Затем маги простились с радушными хозяевами, желая осмотреть на обратном пути мертвый город.

Тихо плыло их воздушное судно вдоль улицы, бывшей некогда главной артерией древней столицы. Вид был мрачный и тоскливый.

Местами мусор и обломки развалившихся домов загромождали улицы и делали их непроходимыми; иные здания стояли без крыш и как будто качались, но были и такие, что сохранились в целости, не считая, конечно, выбитых окон и дверей, и через них можно было видеть в опустевших квартирах разбитую мебель и кучи поваленных разных вещей, среди которых замечались скелеты или нетронутые как будто тела, которые словно гримасничали из-под ледяного савана. Но так как картина была приблизительно одинакова везде, то маги направили свой аппарат ввысь и, глубоко взволнованные, покинули преступный город, пораженный гневом Божиим.

Приятный сюрприз ожидал отшельников ледяной Помпеи. В ночь после отъезда магов без следа растаяли снег со льдом, покрывавшие сад и огород; через несколько дней стала показываться свежая и пышная зелень, а несколько недель спустя и деревья словно ожили, вытянув к небу свои кудрявые ветви, и затем покрылись плодами; и кругом запестрели цветы, а в огородах зрели разнообразные овощи. И этот уголок рая зеленел, процветал, благоухал, словно независимо от окружавшей его ледяной пустыни и холодного ветра. Не веря своим глазам, любовались смущенные жители совершившимся чудом, а в душе крепло убеждение, что их посетили святые или, может быть, ангелы, посланные Свыше, чтобы облегчить их участь и вознаградить за веру в Бога.

Посещение мертвого города произвело на магов глубокое впечатление. Перед отъездом из Москвы Супрамати пожелал осмотреть подземные пещеры, где скрывались верующие, и однажды ночью они спустились в подземные галереи, находившиеся под одним из старых монастырей. Население там было немногочисленное, но особого типа. В маленькой часовне шла вечерняя служба, и совершали ее несколько старых священников в белом облачении строго и сосредоточенно. Истощенные постом и аскетической жизнью, лица их были прозрачно-бледны, и глазам мага виден был исходивший из них голубоватый свет, как и окружавшее их головы светлое сиянье. Поглощенная глубокой молитвой коленопреклоненная толпа молящихся тоже дышала чистыми излучениями, золотистым облаком витавшими вверху, под сводом. Все собравшиеся тут люди были «не от мира сего»; душа их пролагала путь к Небу, в которое они веровали. Маги и Нивара опустились на колени, сливаясь в общей молитве с верующими, и глаза их взволнованно блуждали вокруг этого приюта гонимой веры. Вдоль стен стояли раки святых, и каждая из них казалась точно костром, из которого исходили потоки золотистого света.

В великую минуту, когда священник вышел из алтаря со Святыми Дарами, наступила глубокая тишина. Вдруг пещера озарилась удивительным светом, и под сводами раздалось неземное, могучее пение веры, а в воздухе витали светлые, прозрачные, как белоснежный пар, образы. В этот миг над чашей, окруженной снопами ослепительного света, появилась голова Христа в терновом венце. Божественный лик выражал невыразимую грусть. Минуту спустя видение побледнело, и лишь над чашей продолжало гореть золотистое пламя, которое быстро затем ушло словно внутрь священного сосуда.

Горячая благодарственная молитва вознеслась из сердца магов и присутствовавших; все были несказанно счастливы, что сохранились еще на земле места, где Господь проявлял Свою милость и где не порвалась связь между Творцом и Его творением. После богослужения маги познакомились с верующими и посетили подземелья, а Нарайяна представил Супрамати старца, о котором говорилось раньше, и тот пригласил мага в свою келью – крошечное помещение с одним столом, стулом, постелью и образом Богородицы.

Усадив гостя на единственный стул, он принялся расспрашивать Супрамати о том, что происходит в свете, от которого он совершенно отдален. Приближение конца мира его нисколько не удивляло, и он в свою очередь рассказал, что в Москве происходят странные вещи, указывающие, что небу наскучили наконец преступления, творящиеся на земле ее павшим человечеством. Так, один из его близких, живший в городе, передавал ему, что ко времени, когда некогда праздновалась Пасха, демоны явно становились бешеными и между сатанистами случалось множество очень подозрительных убийств или случаев внезапной смерти. Некоторые говорили, что в Пасхальную ночь в сатанинских храмах слышали крики, стоны и рычания, а по улицам бежали стаи поганых животных. Наоборот, в прежних церквях слышался звон колоколов, которых уже более не существовало, под сводами раздавалось пение, славившее Воскресение Христово, и с неба падали в виде огоньков тысячи искр. Во время этих небесных явлений сатанисты были совсем подавлены; они прятались и мучились судорогами.

На другой день после посещения подземелий Супрамати уехал, обязав Дахира и Нарайяну побывать у него после пира у Шелома.

– У меня найдется, наверно, немало интересного для вас ввиду того, что красавица Исхэт намеревается покорить меня, – весело сказал он.

– Хорошо, что Ольга не знает ничего о замыслах такой опасной соперницы; это могло бы испортить все ее испытание, – лукаво заметил Нарайяна.

Все посмеялись и, пожав в последний раз друг другу руки, расстались.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.