Высоцкий: «Охота на волков»

Высоцкий: «Охота на волков»

Нет у Высоцкого песни более экспрессивной, чем знаменитая «Охота на волков».

Рвусь из сил — и из всех сухожилий,

Но сегодня — опять как вчера:

Обложили меня, обложили —

Гонят весело на номера!

Из-за елей грохочут двустволки —

Там охотники прячутся в тень, —

На снегу кувыркаются волки,

Превратившись в живую мишень.

Идёт охота на волков, идёт охота —

На серых хищников, матёрых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками

Егеря — но не дрогнет рука, —

Оградив нам свободу флажками,

Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций, —

Видно, с детства — слепые щенки —

Мы, волчата, сосали волчицу

И всосали: нельзя за флажки!

И вот — охота на волков, идёт охота, —

На серых хищников, матёрых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Наши ноги и челюсти быстры, —

Почему же, вожак, — дай ответ —

Мы затравленно мчимся на выстрел

И не пробуем — через запрет?!

Волк не может, не должен иначе,

Вот кончается время моё:

Тот, которому я предназначен,

Улыбнулся и поднял ружьё.

Идёт охота на волков, идёт охота —

На серых хищников, матёрых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Я из повиновения вышел —

За флажки, — жажда жизни сильней!

Только сзади я радостно слышал

Удивлённые крики людей.

Рвусь из сил — и из всех сухожилий,

Но сегодня не так, как вчера:

Обложили меня, обложили,

Но остались ни с чем егеря!

Идёт охота на волков, идёт охота —

На серых хищников, матёрых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Высоцкого всегда «продавали» как эдакого борца с режимом, эдакого героя, который всегда шёл против течения. Смешно, но будущий демократический электорат (интеллигенция) внимал эту дурилку со всхлюпом.

На самом деле Высоцкий пишет, что после этой песни его возлюбило начальство (будущие внезапные миллионеры), сами знаете, какая нация назначила Высоцкого совестью русских (и это при папе-юристе!), правоборцы его боготворили, быдло млело. Это 68-й год.

Экспрессивности в «Охоте на волков», точно, хоть отбавляй.

Что касается смысла песни, то Высоцкий врёт — то ли намеренно, то ли от незнания. Из текста песни однозначно следует, что внутри оклада полегла почти вся стая, включая и вожака. Спасся же один только молодой прогрессивный волк, демократ, от лица которого, так сказать, и ведётся повествование.

На самом же деле флажки — непреодолимый барьер только для прибылых и переярков, то есть для волков молодых, которым до матёрого под хлёсткими ударами жизни ещё учиться и учиться. Флажки — не преграда только для матёрого.

Да, в реальной жизни за флажки первым вырывается матёрый — а вся проблема молодых волков только в том и состоит, чтобы услышать зов предков, в частности, несмотря на страх, последовать за умудренным жизнью отцом, поскольку вожак в стае — биологический отец всех молодых волков. Отец-волк не просто отец — он, в свою очередь, дожил до очередной на него охоты потому только, что сам прежде услышал зов предков и последовал за своим отцом.

«Прогрессивисты» же, на самом деле, гибнут все.

Итак, внять зову предков для молодых волков — единственный способ спастись.

Повторюсь, у Высоцкого всё в точности «до наоборот». По Высоцкому, за флажки вырывается демократ, то есть тот, кому не по росту понять, в чем же заключено наследие гениального Прапредка. Суть усилий цивилизаторов в том и состоит, чтобы отсечь от аборигенов ту простую истину, которую проповедуют спасшиеся волки: полноту жизни обретает только тот, кому удаётся вызволить в себе Прапредка, Гения.

Впрочем, есть и встречное движение: народ истины шугается. Быдло враньё лижет, как всем доступную суку.

Высоцкий не одинок в тиражировании «красной шапочки». Созерцающему Воргу полезно знать, что волки воют только в августе и в конце июля. Вой волков — явление удивительнейшее, совершенно желудочно не обоснованное; норвежцы песню волка обозначают священным словом «варга» — и она такова для всех народов, — но сейчас речь не об этом.

Ещё раз: в остальные кроме августа месяцы волки не воют.

Не воют!

Не во-ют!

Поймите, зимой не воют. Не воют зимой. Леса ещё не все вырубили на экспорт — можете проверить.

Однако, если обратиться к литературе цивилизаторов, то в ней волки зимой воют-заливаются. То, что у Шекспира волки воют зимами, так это не удивительно — как не удивительно и то, что Толстой на Шекспира наплюнул. Но даже и у любимца российских военных, алкоголика Сергея Есенина, волки воют в стужу («Яр» и др.). Тут интересно то, что Сергей Есенин зарабатывал на водку и дорогие цивилизованные гостиницы текстами а ля рюс деревня. Главный, так сказать, специалист по вековечному укладу крестьянства. Впрочем, Рязанская область, откуда родом этот «специалист», далеко не Русский Север.

Так что, если уж вал пишущих цивилизаторов не в состоянии осилить такой простой вопрос, как время, когда воет волк, то можете себе представить, какова истинная стоимость их остальных о волке, с позволения сказать, размышлизмов.

А вот у Льва Толстого сбоев с описанием варги волка нет.

Шукшин волков почти не замечает, но и у него волки на человека не нападают — в том числе и с нескольких шагов (рассказ «Волки!»). Но эти два автора, в сущности, русские и потому — исключения.