ГЛАВА III ПРЕДОСОЗНАННЫЕ СНОВИДЕНИЯ

ГЛАВА III

ПРЕДОСОЗНАННЫЕ СНОВИДЕНИЯ

Перед тем, как переходить к рассмотрению свойств осознанных сновидений, интересно обсудить тип снов, где человек испытывает критическое отношение к своим переживаниям, — вплоть до того, что он задает себе вопрос: «А не сплю ли я?» — но все же не осознает полностью, что он спит. Такие сны мы будем называть предосознанными. По-видимому, для людей не является чем-то необычным видеть предосознанные сновидения. Некоторые люди регулярно видят такие сны, которые, однако, так и не переходят в осознанные. Вот что рассказывают двое испытуемых:

Несколько раз я спорил с самим собой о том, сплю ли я или нет. Я говорил: «Да, это только сон» и тут же возражал себе: «Нет, это не сон — это реальность» (обычная реальность).

Конечно, у меня были сновидения, в которых я отчетливо помню задаваемый самому себе вопрос: «А не сплю ли я?». Они бывают довольно часто — примерно раз в неделю. Тем не менее, насколько я помню, в большинстве случаев этот вопрос либо оставался без ответа, либо ответ был отрицательным, и больше на протяжении всего сна эта мысль ко мне не возвращалась.

Более детально о внутреннем споре, возникающем в сновидениях рассказывает миссис Арнольд-Форстер, у которой были осознанные сновидения только в самой зачаточной форме, хотя она увлеченно анализировала свои сновидения на протяжении длительного периода:

Именно этот сон я увидела перед пробуждением, хотя подобные сновидения случались и в другое время. В процессе довольно беспорядочного сна в двух последовательных сновидениях меня охватывало одно и то же абсурдное, но ужасное беспокойство. Мне казалось, что некоторая домашняя утварь, какие-то куски красивой парчи, шелковые шторы, были оставлены за дверью и оказались под дождем и в тающем снегу. Мысли о том, что надо высушить и восстановить эти вещи, превращалась в навязчивую идею, разрушавшую образы сновидения. Во второй части сновидения, когда это беспокойство приобрело особенно острый характер, и когда я, видимо, была уже близка к пробуждению, я принимала участие не только как сновидец, но присутствовала в двух лицах; потому что «я» вмешивалась в сон и настойчиво возражала сновидцу по поводу реальности охватившего его беспокойства. «Я» говорила: «Это сон — я уверена в этом, ты должна проснуться!», но сновидящая отвечала: «Это никак не может быть сном, потому что это происходит не только в этом сне, но и в предыдущем — там я тоже нашла вещи на снегу; это реальность, иначе этого не случилось бы дважды; вот настоящие вещи, которые ты видишь и можешь потрогать сама». «Я» была очень озадачена и сказала, что «я» не могу ответить или объяснить это должным образом; все действительно казалось мне совершенно реальным, и я запуталась. «Я» снова изучила испачканную землей ткань: с нее текла вода, она была очень мокрой на ощупь, и ее реальность не вызывала сомнений. «Возможно, — подумала «я», — некоторые из этих фактов действительно реальны. «Я» не могу выпутать их из сети иллюзий». Но хотя «я» и была уверена, что значительная часть моего беспокойства являлась следствием сна, сновидящая снова возражала: «Нет, это не так, потому что ты видишь и держишь в руках мокрые вещи — они слишком реальны для того, чтобы быть «сновидными вещами». «Хорошо, — сказала «я» в конце концов, — хочешь их проверить? Тогда проснись и посмотри, что именно из этого является сном!» И я проснулась…[7]

Еще один человек, видевший повторяющиеся предосознанные сновидения, — Ив Делаж. У него сильно ухудшилось зрение, и вследствие беспокойства по этому поводу стал видеть сны, в которых его зрение было совершенно четким. Это каждый раз вызывало у него сомнение — на самом ли деле он вылечился:

Мне снова снится, что я вижу четко, хотя и помню, что практически слеп. Я помню, что такая иллюзия уже бывала в предыдущих сновидениях и исчезала при пробуждении. Затем с волнением я спрашиваю себя: «Сплю я или нет?». Я чувствую, что это трудный вопрос и существует опасность ошибки, и стараюсь собрать воедино все доводы, которые могут повлиять на решение. Я становлюсь непосредственно перед объектом, на который смотрю, и открываю глаза — я вижу его; я закрываю глаза — и не вижу его (конечно, эти движения были воображаемыми). Я прислушиваюсь к своим ощущениям, встряхиваюсь, топаю ногами, чтобы убедиться, что я действительно бодрствую. Каждое действие убеждает меня, что это так. Один раз в таких обстоятельствах мне приснилось, что рядом со мной моя племянница. «Луиза, — попросил я ее, — смотри, я вижу ясно, но боюсь, что это всего лишь сон. Действительно ли я бодрствую? Ущипни меня за руку, чтобы я мог быть уверен в этом». Она не ответила, но ущипнула меня за руку. Я еле почувствовал прикосновение ее руки. «Сильнее» — попросил я. Она согласилась, но, наверное, из страха причинить мне боль, ущипнула меня так мягко, что я опять едва смог это почувствовать. Тем не менее, проверка показалась мне убедительной, и честно говоря, я был настолько уверен, что не сплю, что говорил все это скорее ей, чем себе. Мне в голову ни на миг не пришла мысль, что я сплю, и эта проверка ничего не доказала, поскольку сама она была частью сновидения. Так что я был убежден и очень счастлив[8].

В этом описании интересно то, что, поскольку сновидец мог в течение некоторого времени исследовать остроту своего зрения, ему показалось, будто сон настолько точен в передаче деталей, насколько и бывают обычно осознанные сны. В действительности так происходит довольно часто: к тому времени, когда человек начинает сомневаться — не спит ли он — ощущение реальности происходящего становится способным выдержать самую пристальную проверку. В особенности это относится к «ложному пробуждению» — разновидности предосознанных сновидений. Этот, обычно редкий, феномен, часто встречается у людей, видящих настоящие осознанные сны. В конце осознанного сна, при переходе к следующему сну, им кажется, будто они проснулись. После нескольких таких «пробуждений» возникает сомнение в их реальности, и человек начинает изучать окружающую обстановку в надежде найти ответ. В результате он иногда понимает, что все еще спит, и тогда может последовать еще один осознанный сон. В противном случае сновидение остается предосознанным. Следующие два примера иллюстрируют обе эти возможности:

Мне снилось, что мы с женой проснулись, встали и одеваемся. Отдернув занавеску, мы с удивлением обнаружили, что шеренга домов напротив исчезла, а на их месте раскинулись голые поля. «Это значит, что мы спим, — сказал я жене, — хотя все вокруг кажется таким настоящим, а я ощущаю себя полностью проснувшимся. Дома не могли исчезнуть за ночь, да и посмотри на эту траву!» Жена была очень озадачена, но я все-таки не мог убедить ее в том, что это сон. «Ладно, — продолжил я, — я уже не раз доказывал подобные вещи; проверим и сейчас. Я выпрыгну в окно — и ты увидишь, что со мной ничего не случится». Безжалостно игнорируя ее мольбы и уговоры, я открыл окно и взобрался на подоконник. Затем я прыгнул и мягко приземлился на улицу. Когда мои ступни коснулись тротуара, я проснулся. Моя жена никаких снов не запомнила. На самом деле я очень нервничал перед тем как прыгнуть, поскольку атмосфера в нашей спальне казалась настолько реальной, что я почти не верил в ее иллюзорность[9].

Было похоже, что я проснулся. X вошел в комнату, включил электрический свет и задернул шторы, загораживая дневной свет (Накануне я поздно лег, так что это, вероятно, было позднее утро). Все это казалось естественным, но не логичным. Я сказал X об осознанном сне, который видел перед этим, и подумал, что, возможно, все еще нахожусь в сновидении. Я обсудил эту возможность с X, но отверг ее, потому что все вокруг было естественным — например, бумаги, рассыпанные на ковре под окном, со следами попавших на них дождевых капель (На самом деле я не разбрасывал бумаг — по-моему, я никогда так не делал, пока жил здесь; но я вполне мог выполнять какую-то работу на полу, чтобы иметь побольше пространства). Глядя на груду бумаг, дотрагиваясь до них и т. д. — я подумал, что все это не может быть сном, поскольку считал, что во сне невозможно осознавать так много деталей[10].

В предосознанных снах другого типа человек начинает критически относиться к своим переживаниям, но не доводит свои сомнения до мысли, что все, что он видит, — сон:

Недавно я видел яркий сон, где я принимал участие в магической церемонии, проводимой двумя адептами какого-то оккультного ордена. Я прошел под их руководством определенное посвящение, после чего обнаружил, что парю в воздухе и летаю кругами по комнате на высоте примерно восемь футов от пола. При этом я несколько раз пролетал рядом с высокой полкой над камином и заметил, что две тяжелые стеклянные вазы стояли одна над другой. Это переживание было интересным и довольно приятным, но я находился в том критическом настроении, которое свойственно членам ОПИ (Общество Психических Исследований — прим. перев.). Я сказал про себя: «Это вполне может быть результатом гипнотического внушения, а не настоящей левитацией». В качестве теста я решил взять одну из этих ваз и пронести ее с собой по воздуху, а затем поставить на пол. Если бы это получилось — значит, левитация была настоящей. Вскоре после того, как я сделал это, двое адептов решили, что для начинающего я сегодня левитировал достаточно, и мягко опустили меня на пол. Я с удовольствием обнаружил, что одна из двух тяжелых ваз стояла там, куда я ее поставил во время полета. Из этого я заключил, что действительно левитировал, а не страдал галлюцинациями. Конечно, мое заключение было ошибочным, поскольку я ни левитировал, ни находился под гипнозом, а просто спал и видел сон[11].

Оливер Фокс считал возникновение «критической способности» в сновидении, возможно, главным фактором, способствующим осознаванию, и привел следующие примеры различных степеней критичности:

Для получения сновидений знания[12] необходимо разбудить критическую способность, обычно бездействующую во сне, и она начнет проявляться с разной степенью активности. Предположим, что во сне я оказался в кафе. За соседним столиком сидит леди очень приятной наружности — за исключением того, что у нее четыре глаза. Примеры возрастания критической способности в этом случае следующие:

В обычном сновидении я вообще не обратил бы внимания на этот казус. Но пробуждающаяся критическая способность наводит меня на мысль, что с этой леди что-то не так. Внезапно я понимаю, что именно: «Конечно же, ведь у нее четыре глаза!»

Во сне я испытываю легкое удивление: «Как странно, у этой девушки четыре глаза! Это ей не идет». Но тут же я могу заметить: «Бедняжка, она сломала нос! Как это произошло?»

Критическая способность пробуждается еще сильнее, и четыре глаза воспринимаются как аномалия, но должных выводов еще не делается. Я восклицаю: «Ничего себе!» — и затем разубеждаю себя: «Должно быть, в городе какое-то необычное шоу или цирк». Таким образом, я нахожусь на грани понимания причин происходящего, но не могу сделать решающего шага.

Моя критическая способность полностью пробудилась, и это объяснение меня уже не удовлетворяет. Я продолжаю цепочку своих умозаключений: «Но таких номеров никогда не было! Женщина с четырьмя глазами — это невозможно. Это сон!»[13]

Как видно из этой цитаты, Оливер Фокс считал пробуждение «критической способности» основой осознанного сновидения. Но соглашаться с его мнением не обязательно.

В следующей главе мы продолжим изучение факторов, способствующих возникновению осознанности во сне.