Глава седьмая

Глава седьмая

1

Далай-лама в час ночи покинул Поталу и в сопровождении двух монахов-телохранителей отправился к храму Наакал, тайной резиденции бессмертных, вход в который был расположен в трех километрах от Лхасы и в пяти от Поталы, но никто, кроме избранных, не знал об этом. Монахи следовали за ним словно тени, скользили, а не шли, быстро и призрачно. Это были воины монастыря Тот, в котором уснули миниатюрные белые сфинксы. Телохранителей называли «лунные бабочки» в честь невероятно древних событий, произошедших на Земле сто сорок четыре тысячи лет назад. Тогда все пространство мира было пронизано насмешливыми законами свернутого в галактический жгут чуда. Бог был рядом, и его присутствие оказалось настолько повсеместным, что даже Земля не могла стать твердью, а была восторженно желеобразной и прозрачной от полюса до полюса. И так продолжалось до тех пор, пока не произошло необъяснимое вторжение и последующая за ним Катастрофа, после которой на Землю стали приходить мертвые. Об этом и написано в священных шелковых письменах… Далай-лама слегка кивнул и в который раз удивился мгновенной реакции своего личного «спецназа». Один из монахов, с лицом, напоминающим формой молодой месяц, скользнул к потаенному лазу монастыря Наакал и, словно змея, исчез в нем. Монастырь воздвигли на недосягаемой для современной цивилизации глубине в сорок километров служители бога Бара, единственным недостатком которого, по мнению далай-ламы, было лишь то, что он выносил окончательные приговоры и тем самым ставил под сомнение свою божественность. Монах выполз из лаза с алмазной змеей дибу в ладонях. Далай-лама провел по голове дибу осанным браслетом, обхватывающим запястье левой руки, и змея ужаса, изменив цвет с кораллово-золотистого на ониксово-серебряный, переползла с ладоней монаха на руку далай-ламы, скользнула по ней к шее и юркнула в уже приоткрытый для этого рот правителя Тибета. Далай-лама ощутил шершавый холод, заполнивший его пищевод, почувствовал, как дибу развернулась в нем головой ко рту и, свернувшись, затихла.

— Я пошел, — сказал далай-лама монахам. — Вернусь, когда вернусь, ждите.

Обученные по системе «Сновидение» телохранители кивнули и растворились в темноте. Подойдя к лазу, правитель Тибета, далай-лама, элохим, не ведающий об этом, второй, повторяющейся вот уже тысячу лет, степени посвящения, дзог большого благословения, лег на землю и вполз в лаз.

Он не любил посещать монастырь Наакал, не нравился путь к нему. Холод дибу, чем-то напоминающий местную анестезию во время хирургической операции, сделал его тело бесчувственным и ознобно дрожащим. Вместе с тем оно стало воспринимать все изгибы узкого лаза, словно сам далай-лама превратился в змею. Аура алмазной змеи внутри его приглушала и делала даже приемлемым пластунский путь в Наакал. Наконец-то лаз стал более пологим, и правитель Тибета попал в зону плывунов, заскользив животом по жидкой велесовой глине. Вскоре он перестал помогать своему телу — набирая скорость, оно устремилось вглубь. Угол наклона лаза достиг восьмидесяти градусов, и скорость спуска была такой, что закладывало уши. Руки правителя плотно прижались к телу, со всех сторон лаза, по кругу, источалась жирная смазка велесовой глины, голова его поднялась лицом вперед, рот приоткрылся, и изо рта, словно из уютного грота, выглянула голова дибу с немигающими перламутровыми глазами смерти. Но вот скольжение резко оборвалось, и далай-лама в полнейшем мраке рухнул вниз, испытывая все прелести и ощущения свободного падения. Дибу вновь втянулась в пищевод, а далай-лама с эффектным всплеском обрушился в пещерную реку Шол. Это была еще одна причина, по которой он не любил посещать монастырь. Вынырнув, он обнаружил вокруг себя наполненный красноватым отблеском полумрак и, отфыркиваясь, поплыл по течению, под арками анфиладных пещер, в сторону мерного и мощного звука. Плыть было легко, упругое течение реки Шол несло правителя Тибета словно «эстафетную палочку», передаваемую эльфинами «из рук в руки». Далай-лама не обольщался насчет хромосомно-альфинной флофаунной субстанции, расселившейся в водах подземной реки. Если бы у него в желудке не дремала алмазная змея, он был бы мгновенно «выпит до дна» эльфинами и навсегда вычленен не только из мягких дзоговых реинкарнаций, предусматривающих в каждом повторении пятнадцать процентов памяти прошлых жизней, но и вовлечен в информационное эхо Мирового океана. По мнению дзогов, лучше быть вычлененным, чем вовлеченным. Лама Горы говорил, что вовлечение в информативное эхо — это абсолютное забвение, сконцентрированное в смысловой бесцельности движения.

Монастырь Наакал, резиденция дзогов, расположен в нейтральном сечении на дне Джомолунгмы, полностью повторяющей Джомолунгму поверхности в перевернутом виде. Все пространство Гималаев ромбовидно, то, что дыбится белоснежными вершинами на поверхности, лишь повторяет ниспадающие в глубь земли горы, перевалы и плоскогорье Тибета с зеркальной точностью зеркального искажения.

Гул, а вместе с ним и течение Шол усилились, в густом «бульоне» хромосомных эльфинов стали появляться воронки водоворотов, которые с каждым метром становились все шире и глубже, и вскоре далай-ламу закрутила и стала втягивать в себя огромная водопадная воронка последнего водоворота. Где-то на полпути многокилометровой воронки далай-лама был выдернут с орбиты водоворотности, втянут в его воющую стену, и тут же дибу устремилась ко рту из пищевода. Вот уже далай-лама стоит в бирюзово-светлом пространстве конференц-зала монастыря Наакал и видит кончик хвоста дибу, исчезнувшей в маслянисто-черных водах Шол. Ламу призвал распорядитель сегодняшнего совещания, дзог легких форм Агван.

— Все тибетцы варвары, — усмехнулся Агван, — а ты, Дза-Ти, варварее варвара. Слава Аллаху и всем подряд пророкам, включая меня, что из Ирана более теплый и сухой путь в Наакал. У тебя вид слесаря-сантехника, пробившего засор канализации своим телом, я уже не говорю о запахах. — Агван махнул рукой в сиреневый полумрак дальнего конца огромного зала. — Твоя комната шестая, Дза-Ти.

Далай-лама добродушно улыбнулся и, не говоря ни слова, направился в гостиничный комплекс монастыря.

— Дза-Ти! — крикнул ему вслед Агван. — Смутное время наступает, тебе не кажется?

— Не кажется, — громко ответил далай-лама. — Я знаю, что оно наступает, и рад, что оно только смутное, а не кромешное.

— Типун тебе на язык, тибетский варвар, — мгновенно сплюнул через левое плечо распорядитель. — Не болтал бы всуе о великой неизбежности.

— Дурак, — пробормотал правитель Тибета себе под нос. — Болтай не болтай, неизбежности все равно не избежать.

2

Элохим второй ступени посвящения, благословенный двухуровневый дзог Дза-Ти, принял душ и облачился в шелковую зодиакальную суфиту, официальную одежду благословенных акцентаторов воли, повязал лоб широкой, цвета аквамаринового траура, пасьяновой лентой, на которой был начертан тетраграмматон — I (йод), Н (хе), V (вау), Н (хе), — и, выйдя из комнаты, направился в конференц-зал. Посреди зала, выложенного мозаичной персидской майоликой по полу и драгоценной эмиритской керамикой по стенам, было идеально круглое озеро около ста метров в диаметре. Вода в озере походила на лилово-черную тучу. Вокруг него стояли двенадцать низких, мягких и очень удобных кресел, задрапированных вишнево-красным сафьяном.

В зале постепенно стали появляться в разного цвета зодиакальных суфитах и хайратниках с тетраграмматоном другие дзоги. Бездонное озеро окаймилось по грозовой окружности багрово-золотым и стало похоже на гигантское обручальное кольцо, положенное на темно-синий бархат среди разноцветных всплесков цветочного изобилия. Кельт Го-лог подошел к Дза-Ти и спросил:

— Ты слышал когда-нибудь о Чарли Петоне или хотя бы о Роберте Джонсоне, а, тибетец?

— Ты имеешь в виду старых блэков, блюзменов? — вмешался в разговор проходящий мимо куратор английских премьер-министров, клевонтийский иблис из племени ацтеков, дзог Вадон.

— Я разговариваю с тибетцем, — огрызнулся Голог. — Ну, — яростно воззрился он на далай-ламу, — отвечай, обезьяна.

Два служителя системного монастыря Наакал, подчиняясь указаниям распорядителя Агвана, подошли к Гологу со спины и быстро скрутили его.

— Ну что вы, Голог, — тихо подошел к рычащему от ярости кельту Агван, — сейчас все пройдет.

Он вытащил из сумочки, висящей на груди, маленькую ярко-желтую, с розовыми бусинками глаз, колумбийскую лягушку блимк и поднес ее к глазам Голога. При виде лягушки лицо Голога наполнилось нежностью, а из глубины глаз высветилась циничная усмешка изощренной мудрости, да так и осталась в них. Он медленно направился к вишнево-кровавой окружности кресел и уселся в одно из них. Кельту Гологу подчинялись японские императоры вот уже более трехсот лет. Дорога в Наакал из Японии задевала галлюциногенную корневую систему срединных государств, и поэтому дзог Голог иногда являлся на совет безумным.

Дзоги мира продолжали приходить, но пространство вокруг кресел, как и сами кресла, было пока пустым, лишь один угрюмый Голог, словно уставший от знаний грифон, горбился в обрамлении красного сафьяна. Вскоре туда прошел Вадон и тоже сник в объятиях кровавой кожи. Дза-Ти не торопился, он ходил по залу, высматривал знакомых в толпе дзогов низшей, предварительной, ступени посвящения и, высмотрев Контанио Джида, конгрессмена США и владельца официозной «Вашингтон пост», подошел к нему.

— Ну что, Оул, — с улыбкой спросил далай-лама, — легко ли быть посвященным?

— Тяжко, — поклонился польщенный вниманием Контанио Джидо, — и непривычно.

— Да, да, — покивал головой далай-лама. — Теперь все будет для тебя непривычным.

В сторону кресел, преодолевая пустое пространство и энергично размахивая руками, словно ведя оживленный спор с самим собой, шел иудей Енох. Сев в кресло и взглянув на успевшую наполниться зеленоватым черноту озера, он сник, побледнел и, откинувшись на спинку, застыл в неподвижности. Енох, которого в Наакале называли Хезед, был куратором католических пап уже более восьмисот лет, и поэтому Рим, католики и вера людей в непогрешимость пап надоели ему до чертиков. Три тысячи лет назад Енох был проклят раввинами поверхности за то, что объявил человечеству понятным языком о присутствии на Земле элохимов, и был вынужден избывать это проклятие, прежде чем стать дзогом, в убогой и развратной среде статик-рабов более двух тысяч лет. Вслед за Енохом дзоги большого благословения стали прибывать один за другим. Явился разозленный дорогой в Наакал хазар Зеведей, вождь есеев, мистических пророков Курмана, черпающих знание о будущем из свитков Мертвого моря. Зеведей был облечен мистической, замешенной на родстве, властью над славянством Хазарии со времен Киевской Руси. Он рухнул в кресло, взглянул на успевшую осеребриться траурную поверхность озера и с исказившимся от отчаяния лицом неподвижно замер. Зеведей был четвертым в кресле. Дза-Ти еще ходил между дзогами-исполнителями, ожидающими решения Высшего Совета, чтобы потом направить статик-рабов поверхности на его исполнение.

Появился творец буддизма, всеблагий, насмешливо-мудрый Сиддхартха, более известный на поверхности под именем Гаутама Будда, и далай-лама Дза-Ти кивнул ему, но Сиддхартха, ведомый под руку Агваном и служителем, не заметил этого. Ему пришлось пройти дорогами праха и крови, прежде чем попасть в Наакал, и он пребывал в состоянии тяжкой депрессии.

Незаметно и скромно пришел благословенный иериальный аскет, дзог, повелевающий Кавказом, Ираном, Ираком, Турцией и Каспийским морем, на дне которого лежит затянутый илом огромный космический корабль странных молчаливых пришельцев с тоскливо-гневным выражением нелепой воли в их единственном поступке на Земле. Они убили сами себя сразу же по приземлении, перед этим покинув корабль и наглухо, без возможности открыть, замуровав его. Маленькие и, по всей вероятности, очень жестокие существа, чем-то похожие на увеличенных ночных сверчков, прибывшие неизвестно откуда и непонятно зачем. Демиурги накрыли их тела и корабль морем, а элохимы проэкранировали его гигантским осанном и обнаружили, что внутри корабля находится плотный, равный по плотности огненному миру бледных демиургов, концентрат беспощадного мрака. Иериальный аскет, дзог Ра, сейчас охранял каспийский саркофаг под видом никому не известного старого пастуха-свана в горах Грузии. Это было его главной обязанностью. Если бы вдруг любознательное человечество поверхности обнаружило тайну могильника, то старый пастух взмахнул бы в отчаянии посохом, и дзоги, кураторы поверхностной власти, отпустили бы бешеного пса ядерной войны гулять по земле без поводка, сметая с поверхности человечество, ибо жуткая и, самое главное, непонятная сила дремала на дне Каспийского моря. Элохимы и демиурги опасались упавшей из бесконечности силы, которую кто-то сбросил на палубу звездной бригантины по имени Солнечная система.

Вскоре пришел великий магистр ордена Кадирийа, Абд аль-Кадир, тайно-улыбчивый маг манипуляционного суфийского течения кадрийской тарикаты, создатель маленьких войн, проникновенно-изощренный проводник глобализации, творец междоусобных конфликтов внутри мусульманского мира. Он был спокоен внешне и слегка растерян внутренне. Поприветствовав Дза-Ти, Абд аль-Кадир, дзог Ахиши, кивнул в сторону красных кресел и спросил:

— Действительно?

— Кажется, да, — ответил далай-лама и сварливо продолжил: — Зачем ты позволил своим людям уничтожить зодиакально-шоковый стабилизатор, это же раритетная вещь?

Ахиши не успел ответить. Печальный, словно тысячелетняя тоска, звук колокола раздался из глубин обрамленного красными креслами озера, и его поверхность расцветилась загадочно мерцающими точками, словно кто-то там, на дне бездонности, подкидывал вверх горсти драгоценных камней. По конференц-залу прокатился шепот ужаснувшегося благоговения. Ахиши сник и, тяжело передвигая ноги, направился к своему креслу. На полпути он остановился, повернулся к далай-ламе и хрипло пожаловался:

— И почему я не кошка?

Далай-лама, которому ужас на мгновение спеленал волю и разум, лишь слабо пожал плечами в ответ.

3

Светоносный покровитель России, а позднее и Китая, лама Родниковых Вод, дзог тайного посвящения, допущенный к самозабвенному откровению хранителей песчаного времени, которым измеряется небытие бытия, то есть время умершего человека, пришел печальным. В России он был известен под именем Серафима Саровского, а Китай взял под свое кураторство после того, как лама Горы, царь касты дзогов, стал познавать путь смерти, уйдя в горную медитацию. Далай-лама опустился на одно колено, приветствуя ламу Родниковых Вод, который был одного уровня с ламой Горы, наставником Дза-Ти. Но светоносный лама не повернул в его сторону голову, быстро прошел мимо, сел в кресло, выпрямив спину и устремив взгляд в озеро, которое вновь стало черным. Холодность великого дзога удивила и встревожила далай-ламу, даже напугала. Это говорило о невозможном — о растерянности ламы Родниковых Вод.

Последним явился грозный и могучий Атех, который на поверхности был скромным управляющим сектором качества на монетном дворе США Ароном Вейсманом. С первого дня существования доллара, созданного им же, начертав на первой зеленой купюре магические знаки тайной власти, Атех контролировал все его лики. Как бы фунты, франки, рубли, марки, лиры ни пыжились выглядеть другими, среди их водяных знаков явственно просвечивалась усмешка Атеха. Стоит Арону Вейсману покинуть службу в монетном дворе США, как не пройдет и десятка лет, и весь мир заговорит об абсолютной утере США статуса супердержавы.

Далай-лама встретился взглядом с глазами Агвана и понял: то, что тревожило его и что он усилием воли отгонял от себя, осуществилось. Чистый, непереносимо тоскливый звук донесся из глубин озера, и малиновый отблеск в центре его стал пульсирующе набухать. Нечто непредставимое, это почувствовали все — и благословленные дзоги, и дзоги предварительного посвящения, — начало подниматься к поверхности. Агван скривился, как от боли, и резко махнул рукой далай-ламе, властью распорядителя приказывая занять кресло. Дза-Ти поспешил выполнить этот приказ. Почти одновременно с ним, отстав на долю секунды, опустился в кресло одиннадцатый дзог, распорядитель Агван. Случилось невозможное, такого никто из дзогов не ожидал, хотя все знали о туманном пророчестве: «Когда двенадцатый трон будет пуст». Далай-лама увидел, что время пришло. Кресло ламы Горы, «двенадцатый трон», было пустым. Это говорило о том, что сейчас благословленные дзоги, одиннадцать просветленных Будд земли, правящие, когда тайно, когда явно, статик-рабами более трех тысяч лет, впервые встретятся с одним-единственным, «плюс тринадцать», Буддой сансарной кромешности, более известным поверхностному миру под именем Антихрист…

Далай-лама вспомнил, как звучит пророчество бестианских ангелоподов полностью: «Когда двенадцатый трон будет пустым, его займет тринадцатый, просветленный злом, ненавистью и ужасом Будда, и на Земле наступит время кромешности, которая вначале будет восприниматься подсолнечным миром статик-рабов как эра добра и юного счастья».

«Ну вот, — подумал далай-лама, — и пришло время кромешности».

Перед креслами сидящих Будд возникло переливчато-серебряное свечение и застыло, ограждая их от звука и огня поднимающегося со дна озера просветленного мраком Будды. Элохимы и демиурги заботились о своих управляющих. Черный Будда, Антихрист, был элохимом и демиургом одновременно и должен был защитить глубинный мир от пришедших на Землю «лунных бабочек». Кромешный рассвет — вот подходящее имя для Бога через дьявола, навязывающего миру веру в себя.