Глава XII. Свободна…

Глава XII. Свободна…

Медленно спускаясь по ступеням крыльца крошечной почты, Дина осмотрелась. Новое место было улыбчивым и приветствовало ее лучами нежного солнца, задорной стайкой пацанов, пробегающих мимо, лицами сельчан, добродушно рассматривающих заезжую гостью. Кто-то кивнул ей, Дина ответила, вспомнив, что в деревнях все здороваются. Дина приложила ладонь к сердцу и тихонько сказала, обращаясь к горам:

— Здравствуй, Хозяин этого места! Спасибо тебе за гостеприимство! Помоги мне, пожалуйста!

Легкий ветер дунул ей в лицо теплой волной. Было ли это ответом или просто совпадением, не важно — Дине стало спокойнее. Привычку здороваться со всем и вся вслух или «про себя» она позаимствовала еще из детской истории про Маугли. Как говорится, сказка — ложь, да в ней намек… Денис насмехался над сестрой, замечая, как она делает это: «Тетка взрослая, а все, как маленькая…». Зато собаки на Дину не бросались, кошки ластились, и всевозможная живность проявляла к ней благосклонность.

Как ни странно, Дина почувствовала облегчение — ее мальчики знают, что она в порядке, и теперь у нее есть право на ошибку. Ее окрыляло удивительное ощущение, что она зависит лишь сама от себя. Дина поторопилась перейти через дорогу к новенькой гостинице, на которую указал Егор Палыч. Тот поджидал ее возле кованой калитки:

— Ну что, девочка, все сделала?

— Да, спасибо! — Дина протянула мобильный телефон. — Я поговорила с Витей. Все нормально.

— Ты решила что-нибудь? — поинтересовался старик.

— Я остаюсь, — ответила Дина.

— Молодец, — сказал Булкин, — не помню, кто сказал: «Держи друзей близко, а врагов еще ближе», но, по-моему, это верно.

— Егор Павлович, — обернулась девушка, — я не хочу вас обременять собой. Вы и так бесконечно добры ко мне! Правда есть домик, который надо сторожить? Я бы там пока пожила.

— Доча, а может быть все-таки у меня? — немного расстроился старик. — Я-то думал, нам вдвоем веселее будет…

— Егор Палыч, — коснулась его кисти Дина, — вы самый добрый человек, кого я когда-либо встречала, и я вам так благодарна! Но сейчас я — нежелательная соседка, скорее опасная. Не хочу вам отплатить неприятностями. Это проблема моя, и лучше всего мне быть одной…

— Как знаешь, — вздохнул дед. — Только не отгораживайся от людей совсем. Помни, что все не случайно, хорошо?

— Да, — согласилась Дина, — мне бы работу найти…

— Если надо, найдется, — заметил старик, — а голодную я тебя не оставлю, не бойся.

Расчувствовавшись, Дина чуть не расплакалась.

— Ну-ну, — закряхтел дед, — не смотри на меня такими глазищами. А то мне сразу креститься хочется, я себя как перед образами чувствую.

— Угу, — кивнула Дина.

— Я телефон отдам другу, а ты иди потихоньку обратно. Дорогу помнишь? Хорошо. Вон Дружок гоняется за коровами, ты его с собой позови. Я догоню.

Старик скрылся за изящной дверью гостиницы, а Дина послушно направилась к стадиону за псом. В хозяйственном магазине девушка обнаружила крошечный отдел канцелярии. Недолго думая, она рассталась с небольшой суммой, купив обычные детские краски, кисти и бумагу для рисования. А вдруг удастся что-нибудь заработать — здесь же есть туристы. Веселый Дружок, лающий на своевольную буренку, послушался Дину, как хозяйку. Скоро нагнал их и не по возрасту спортивный Егор Палыч, и они дружно зашагали под гору. Подойдя к дому, они остановились, как вкопанные — перед калиткой ожидала знакомая Дине спортивная сумка с вещами. На прутьях дверцы болталась записка. Девушка сорвала бумажку и прочитала:

«Мне эти вещи не нужны. Не мой размер… Пользуйтесь».

Дина показала записку старику:

— Я не понимаю, как он может просчитывать каждый мой шаг? Неужели Сет слышит мои мысли на таком расстоянии? — с отчаянием проговорила она.

— Не знаю, — растерянно пожал плечами Егор Палыч, — может быть, он просто так хорошо понимает тебя, что угадывает твои поступки?

— А вы говорите, у вас пожить…, - вздохнула огорченная Дина, — от меня лучше шарахаться, как от прокаженной.

— Перестань, — рассердился старик, — глупости все это!

* * *

Домик, о котором говорил дед, оказался совсем близко. Маленькая, пропитанная нежилым запахом постройка из камня и дерева, ничем не выделялась среди других: не старая и не новая, выкрашенная не так давно в сочный зеленый цвет. За домиком стояла простенькая банька и сарай с дровами. Неухоженный двор порос зеленью и сорняками, тянущимися к солнцу из-под раскидистых кустов фундука. Как и в любом дворе этого поселка, здесь росли яблони, их налившиеся соком ветки готовы были вот-вот разродиться цветами.

Егор Палыч показал Дине хозяйство, запас круп и муки, растительного масла и чая:

— Александра, хозяйка, сказала, что можно всем пользоваться. Ну, это типа оплаты за охрану. Она купила этот дом в прошлом году, как дачу, но тут ее в командировку за границу отправили. Позвонила мне и сказала, что до Нового года не появится, а, может, и дольше. Так что живи, сколько душе угодно. Наскучит, приходи ко мне.

— Спасибо вам, Егор Павлович! — Дина обняла старика. — Что бы я без вас делала?

— На здоровье, девочка! Я тебя проведывать буду, ладно?

— Конечно! — улыбнулась девушка. — Я так вам благодарна!

— Кстати, сегодня вечером будет семинар в клубе. Что-то о Древнем Египте. Бесплатно. Если захочешь, можешь сходить.

— Не знаю, — замялась Дина.

— Как хочешь. Ладно, ты осваивайся, — собрался уходить дед, — ключ вот он, на столе. Да! Я молоко и мед на подоконник поставил. Попей еще, а то все похрипываешь!

— Спасибо! — повторила она вслед удаляющемуся старику.

Дина прошлась по комнатам. Обнаружив тазы и ведра, она поспешила приготовить себе воду для купания. Странное ощущение грустно-пьянящей свободы и легкого безумства не покидало ее ни на секунду. «Надо собраться с мыслями и решить, что делать дальше!» — говорила себе она, пока не имея ни малейшего понятия о будущих планах.

Обмотав мокрую голову махровым полотенцем, Дина вышла из дома. На заброшенных грядках огорода ей удалось найти нежные листья одуванчика, молодой крапивы, черемши и щавеля. «Вот и салат к обеду!» — обрадовалась она, прислушиваясь к многоголосому щебету птиц. На ум пришли библейские слова: «Не заботьтесь, что вам есть, и что вам пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа, не больше ли пищи, и тело — одежды? Взгляните на птиц небесных: не сеют, не жнут… и Отец ваш Небесный питает их»… Никогда ранее не был так ясен Дине смысл этих слов. Никогда до этого момента ей не доводилось прочувствовать, как она сливается душой с небом, со звоном птичьих песен и струящимся теплом солнца. Дина разулась и босыми ногами стала на рыхлую черную землю, поросшую шелковистой травой. «Не одна!» — звучало в каждой клеточке.

Ее переполняло ощущение свободы, словно невидимые цепи разорвались, позволив дышать полной грудью. Радостная и неожиданно для самой себя счастливая, она принялась напевать знакомую песенку, решив, что ни за что на свете не отдаст в чужие руки свою душу.

Дина принялась осваивать немудреный быт, мыть чужой, пока пугающий пустотой дом, создавая в нем собственное пространство. Тихий спокойный день протекал неспешно, как вода в ленивой реке, будто бы ничего и не случалось, и не было никакой угрозы. Весеннее солнце раззадорило детвору где-то за окном, кричащую на все голоса. От этих звуков в груди разливалось доброе тепло, и мысли становились светлее. Дина завернулась в старое одеяло, сев по-турецки. «Сколько можно метаться и искать выхода вокруг, не стоит ли заглянуть в себя?» — думала девушка, вспоминая когда-то услышанные мудрые изречения. Она закрыла глаза и начала медитировать. Делала Дина это как придется, вызывая в памяти то одну мантру, то другую. О состоянии релаксации читала она много и пространно, но сейчас все словно взбунтовалось против него: скачущие мысли, желание почесать то нос, то руку, или мошка, непонятно откуда залетевшая в дом, и нытье в затекших коленях. Незаметно она уснула, свернувшись клубочком под теплой байкой.

Когда Дина проснулась, уже вечерело. В отличие от вчерашнего, это вечер выдался не холодным, наоборот, ласкающим, зовущим на прогулку, вызывающим неутолимую жажду чистого воздуха, которым хочешь напиться и не можешь. И Дина решила: «Почему бы не пойти посмотреть, что будут рассказывать в клубе? Говорит же Егор Павлович — ничего не случайно! Может быть, услышу что-нибудь полезное? Я свободна в своем выборе — принимать или нет…».

Дина распаковала новую белую одежду из сумки Сета — брюки, рубашку, свитер, белье. Качественная натуральная ткань приятно ласкала тело. Как новый пятачок, с одним лишь старым шарфом на шее, привычно закрывшем рубец, Дина пришла к центру поселка. Видимо не вместив всех желающих в клубе, семинар переместился на стадион. Народ сидел на лавках, на траве или на собственных раскладных стульчиках. Подойдя ближе, Дина неприятно удивилась — на небольшом возвышении стоял Сет и вещал о скрытых возможностях человека, поблескивая глазами в лучах предзакатного солнца. Ее душа порывалась уйти, но она осталась, желая понять, что здесь происходит. Пробежав глазами по рядам, она заметила и Егора Палыча, и Евгения неподалеку от «учителя». Дина прислушалась к тому, о чем говорит Сет:

— По мнению историков, слово Нефер раскрывает некое качество жизни или бессмертия, а также способности давать жизнь. Сет, Исида, Гор и Нефтис — были высшими существами — неферами, присланными на Землю с одной из планет Звездной системы Сириуса. Только благодаря ним, человечество выжило в одной из глобальных катастроф, периодически сотрясающих планету. Эта катастрофа привела к смещению магнитных полей Земли и к появлению пяти новых дней в календаре землян. К 360 дням прибавились еще 5 эпагоменальных дней, названных в честь Неферов, спасших людей. Эту теорию выдвигают ученые-египтологи. То же самое гласит легенда африканского племени догонов. Такая же есть и у североамериканских индейцев хопи. Неферы, по преданию, писали на камнях пальцами огня, путешествовали по воздуху без крыльев, силой мысли меняли русло реки и творили любую великую магию.

Сет был в ударе, приковывая внимание слушателей. Его плавно текущий голос завораживал присутствующих.

— Новая эра близится, — продолжал он, чинно вышагивая по центру, — и это не приевшиеся всем обещания «конца света» или «вселенской катастрофы», но реальный переход человечества на другой виток, в иное измерение. Я открыто говорю об этом сейчас, тогда как еще недавно эти знания были тайными, доступными лишь единицам, потому что нет времени молчать, каждый должен получить возможность либо развиваться, используя весь багаж секретных знаний, либо погибнуть в действительно надвигающейся на планету катастрофе. Переход в новое измерение может оказаться для вас совершенно безболезненным, если вы воспользуетесь техниками, которым я собираюсь вас научить. И возможно скоро вы и сами станете участниками легенды, устроителями нового мира…

— Не верьте ему! — посреди гипнотической тишины зазвенел голос Дины, заставив присутствующих встрепенуться, будто ото сна. — Этот человек лжет! Он — жестокий манипулятор!

— Ах, это вы? — кисло улыбнулся Сет и обратился к публике, в душе раздосадованный, что прекрасно выстроенная атмосфера разрушена. — Вот вам яркий пример невежества. Перед вами неудавшаяся самоубийца, которая уж точно вас ничему не научит. Человек с рабской сущностью сам не воспримет высшие знания и другим будет мешать, — словно издеваясь, громогласно пояснил публике Сет.

— Я - не рабыня. Не ваша! И не чья-либо!

— Ну, конечно, — невозмутимо парировал Сет, — но почему же тогда вы в страхе подчиняетесь? Где оно, ваше «Я»? Даже ни одной своей вещи на вас, Дина, нет. Все принадлежит мне.

— Душа, не больше ли пищи, а тело — одежды? — во всеуслышание произнесла Дина цитату из Библии и внезапно на глазах у всех начала раздеваться, делая это спокойно, будто находилась одна в своей комнате, где никто за ней не наблюдает. Она не могла предать снова обретенную свободу. На ее лице не было ни тени страха, в пальцах — ни малейшей дрожи, в движениях — ни капли сомнения.

Не торопясь, Дина стянула свитер, затем по одной расстегнула пуговицы рубашки, сняла белые брюки, кроссовки. Оставшись в нижнем белье, она не остановилась: так же спокойно и с какой-то совершенной целомудренностью она легко сняла и его. Все ахнули, увидев обнаженное бело-розовое точеное тело. Одним жестом она распустила хвост, и мягкий каштановый плащ длинных прядей скрыл высокую красивую грудь. Дина повязала на бедра единственную вещь, не принадлежащую Сету — узенький шарф, который в ту секунду многим показался похожим на темную власяницу на чреслах. Нагота девушки, стоящей перед всеми, как ангел на попрание, была не сексуальна, и каждый из присутствующих замер, глядя на освещенное светом лицо молодой женщины. Дина поднесла сброшенную одежду магу и положила перед ним:

— Все мое при мне. Я — свободна! — только и сказала она Сету, не готовому к такому повороту событий, недвижимому, мрачному, готовому задушить ее перед толпой. Она развернулась и босая, голая пошла медленно в сторону хижины. Кому-то даже показалось, что ее тело светится, а, может, так причудливо преломились лучи солнца, убегающего на запад.

— Юродивая! — сказал Сет. — Вы же видите, она — сумасшедшая нимфоманка, которой нужно внимание толпы!

Оцепенение развеялось. Народ зашумел. Люди начали расходиться. Семинар был сорван. Дина не обращала внимания на то, что происходит у нее за спиной, она осторожно ступала по дорожке, вздрагивая при каждом шаге — камни кололи нежные ступни. Кто-то догнал ее и накинул на озябшие плечи теплую шерсть. Дина обернулась — незнакомая девчонка, с лицом, переполненным эмоциями и восхищением.

— Наденьте мое пончо, — предложила она.

— Спасибо! — ответила продрогшая Дина.

Вернувшись к себе, Дина закрыла спортивную сумку с подачками Сета, вложив туда даже только что выстиранный спортивный костюм, и вынесла ее за ворота.

Поселок гудел, как улей, но никто почему-то не заметил, как и когда исчез красавец-лектор. Михаил, наблюдая за холодным лицом Сета в машине по дороге к Полянам, думал, что шахматная игра пошла не по правилам — пешка взбесилась и, не дойдя до конечной черты, превратилась в Королеву. Его не отпускала мысль, что играет этими фигурами вовсе не его горделивый партнер, а куда более мощный гроссмейстер…

Лишь Дина спала в эту ночь беззаботно, как младенец, с радостным и торжественным чувством отданного долга. А люди, не сговариваясь, узнав, кто она и где живет, несли к ее крыльцу одежду и обувь: кто новую, кто поношенную, чувствуя, что не могут остаться в стороне. «Пусть и юродивая! Но с какой силой Духа» — думали они.

* * *

Она проснулась до рассвета, удивляясь тишине мыслей и необычайной, прозрачной ясности в голове. За узеньким окном в предрассветном тумане шелестел лес. Новый день принес новое ощущение — хрустальная прохлада разливалась от макушки вниз, наполняя все тело потоком спокойствия. Дине показалось, что ее зрение стало лучше — все вокруг было предельно четким, даже чересчур, словно старательный рисовальщик нажал на грифель карандаша, прорисовывая контуры, и подчеркнул тени, сделав образы более контрастными. Девушка укуталась в одеяло и вышла на улицу. Она не поверила своим глазам, выйдя за порог. Чем-то наполненные свертки и пакеты, и не пара, а, пожалуй, с десяток дожидались утра под крыльцом и на ступенях. Присев на корточки, Дина потянула торчащий кусок ткани из первого попавшегося пакета — это оказалось не новое серое платье с блеклыми желтыми цветами. Она заглянула в другой — там лежала голубая кофта с поясом, под которой прятались еще какие-то вещи. За свертком стояли умеренно сношенные туфли, а на поручнях крыльца покрылась капельками росы нераспечатанная упаковка колготок и самодельная цветастая сумка-котомка.

Дина сошла с деревянного настила на влажную траву. В тот момент, когда ее ноги коснулись рыхлой холодной земли, из неясной сизой дымки на востоке выкатился раскаленный шар, как прожектором осветив худенькую фигуру в байковом одеяле. Дина засмеялась, встречая солнце. Оно разговаривало с ней на языке света, а девушка звонко отвечала то ли ему, то ли Богу: «Спасибо, Господи, Отец! Спасибо за душу мою! Благодарю тебя за свободу! За дары! Я люблю тебя!» — ее сердце переливалось через край, не вмещаясь в груди.

«Возможно ли, чтобы это все было со мной? Реально ли это? — говорила она себе и сразу же продолжала. — Да, да! Возможно! Только это и реально!» Ее хрупкое тело трепетало от ощущения совершенного восторга, и на секунду она будто бы вознеслась над смятой травой…

Как же она счастлива, что знает «любовь»! В памяти всплыло жесткое лицо Сета, и в ней проснулась жалость к нему: наверное, он безудержно стремится к власти, потому что никогда не испытывал любовь… А каждый человек ее достоин — и Сет тоже. В этот момент она почувствовала, что всякая любовь, которая есть в ней — к Виктору, к родным и друзьям, к этому месту и людям — это часть той Большой Самой Настоящей Любви, от которой и рождается все на свете. От нее сердца и души вспыхивают, как огоньки свечей, зажженных от Благодатного Огня, ниспадающего с небес в Пасхальную ночь.

Почти за тысячу километров от солнечного пятнышка, расцветшего между склонами гор, вдруг проснулся пациент больницы скорой помощи. Он не открывал глаз, умоляя сон продолжаться. Но, одарив волшебной искрой, сон растаял, оставив послевкусицу счастья, еще теплившегося на губах поцелуем призрачной любимой.

* * *

«Срама-то не стыдится!» — возмущенно фыркнула бабка Зоя, увидев новую соседку в одеяле. Странная девушка разговаривала то ли сама с собой, то ли с горами и смеялась, не слишком запахнув то единственное, что прикрывало ее наготу. И пусть она делала это в своем дворе, скрытая от чужих глаз зарослями кустов, бабку раздражало — она-то видела! А, значит, срам! И не важно, что ворчливой Зое Ивановне пришлось для этого специально выглянуть из-за забора. «Ой, распутница! Ох, что делает! Колдует, небось…» — возмущенно сотрясала головой местная сплетница. Отпустив ветку сирени, бабка покинула наблюдательный пункт. Надо к заутрене собираться — уж ни за что Зоя Ивановна не пропустит службу! Она поправила кипельно-белую косынку на голове, одернула военным движением новую, специально для походов в церковь приобретенную зеленую мохеровую кофту, и, как Наполеон на Москву, отправилась к заутрене.

Бабка Зоя прожила здесь всю жизнь, отправив на тот свет трех мужей одного за другим. Ее старший сын тоже не докучал ей, отбывая срок далеко на Севере, младший уехал в город, изредка отписываясь о болезнях и невозможности приехать. Дочка, такая же злая, как и мать, навещала ее по праздникам, приезжая из районного центра. Перемолов кости всему свету, они непременно ругались и сами, жестко отхлестывая друг друга словами, после каких обычно люди не видятся никогда больше, но не они. Выльют грязь друг на друга ушатами да обсохнут.

В доме Ивановны не было ни пылиночки, в саду все по местам: парник, грядки вычищены, деревья подрезаны и побелены. Она и о своем быте заботилась, и второй домик пристроила — для туристов. «Я — рачительная хозяйка!», — гордо говорила бабка. С чувством, с толком наняла работников, чтобы сделали достойный ремонт, провела в дом водопровод — для капризных приезжих, купила новую мебель и, конечно, сдирала с постояльцев побольше других — за комфорт, за лес за окном и за вид на горы.

Сама улыбка и любезность, натянутая на сухое лицо перед теми, кто готов платить, и не терпящее возражений, ненасытное на скандалы, колкое существо с остальными. Бабка Зоя считала себя безукоризненной, достойной подражания и восхищения.

Переступив порог кирпичной церкви, выстроенной не так давно на пригорке, Зоя Ивановна осенила себя крестным знамением трижды, как должно. В голове подчеркнуто аккуратной поджарой прихожанки, молитвенно вознесшей очи к образам, теснились уничтожающие мысли о заезжей девке: «Понаехали тут! Развелось в святом месте нечисти всякой! Городские бабы ни стыда, ни совести не знают! Прости Господи!» — и перекрестилась размашисто, отвесив низкий поклон. Тут и богослужение началось.

Постоянные прихожане не намоленной еще, небольшой церкви, в которой витали тонкие запахи воска и ладана, знали друг друга в лицо, но не удивлялись появлению чужих. Впрочем, туристы на службы приходили не часто. Молодой батюшка из соседнего мужского монастыря пел протяжным басом, иногда переходя на речитатив, а прихожанки тонкими, старушечьими, в основном, голосами усердно подпевали выученные назубок слова молебнов.

Священник запел «Отче наш!», приближая конец службы, когда потихоньку в храм зашла еще одна фигура. Ивановна боковым зрением скользнула по вновь прибывшей, потом обернулась, чтобы рассмотреть лучше. То была соседка ее бесстыжая, благо хоть теперь оделась! Зоя Ивановна принялась следить всевидящим своим оком не за действиями священника, а за новенькой. В длинном сером платье и голубой кофте молодая женщина, свежая и разрумянившаяся, как девчонка, благоговейно зажгла свечку перед иконой, еле заметно шевеля губами и счастливо улыбаясь. «Овечку из себя строит! А сама-то!» — кипела бабка Зоя, не забывая креститься вместе со всеми. Служба закончилась, и тут к уху ее припала монашка, сестра Фотинья. Бабка Зоя с жадностью впитывала слова: «Ой! Наголо разделась при всех вчера! Господи! Что делается! Голая через всю деревню пошла! Ай-яй-яй! Блудница Вавилонская…»

— Небось грехи пришла замаливать! — громче сказала Зоя Ивановна, кивая на Дину.

— Кабы не над нами посмеяться… — опасливо заметила сестра Фотинья, — может, колдунья…

Подошли еще несколько женщин, послушать, о чем это они. И зажужжал осиный рой…

Свеча, которую поставила Дина, задрожала от сквозняка. Девушка почувствовала, как из толпы канонадой колючих огненных шаров к ней летели осуждающие взгляды теток. Дина поторопилась уйти отсюда, продолжая спиной и затылком осязать уколы.

Вдруг девушка увидела Булкина, на ходу засовывающего хлеб в пакет:

— Здравствуйте, Егор Палыч! — счастливо кинулась она к нему.

— Здравствуй, Дина, — хмуро ответил тот, отшатнувшись.

— Егор Палыч! Вы в порядке? — удивилась она.

— Я, да… — пробормотал он, — а вот ты…

— Что я? — не поняла девушка.

Ему было очевидно неудобно, и пасмурный взгляд избегал встречи с Дининым лицом. Наконец, он спросил:

— Зачем вчера ты сделала это?… Разделась… Не то, чтобы я осуждал тебя, но не думаю, что стоило… так… чересчур…

Смущенный он замолчал, сомневаясь, нужно ли высказывать все, о чем он передумал за эту бессонную ночь. Дина заглянула ему в глаза и мягко сказала:

— Егор Павлович! Я не могла поступить по-другому. Теперь я чувствую себя свободной. Я хочу и буду жить. И сама отвечаю за свои решения. Но Вы и не должны меня поддерживать. Вы знаете меня только пару дней, — она осторожно коснулась рукава его потертой синей куртки, — и ваше большое сердце подарило мне столько тепла, что не знаю, сумею ли я когда-нибудь по-настоящему отблагодарить вас за все, что вы сделали!

От этих слов и проникновенного голоса старик почувствовал себя, как мальчишка-двоечник, которого ласковая мать вместо того, чтобы отругать за провинность, утешает и подбадривает. У него кольнуло сердце. А бездонные глаза девушки, бирюзовые, светящиеся, излучали только нежную благодарность, и одна она показалась пожилому человеку бесценным даром.

— Спасибо вам! И простите меня, — сказала Дина Палычу и пошла дальше.

Ему хотелось обернуться, позвать ее, но он не посмел. Постояв немного, Булкин побрел домой, перебирая в морщинистых пальцах ручки пластикового пакета. Оставленные в бархатном фотоальбоме с пожелтевшими карточками давно забытые эмоции безжалостно захватили Палыча. Грудь семидесятипятилетнего мужчины не вмещала его часто бьющееся сердце, удары которого эхом отдавались в висках.