Глава X Память в невидимых мирах

Глава X

Память в невидимых мирах

Прежде всего мы должны понять, что память может относиться только к тем плотным мирам, в которых восприятие движется через время достаточно медленно, чтобы дать ощущение прошлого, настоящего и будущего. В электронном мире не может быть памяти, потому что все – сейчас, все известно. С этой высшей точки зрения будет неправильно думать о различных жизнях человека в последовательности: это вопрос одновременного возвращения.

Однако в мире, в котором мы живем, мы не можем думать таким образом: мы должны предполагать до и после, одну жизнь, следующую за другой. И в таком мире восприятие, наиболее близкое к высшему восприятию, это именно память.

Мы уже изучали проблему сознания и памяти в пределах одной жизни – как моменты более живого осознания своего существования в окружающем мире создают пульсации, которые как бы следуют за обычным продвижением восприятия через время и достигают его в форме воспоминаний. Мы также предположили, что такие моменты, если они чрезмерно усилены – большой радостью, трагедией, неожиданностью или необычностью происходящего – могут даже излучать импульс памяти к соответствующей точке на спиральном витке другой жизни, тем самым порождая все те странные ощущения знакомости новых событий и сцен, даже предвидения того, что случится в ближайшем будущем[67].

Но все серьезные исследования природы памяти всегда рано или поздно упираются в непроницаемые стены рождения и смерти. Мы можем собрать огромную массу несомненных данных, чтобы предположить, что последовательные жизни развиваются одна из другой в возвращении, и что момент смерти в одной жизни – это момент зачатия в следующей. Но мы никогда не можем доказать этого – по той причине, что память обычных людей никогда не преодолеет этого препятствия. Для обычных уровней сознания и создаваемых ими импульсов памяти смерть – это абсолютный изоляционный материал. Чтобы пройти через смерть в следующую жизнь, память должна быть гораздо более сильной, то есть она должна создаваться несравнимо более высокой силой сознания, чем любая из известных нам обычно.

Мы можем сравнить круг человеческой жизни с электрической цепью, которая разорвана в момент смерти, а память – с током. Этого «разрыва» вполне достаточно, чтобы остановить течение тока обычной силы с одной стороны на другую. Но если электрическое напряжение очень сильно увеличить, то можно ожидать, что ток перекроет разрыв, тем самым создавая сильный свет и в то же время замыкая цепь и восстанавливая течение тока с одной стороны на другую.

Почти во всех традициях описания приключений души после смерти содержат часто не замечаемое упоминание некой точки, где память отнимается или смывается. Видение святого Макария Александрийского, например, описывает, как душа по окончании трех дней, которые она проводит в усилиях освободиться от тела, и следующего за этим восхождения в небеса для поклонения Богу, направляется в рай, где ей позволено гулять шесть дней, и где, «созерцая все это, она преображается и забывает все печали, которые имела, будучи в теле».

Здесь мы можем увидеть искаженную версию некой истинной легенды, ибо в этом видении оправдана естественная человеческая склонность и желание забывать несчастья, и потеря памяти в определенной точке теперь кажется чем-то желанным, а не чем-то смертельно опасным и недопустимым. Все значение этого видения, таким образом, переворачивается с ног на голову, ибо смысл всех первоначальных легенд именно в том, что в это время память любой ценой должна быть сохранена.

Эта ошибка, однако, дает нам очень интересную идею о том, как может происходить потеря памяти. Ибо в этом видении забытье связано с миром рая, то есть с молекулярным миром, в котором, как мы предположили, душа проживает заново или пересматривает свою прошлую жизнь в сильно сжатой форме. Мы уже поняли то ужасное эмоциональное мучение, которое было бы связано с такой сильной концентрацией памяти во всех обычных жизнях, и мы можем понять, что непреодолимым желанием души в это время будет сбежать от этих невыносимых угрызений совести, не помнить больше, забыть любой ценой.

В символическом романе Успенского о возвращении герой, который страстно желает получить шанс вернуть свою бессмысленно потраченную жизнь, со всей памятью о всех своих ошибках, наконец находит волшебника, который соглашается отправить его назад, как он того желает. «И ты будешь помнить все, – прибавляет волшебник, – пока ты сам не захочешь забыть»[68].

Этот абсолютно фундаментальный принцип, управляющий всеми проявлениями памяти в жизни, должен быть в 100 раз более применим к памяти после смерти.

Эта идея сильного желания забыть, страстного стремления к забвению, очень живо передана в греческой легенде о Лете.

«Оттуда, сказал Эр, (душа) каждого человека, не оборачиваясь, отправлялась к трону необходимости, и когда каждая, до единой, проходила через него насквозь, они все вместе, в жару и страшный зной, отправляются на равнину Леты, где нет ни деревьев, ни другой растительности. Уже под вечер они располагаются у реки забвения, вода которой не может удержаться ни в каком сосуде. В меру все должны были выпить этой воды, но кто не соблюдал благоразумия, те пили без меры, а кто пьет ее таким образом, тот все забывает»[69].

Это, однако, неполная версия другой, более эзотерической орфической легенды о двух потоках, из которого могут пить умершие, – Лете и Мнемозине, забвения и памяти. В знаменитой золотой табличке, найденной в Петелии, даются точные наставления орфическому посвященному, чья цель была в том, чтобы, очистившись, окончательно сбежать из круга перевоплощений[70].

Такой кандидат должен быть внимателен, чтобы обойти стороной свободно текущий фонтан на левой стороне с растущим возле него белым кипарисом, а вместо этого обратиться к стражам тайного колодца Мнемозины с такими удивительными словами: «Я дитя земли и неба; я опален жаждой; я погибаю; дайте же мне испить холодной воды из колодца памяти!» И стражи дадут ему испить воды из священного колодца, и он будет взят на небеса, чтобы навеки пребывать там с героями.

Точно таким же образом русская служба по умершему заключает: «Во блаженном успении вечный покой подаждь Господи, усопшим рабом твоим, и сотворим им вечную память». И хор, в крещендо, отвечает трижды: «Вечная память! Вечная память! Вечная память!»

Это сохранение памяти за пределы смерти, которое подразумевает непрерывное сознание, всегда показывается как предпосылка для побега из круга возвращений земных жизней. Но всегда добавляется, что эта задача слишком трудна для неподготовленных людей. Оставляя в стороне факт, что обычные люди не осознают себя даже при жизни и при полном обладании своими чувствами, они будут точно так же не способны перенести сильнейший шок смерти без потери даже того сознания, которое они обычно имеют, как они не могут перенести сильную физическую боль без падения в обморок. Такой обморок неизбежен и является частью плана природы для спасения человека от ненужного страдания – до тех пор, пока человек не сумеет понять его ценность и пользу.

Ранее мы уподобляли момент смерти и бегство души из клеточного в электронное состояние атомному взрыву. И нам представлялось совершенно ясным, что такой переход должен неизбежно включать в себя ту потерю памяти, которая, как кажется, распознается в столь многих легендах. Как это выражено в мифе об Эре, неоднократно цитированном выше, «было необходимо, чтобы все выпили некоторую меру воды забвения». Весь вопрос тогда будет в том, как быстро душа сумеет выбраться из своей бесчувственности в осознание чрезвычайных возможностей того мира, в котором она оказалась? Ибо причиной, по которой большинство душ впали в полное забытье, было то, что «те, кто не были благоразумны, выпили больше меры».

Так мы подходим ко второй причине потери сознания. Это связано с общим принципом, что изменение состояния разрушает память. Наши тела в их летнем состоянии не могут помнить своих зимних ощущений, а в свете полудня не помнят своих ощущений в предрассветные часы. Еще более ясный пример можно увидеть в том факте, что переход от сна к бодрствованию обычно разрушает память о сновидениях. Поэтому только совершенно особая техника наблюдения, в частности, напряженное усилие воспоминания в момент пробуждения, способно сделать возможным хоть какое-то последовательное изучение сновидений, продолженное в дневном сознании[71]

Если рассматривать огромный приток электронной энергии в момент смерти как безмерно усиленную версию притока света и впечатлений при пробуждении, то мы поймем, почему память о прошлой жизни, после освещения ее первой вспышкой молнии, неизбежно должна исчезать. Память о сновидениях разрушается при пробуждении, а память о жизни разрушается в момент смерти по тому же самому закону, по которому металлы теряют способность передавать звук, как только начинают передавать более сильную энергию тепла, или звезды исчезают в сиянии солнца. Чтобы продолжать изучать звезды после восхода солнца, необходима особая и трудная техника наблюдения – со дна колодца или с помощью ширм. И точно так же должно обстоять дело с сохранением памяти после смерти.

Но перенос памяти об этой жизни в другие состояния после смерти, для изучения ее смысла в свете тамошних условий – это только половина проблемы. Ибо чтобы использовать такие воспоминания, необходимо перенести их еще дальше, в соединении с воспоминаниями о невидимых мирах, в следующую жизнь. И для этого должно быть преодолено еще более чудовищное изменение состояния, а именно то, что связано с рождением в привычный физический мир. И в самом деле, трудно представить, что окажется более сильным шоком – потеря физической формы и бесформенный выход в электронный мир при смерти или потеря защиты утробы и выход в мир света, воздуха, звука и холода в момент рождения.

Согласно индуистской традиции, выраженной в «Вишну-пуране», именно это последнее изменение состояния наиболее эффективно разрушает память:

«Нежное и тонкое животное существует в эмбрионе… плавая в воде… не способное дышать, наделенное сознанием и вспоминающее многие сотни предыдущих жизней… Когда ребенок готов родиться… он поворачивается головой вниз и насильно выталкивается из утробы сильными и болезненными ветрами родов; и младенец, теряя на время все ощущения, при контакте с внешним воздухом немедленно лишается интеллектуального знания»[72]

Таким образом, есть два основных вида памяти, которых нам недостает, и которые, как кажется, разрушаются различными способами. Во-первых, нам недостает памяти о наших предыдущих физических жизнях. Несомненно, это происходит по той же самой причине, по которой нам недостает памяти о большей части нашей настоящей жизни, а именно – потому что ее слишком мучительно вспоминать. Обычно мы не хотим вспоминать прошлое, мы предпочитаем занимать свои умы воображаемым будущим, совершенно несоответствующим прошлому. Таким путем функция памяти атрофируется.

Во-вторых, у нас нет памяти о других состояниях материи, в которых мы могли существовать до зачатия, и о тех невообразимых свободе и восприятиях, которые принадлежат молекулярному и электронному мирам. И причина этому, возможно, в том, что мы никогда не изучали ту особую и ужасно трудную технику переноса памяти через некое фундаментальное изменение бытия.

«Каждая душа, которая принадлежит человеку, непременно видела вещи, которые истинно существуют [говорит Платон в „Федре“], иначе она бы не вошла в это создание; но вспомнить эти вещи, которые там, на основании того, что есть здесь, нелегко для любой души: одни созерцали эти вещи там лишь короткое время, другие, упав на землю, обратились под чужим воздействием к неправде и на свое несчастье забыли все священные вещи, виденные ими прежде. Поистине немного тех, у которых осталось памяти в достаточной мере»[73]

Как может человек развить память «в достаточной мере», чтобы вспомнить себя и перенести это воспоминание из одного мира в другой, из одной жизни в следующую? Прежде всего, он должен начать со своей настоящей жизни. Ибо, что бы ни происходило в других жизнях, это уже хранится внутри него во всех подробностях, как пленка, которая была заснята, но не проявлена. Вернее, в нем есть много различных пленок, поскольку каждая из его функций создает и сохраняет свои собственные записи – одна катушка всех его зрительных впечатлений, вторая – звуков и бесед, которые он слышал, третья – собственных движений, четвертая – физических ощущений и так далее. В коре головного мозга, в глазу, в гортани миллионы восприятий, которые составляют его жизнь, – низведенные до молекулярной или электронной шкалы, лежат спящие, но неприкосновенные.

Как мы сказали, в обычном человеке эти пленки не проявлены, то есть память о них «забыта», за исключением тех случаев, когда внимание в настоящем случайно притягивается к той или иной короткой сцене неким сходством или контрастом. Ибо именно внимание, или сознание, и есть этот проявитель. Поэтому человек, который хочет «проявить память», должен намеренно прикоснуться к своим записям сознанием. Он должен начать проявлять свою внутреннюю пленку прошлого прямо сейчас, а не ждать ее внезапного и ошеломляющего откровения в смерти.

Вначале эти воспоминания – о людях, местах, важных и незначительных происшествиях, – которые обычно вызываются только ассоциациями, должны быть вызваны последовательным усилием воли. Их необходимо распределить по месяцам и годам. Они должны быть собраны, разложены и оценены – особенно те, которые ему меньше всего хочется вспоминать. Ибо именно эта способность не помнить прошлые слабости, ошибки и неудачи удерживает человека таким, как он есть, что позволяет ему повторять те же самые фатальные ошибки постоянно и безболезненно – или, скорее, откладывать все причиняемые ими мучения совести до одного последнего невыносимого переживания. Поэтому первая задача человека, который хочет развить память, – это помнить себя во времени.

Но когда человек серьезно пытается это делать, он сталкивается со многими вещами в своем прошлом, повторение которых он просто никак не может допустить. Он может обнаружить там первое мелкое проявление той привычки, которая позже станет катастрофической; он может вспомнить первую случайную встречу в неком фатальном отношении или какую-то глупую небрежность, приведшую к большой трагедии. Встречаясь и глядя в лицо таким воспоминаниям, он начнет познавать самого себя. Он увидит, чем он был – и что он есть. И он поймет, что раньше он соглашался со своим прошлым только потому, что не помнил его.

Изучая свои воспоминания дальше, он может увидеть, что эти драматические моменты его жизни – как хорошие, так и плохие, – не обособленны, но были предзнаменованы многими предыдущими ситуациями, каждая из которых намечала будущую кульминацию во все более подробных и обстоятельных деталях. Ему может даже показаться, что такие «предощущения» представляют некий вид обратной памяти, невидимое эхо импульсов в обратном времени, которые мы уже предположили ранее. И он поймет, что для того, чтобы по-другому сыграть финальную сцену, необходимо изменить и эти «репетиции», начиная с самого младенчества.

Из этого в нем может постепенно начать развиваться особого рода двойная память. Он будет одновременно видеть, что произошло на самом деле, и что могло произойти, если бы он был более сознательным. И чем яснее он помнит прошлое, тем больше значения он придаст этим новым возможностям, которые он поместит в некое будущее возвращение. Возвращение свяжется для него с идеей возможного сознания. Он начнет реконструировать свою жизнь.

Чем настойчивее он будет в этих реконструкциях, тем мучительнее окажется контраст между тем, что было, и тем, что могло бы быть. И это необходимая часть процесса, ибо так же, как сознание – это проявитель для пленки памяти, так и совесть – ее закрепитель. Цель должна заключаться в том, чтобы развить и закрепить память постепенно и намеренно, еще при жизни. Ибо так же, как слишком сильный проявитель и слишком сильный закрепитель не выявляет фотографию, а, наоборот, непоправимо разрушает ее, точно так же ошеломляющий поток сознания и совести, освобожденный электронным состоянием, разрушит память в момент смерти, если только она не была проявлена и навсегда закреплена при жизни.

При таком все более живом и остром воспоминании всех перекрестков своего прошлого у человека возникнет вопрос: как создать для самого себя предостережения при встрече с ними в следующий раз? Как передать себе тогда то, что он чувствует теперь? Возможно, он может пойти назад к реальной сцене некой ошибки или возможности и, стараясь изо всех сил помнить себя, попытается прикрепить к некой стене или дереву, запечатленному в его памяти, то понимание, которое он хочет передать. Он может сказать самому себе, что, когда он будет стоять там в своей следующей жизни, вид этого дерева должен напомнить ему о том, чтобы помнить.

Тогда ему станет ясно, что его единственный шанс – это стать сознательным сейчас. Он практически поймет тот принцип, что единственный способ передать память в другую жизнь – силой сознания в этой жизни. И он поймет, что цель приобретения сознания при жизни в том, чтобы остаться сознательным после смерти.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.