8. ВРЕМЯ И ВЕЧНОСТЬ

8. ВРЕМЯ И ВЕЧНОСТЬ

Время и вечность — два взаимосвязанных аспекта мироздания, над которыми люди размышляют уже более 2000 лет. Однако и сегодня однозначного ответа на то, что такое время и каким образом реализуется вечность, нет.

«Пока мы не выходим за пределы области сознания, понятие времени относительно ясно. Мы не только легко отличаем ощущение в настоящем от воспоминания ощущения в прошлом или предвидения ощущения в будущем, но также отлично знаем, что хотим сказать, когда утверждаем, что из двух осознанных явлений, о которых мы сохранили воспоминание, одно имело место раньше другого, или что из двух осознанных явлений, которые можно предвидеть в будущем, одно будет иметь место раньше другого», — писал известный французский ученый Анри Пуанкаре в книге «Теоретическая физика».

Аристотель, анализируя проблему времени в сочинении «Физика», прежде всего, задается вопросом о том, «принадлежит ли время к числу существующих или несуществующих вещей, затем какова его природа.

Что время или совсем не существует, или едва существует, будучи чем-то неясным, можно предполагать на основании следующего. Одна часть его была и ее уже нет, другая — будет, и ее еще нет; из этих частей слагается и бесконечное время, и каждый раз выделяемый промежуток времени. А то, что слагается из несуществующего, не может, как кажется, быть причастным существованию».

Рассматривая взаимосвязь времени и движения, Аристотель доказывает, что «время не есть движение, но и не существует без движения. <…> Поэтому, когда мы исследуем, что же такое время, нужно начать именно отсюда и выяснить, что же такое время в связи с движением. Ведь мы вместе ощущаем и движение, и время, и если даже темно и мы не испытываем никакого воздействия на тело, а какое-то движение происходит в душе, нам сразу же кажется, что вместе с тем протекло и время. И наоборот, когда нам кажется, что прошло какое-то время, вместе с тем представляется, что произошло какое-то движение. Следовательно, время есть или движение, или нечто связанное с движением, а так как оно не движение, ему необходимо быть чем-то связанным с движением… И во времени есть предыдущее и последующее, потому что одно из них всегда следует за другим… <…> Когда же есть предыдущее и последующее, тогда мы говорим о времени, ибо время есть не что иное, как число движения по отношению к предыдущему и последующему.

Таким образом, — заключает Аристотель, — время не есть движение само по себе, но является им постольку, поскольку движение заключает в себе число. Доказательством этому служит то, что большее или меньшее мы оцениваем числом, движение же, большее или меньшее, — временем, следовательно, время есть некоторое число. А так как число имеет двоякое значение: мы называем числом, с одной стороны, то, что сосчитано и может быть сосчитано, а с другой, — то, посредством чего мы считаем, то время есть именно число считаемое, а не посредством которого мы считаем. Ибо то, посредством чего мы считаем, и то, что мы считаем, — вещи разные. <…>

Что время, таким образом, есть число движения в отношении к предыдущему и последующему и, принадлежа непрерывному, само непрерывно, — это ясно. <…>

Ясно также, что время не называется быстрым или медленным, а большим или малым, долгим или коротким. Поскольку оно непрерывно, оно долгое и короткое, поскольку оно число — большое и малое, а быстрым и медленным не бывает; ведь ни одно из чисел, служащих для счета, не может быть быстрым или медленным.

И, взятое сразу в определенный момент, время повсюду одно и то же, а как предшествующее и последующее — не одно и то же, так же как изменение, происходящее теперь, едино, а прошедшее и будущее — разные. Время не есть число, которым мы считаем, а подлежащее счету. <…> Далее, как в движении одно и то же может повториться снова и снова, так и во времени, например, год, весна или осень. <…>

Так как быть во времени — значит быть в числе, то можно взять время большее всякого, в котором находится что-либо, существующее во времени; поэтому все находящееся во времени необходимо объемлется временем, как и все другое, что находится в чем-нибудь, как, например, находящееся в месте объемлется местом. И в каком-то отношении вещи подвергаются воздействию со стороны времени — как мы имеем обыкновение говорить: «точит время», «все стареет от времени», «все со временем забывается», но не говорим: «научился от времени» или «сделался от времени молодым и красивым», ибо время само по себе скорее причина уничтожения: оно есть число движения, движение же лишает существующее того, что ему присуще. Отсюда ясно, что вечные существа, поскольку они существуют вечно, не находятся во времени, так как они не объемлются временем и бытие их не измеряется временем; доказательством этому служит то, что они, не находясь во времени, не подвергаются воздействию со стороны времени.

Так как время — мера движения, то оно будет и мерой покоя, ибо всякий покой — во времени. Не надо думать, что находящееся во времени так же необходимо движется, как и все находящееся в движении: ведь время не есть движение, а число движения, в числе же движения возможно быть и покоящемуся. Всякое изменение и все движущееся существуют во времени. <…>

Достойно рассмотрения, — говорит Аристотель, — также то, каково отношение времени к душе и почему нам кажется, что во всем существует время — и на земле, и в море, и на небе. <…>

Может возникнуть сомнение: будет ли в отсутствии души существовать время или нет? Ведь если не может существовать считающее, не может быть и считаемого, а, следовательно, ясно, что не может быть и числа, так как число есть или сосчитанное, или считаемое. Если же ничему другому не присуща способность счета, кроме души и разума души, то без души не может существовать время, а разве лишь то, что есть как бы субстрат времени; например, если существует без души движение, а с движением связаны «прежде» и «после», они же и есть время, поскольку подлежат счету.

Может также возникнуть вопрос: для какого именно движения время есть число? Оно есть число непрерывного движения вообще, — считает философ, — а не какого-нибудь определенного вида.

<…> Ни качественное изменение, ни рост, ни возникновение не равномерны, а таково только движение. Оттого время и кажется движением сферы, что этим движением измеряются прочие движения, и время измеряется им же. Отсюда и обычная поговорка: человеческие дела называют круговоротом и переносят это название на все прочее, чему присущи природное движение, возникновение и гибель. И это потому, что все перечисленное оценивается временем и приходит к концу и к началу, как бы определенным образом чередуясь, ибо и само время кажется каким-то кругом. А оно, в свою очередь, кажется кругом потому, что оно мера подобного движения и само им измеряется. Таким образом, называть совершающееся в мире вещей круговоротом — значит утверждать, что существует какой-то круг времени, — и это потому, что время измеряется круговращением: ведь измеренное не обнаруживает ничего другого, кроме меры, разве только в целом имеется несколько мер».

Согласно представлениям Аристотеля (физическим и космологическим) вечным, непрерывным и равномерным может быть только движение по кругу: «Круговое движение связывает конец с началом и оно одно, — говорит Аристотель, — совершенно».

Взгляды Аристотеля по основным аспектам феномена времени были положены в основу многих последующих концепций времени.

Августин Аврелий (354–430) — христианский богослов, отец Церкви, родоначальник христианской философии, истории — изложил свое понимание времени в одиннадцатой главе «Исповеди».

Что же это — время? «Твердо знаю я, — говорит Августин, — только одно: если бы ничего не проходило, не было бы прошедшего; если бы ничего не приходило, не было бы будущего; если бы ничего не было, не было бы настоящего. Но как может быть прошлое и будущее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет?

А если бы настоящее не уходило бы в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность. Настоящее именно потому и время, что оно уходит в прошлое. Как же можно тогда говорить о том, что оно есть, если оно потому и есть, что его не будет. Итак, время существует лишь потому, что стремится исчезнуть. <…>

Настоящим можно назвать только миг, который уже не делится на части… <…>… Мы понимаем, что такое промежутки времени, сравниваем их и говорим, что одни длиннее, а другие — короче. Мы даже можем измерить, насколько одно время короче или длиннее другого… Измеряем же мы время только тогда, когда оно идет, ибо мы не чувствуем, как нам измерить прошлое, которого уже нет, или будущее, которого еще нет?» Однако Августин все-таки считает, что прошлое и будущее существуют. «Мы измеряем текущее время, и если бы кто-либо спросил меня, откуда я это знаю, я бы ответил, что знаю благодаря самому измерению, ибо измерить можно только существующее… Но как измерить настоящее, если у него нет длины? И откуда, как и куда идет время? Откуда, как не из будущего? Как? Через настоящее, у которого нет длины. Куда? В прошедшее. Из того, чего еще нет, через то, у чего нет длины, в то, чего уже нет. <…>

Мы все твердим: «Время, время, времена, времена; как долго такой-то говорил то-то; как долго он делал; как долго я тебя не видел; чтобы произнести этот слог требуется вдвое больше времени, чем для произнесения того, краткого. <…>

Мне довелось слышать, — говорит далее Аврелий, — от одного весьма ученого мужа, что время — это движение солнца, луны и звезд. Но почему же тогда не считать временем движение вообще всех тел? <…>

Хочешь ли, чтобы я признал, что время — движение тел? Нет, не хочешь. То, что всякое движение — во времени, это я понимаю: Ты [Бог] говоришь это мне. А что само это движение — время, этого я не понимаю… <…> Если же нами был замечен момент начала движения и момент его окончания, то в этом случае мы можем уже сказать, сколько времени длилось это движение. Коль скоро движение — это одно, а мерило его — нечто другое, то разве не ясно, что скорее должно быть названо временем? И если иное тело, когда движется, а когда стоит на месте, то разве не можем мы также измерить время его покоя и сказать: «Оно покоилось столько-то, а двигалось — столько-то… Выходит время не есть движение тел». Время, считает Аврелий, «есть некая протяженность, но не совсем ясно протяженность чего?»

Согласно Декарту, время, как мера истинной длительности, является абсолютно равномерным.

Пьер Гассенди (1592–1655) — французский философ, математик и астроном, современник Декарта, рассматривал время, как объективную, не зависящую ни от каких материальных процессов и абсолютно равномерно текущую реальность. «Я, — писал он, — по крайней мере, знаю одно — единственное время, которое, конечно (я этого не отрицаю), может называться или считаться абстрактным, поскольку оно не зависит от вещей, так как существуют вещи или нет, движутся они или находятся в состоянии покоя, оно всегда течет равномерно, не подвергаясь никаким изменениям. Существует ли кроме этого времени какое-то другое, которое могло бы называться или считаться конкретным постольку, поскольку оно связано с вещами, т. е. поскольку вещи длятся в нем, я никоим образом не могу знать» (Гассенди П. Сочинения, т. 2, 1968).

Классическая физика, фундамент которой был заложен Исааком Ньютоном, предполагает абсолютность пространства и времени. Ньютон (1643–1727) в книге «Математические начала натуральной философии», пишет:

«Абсолютное, истинное математическое время само по себе и по своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно, и иначе называется длительностью. Относительное, кажущееся или обыденное время есть или точная, или изменчивая, постигаемая чувствами, внешняя, совершаемая при посредстве какого-либо движения, мера продолжительности, употребляемая в обыденной жизни вместо истинного математического времени, как то: час, день, месяц, год. <…>

Абсолютное время различается в астрономии от обыденного солнечного времени уравнением времени. Ибо естественные солнечные сутки, принимаемые при обыденном измерении времени за равные, на самом деле между собою неравны. Это неравенство и исправляется астрономами, чтобы при измерениях движений небесных светил применять более правильное время. Возможно, что не существует (в природе) такого равномерного движения, которым время могло бы измеряться с совершенною точностью. Все движения могут ускоряться или замедляться, течение же абсолютного времени изменяться не может. Длительность или продолжительность существования вещей одна и та же, быстры ли движения (по которым измеряется время), медленны ли, или их совсем нет, поэтому она надлежащим образом и отличается от своей, доступной чувствам, меры, будучи из нее выводимой при помощи астрономического уравнения. Необходимость этого уравнения обнаруживается как опытами с часами, снабженными маятниками, так и по затмениям спутников Юпитера».

Леонард Эйлер (1707–1783) в своих работах отстаивает идею абсолютно равномерного течения времени и полемизирует с теми, кто субъективирует время. В работе «Основы динамики точки» он пишет, что «если бы у нас, как некоторые склонны думать, не было других средств для определения времени, кроме как из рассмотрения движения, то мы не могли бы признать ни времени без движения, ни движения без времени, следовательно, мы никак не могли бы познать ни того, ни другого. Правда, делить время на части мы научились из наблюдения движения, а именно движения Солнца, но, мне кажется, и без помощи движения мы имеем представление о том, что такое до и после, и отсюда, по-видимому, само собой вытекает понятие последовательности.

И хотя более детальным изучением времени мы обязаны рассмотрению движения, отсюда еще не следует, что время само по себе представляет собой не что иное, как лишь то, что мы воспринимаем. Что представляют собой два равных промежутка времени, это понимает всякий, хотя бы в течение этих промежутков, может быть, и не произошло равных изменений, на основании которых можно было бы прийти к заключению о равенстве этих промежутков времени.

Поэтому, независимо от споров, какие могут вести философы по поводу течения времени, нам следует для изучения движения применить некоторую меру времени; при этом следует допустить, что время протекает независимо от движения, так что можно себе представить отдельные части его, между которыми существует равенство или неравенство в любой пропорции. <…>

Точное разделение времени, — считает Эйлер, — мы можем получить из равномерного движения; ведь мы можем геометрически разделить путь на части, а отсюда получится аналитическое разделение времени на равные или неравные части.

Отсюда ясно, что деление времени на части не является чисто умственной операцией, как обыкновенно утверждают те, которые помещают время только в нашем сознании, не отделяя понятия времени от самого времени.

В самом деле, если бы время представляло собой не что иное, как последовательность наступающих друг за другом явлений, и если бы вне нашего сознания не существовало никаких средств для измерения времени, то нам ничто не помешало бы при всяком движении считать равными те части времени, в течение которых проходятся равные пути, так как они кажутся следующими друг за другом через равные промежутки. Следовательно, мы могли бы с одинаковым основанием рассматривать любое движение как равномерное. Однако сама природа вещей достаточно убедительно свидетельствует, что равномерное движение существенно отличается от неравномерного; следовательно, равенство промежутков времени, на котором это основывается, представляет собой нечто большее, чем содержание наших понятий. В силу этого следует придти к выводу, что равенство времени имеет под собой определенное основание, находящееся вне нашего сознания, и, по-видимому, мы скорее познаем его извне — из наблюдения над равномерным движением».

Ньютоновское представление о времени на протяжении более 200 лет оставалось незыблемым и оказало заметное влияние на развитие техники и естествознания. Теория относительности Эйнштейна поколебала в умах ряда исследователей идею абсолютного времени классической механики. Эйнштейн на основе анализа результатов экспериментов со световыми явлениями отказывается от существования эфира и ставит свет в особое положение, считая, что свет относительно любых движущихся тел имеет одну и ту же скорость. Постоянство скорости света в пустоте он возводит в закон, формулируя его следующим образом: «…закон постоянства скорости света в пустоте должен одновременно выполняться для движущихся относительно друг друга наблюдателей таким образом, что один и тот же луч света имеет одну и ту же скорость относительно всех этих наблюдателей». Этот закон становится важной основой для разработки специальной теории относительности. Однако сей закон подвергся критике уже с момента своего появления; недоумения по поводу этого закона публикуются и в настоящее время. Многих удивляет, почему скорость в природе ограничивается 300 тыс. км/с (скорость света в пустоте), когда астрономические наблюдения фиксируют движение небесных тел и со скоростями, в несколько раз превышающими эту скорость.

В специальной теории относительности Эйнштейн обосновывает новую кинематику, базирующуюся на принципе относительности пространства и времени. Принцип же относительности Галилея однозначно предопределяет абсолютность пространства и времени, сформулированные Ньютоном.

Великий французский математик, механик и философ-просветитель Жан Лерон Д’Аламбер (1717–1783) так же, как Ньютон и Эйлер, считал, что «время по своей природе течет равномерно».

При этом «нельзя сравнивать между собой две вещи различной природы, какими являются пространство и время, но можно сравнивать отношение частей времени с отношением частей пройденного [телом] пространства, — писал Д’Аламбер в книге «Динамика»…Совершенно очевидно, что никакое тело не может сообщать движение самому себе. Оно может быть выведено из состояния покоя только в результате действия какой-либо внешней причины». Причем «простейшим законом, которому может следовать тело в своем движении, будет закон равномерности…..Закон равномерности, присущий движению как таковому, дает нам одно из лучших оснований, на которое может опираться измерение времени при помощи равномерного движения. <…> При равномерном движении отношение промежутков времени равно отношению соответствующих частей пройденного пути. Таким образом, равномерное движение дает нам одновременно и средство сравнить отношение промежутков времени с таким отношением, которое наиболее доступно нашим чувствам, и средство осуществить это сравнение наиболее простым способом. Следовательно, в равномерном движении мы находим наиболее простую меру времени… Закон равномерности, т. е. равенство отношения между промежутками времени и отношения между пройденными путями, является свойством этого движения, взятого само по себе. Поэтому равномерное движение имеет наибольшее соответствие с длительностью, и вследствие этого оно наиболее пригодно служить мерой этой длительности, поскольку части последней следуют одна за другой также неизменно и равномерно. Напротив, всякий закон ускорения или замедления движения, так сказать, произволен и зависит от внешних обстоятельств. Неравномерное движение не может быть поэтому естественной мерой длительности».

«Какой же постулат мы неявно принимаем, когда пользуемся для измерения времени часами? Он состоит в том, — писал Жюль Анри Пуанкаре (1854–1912) в работе «Измерение времени», — что продолжительность двух идентичных явлений одна и та же; или, если хотите, что одни и те же причины требуют одинакового времени, чтобы произвести одинаковые следствия». Однако «самые точные часы должны время от времени проверяться, и поправки производятся с помощью астрономических наблюдений; принято, что звездные часы отмечают час, когда соответствующая звезда пересекает меридиан. Другими словами, именно звездные сутки, т. е. продолжительность оборота Земли, и принимается постоянной единицей времени».

Полностью независимая от астрономических наблюдений равномерная система счета времени основана на понятии атомной секунды в атомных (квантовых) часах. Такие часы представляют собой устройство, содержащее кварцевый генератор, роль «маятника» в котором играют атомы. Ход квантовых часов регулируется частотой излучения атомов при их переходе с одного уровня энергии на другой. Эта частота настолько стабильна, что квантовые часы позволяют измерять время точнее, чем астрономическими методами. Относительная точность таких часов составляет 10–12 — 10–14 , то есть максимальная ошибка — 1 секунда за три миллиона лет.

Сегодня проблема времени обсуждается представителями самых разных научных дисциплин. Большинство естествоиспытателей и философов придерживаются мнения, что время — это единая универсальная категория бытия мироздания, представляющая собой некоторую равномерную длительность, количественной мерой которой является «секунда» — одна из основных единиц СИ (Международной системы единиц физических величин). Но ряд исследователей придерживается идеи множественности форм времени: «биологического», «геологического», «химического», «социального» и т. д. Однако эта идея не получила достаточно надежного обоснования, поэтому у нее гораздо больше противников, чем сторонников.

Доктор физико-математических наук Илья Пернов так оценивает современное состояние науки о времени (2000): «Среди физических величин, характеризующих окружающий нас мир, нет, пожалуй, величины более таинственной, неуловимой, недоступной пониманию, чем время. Над сущностью его с глубокой древности задумывались самые могучие умы, самые выдающиеся мыслители пытались постичь сокровенный смысл времени. Но, увы, до сих пор оно остается загадкой для человечества. В современной физике существует, по крайней мере, три концепции времени. Одни ученые говорят о стреле времени, которая является образом однозначной необратимой направленности времени из прошлого в будущее. Другие придерживаются теории циклического времени, утверждая, что Вселенная возвращается к своему исходному состоянию и затем повторяет раз за разом уже пройденные циклы. Эта идея вечного возвращения — круга времени — обнаруживается уже в древнегреческой философии, в философских системах Индии, Китая, Ближнего Востока. Третьи считают, что время отнюдь не одномерно, а многомерно и, грубо говоря, может течь в любом направлении и с разной скоростью».

Большинство философов XVI–XX вв., уделяя основное внимание феномену времени, практически исключали из рассмотрения понятие вечности, а некоторые, в частности М. Хайдеггер, вообще считали сам вопрос о вечности совершенно бессмысленным. Однако уже античные философы разрабатывали проблему вечности по одному из следующих двух представлений этого феномена: как нескончаемая длительность и как всецелая бытийная собранность, вне становления, возникновения и рассеяния. Так, Эмпедокл, говоря о вечности, писал:

Если из вовсе не сущего, не может что-либо возникнуть, То невозможно, нелепо, чтоб сущее в корне исчезло.

Так что всегда оно будет, где б ему быть ни случилось. В. И. Вернадский в работе «Труды по философии естествознания» пишет о вечности так: «В конце XVIII в. в Эдинбурге, в Шотландии, в 1787 г. один из основоположников современной геологии, врач и сельский хозяин, философ и натуралист Джеймс Геттон (1726–1797) выразил важнейшее эмпирическое геологическое обобщение: “В геологии мы не видим ни начала, ни конца”.

Идеи Геттона вошли в науку в начале XIX столетия после того как его друг и ученик Д. Плейфер (1748–1819) изложил их ярко и ясно. Я буду называть это обобщение принципом Геттона. Его можно выразить иначе: в геологии мы имеем дело с явлениями геологически (планетно) вечными. Я буду называть геологически вечными земные явления и тела, для которых нет эмпирических указаний на их начало и конец. Геттону же принадлежит и другое эмпирическое обобщение, которое было положено в основу современной геологии английским геологом… Ч. Лайелем (1797–1875). И почти одновременно, по-видимому, независимо, это было высказано К. Гоффом (1771–1837), другом Гёте.

Это принцип актуализма. Он гласит, что, изучая современные геологические процессы, можно точно судить о прошлых геологических процессах в течение всего геологического времени. В сущности, он установил, что биосфера в основных чертах геологически вечна, в частности, что геологически вечно живое вещество на Земле и та форма энергии, которая поддерживает геологические процессы и живое вещество».

«…Начала жизни в том космосе, какой мы наблюдаем, — пишет В. И. Вернадский в работе «Начало и вечность жизни», — не было, поскольку не было начала космоса. Жизнь вечна постольку, поскольку вечен космос и передавалась всегда биогенезом. То, что верно для десятков и сотен миллионов лет, протекших от архейской эры до наших дней, верно и для всего бесчисленного хода времен космических периодов истории Земли. Верно и для всей Вселенной».

Ю. М. Антонян в работе «Миф и вечность» (2001) на основе анализа мифов разных народов пришел к выводу, что «…история всего лишь череда идентичных циклов. В их рамках существуют вечные, бесконечно повторяющиеся принципы, знание которых и следование которым должно обеспечить надлежащее поведение.

С позиций цикличности линейная история и хронология почти ничего не значат по сравнению с вечными принципами циклов…

Основным моментом в цикличности является творение, когда прошлое уходит, болезни и грехи изгоняются и т. д., а главное — появляется новое. <…>…Цикличность обеспечивает непрерывность жизни и в то же время представляет собой повторяемость…»

Что касается конца света, то он тоже нечто цикличное, это — макро-катастрофа в отличие от менее масштабных катаклизмов.

«Конец света будет, но он уже был… Особенностью мифологических представлений о конце света, — отмечает Антонян, — является то, что пришествию качественно новой жизни и «подлинной» свободы должно предшествовать уничтожение прежнего мира…

Отличительной особенностью конца света, т. е. разрушения всего старого и наступления блаженного рая, является то, что он, согласно мифам многих народов, уже был. Однако в силу разных причин (недостойных поступков человека, козней злых сил и т. д.) он сменился нынешним упадком и разложением. Но несомненно, что рай вернется и вера в это как раз и поддерживается тем, что так в прежние (мифологические) времена и было, т. е. вера опирается на мифологический факт», в котором содержится зерно истины, запечатленное в памяти людей.

«Мифология закрепляет цикличность времени, наступление упадка, угасания, смерти и нового рождения, что следует отнести к числу ее крупнейших достижений. Цикличность зафиксирована во множестве обрядов и традиций, в том числе инициации». Важность цикличности состоит и в том, что она обеспечивает непрерывность жизни и в то же время представляет собой идентичную повторяемость событий. «Не менее существенно, что цикличное обновление сигнализирует личности, что жизнь никогда не заканчивается. <…>

Празднование Нового года есть отражение законов космогонии: народился Новый мир, мир чистый, свежий, богатый, со всеми достоинствами, присущими лишь чему-то новому, не тронутому временем, иными словами — родится такой мир, каковым он являл себя в первый день творения…

Не вызывает сомнений, что празднование Нового времени связано с надеждой на обновление и очищение, в том числе на космическом уровне».

Российский астроном Б. А. Воронцов-Вельяминов в книге «Было ли начало и будет ли конец мира?» (1949) о вечности вещества,

материи и ее движении пишет следующее: «Выдумки о происхождении мира по воле каких-то высших существ противоречат науке, которая на основании всего человеческого опыта утверждает: мир не мог быть создан из ничего; вещество или, лучше сказать, материя вечна — она не созидаема и неуничтожима. Возможны лишь переходы ее из одного вида в другой. Неуничтожимо и движение, как неотъемлемое свойство материи, которая существует извечно и лишь меняет свои формы. Этот закон выведен из опыта… Вот несколько примеров.

Если два химических вещества, соединяясь друг с другом, образуют химическую смесь, то вес ее равняется в точности сумме весов каждого из этих веществ в отдельности — не больше и не меньше. Значит, материя (вещество) не создается вновь и не исчезает. Если разложить химически на составные части, скажем, восемнадцать граммов воды, то мы получим два грамма водорода и шестнадцать граммов кислорода. Вода — жидкость, водород и кислород — газы. Но в воде и в тех газах, на которые она распадается, количество вещества всегда будет абсолютно одинаково.

Из всего этого мы видим, — пишет астроном, — что вещество неуничтожимо, хотя его форма может меняться. В последнем примере одно и то же количество вещества выступает то в виде жидкости, то в виде газа.

Точно так же нельзя ни уничтожить, ни вновь создать движение, присущее материи. Оно может только менять форму, то есть из одного вида переходить в другой. Предположим, что вы бросили камень. Пролетев некоторое время по воздуху, он упал на землю. Но исчезло ли при этом движение? Как будто бы оно прекратилось, ибо камень лежит спокойно и не движется. Но, оказывается, это совсем не так. При падении камень рассек воздух, вдавил землю, переместив ее частицы, и немного нагрел их и себя.

Теплота тоже вид движения, только скрытый: его мы не видим глазом. В нагретом веществе происходят быстрые колебания его частиц; таким образом, движение камня в воздухе перешло в движение частиц вещества камня. <…>

Таким образом, материя и ее движение не создаются из ничего и не умирают. Они по своему существу вечны и только меняют форму… <…>

Мы знаем, что материя вечна. Значит, и мир существовал всегда…

Наукой установлено также, что во всем мире законы природы едины. Одним из таких законов является закон всемирного тяготения… Согласно этому закону все тела притягиваются друг к другу… Но этот закон справедлив не только на Земле… Силой, заставляющей Луну обращаться вокруг Земли, а Землю и другие планеты — около Солнца, является все та же сила всемирного тяготения. Вся стройная система мироздания подчиняется закону тяготения. Если бы Солнце не притягивало Землю, то Земля не обращалась бы около него, а продолжала бы свой путь по прямой линии и быстро унеслась бы от него в мировое пространство…

Подобно тому, как Вселенная, по данным науки, оказывается бесконечной в пространстве, она бесконечна и во времени, то есть вечна. У Вселенной никогда не было начала и никогда не будет конца, она всегда существовала, — пишет Воронцов-Вельяминов, — и всегда будет существовать».

Как же в действительности осуществляется вечность?

Если история движется по спирали, тогда есть начало и конец, но нет вечности. Вечность реализуется путем непрерывной смены идентичных Циклов Мировой истории, когда каждое событие предыдущего Цикла идентично повторяется в последующем Цикле.

Если все вечно, тогда какие факты и доказательства, подтверждающие теорию эволюции, может представить современная наука?

Дарвин совершенно справедливо отмечал, что если его теория верна, то должно существовать огромное число промежуточных форм, запечатленных в окаменелостях. Например, если конечность рептилии (пресмыкающегося) изменилась и стала крылом птицы, тогда мы должны находить серии окаменелостей, иллюстрирующих стадии этого процесса: полуконечность — полукрыло или получешуйка — полуперо. Дарвин прекрасно понимал, что отсутствие таких переходных форм — это самое очевидное и серьезное возражение против его теории.

Геофизик и геолог доктор Дэвид Киттс из Оклахомского университета (США) констатирует: «Несмотря на радужные обещания, которые палеонтология дает желающим «увидеть» эволюцию, она представила несколько неприятных затруднений для эволюционистов, самое общеизвестное из которых — наличие «пробелов» в летописи ископаемых. Эволюция требует наличия промежуточных форм между таксонами, а палеонтология не дает их» (Paleontology and evolutionary theory // Evolution, 1974, vol. 28, September).

Доктор Колин Паттерсон — главный палеонтолог Британского музея естественной истории, эволюционист и специалист по окаменелостям написал серьезную книгу об эволюции. Однако, отвечая на вопрос о том, почему он не привел в своей книге рисунков переходных форм, писал: «Я совершенно согласен с вашим замечанием по поводу отсутствия в моей книге иллюстраций эволюционных промежуточных форм. Если бы я знал хоть одну из них (живую или окаменевшую), то непременно включил бы ее в книгу…

Как палеонтолога, меня заботит философская проблема определения предшествующих форм в окаменелостях. Вы просите меня хотя бы «показать фотографию ископаемого, от которого произошли все виды организмов». Скажу вам откровенно: нет ни одной окаменелости, о которой это можно было бы сказать с уверенностью».

«Итак, мы теперь живем примерно 120 лет спустя после Дарвина, и знания об ископаемых данных значительно расширились.

У нас теперь имеется четверть миллиона ископаемых видов, но… как ни нелепо, у нас даже меньше примеров эволюционного изменения, чем их было во времена Дарвина», — пишет профессор геологии Чикагского музея естественной истории Давид Рауп в работе «Conflicts between Darwin and paleontology» (Field museum of natural history, 1979, vol. 50 (1), January).

Лондонское геологическое общество и Палеонтологическая ассоциация Англии провели широкое изучение ископаемых видов.

120 специалистов под руководством профессора Мичиганского университета Джона Моура подготовили 30 глав отчета о проделанных исследованиях, в котором было показано, «что каждая крупная форма или вид растений и животных имеет отдельную и особую историю, резко отличающуюся от всех других форм и видов.

Группы растений и животных внезапно появлялись в летописи ископаемых… Киты, летучие мыши, лошади, приматы, слоны, зайцы, белки, суслики и т. д. — все они также различны при своем первом появлении, как и теперь. Нет и следа общего предка… В летописи ископаемых не было обнаружено никаких переходных форм, так как никаких переходных форм и не существует на ископаемой сцене вообще… Очень вероятно, что переходы между видами и иными группами животных или переходы между видами и иными группами растений никогда не существовали» (John N. Moore. Should evolution be taught? // New Scientist, 1983, September, 15).

Что касается эволюции человека, то убедительных подтверждений тому, что человек произошел от обезьяноподобных существ, также нет. Исследовательская группа, возглавляемая выдающимся британским анатомом Солли Цукерманом, в течение пятнадцати лет изучала ископаемые останки предполагаемых человекоподобных существ (гоминид). В результате, ученые пришли к следующему выводу: невозможно логически оспорить положение о том, что человек за очень короткий геологический промежуток времени эволюционировал от обезьяноподобного существа, не оставив никаких следов стадий этого преобразования. В летописи ископаемых нет никаких доказательств такой эволюции (см. Solly Zuckerman. Boyond the ivory tower. 1970, США).

«Фактически все материальные доказательства эволюции человека, которые мы имеем, — пишет антрополог доктор Лейелл Уатсон в работе «The water people» (Science Digest, 1982, vol. 90, May), — можно, чтобы сэкономить место, положить в один гроб!..

Например, современные обезьяны, как видно из антропопалеографических данных, не были ничьими отпрысками. У них нет прошлого, нет ископаемых предков. А истинное происхождение современных людей — прямоходящих, голых, изготовляющих орудия труда, имеющих большой мозг существ, если мы будем честными перед самими собой, — это непостижимый вопрос».

Многие ученые, в том числе ведущие эволюционисты, утверждают, что ископаемые формы (от простейших до самых сложных организмов) являют собой полностью структурно оформленные организмы, между которыми отсутствуют даже следы промежуточных форм.

Сегодня нет никаких доказательств того, что сама жизнь возникла из неживой материи. Выдающийся английский ученый, профессор астрономии Кембриджского университета Фред Хойл на основе количественного анализа информации, содержащейся в простейших живых организмах, пришел к заключению, что «вероятность образования жизни из неодушевленной материи равна отношению единицы к числу с 40 000 нулей после нее… Оно достаточно велико, чтобы похоронить Дарвина и всю теорию эволюции. Никакого первичного бульона не существовало ни на нашей, ни на какой-либо другой планете…» (Hoyle on evolution // Nature, 1981, vol. 294, № 5837, November 12).

Однако ряд ученых, а также составители школьных и вузовских учебников продолжают убеждать публику в том, что в летописи ископаемых существуют многочисленные промежуточные формы. В качестве хрестоматийного примера эволюционисты часто приводят жирафа. При этом утверждается, что длинная шея жирафа развилась в результате отбора этого признака под воздействием внешней среды. Считается, что длинная шея обеспечивает жирафу то преимущество, которое позволяет ему дотягиваться до листвы, расположенной высоко на деревьях. Но… никто никогда не обнаружил останков древнего жирафа с короткой шеей.

Классический пример предполагаемого утраченного звена между рептилиями и птицами — окаменелые отпечатки животного, названного археоптериксом. Хотя это существо имеет черты обоих классов, на самом деле оно не содержит в себе ни одной из решающих переходных структур, способных положить конец сомнениям, — перья полностью сформированы, крылья — уже крылья, когти повернуты назад, и конечности изогнуты, как у птиц, сидящих на ветках. Если бы кто-то попытался восстановить это существо, то оно ни в коем случае не походило бы на бегущего динозавра с перьями.

Некоторые из ныне живущих существ также обладают рядом черт, которые можно найти у разных классов. Например, утконос — странное маленькое существо, у которого мех — как у млекопитающих, хвост — как у бобра, ядовитые железы — как у змеи, клюв — как у утки, подобно рептилиям откладывает яйца, хотя детенышей вскармливает грудью. Многие годы считалось, что целакант (или кистеперая рыба латимерия) являет собой звено, связывающее земноводных и рыб. Эволюционисты считали, что это существо вымерло около 90 миллионов лет назад. Однако в 1939 году в прибрежных водах Мадагаскара был выловлен живой целакант.

В ряде учебников приводится схема эволюции лошади, согласно которой современная лошадь произошла от существа размером с кролика. Считается, что этот процесс эволюции занял много миллионов лет. Однако доказательства, приводимые для обоснования этого утверждения, не имеют под собой никаких оснований.

Для доказательства происхождения современного человека от обезьяноподобного существа эволюционисты предлагали многочисленные недостающие звенья между обезьяной и человеком. Однако объективный анализ показал, что они были основаны на неадекватных аргументах. Один из таких примеров — Небрасский человек, которого долгое время ученые использовали в качестве примера промежуточного звена в процессе эволюции человека из обезьяны. Причем это звено было реконструировано из единственного зуба, который, как было впоследствии установлено, оказался зубом вымершей свиньи.

«В своем желании найти свидетельства существования “обезьянолюдей” некоторые ученые, — пишет Джон Ридер в книге «Missing links» (1981), — стали жертвой настоящего обмана, например, в случае с Пилтдаунским человеком в 1912 году. Приблизительно в течение 40 лет большинство сторонников эволюции признавало его подлинным. Наконец, подделка была разоблачена в 1953 году, когда современные методы исследования обнаружили, что человеческие и обезьяньи кости были сложены вместе и подвергнуты искусственному старению».

В течение долгого времени более 150 органов и анатомических структур считались всего лишь рудиментарными, то есть органами, которые утратили в процессе эволюции свое основное назначение. Однако по мере углубления физиологических знаний этот список постоянно сокращался. И сегодня является уже установленным фактом, что каждый орган, считавшийся ранее рудиментарным (аппендикс, копчик, миндалины, шишковидная железа и другие), несет полезную для организма функцию. Например, аппендикс содержит лимфоидную ткань, участвующую в защите организма от инфекций (особенно у детей), а копчик служит точкой прикрепления тазовых мышц, участвующих в выведении мочи и дефекации.

Таким образом, так называемые рудиментарные органы не могут служить подтверждением теории эволюции.

Эволюционисты считают, что сходство в строении ряда органов у различных видов животных (так называемая гомологичность) является свидетельством того, что эти животные произошли от одного предка. Например, передние конечности наземных позвоночных имеют локтевую, лучевую и плечевую кости, а также аналогичное строение и количество пальцев. Человеческая рука и передняя конечность собаки, летучей мыши, крысы, лошади и т. д. имеют определенное анатомическое сходство. Однако генетические данные полностью дискредитировали эволюционную интерпретацию гомологичности. Исследования показали, что внешне сходные гомологичные структуры воспроизводятся абсолютно различными комплексами генов у различных видов. Если бы организмы произошли от одного общего предка путем эволюции, то гены, определяющие гомологичные структуры, были бы сходными, так как именно гены — единицы наследственности — определяют все характеристики организма.

Во многих учебниках биологии до сих пор пропагандируется теория рекапитуляции, суть которой состоит в том, что во время эмбрионального развития организмы повторяют свое эволюционное развитие. В качестве доказательства этой теории приводятся изображения эмбрионов рыбы, саламандры, черепахи, курицы, кролика и человека, которые иллюстрируют невероятное сходство эмбрионов разных животных на ранней стадии развития. Рисунки были выполнены немецким биологом-эволюционистом Эрнестом Геккелем (1834–1929). Однако скрупулезные исследования, проведенные Майком Ричардсоном и его группой в 1997 году с использованием настоящих фотографий множества различных зародышей, показали, что эмбрионы разных родов существенно отличаются друг от друга. По этому поводу Ричардсон пишет: «…Рисунки Геккеля 1874 года по большей части подделка. В подтверждение этой точки зрения отмечу, что одна из первых его картинок — «рыба» — состоит из кусочков разных животных, в том числе и мифических. Иначе как «мошенничеством» это назвать трудно…

Как это ни печально, эти рисунки 1874 года, несмотря на свою позорную репутацию, до сих пор появляются во многих английских и американских учебниках по биологии» (см. Richardson M. K. Haeckel’s embryos, continued // Letter to Science, 1998, 281 (5381): 1289, August 28).

Для эволюционной модели чрезвычайно важным моментом является фактор времени. Именно продолжительные периоды времени способны породить идею о том, что невозможное может стать возможным. Проиллюстрируем сказанное нижеследующим.

Предположим, что некто разработал теорию, согласно которой одноклеточный организм — амеба, претерпев ряд изменений, развился в человека в течение лишь нескольких дней. Безусловно, подобную теорию никто бы не принял всерьез. Но если бы некто заявил, что такое развитие произошло в течение многих миллионов лет, то это положение вполне бы устроило многих ученых.

Эволюционная теория и построена на предпосылке, что главное значение для развития простейших форм жизни в сложные имеет огромная продолжительность времени. Но… если отбросить миллионы и миллиарды лет, то вся концепция тут же рушится.

Имеется значительное число примеров ошибочного датирования возраста геологических формаций. Общеизвестно, что лучшим способом определения достоверности метода датирования является его проверка на материале, возраст которого известен. Так ученые и поступают. Например, в 1968 году в журнале «Science» (том 162, 11 октября) сообщалось, что вулканические породы, известный возраст которых составлял 200 лет, датировали радиометрическим методом и получили цифры от 12 до 21 миллиона лет.

Возраст известной «Люси», представляющей по заявлениям эволюционистов наиболее вероятное звено в предполагаемом ряду поколений от обезьяны до человека, составил, согласно радиометрическому методу, 3 миллиона лет: эта цифра была получена путем датирования вулканического материала, в слоях которого была обнаружена эта окаменелость. Возраст знаменитого «черепа-1470», подобного человеческому, также был определен путем датирования радиометрическим методом вулканического материала, в котором находился этот череп, и составил около 3 миллионов лет.

В свете подобных фактов можно поставить под сомнение возраст указанных находок, выполненных радиометрическими методами.

Насколько же надежен метод датирования по углероду-14, часто используемому для определения возраста органического материала? Многие исследователи заявляют, что такое датирование заслуживает доверия. Но вот примеры, ставящие под сомнение достоверность этого метода.

Живых моллюсков «датировали» методом «углерода-14». Результаты анализа дали возраст 2300 лет (см. журнал Science, т. 130, 11 декабря 1959 г.).

Возраст только что отстреленных тюленей, согласно датированию по углероду-14, составил 1300 лет. Мумии трупов тюленей, умерших 30 лет назад, были датированы как имеющие возраст 4600 лет (см. Antarctic Journal of the United States, 1971, т. 6).

Таким образом, используемые в современной практике методы датирования дают результаты, весьма отличающиеся от действительности: все они многократно завышают возраст окаменелостей и земных слоев.