Долины смерти

Долины смерти

В Сибири, в предгорьях снежных Саян — скалистых гор, поражающих своей красотой, — мне рассказали о долинах смерти.

Таких долин в Восточных Саянах, говорят, немало.

Долины смерти с обычными долинами не спутаешь. Трава там — выше человеческого роста. Естественное следствие перехода тел животных в менее организованную форму существования.

Сочность и высота трав важны для всех, но в особенности для тех оленей и лосей, которые состарились настолько, что им за низкорослой травой в обычных местах наклонять шею стало уже больно. Может показаться, что идут состарившиеся олени в долины смерти поесть.

Но молодые-то олени туда не идут.

В долины смерти уставшие от биологической жизни идут не из-за пищи.

Идут порой долго, мучительно.

Трава, да, густая, сочная, густая настолько, что в ней не сразу разглядишь многочисленные черепа и кости. Останков многих и многих оленей и лосей ушедших прежде поколений.

Древность — понятие относительное. От соприкосновения с тысячелетиями черепа, естественно, рассыпаются — и подымаются над землёй в особенной сочности зелени.

В долине смерти волки не живут постоянно. Возможно, им претит растревоженное ими же самими дыхание смерти. Вообще все животные след последнего вздоха чувствуют. След этот держится долго. Его научились фиксировать даже приборами.

Чувствуют след смерти все животные — и волки в том числе.

Но завершающих жизненный цикл оленей ни сам след, ни хруст черепов под копытами от долин смерти не отпугивает.

Волки в долины смерти только наведываются.

Наведываются, чтобы нанести удар милосердия.

Нанести тому, кто, если о чём и мечтает, так только о таком ударе — и ради него в долины смерти и пришёл.

Получается, волк спасает оленя от мук? Волк, выходит, спаситель?

Лоси за помощью идут к волкам, а собаки, когда им в драке выпустят кишки, ползут к хозяину — с единственной целью, чтобы тот, не дрогнув, одним ударом оборвал их страдания. Если хозяин — баба, то ползут к соседу. Хозяин — это тот, кто заботится — среди прочего, помогает умереть без страданий.

Кстати, волка называют хозяином не только в Саянах. Живущие много севернее эвенки, к примеру, тоже так его называют. И не только эвенки. Но и мы, русские Севера.

Тут возникает ряд вопросов.

Первое: от кого олени и лоси узнают о долинах смерти? В самом деле, от кого, если ни один из «единоплеменников» оттуда не возвращался? Ан знают. Поневоле мысль обращается к волку, поскольку из этих долин возвращаются только они. Волк, получается, и хозяин, и спаситель — да ещё живому и советчик?

А тогда — второе. Чьему голосу повинуются идущие в долины смерти волки? Ведь явная у них неприязнь к этим долинам? Неприязнь-то неприязнь, а всё-таки в долины спускаются. Кто посоветовал им?

Поведение человека, который, скрепя сердце, добивает свою любимую собаку, можно ещё объяснить эгоистическими мотивами: дескать, экономия забот и жажда тишины, собака под окном воет, дом ведь подмышку не возьмёшь, от воя не унесёшь, — но вот почему волк чувствует себя хозяином? Человеку не уйти, а волк, напротив, идёт, да порой издалека.

Не захочешь, а предположишь, что существует в Природе некая цепочка взаимопомощи, взаимного служения. Отсвет некой гармонии, о которой знали древние авторы ойкумены — дошедшие до нас древние тексты говорят о ней гадательно.

Но об особенной роли волка при вызволении из богатыря Великого Атамана (освободителя своего народа и над своими людьми Хозяина), древние знали точно.

И не только древние. В Грузии и во времена детства Сталина тоже, если охотник убивал волка, то ему предписывалось облечься в траур — как по упокоившемуся значимому родственнику. Во многих народах волка полагалось неприбранным не оставлять, а непременно похоронить. А якуты и вовсе найденного мёртвым волка хоронили, как великого шамана: оборачивали в солому и подвешивали к ветвям дерева.

Так кто же в качестве хозяина, в том числе и облегчающего страдания, первичен: человек или волк?