Глава V Разговор с Богом

Глава V

Разговор с Богом

— Кого это ты называешь козлом? — услышал Деснин голос за спиной. Голос показался знакомым. Он обернулся. Перед ним стоял… Аббат.

— Ха-ха-ха! Если пуля достанется тебе, значит сам бог против моей встречи с твоим Учителем, — передразнил Аббат Деснина. — Бог не против того, чтобы ты встретился с его, — Аббат указывал на труп, — Учителем, ибо бог — это я. По крайней мере, здесь.

Он обвёл руками холл, в котором, откуда ни возьмись, стали появляться какие-то люди.

Деснин недоумевал. Он еще раз вгляделся в того, кто называл себя богом. Сомнений быть не могло. Перед ним стоял тот самый Аббат, на которого Деснин работал в свое время. Правда, тот заметно пополнел, и этот лишний вес его, очевидно, раздражал. Особенно двойной подбородок и жировая складка на затылке начисто выбритой головы. Аббат также узнал Деснина, но почему-то делал вид, что видит того впервые.

— Я ждал тебя, — произнес Аббат, обращаясь при этом не столько к Деснину, сколько к присутствующим. — Рано или поздно, но ты должен был прийти, как я и предсказывал.

Речь Аббата была протяжна и величественна. Он явно изображал из себя пророка.

— Дети мои, — Аббат обвел взглядом всех присутствующих, — вот он, тот человек! Они послали его, чтобы убить меня! Потому что…

Аббат наклонился к самому уху Деснина и шепнул: «Это я убил Никодима!»

Дыра. Она полыхала. Месть, заполнявшая ее, рвалась наружу. Деснин разжал руку. Лимонка с глухим стуком упала на пол.

Следующие несколько секунд показались Деснину вечностью. Перед глазами поплыли какие-то неясные картинки, в ушах стоял звон.

Вдруг в этот всепоглощающий звон ворвались слова Аббата:

— Видите, дети мои, они не в силах убить меня, ибо я вышел из-под их контроля. Я отринул их, и они не властны надо мной!

Деснин мотнул головой. Картинки исчезли. Но в ушах стоял страшный рев. Это месть не находила себе выхода. Несколько секунд Деснин неподвижно смотрел на не взорвавшуюся лимонку, затем, скрипнув зубами, кинулся на Аббата. Но двое из учеников тут же повалили его на пол, скрутили руки за спину и поставили на колени перед своим Учителем. Тот не спеша достал пистолет и приставил его ко лбу Деснина.

— Дети мои, этот человек дважды пытался убить меня. Я в полном праве просто пристрелить его, но… Суд — вот высшее проявление божественного начала. Ты волен либо казнить, либо миловать. Запомните: бог в первую очередь судья, а потом уже всё остальное. Бог всемогущ, а настоящая власть не в том, чтоб казнить — убить может каждый, настоящая власть в том, чтобы миловать.

Аббат убрал пистолет и продолжал свою патетическую речь:

— И я милую этого жалкого посланца старого бога. Вы видите, как тот немощен. Так к чему же он нам?! Однако власть прежнего бога еще крепка. Он, так же как и дьявол, контролирует вас через ваши души. Чтобы избавиться от этого контроля, нужно избавиться от души. Я достиг этого. Вы — уже на пути. Вы — избранные. Совсем скоро грядут времена, когда все люди, по всей земле, избавятся от контроля, избавятся от своих душ! Но вы — первые! И вы будете хозяевами земли, рая и ада! Но пока: есть рай, есть ад и есть я. И это я решаю, кому настал черед совершить свой Переход! Помните — прежние бог и дьявол всего лишь мои наместники.

Следующие слова Аббат обратил к Деснину:

— Я знаю, ты послан ими обоими для последнего разговора со мной. Что же, я готов. Оставьте нас, дети мои. Вы же видите — он не в силах причинить мне никакого вреда.

«Поднимайся в мой кабинет на верху, живо!» — шепнул Аббат уже нормальным тоном в ухо Деснину. Деснин повиновался и направился к лестнице. Сзади шел Аббат. Едва они вошли в кабинет, тот в изнеможении развалился на кожаном диване.

— Уфф, — выдохнул Аббат, отирая платком пот со лба, — если б кто знал, как трудно быть богом. Хм, Коля, Коля, тесен мир. Я был уверен, что ты здесь появишься и порадуешь нас чем-то оригинальным. И я, как всегда, оказался прав. Информация, что моим подопечным интересуются, быстро просочилась. Ну а я решил извлечь из всего этого определенную пользу. Да ты присаживайся, в ногах правды нет, — указал Аббат Деснину на кресло возле дивана.

— Я думаю, ты очень удивлен, увидев меня здесь в такой роли, да вообще всем этим спектаклем. Мне и самому все это довольно противно, но иногда приходится разыгрывать нечто подобное для, так сказать укрепления веры. И лестница, и лимонка, и то, что Мокрый остался один — все это было подстроено. Только вот с самим Мокрым промашка вышла. Я не предполагал, что ты придешь со своим стволом. Жаль парня. Впрочем, сам виноват. Любил, видишь ли, посмотреть на дело рук своих. Он был, можно сказать, поэтом своего дела. Исполнял всё изящно и не любил крови. Старался представить всё как несчастный случай, пожар…

Глаза Деснина блеснули. Руки рефлекторно стали сжиматься в кулаки. Аббат, заметив это, как бы невзначай почесал стволом пистолета щеку и, улыбнувшись, сказал:

— Ты как всегда чрезмерно горяч, Коля. Извини, что я ввел тебя в заблуждение: тот пожар, которым ты интересуешься, заказал не я, хотя и имею определённое к нему отношение. В своё время ты оказал мне услугу и, самое главное, не впутал меня в то дело. Я ценю преданность и в долгу, как ты сам знаешь, никогда не остаюсь. Так что, так и быть, кое-что я тебе проясню относительно того пожара… Да, кстати, неужели этот сгоревший священник и есть тот поп, после встречи с которым ты сам сдался?

— Да, — коротко ответил Деснин.

— Ха-ха-ха-ха! — рассмеялся Аббат. — Ты был отличным телохранителем, теперь душу решил хранить, я так понимаю? Это серьезно. И видимо этот Никодим для тебя много значил. Что ж, если бы я знал, что это именно он… Ладно, всё равно уже ничего не вернуть.

— Но чем, чем же вам Никодим помешал? — Деснин еле сдерживал себя.

— Ну надо же было помочь совершить Переход хоть одному праведнику в рай. Не все же одних нечестивцев в ад отправлять, — невозмутимо ответил Аббат. Глаза Деснина вновь дико блеснули, он уже готов был накинуться на Аббата, но тот спокойно наставил на него пистолет.

— Остынь. Это же бред. Все это я придумал, чтобы…

Аббат поднялся, достал из коробки на столе сигару, прикурил. Затем порылся в ящике стола, извлек оттуда диктофон и папку с газетными вырезками.

— Кстати, насчет душ… Что-то ты меня на философский лад настроил. Я понимаю, что все, кто знал меня по прежней жизни, считают, что я тронулся. Что ж, это даже к лучшему. Давно собираюсь привести свои мысли в порядок, да как-то недосуг. А ведь надо, чтобы и он, вернее я, грядущий, знал, с чего все началось. Кто же ему расскажет, как не я сам. Коля, — казалось, Аббат только сейчас вспомнил, что не один, — Ты присутствуешь при историческом моменте, и я позволяю тебе это сделать. Согласись, как-то глупо разговаривать с диктофоном наедине, тем более что ты никуда не торопишься. Кстати, возьми платок. А то, я вижу, мои ребята чуть перестарались.

Деснин приложил платок к разбитой губе, а Аббат еще некоторое время курил, собираясь с мыслями, затем включил диктофон и начал так:

— Аббатом меня называют не случайно. Я сын духовного лица довольно, кстати сказать, высокого ранга. Он давал обет безбрачия, но все не без греха. Когда появился я, он очень испугался за свою карьеру — могли и расстричь. В общем, так до самой смерти он меня и не признал. Но земля слухами полнится, так я и получил свою кличку. О своей, как сейчас говорят, криминальной карьере я рассказывать не буду — это никого не касается, да и не в этом главное. Хотя… Все, что я делал, я делал… нет, это тоже неважно.

Аббат выключил диктофон, отмотал пленку чуть назад и продолжил:

— Не знаю, может быть это наследственное, но я всегда интересовался религией. И вот как-то мне попалась такая заметочка.

Аббат открыл папку с вырезками, пробежал глазами по одному из текстов.

— Здесь автор размышляет, почему наш капитализм принимает столь уродливые формы. Цитирую. «Да потому, что их капитализм (я имею в виду Запад) основывался под влиянием господствующего идеализма. Ведь когда у них происходило становление капитализма, то церковь была ещё довольно сильна. Люди верили в Бога, в загробную жизнь и боялись Суда. Эти идеалистические тенденции в какой-то степени смягчали самое жёсткое проявление материализма в социальном плане — капитализм. А у нас становление капитализма происходит под влиянием господствующего материализма и даже полного атеизма, который нам внушали семьдесят лет и, видимо, всё же внушили. Нашему материалистическому, безбожному капитализму нет противовеса. Баланс нарушен — вот мы и падаем в пропасть. Минус отталкивает минус, нет гармонии — нет жизни. Бог нужен, вера какая-то, в противовес культу денег. Но нет базы для веры, нет, как говорили раньше, кадров. За семьдесят лет всех вытравили. Вместо знающих и истинно верующих людей, лезут в духовные пастыри чёрт знает кто. Присмотрелись люди — и увидели, что нынешние попы не Богу служат, а всё тому же злату. Культ денег проник и в церковь. Не верят люди таким попам, не верят. Вот так и превратили современную церковь в аппарат для отпугивания человека от Бога. Как говорится: чем ближе к церкви, тем дальше от Бога». Дальше не суть важно. Вот только это: «Раньше нам навязывали материализм для того, чтобы мы поверили в рай на земле (я имею в виду коммунизм); теперь нам пытаются навязать идеализм для того, чтобы мы поверили в рай на небе. От всей этой чехарды у большинства только мозги набекрень. Этим и пользуются всяческие секты. Верить-то во что-то надо, человек не может без веры».

Аббат отложил папку, попыхтел сигарой и продолжал:

— Вот здесь и крылась суть моего открытия. Я долго размышлял над этим, наблюдал и пришел к выводу, что статейка устарела, и современный человек в духовной пище вовсе не нуждается, потому что душу в нем давно победило тело. Это прежний человек не мог без веры. Современный же человек, напротив, стремится освободиться от нее. Он не желает подчиняться ни Богу, ни дьяволу. Как говорится, без Бога шире дорога. К чему все эти размышления о добре и зле? К чему вся эта вечная борьба? Зачем забивать всякими проклятыми вопросами голову, когда можно обойтись без них? Зачем вообще какая-то там душа? Не проще ли без нее? Борьба между добром и злом — очень утомительное занятие, зачем же напрягаться? И это не моя идея, это всеобщая идея. Все такие, просто еще не знают об этом. Так называемые общечеловеческие ценности стирают грань между добром и злом, и душа, как орган, определяющий это самое добро и зло, становится каким-то ненужным аппендиксом, который если для чего и предназначен, так только для того, чтобы его удалить. А еще, по современным представлениям, душа — это некая матрица с положительным либо отрицательным зарядом. Я же предлагаю обнулить заряд, встать по ту сторону добра и зла. И все это ради самого же человека, а не каких-то там богов. Я предлагаю абсолютную свободу, потому что Бог и сатана не властны над теми, у кого нет души.

И так, душа — частица Бога, или дьявола — у кого как. Чтобы избавиться от их контроля и получить свободу, надо избавиться от души. Но как это сделать? И тут как раз появились первые результаты клонирования. Выяснилось, что клон — абсолютно идентичная копия человека за исключением одного маленького но — души. Не передается она вместе с генами. Я сделал на это ставку и уже вложил большие деньги в эксперименты. Когда появились первые компьютеры, в них тоже никто не верил, но они заполонили весь мир. Так же и с клонированием. Работы не так уж и много — достаточно клонировать лишь одно поколение, далее все будут размножаться естественным способом, уже обездушенные. Не знаю, как там за границей, но у нас первый клон уже создан. Это мой клон. Правда, он еще совсем младенец, но клонирование — это и есть жизнь вечная! И никакой Бог не нужен! Клоны — это будут первые свободные люди. Свободные от души, а значит и от контроля над собой со стороны сил добра и зла. В этом-то все зерно: раз эти люди будут свободны от Них, то их может контролировать кто-то другой! И этот кто-то — я! А почему бы и нет?

Тут Аббат захохотал. Что-то противоестественное было в его странном смехе без улыбки.

— Да, моя конечная цель — полное безверие, — продолжал Аббат, внезапно оборвав свой смех. — В меня верить совсем не обязательно. Я, в отличие от библейского бога, вовсе не тщеславен. Главное самому знать, кто ты есть. Хотя… Впрочем, увидим. Однако это так — планы на будущее, а будущего, я уверен, благодаря клонированию у меня предостаточно. Да, вечный человек могущественнее всех богов и дьяволов, даже если б они существовали. К черту царство духа, да здравствует царство плоти, царство абсолютной свободы от Них. Я несу людям абсолютную свободу. Свободу ото всего на свете. Пусть они так думают, зачем же им знать, что кто-то ими все же управляет? Главное — чтобы все были счастливы. Ибо я дам всем покой. Избавлю от греха. У нас все будут счастливы, и не будут более бунтовать, ни истреблять друг друга. Я уничтожу сам грех, потому что нет греха без Бога и дьявола. И за это избавление от страданий, от совести они обожествят меня. И лишь один я буду владеть тайной и страдать за всех.

Если бы перед ним был другой человек, Деснин наверняка бы улыбнулся от такого пафоса, но сейчас ему стало как-то не по себе. Аббат между тем продолжал:

— Из двух привилегий Бога: вечной жизни и познания добра и зла — человек выбрал последнее, лишив себя тем самым первого. Но я исправлю эту ошибку. Дьявол соблазнил вкусить от древа познания добра и зла, я же предлагаю вкусить от древа жизни вечной. И времени больше не будет, ведь именно с изгнания Адама, с того момента как он стал смертным, началось время, а до этого была вечность. Я верну всех туда, где нет болезни, печали, воздыхания, но жизнь бесконечная.

— Но это же Христос так говорил и Царстве Божием, а без Христа… — попытался было возразить Деснин.

— У-у, — Аббат приподнял брови. — Я вижу, ты на зоне времени зря не терял. Приятно поговорить с человеком, который хоть что-то читал. Так вот этот самый Христос говорил о воскресении в новом теле и о том, что восставшие будут подобны Адаму, не ведавшему добра и зла. А это и есть клонирование. Да и потом, разве он не приходил для того, чтобы слить воедино двоичную систему координат: плюс-минус, да-нет, добро-зло и взамен дать лишь один ориентир — себя?

— Но ты же не Христос.

— Хм, кто знает. Может я и есть тот обещанный Спаситель? По крайней мере, я тот, кто выполняет пророчество, и мне суждено вернуть всех обратно в потерянный рай.

С этими словами Аббат выключил диктофон.

— Немного сумбурно получилось. Надо будет потом перенести все это на бумагу и поправить.

Деснин не проронил ни единого слова. Сначала он смотрел на Аббата как на сумасшедшего, но затем ему стало страшно. Перед его внутренним взором постоянно стоял образ осы с отрубленным брюшком.

— Ампутации души, — тихо произнес он, повторяя слова странного попутчика.

— Хм, — Аббат поднял брови, — пусть будет ампутация души. Звучит заманчиво, как бы желающие в очередь на эту операцию не выстроились, ведь этот орган веры гноится уже и, чтобы не дожидаться гангрены, гуманнее всего его ампутировать. Меня только одно волнует: может быть, меня кто-то уже опередил, и добрая половина человечества — бездушные клоны? Впрочем, будем надеяться, что это не так, хотя и очень похоже на то.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.