Глава 4. В конце нет никаких слов

Глава 4. В конце нет никаких слов

Первый вопрос:

Ошо,

Сидя перед тобой и чувствуя, как твои слова текут ко мне из твоего огромного сердца, я обнаружила, что мое собственное сердце открывается и принимает солнце и луну твоего существа. На меня снизошел великий покой вместе с неведомой мне ранее безмятежностью, и я почувствовала, что нахожусь в объятьях самого существования.

Я склоняюсь перед тобой в благодарности и целую землю, которая дала тебе жизнь. Я поднимаю руки к звездам и пою: аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя! Благодаря тебе я живу, осознавая красоту, радость, чистоту любви, которая является самой сутью существования.

Эти слова не в состоянии выразить всю искренность чувств, которые рождаются в глубине моего существа. Я склоняюсь перед тобой снова, снова и снова, я танцую, пою и ликую. Спасибо, о Возлюбленный Мастер, спасибо, спасибо, спасибо! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!

Еще многое должно случиться.

То, что случилось с тобой, – потрясающе.

То, что случится, будет еще более потрясающим, но помни одно: этого всегда мало.

Существование так изобильно – мы не в состоянии его исчерпать. Оно неистощимо в своей красоте, в своем блаженстве, в своем благословении.

Тебе трудно сказать о том, что происходит с тобой. А это всего лишь начало – только подумай о трудностях тех, кто ушел далеко вперед. Наступает момент, когда невозможно даже сказать о том, что это может быть высказано. Любые попытки сказать об этом будут все еще словами. Они будут все еще определениями, пусть и отрицающими возможность что-то сказать об этом.

И в этом моменте только тишина, полная тишина остается единственным вашим выражением.

Это ваша благодарность, ваша признательность, это ваше аллилуйя… танец, который невидим, песня, которая неслышна, красота, которую невозможно выразить, описать.

И только тогда, когда мы подходим к точке, где слова должны быть отброшены, начинается то, что я называю «религиозностью».

Я не говорю, что вы должны отречься от мира, но я призываю вас двигаться к тому моменту, когда вы будете вынуждены отказаться от слов.

В Библии сказано: «В начале было слово». Никто не знает о начале. Никто не может знать о начале, потому что никто не был свидетелем начала. Если бы кто-то был свидетелем начала, то это не было бы началом, поскольку там уже кто-то был.

В отношении начала Библия, может быть, права, а может быть, и нет, но я говорю вам: в конце нет никаких слов – и это за тысячи прошедших лет было засвидетельствовано тысячами мистиков.

И в тот момент, когда вы начинаете осознавать, что слова оставляют вас, что граница между словами и безмолвием пройдена… вы переживаете потрясающую невинность, новое детство. Впервые вы можете понять то, что нельзя выразить словами. Вы можете понять послание ветра, который дует в вершинах сосен, вы можете понять поэзию журчащей воды.

Освободиться от языка – значит освободиться от всех человеческих ограничений.

Язык – самая большая тюрьма.

Я доволен тем, что тебе очень трудно выразить словами свои переживания. Постепенно будет становиться все яснее и яснее, что нет никаких слов, никакого языка, никаких концепций, чтобы объяснить это, чтобы выразить это.

И только тишина – единственный ответ на все ваши вопросы, единственная возможность преодолеть все преграды и встретиться с существованием.

Когда слова исчезают, ум вам больше не нужен. Впервые вы входите в контакт с существованием напрямую, без посредничества ума – это и есть просветление. И все не так уж далеки от этого, этого может достичь каждый.

Но люди ищут свое счастье там, где его не существует. Они ищут воду в пустыне. И когда они терпят неудачу, когда они испытывают разочарование, отчаяние, они злятся на жизнь, а не на самих себя.

Что может сделать жизнь? Она в вашем распоряжении, но вы каким-то образом умудряетесь вести поиски не в том направлении. Возможно, глубоко внутри вы боитесь, что жизни может оказаться слишком много, любви может оказаться слишком много, что вы можете утонуть в существовании.

И в каком-то смысле ваш страх оправдан: чем ближе вы подходите к реальности, тем меньше вас остается. И в тот момент, когда вы сталкиваетесь с реальностью лицом к лицу, вас не будет совсем.

Я много раз говорил, что никто не видел Бога: ни Моисей, ни Иисус, ни Кришна. И естественно, люди понимали меня неправильно. Всякий раз, когда я говорил, что никто не видел Бога, я не имел в виду, что Бога нет, я просто говорил, что в тот момент, когда вы подходите к Богу достаточно близко, чтобы увидеть его, вы исчезаете. Кто будет видеть Бога? А до тех пор, пока вы здесь, пока вы видите, чувствуете, говорите, спрашиваете, исследуете, – Бога нет.

Бог – это другое название реальности. Это не личность, это только качество, аромат, сладость, музыка.

Однажды наступит день, когда ты окажешься в состоянии «аллилуйя», но не сможешь произнести ни слова, потому что это переживание не описать никакими словами.

Второй вопрос:

Ошо,

Мои отношения с тобой продолжаются пять лет, но я никогда не чувствовал, чтобы все происходило так быстро, как сейчас! Когда я заканчиваю писать письмо или вопрос тебе, я сразу же передумываю отправлять его, поскольку он кажется мне нелепым.

Иногда я принимаю вызов и отправляю письмо, но потом я чувствую себя идиотом: это беспокойство на лице, раскаяние, стеснение… Я чувствую, что не стоит идти к тебе «наряженным» в разумность, скромность, медитативность или во что-то еще, чтобы покрасоваться перед тобой. Несмотря на то что я сопротивляюсь этому, у меня все же есть ощущение, что я наряжаюсь, использую своего рода маску.

Пожалуйста, скажи мне, как быть перед тобой полностью искренним и «ненаряженным»?

Эта проблема не только твоя – все наряжаются.

Каждый показывает миру свою лучшую сторону.

Сердце может быть полным слез, но люди улыбаются.

Так мы были воспитаны лицемерным обществом. Мы – дети лицемерного общества. Вместо того чтобы научить ребенка быть просто собой – искренним, честным, открытым, – мы помогаем ему стать чем-то абсолютно противоположным.

Два дня назад ко мне приезжал один мой старый друг. У него есть сын, которого все, кроме меня, считают ненормальным, сумасшедшим. Поэтому первым делом я спросил моего друга о его сыне, и он сказал:

– Оставим эту тему. Это меня так удручает, ему уже восемнадцать лет, а он по-прежнему ходит голым по всему городу. Это такой позор для семьи.

– Разве кто-то страдает от этого? – спросил я. – Он же не буйный. Он просто наслаждается своей наготой.

Его заставляют одеваться, а он на улице сбрасывает с себя одежду и идет на рынок. Родственники бегут за ним и кричат: «Пожалуйста, надень хотя бы нижнее белье».

А он им отвечает: «Никакого белья… ветерок так освежает».

И этот юноша очень разумен. Конечно, толпа не может принять его. Он никогда не лжет, он всегда абсолютно честен. Что бы он ни делал, он делает это с полной самоотдачей. Он никогда не ходил в школу, так как он спрашивал у тех, кто туда ходил, что они там приобрели. Его отец закончил университет, и сын говорит ему: «Что ты приобрел? Только аттестат. Я хочу жить своей жизнью. Я не хочу, чтобы кто-то диктовал мне что-либо, правильное или неправильное. Я просто хочу быть собой».

Он усердный работник. И когда он работает в саду, каждый может увидеть, как упорно он трудится; но он делает только то, что он хочет делать. Он прекрасно играет на флейте, тем не менее весь город считает, что он безумен.

Я старался изо всех сил выяснить, в чем же заключается его безумие. И я не смог обнаружить в нем никакого безумия. Он просто не желает принимать психологию толпы. Толпа же не хочет признавать, что он нормален: ведь если признать, что он нормален, то как быть со всеми остальными?

Даже отец, который является моим другом, не признает, что его сын здоров. Он сказал:

– Кроме тебя, никто не считает его нормальным.

– Ты же его отец, ты любишь его. В чем ты видишь его безумие? – спросил я.

Он сказал:

– Чего ты еще хочешь? Тебе мало, что он разгуливает голым по улицам? Ему уже восемнадцать лет, и он может подойти к женщине и сказать: «Ты такая красивая. Можно, я поцелую тебя?»

Естественно, общество не может принять такого человека, хотя он абсолютно честен. И он с уважением относится к женщинам, он воздает должное их красоте, он просит у них позволения. А ведь он очень сильный – живет обнаженным, занимается тяжелым трудом, никогда не ходил в школу; он действительно сильный, – он мог бы поцеловать любую женщину без всякого позволения.

Но собирается толпа, и женщина начинает кричать, что он пристает к ней, дурно ведет себя с ней.

Много раз, когда я оказывался рядом, мне приходилось пробираться сквозь толпу и говорить людям: «Вы устраиваете ненужную суету. Этот юноша отличается от других, это верно, но он не безумен. Он представляет собой меньшинство, а вас много, но почему вы думаете, что вы правы только потому, что вас много?»

Никто еще не смог указать мне, что же с ним не так. А его таскают то к одному доктору, то к другому.

И он спрашивает: «Что со мной не так? Я не болен. Доктор не находит у меня ничего особенного».

Правда заключается в том, что болен сам доктор. Доктор говорит неправду.

Этот юноша очень разумен. Он обладает удивительной ясностью мысли. Он рассказывал: «Я наблюдаю за этим доктором – доктор живет как раз напротив их дома, там он ведет прием – и вижу, что бедные люди выздоравливают очень быстро, а богатые ходят к нему месяцами. А я сижу на улице и наслаждаюсь всем этим зрелищем. Что это за общество? Бедняк поправляется быстро, потому что врач хочет от него избавиться: на нем много не заработаешь. Наоборот, бедный человек начинает просить: „Дайте мне немного денег, я верну их, когда приду за лекарствами. Вы советуете мне есть фрукты и пить молоко, но для этого вы должны дать мне немного денег“.

Но богач, однажды заболев, так и остается больным; его посылают к одному специалисту, чтобы сделать рентген, к другому специалисту для чего-то еще. Это похоже на заговор врачей, эксплуатирующих больного богача».

Я спросил друга, как поживает его сын, и он ответил:

– Мне из-за него стыдно выходить из дома. И я всегда хотел, чтобы ты помог мне, но ты думаешь, что он прав, а мы не правы. Ты хочешь, чтобы я тоже разгуливал голым и не поднимал вопрос: «Что с ним делать?»

Я сказал ему:

– С ним ничего не надо делать, он никому не причиняет вреда. Загружай его работой; он всегда готов работать, он получает удовольствие от работы. Но он не способен носить маску. Он не способен постоянно быть актером, постоянно наряжаться.

Но все общество, которое мы создали, – это почти театр. В нем все повторяют диалоги из книг, кинофильмов, романов. Никто не открывает свое сердце.

Я понимаю, в чем твоя проблема: ты боишься задавать искренние вопросы, потому что они будут разоблачать тебя.

Люди задают те вопросы, которые позволяют им чувствовать себя очень знающими. Они хотят спросить не для того, чтобы получить ответ, а только ради того, чтобы показать свое знание.

Всякий раз, когда вы задаете умный вопрос, вы не чувствуете себя виноватыми, вы чувствуете себя великолепно.

Но я безумный человек: я никогда не отвечаю на те вопросы, которые идут от вашего знания. Я просто их выбрасываю.

Я отвечаю только на те вопросы, которые открывают ваши раны – когда они открыты, их можно лечить. Как только вы выставляете себя напоказ, вы вступаете на путь трансформации.

Когда вы искренне задаете вопрос, вы обязательно выслушаете ответ, потому что вы будете в нем нуждаться, это ваша пища. Ваши вопросы – это ваша жажда, а ответ может утолить ее.

Так что запомните: здесь не философское общество, не теософский кружок, где каждый пытается доказать, что он знает больше, чем кто-то другой. Это место трансформации, место, где проходят через революцию. И пока вы не покажете свое истинное лицо, невозможны никакие изменения в вашей жизни, никакая трансформация сознания.

Самое большее, что я могу сделать, – это разукрасить вашу маску, но это не изменит вашего настоящего лица. Маска должна быть сброшена. Следовательно, нужны любовь и доверие – тогда вы безо всякого опасения сможете быть абсолютно нагими.

Здесь вас не будут осуждать. Вас примут такими, какие вы есть, – и от этого принятия мы начнем двигаться к более высокому уровню, начнем расти.

Но необходимость в росте не связана с осуждением вашего нынешнего состояния. Рост основывается на вашем нынешнем состоянии, это состояние должно быть принято.

Однако религии действительно отравили умы людей. Никто не готов открыться и показать, кем он на самом деле является, поскольку веками многое из того, что в вас есть, осуждалось, вам приходилось это скрывать. Никто не хочет, чтобы его осуждали. И есть то, что, наоборот, поощряется, и вам хочется выставлять это напоказ независимо от того, есть это в вас или нет.

Это очень по-человечески и очень естественно – ведь вы хотите, чтобы вас любили и принимали.

Общество установило правила игры, по которым определенные вещи осуждаются. Поэтому, если в вас есть то, что осуждается, прячьте это, загоняйте настолько глубоко, чтобы вы даже перестали осознавать это. А если в вас нет того, что общество одобряет, к чему оно относится с уважением, тогда притворяйтесь, и притворяйтесь настолько искусно, чтобы это казалось почти реальным.

Иногда притворщик выглядит правдоподобнее, чем искренний человек, потому что искренний человек никогда не репетирует. Притворщик же упражняется, тренируется.

Мне всегда нравился один замечательный случай из жизни Чарли Чаплина. Приближался его день рождения – кажется, пятидесятилетие, – и все его поклонники и друзья решили отметить этот день рождения как-то по особенному. И вот что они придумали: по всей Англии, в каждом графстве предполагалось провести конкурсы на лучшее исполнение роли Чарли Чаплина. На этих конкурсах должен был производиться отбор победителей для участия в полуфинале. Затем планировалось провести финальный конкурс в Лондоне, где должен был определиться победитель.

Чтобы сделать своим друзьям сюрприз, Чарли Чаплин тоже принял участие в конкурсе от одного из графств. Он вышел в финал, но участие в финальном конкурсе стало сюрпризом не столько для его друзей, сколько для него самого: он занял второе место. Кто-то сыграл его роль лучше, чем он сам; он и подумать не мог, что такое возможно.

Это случилось потому, что тот человек упражнялся, репетировал, а Чарли Чаплин просто предстал перед публикой таким, каким он был. Ему не нужно было репетировать – ведь он и был Чарли Чаплином. Но он занял второе место…

И когда все узнали, что он получил второй приз, ему было очень стыдно. Он сказал: «Какой же я идиот! И зачем я только ввязался в это. Мне-то казалось, что я вне всякого сомнения буду первым».

Так что существует возможность стать притворщиками, демонстрирующими качества, достоинства, характеры, которые не являются подлинными. Внутри же они являются людьми как раз противоположного сорта. Преступники становятся святыми – это легко: нужно просто практиковать определенные навыки, определенные добродетели, которых ожидают от святого. Кому есть дело до того, что вы несете внутри себя тысячу и одну преступную наклонность? Люди видят только ваше лицо, никто не погружается в вас глубоко.

Поэтому все общество стало очень странным, неестественным, и все страдают от этого.

Человек, который притворяется святым, не может наслаждаться своей святостью, потому что все его существо против этого, вся его природа против этого. Он все время борется с самим собой, но ничто не заставляет так страдать, как постоянная борьба с самим собой. Вот почему вы никогда не видите почтенных, уважаемых граждан радостными, беззаботными, ликующими. У них всегда несчастный вид, и чтобы скрыть факт своей тоски, они называют ее «серьезностью» – мол, они относятся к жизни очень серьезно.

А другая часть человечества, которая решила следовать своим естественным наклонностям, подвергается осуждению, их сделали преступниками. В глазах религий они – грешники, им уготовано место в аду. Их никто не будет уважать при жизни и после смерти – тоже. Даже их Бог не способен принять свое собственное творение.

Но если кто-то и несет за это ответственность, так это – Бог.

Только он один ответственен за всех грешников. Нет никакой необходимости всех отправлять в ад – бросьте в ад Бога, и этого будет достаточно, поскольку он является единственной причиной всего.

А эти лицемеры, эти фальшивые люди, которые выставляют напоказ то, чем они не обладают, могут ли они обмануть существование? Могут ли они обмануть Бога? Здесь их уважают, но попадут ли они в рай после смерти, чтобы насладиться всеми удовольствиями?

Мы подвергли бедных человеческих существ чудовищному давлению, и это было сделано для того, чтобы разрушить их целостность, чтобы расщепить их.

У меня совершенно другой подход.

Прежде всего я хочу, чтобы вы приняли себя такими, какие вы есть.

Это существование пожелало, чтобы вы были такими. Вы не сами создали себя; естественно, вся ответственность лежит на существовании. Должно быть, есть потребность в таких людях, как вы, в противном случае вас бы не было.

Существованию вы нужны такими, какие вы есть.

Первый принцип истинно религиозного человека заключается в том, чтобы без всякого осуждения принять себя такими, какие вы есть, – и только с этого момента начинается ваше настоящее паломничество.

Задавайте мне вопросы без всякого страха, потому что я никогда никого не осуждаю.

Вся моя любовь и все мое уважение направлены на человека, который полностью принимает себя таким, какой он есть. Такой человек обладает мужеством. У него хватает смелости противостоять давлению общества, которое стремится расщепить его на части – на хорошего и плохого, на святого и грешника. Он действительно является смелым, отважным существом, которое противостоит всей истории человечества, истории морали и заявляет небесам о своей подлинной сущности, какой бы она ни была.

И, по крайней мере, с мастером ученик должен быть абсолютно чистым и прозрачным, чтобы мастер мог работать с вашим подлинным существом, а не с фальшивкой. Все, что делается с вашими фальшивыми личностями, является пустой тратой времени.

Только будучи подлинными, вы можете расти, можете расцвести.

Третий вопрос:

Ошо,

Я все время хочу тотально изменить свою жизнь, поскольку чувствую себя очень неудовлетворенным, очень ограниченным, очень разочарованным.

Когда я услышал, как ты говоришь: «Подойдите ближе», это глубоко затронуло мое сердце. Я понял, что всегда подходил к жизни рационально, действуя из ума, что моя жизнь наполнена ложью и что я продолжаю откладывать на будущее возможность быть действительно живым.

Я решил остаться здесь, с тобой, дольше, чем собирался вначале, несмотря на все уважительные причины и проблемы, которые могут из-за этого возникнуть. Но я не чувствую себя спокойно, я не знаю, не является ли это снова чем-то, исходящим из ума.

Пожалуйста, скажи что-нибудь о чуде трансформации и о том, как в большей степени жить сердцем?

Первое, что нужно запомнить: никогда не стремись к невозможному.

Начинай медленно, постепенно, шаг за шагом.

Двигаясь потихоньку, шаг за шагом, ты без труда сможешь преодолеть десять тысяч миль. Но если ты с самого начала станешь думать: «Я хочу пройти десять тысяч миль», твои ноги остановятся в нерешительности, твое сердце наполнится сильным страхом.

Ум будет говорить тебе: «Ты хочешь слишком многого, это неразумно. Ты маленькое человеческое существо».

Десять тысяч миль… Просто делай каждый раз один шаг, потому что никто не может за один раз пройти два шага. Десять тысяч миль кажутся таким огромным расстоянием.

Ставь перед собой небольшие цели.

Ты хочешь тотально изменить свою жизнь, но ты не понимаешь, что это невозможно сделать, оставаясь на данном уровне развития. На каком-то другом уровне это станет возможным, но, находясь на данном уровне, говорить о тотальном изменении не имеет смысла, потому что оно так много в себя включает.

Почему бы не двигаться чуть-чуть медленнее? Почему бы тебе не заняться одной частью своего существа и не привести ее в порядок? Направь всю энергию на приведение в порядок одной части своего существа, а затем перейди к другой части. И тогда, в конце концов, у тебя появится возможность полностью изменить себя.

Но ум очень хитер: если он хочет чего-то избежать, он с самого начала создает такую ситуацию – требует невозможного. Поэтому ты остаешься там же, где и был, еще более расстроенным, еще в большем отчаянии, потому что тотального изменения не происходит.

Ум ставит перед тобой цель и обманывает тебя.

Тотальное изменение действительно является твоей целью, но не пытайся сделать это за один шаг.

Двигайся путем, более свойственным человеку, изменяя себя по частям.

Я много лет жил у одного человека. Он был богат, и он очень любил меня. У меня был коттедж в университетском городке, но он не позволял мне там жить. Он владел прекрасным особняком в городе. И он сказал мне:

– Если хочешь, можешь пользоваться всем особняком. Я перееду в другой дом.

У него было много домов.

– В этом нет необходимости, – ответил я. – Зачем мне весь особняк? Мне нужна всего одна комната. Ты можешь жить здесь и заботиться о доме, и о саде, и о моей комнате, потому что я – человек ленивый. Такой большой дом – кто будет за ним следить?

В университетском городке я обычно ставил кровать рядом с дверью и вокруг нее раскладывал все свои книги, поэтому мне не нужно было проходить в комнату, в которой за два года накопилось очень много пыли. Я никогда не проходил внутрь комнаты – зачем нарушать установившийся порядок вещей? От двери я прыгал прямо в кровать, все мои книги были рядом, и я мог найти любую из них. Это было идеальное решение проблемы: пыль не беспокоила меня, а я не беспокоил пыль.

Поэтому я сказал ему:

– Мне не нужен целый особняк. Мне достаточно одной комнаты.

Так что мы жили вместе.

Он был очень богат, но довольно скуп. Возможно даже, что слова «скупой» недостаточно для его характеристики.

Утром он обычно выходил со мной на прогулку и подбирал все, что ему попадалось на глаза. Я как-то спросил у него:

– Что ты собираешься делать с этим велосипедным рулем, который кто-то выбросил?

А он ответил:

– Ты ничего не понимаешь. Пойдем-ка со мной, я тебе кое-что покажу.

Я пошел с ним в дом. И я был очень сильно поражен тем, что увидел в той части особняка, в которой он жил!

– Все эти части велосипеда я нашел на улице, – похвастался он. – Не хватает всего нескольких деталей… но я надеюсь, что проживу еще достаточно долго. Я еще не нашел цепь. Здесь два колеса, седло и руль, который я подобрал сегодня. В крыльях нет необходимости, нужна только цепь. Осталась такая малость. Зачем, ты думаешь, я гуляю с тобой?

– Я никогда не думал, что ты гуляешь в поисках велосипедной цепи! – ответил я.

– Цепь или еще что-нибудь… – сказал он.

Его дом был набит странными вещами… Например, там был только один ботинок. Я спросил:

– А где другой?

– Когда-нибудь я найду его, – ответил он, – поскольку должен же он где-то быть.

А сам он был настолько хитер, что, приходя в храм, он ставил один ботинок в один угол, а второй – в другой угол, чтобы никто не мог их украсть. Кто же станет красть один ботинок? И кто захочет искать в куче обуви второй ботинок? Вор так торопится.

– Я – единственный, – сказал он, – кто во время богослужения никогда не оглядывается. Все остальные оглядываются, беспокоятся, не случилось ли что с их ботинками? Их молитвы неискренни! Кому они поклоняются: Богу или своим ботинкам? Я – единственный, кто никогда не оглядывается. И я знаю, что никто, кроме меня, на такое не способен… Каждый день я отправляюсь в храм, чтобы найти второй ботинок. Этот ботинок… Где-то же он должен быть.

В его доме было много вещей, которые он нашел; люди выбрасывали их, а он подбирал. И когда я увидел его велосипед, я был действительно поражен тем, что ему удалось его собрать… почти удалось, не хватало только цепи. Ее можно было бы и купить. Но он был таким скрягой, он не собирался покупать ее, он ждал.

Он сказал мне тогда:

– Ты же говоришь: верьте! Я верю, что однажды найду цепь.

В Джабалпуре самое большое в Индии количество велосипедов. Поэтому он считал, что в этом месте невозможно не найти цепи. И однажды он ее нашел.

Он разбудил меня среди ночи.

– В чем дело? Что-нибудь случилось? – спросил я.

– Нет, я нашел цепь! – ответил он.

– Посреди ночи? Где ты был?

– Мне не спалось, – сказал он, – и я подумал, почему бы не поискать цепь в парке? И случилось чудо – я ее нашел. Возможно, именно поэтому у меня была бессонница. Теперь я могу спать спокойно. В моем уме все время вертелась мысль, что смерть может прийти раньше, чем найдется цепь.

И через три дня я увидел, как он ехал в свой магазин на велосипеде без крыльев и без багажника. Я сказал ему:

– Я все время говорю людям, что нужно верить, – и, похоже, это работает! Ты доказал, что я прав.

И он сказал:

– В этом велосипеде вот что еще хорошо: у него нет тормозов. И он создает столько шума, что его слышно почти за полмили. Поэтому, когда я возвращаюсь домой, моя жена слышит шум и начинает готовить еду для меня. Войдя в дом, я вижу, что все уже готово и не нужно терять время на ожидание. К тому же на этом велосипеде больше никто не может сидеть.

– Почему? – спросил я.

Он ответил:

– У него такое седло – на нем очень больно сидеть. Так что его никто никогда не украдет. Я оставляю его где угодно, иду по своим делам и всегда нахожу его на месте. Люди пытались украсть мой велосипед – я знаю это, – но они возвращались и ставили его на место, потому что от него одни неприятности. Во-первых, он такой шумный, что все будут знать, кто его украл. Во-вторых, сидеть на нем очень больно, а в-третьих, у него нет тормозов, поэтому в любой момент может произойти несчастный случай.

– Но как ты с ним управляешься? – спросил я у него.

– Никаких проблем, – ответил он. – Прямо перед моим магазином растет большое манговое дерево. Я еду прямо на него; чтобы остановиться, необходимо дерево.

И вокруг особняка, в котором я с ним жил, росли очень большие, старые деревья, так что с этим действительно не было проблем.

– Все нормально, – продолжил он, – я еду в свой магазин, там есть дерево, еду домой – и там дерево. Если у вас нет очень старого дерева, вы не сможете ездить на моем велосипеде.

Просто двигайся потихоньку… шаг за шагом… и верь. Тотальное изменение обязательно случится, но не желай сразу слишком многого.

Оставайся всегда бдительным, так как ум хитер и ставит перед тобой недостижимые цели, чтобы ты постоянно торопился.

Все становится возможным, если ты двигаешься медленно, если ты делаешь много остановок в пути и не спешишь. Неважно, произойдет тотальное изменение или нет. Даже небольшие изменения в жизни драгоценны, поскольку они перерастают в тотальное изменение. Тотальное изменение – это не что-то отдельно взятое, это результат всех небольших изменений, назревшая революция, которая в тебе случается.

Так что всегда оставайся просто человеком.

В прошлом общество было сосредоточено на том, чтобы ставить перед вами недостижимые цели. Это делалось для того, чтобы унизить вас: вы не можете их достигнуть – вы чувствуете себя слишком маленькими, слишком слабыми, слишком хрупкими, у вас столько недостатков.

Я не хочу, чтобы вы думали о невозможных вещах. Я хочу, чтобы вы двигались очень медленно, изменяя небольшие кусочки своей жизни, – а это совсем нетрудно.

И однажды вы вдруг обнаружите, что произошло тотальное изменение.

Четвертый вопрос:

Ошо,

Раньше я так боялся получить удар или выставить себя напоказ. С тех пор как я нахожусь здесь и растворяюсь в тебе, я с незнакомым мне раньше нетерпением жажду этого. Мне очень хочется устранить все препятствия, покончить с ними, чтобы я мог двигаться к следующему утесу, стоящему на моем пути. Страх теперь кажется ничего не значащей старой привычкой.

Для меня ты – не знающее границ приглашение. Нет никаких преград, на которые я мог бы сослаться, чтобы дать рациональное объяснение недостатку смелости. Я благодарен тебе за то, что вокруг тебя не создана организация; во мне больше нет страха, что после получения удара от тебя люди, находящиеся у власти, могут этим воспользоваться, чтобы еще сильнее осуждать и подавлять меня или заставлять меня чувствовать себя виноватым.

Я так устал от себя, от моего «я», «я» и «я».

Это здоровое или нездоровое нетерпение?

Так обстоит дело с большинством саньясинов: если они получают удары, им это не нравится, их эго чувствует себя обиженным. Вместо того, чтобы с пониманием отнестись к этому, они обижаются, сердятся.

Если же они не получают удары, то им начинает казаться, что я не проявляю заботу о них, что я не обращаю на них внимания, что в то время, как других бьют, про них забыли. Они чувствуют себя так, как будто их не считают достаточно важными.

Так человеческий ум извлекает страдание из каждой ситуации. Если вы получаете удары, вам больно; если вас не ударяют, вам все равно больно.

Но что касается меня, я не заинтересован в том, чтобы наносить вам удары, причинять вам боль или игнорировать вас.

Для меня все в равной степени важны.

Всех вас привели ко мне одно и то же стремление, одна и та же жажда.

С твоей стороны будет очень любезно предоставить мне самому решать, когда удар необходим и когда ты его получишь, потому что удар – это исцеляющее средство, это своего рода хирургическое вмешательство.

Но не думай, что, если тебе не делают операцию, то, значит, тебя игнорируют. Если кого-то госпитализируют, а на тебя никто не обращает внимания… Нет, когда тебе потребуется операция, тебе ее сделают – каждый получит то, в чем он нуждается.

Всякий раз, когда нужен будет удар для того, чтобы помочь твоему росту, ты не останешься без него. Но если в этом нет необходимости, ненужные удары только сделают тебя твердолобым. И потом, когда придет время ударить тебя, ты уже привыкнешь получать удары…

Когда я учился в школе, я почти всегда опаздывал, потому что по пути очень многое отвлекало меня. Я всегда выходил из дома в нужное время, но я никогда не приходил вовремя, потому что по пути происходило так много всего интересного – какой-то фокусник проделывал свои трюки, и уйти было невозможно. Оставить фокусника и пойти на занятия… к какому-то глупому учителю, рассказывающему про географию.

Поэтому меня постоянно наказывали. Но скоро мои учителя поняли, что наказывать меня бесполезно. В качестве первого наказания они велели мне обойти вокруг здания школы семь раз. Я спросил у них:

– А что будет, если я обойду одиннадцать раз?

Они ответили:

– Ты с ума сошел? Это же наказание.

– Я знаю, что это наказание, – сказал я, – но я не делал сегодня утреннюю зарядку. Если это будет моей утренней зарядкой, вы ничего не потеряете. Я буду наказан, моя зарядка будет сделана, никто ничего не потеряет, все только выиграют.

В конце концов они перестали меня наказывать, поскольку это не работало. Например, они просили меня выйти из класса.

Я говорил:

– Это хорошо, я люблю свежий воздух. В классе темно и грязно, а на улице так прекрасно. И даже сидя в классе, я всегда смотрю в окно. Кому интересна ваша учеба? А там поют птицы, цветут деревья… так красиво вокруг.

Каждый день директор совершал свой обход и каждый день обнаруживал меня на улице. Как-то он спросил меня:

– Что происходит?

– Ничего, – ответил я. – Я люблю находиться на свежем воздухе, это полезно для здоровья. Вы же видите, как тут красиво.

Но он сказал:

– Я поговорю с твоим учителем. Как это он разрешает тебе проводить время на улице?

– Я не знаю, – ответил я. – Каждый день он говорит мне: «Выйди вон». Поэтому теперь я даже не спрашиваю его. Это стало уже привычкой, я просто прихожу и стою здесь.

Он спросил об этом у учителя. Тот ответил:

– Да это было месяц тому назад! Я только один раз велел ему выйти на улицу – с тех пор он больше не приходил в класс. Я думал, это будет для него наказанием, а ему это нравится. Мало того, он еще и другим ученикам внушает, что это полезно для здоровья. И они спрашивают меня: «Сэр, а можно нам тоже постоять на улице?» И что же мне теперь делать? Может быть, тоже пойти на улицу?

Все дело в том, как ты к этому относишься.

Прежде всего, не беспокойся. Если ты не получаешь ударов, возможно, тебе они не нужны или для этого еще не пришло время. А если тебя придется ударить, не обижайся, потому что на самом деле я ударю не тебя, а по твоему эго. Я всегда ударяю по эго. Это то, что является вашей болезнью, то, что должно быть отброшено.

Но предоставь это мне. Я не буду следовать твоим ожиданиям. Ты хочешь получить удар – очень сильный удар, чтобы похвастаться перед всеми: «Смотрите, какой сильный удар я получил!» В таком случае удар послужит на пользу эго. Вместо того, чтобы быть разрушенным, оно наоборот получит подпитку от удара.

Так что предоставь это мне. Это не твое дело.

Как только я почувствую, что ты нуждаешься в ударах, ты их получишь – и ты получишь их ровно столько, сколько тебе нужно. И не стоит этим хвастаться и переживать по этому поводу; просто попытайся это понять.

Это школа понимания.

Пятый вопрос:

Ошо,

Двадцать пять лет у меня ушло на то, чтобы добраться до тебя, три года – на то, чтобы побыть рядом с тобой, четыре года – на то, чтобы убежать от тебя и оказаться втянутым в любовные отношения, похожие на «американские горки». Через четыре года я вернулся к тебе, через одиннадцать лет передал тебе вопрос – а ты отвечаешь этому немецкому парню и хочешь послать меня снова в ад, к какой-нибудь «трудной» женщине. И через двадцать восемь лет, когда я приползу назад, чтобы спросить тебя: «Что дальше?» – ты, возможно, снова ускользнешь от ответа.

Ты хочешь убить меня или что-то в этом роде?

Ты прав, вопрос был твоим – по крайней мере, написан тобой, – но тот немецкий парень больше нуждался в ответе. Никакого недоразумения не было.

Он тоже был удивлен, потому что не задавал этого вопроса. Но это был его вопрос. И он не мог поверить в то, что кто-то другой мог сочинить точно такой же вопрос, который он собирался задать.

А твое время, время твоего вопроса еще не пришло. Возможно, ты получил вибрацию от того немца и записал этот вопрос; но это был не твой вопрос.

Я понимаю твои трудности: тебе потребовалось одиннадцать лет, чтобы задать вопрос, и теперь ты встревожен тем, что я отсылаю тебя обратно к твоей старой жизни и к трудной женщине.

Тут ты не прав. Когда у тебя появляется женщина, это всегда трудно. Когда женщины нет, жизнь похожа на мороженое. Как только ты связываешься с женщиной, она внезапно становится твердой, как сталь.

Но без женщин в этом мире не было бы никакого просветления.

Только подумай… мир без женщин. Тогда ты не сможешь найти никакого Гаутаму Будду, потому что не от кого будет убегать. Если нет женщин, то нет и проблем. Женщины – это хороший стимул.

Говорят, что за каждым великим мужчиной стоит женщина; может быть, это правда, а может – нет. Но за каждым просветленным мужчиной стоит много женщин – одной будет недостаточно.

Просветление – очень трудная штука. Когда женщины обращаются с вами как с футбольным мячом, то вы в конце концов становитесь просветленными. Вы говорите: «Хватит! Игра закончилась, я иду домой».

Женщины – благословение мира. Без них ничего бы не было.

Так что будь благодарен своей трудной женщине; возможно, ты находишься здесь из-за нее.

И ты говоришь, что в следующий раз ты придешь через двадцать восемь лет и спросишь: «Что дальше?»

Я вспомнил две истории.

Мулла Насреддин сидел на городском пляже со своей женой, и вдруг он спросил у нее:

– Хочешь еще бхелпури?[2]

Жена удивилась:

– Еще? Но мы же не ели бхелпури.

– Любимая, – сказал Мулла, – кажется, ты теряешь память. Всего пятьдесят лет назад, когда мы поженились и пришли сюда в первый раз, мы ели бхелпури. Вот почему я спрашиваю: «Хочешь еще?»

Возвращайся к своей жизни, к своей жене, к своей работе… Но ты уже не будешь прежним человеком. Ты возьмешь с собой что-то от меня. Я мог не ответить тебе, но ты соприкоснулся со мной.

Ответы и вопросы лежат на поверхности.

Ты вкусил мою любовь, мое присутствие.

Так что, если через двадцать восемь лет нам снова придется встретиться, я спрошу тебя: «Хочешь еще?»

Скорее всего, тебе не нужно будет ни о чем меня спрашивать, потому что семя посеяно. Ты хорошо знаешь, что тебе нужно делать: ты должен направить свою энергию из ума в сердце. Эта энергия, нисходящая к сердцу, подобна струям дождя, под которыми семя начнет прорастать.

Возможно, через двадцать восемь лет, если существованию будет угодно, не ты будешь спрашивать, что делать дальше. Я спрошу тебя: «Что дальше?» Ты уже расцветешь. Ты придешь только для того, чтобы выразить свою благодарность.

Хорошо, что ты не немец.

Немецкая почва немного тверда. В этом есть свои плюсы и свои минусы, свои «за» и «против». Почва тверда, семени очень трудно в ней укрепиться, но как только семя укрепилось, тогда ему будет очень трудно не прорасти.

Твой вопрос исходил из ума, а немецкий парень нуждался в ответе.

Тебе он не нужен. У тебя мягкое сердце. И семя уже в твоем сердце, и ты знаешь, что оно прорастает.

С тобой происходит почти то же самое, что с беременной женщиной: когда ребенок начинает развиваться, она знает, что ребенок развивается. Опытная мать, у которой уже есть двое или трое детей, знает даже, мальчик у нее родится или девочка: мальчик начинает бить ножками, а девочка остается очень центрированной, спокойной и тихой.

В конце концов, мальчики есть мальчики. С самого начала они причиняют беспокойство.

Опытная мать на третьем или четвертом месяце беременности может сказать, кто у нее родится, потому что мальчик проделывает в утробе всевозможные гимнастические упражнения, а девочка просто сидит тихо, ожидая своего часа. Впоследствии гимнастические упражнения будет проделывать девочка, а мальчик будет сидеть и читать газету. У каждого – своя собственная судьба.

Вторая история, которую я собирался вам рассказать, – это история об очень богатом американце, миллиардере. Он пресытился деньгами, пресытился всеми видами роскоши, пресытился всеми удовольствиями. И, естественно, он начал искать – есть ли что-то еще, или это все? Ведь, если это все, то не было больше смысла жить, такая жизнь ему уже надоела. Это был вопрос жизни и смерти.

И он стал странствовать, ходить от одного мастера к другому – тибетские ламы, какой-то суфийский мистик, мастер дзен. Затем он приехал в Индию и встретился со многими святыми. Все они говорили: «В Гималаях живет один очень мудрый старец, только он сможет тебе помочь».

Итак, он отправляется в Гималаи, там он тащит на себе свой багаж. Он никогда в жизни сам не таскал багаж. Он никогда не поднимался в горы. Было очень холодно, но ему все-таки удалось добраться до места. Уставший, он падает к ногам старца, который выглядит очень древним, и произносит:

– Наконец-то я нашел тебя! Я хочу знать – в чем смысл жизни?

– Сначала о самом важном, – сказал старец. – У тебя есть гаванская сигара?

– Странный вопрос… – удивился миллиардер. – Гаванская сигара? Да, у меня есть одна. Вообще-то я заядлый курильщик, и я намеревался выкурить ее перед тем, как ты сделаешь меня просветленным. Перед просветлением – последняя гаванская сигара… Я бы хотел несколько минут понаслаждаться ею, а потом сделай меня просветленным и делай все, что хочешь. Я думал, что после просветления нельзя курить гаванские сигары, я никогда не видел курящего будду или…

– Забудь об этих старых чудаках, – сказал старец. – Давай сюда сигару.

И старец закурил.

Измученный американец не сводил с него глаз, а потом спросил:

– А как же мой вопрос?

– Время еще не пришло, – ответил старец. – Возвращайся назад. Приходи снова через несколько лет.

– Странно. И никакого откровения? – спросил американец.

Старик ответил:

– Когда приедешь снова, захвати с собой как можно больше гаванских сигар. Как только ты станешь просветленным, мы оба будем курить. На этой горе больше нечего делать. Иди и быстрее возвращайся – но принеси сигары. Я посылаю тебя именно за сигарами. Просветление – вещь простая, а вот найти гаванские сигары в Гималаях очень трудно.

Не волнуйся, я не курю! Тебе не нужно приносить гаванские сигары, просто приходи. Не жди двадцать восемь лет. Как только ты почувствуешь, что цветок в тебе раскрыл свои лепестки, возвращайся.

Я хотел бы видеть тебя сияющим, светящимся, экстатичным.

И я говорю, что это возможно, поскольку твое сердце готово в любой момент расцвести. Никакая трудная женщина не может этому помешать, она может только помочь.

Поэтому уходи и, как только наступит весна и распустится цветок, возвращайся назад, чтобы я смог увидеть, что цветок реализовал свою потенциальную возможность и ты стал благоухающим.

И тем временем ты можешь выкурить столько гаванских сигар, сколько тебе захочется.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.