4. Однажды в сновидении…

4. Однажды в сновидении…

Экспериментами со сновидением мы (я и мои друзья — соученики) занимались достаточно много. Иногда эта тема была в фокусе внимания группы или индивидуального внимания: когда эти эксперименты использовались как часть ежедневной специальной практики; в другое время они были эпизодическими или фоновыми: засыпаем и просыпаемся мы каждый день, и для эксперимента такого рода необходима лишь специальная позиция внимания. Хотя, наиболее интересные опыты были тогда, когда для подготовки к ним выстраивается специальная индивидуальная практика.

Сразу же отмечу, что наши интересы в этой области направлены несколько в другую сторону, чем то, что описано у различных авторов. Задача состоит не в том, чтобы проникать в разные миры и что-то там совершать, а в том, чтобы осознанно, без каких-либо промежуточных действий, сразу стараться войти во сне в переживание предельной Абстракции. Или же, что наиболее эффективно, подготовить себя специальной индивидуальной практикой к тому, чтобы максимально чисто, без внутренних шумов (внутреннего диалога и множества иных помех, которые, кстати почти не упоминаются в литературе, как будто внутренний диалог — это единственное препятствие, создающее личностную окраску) Обратиться к Абстракции и, если она снизойдет и ты станешь ею, — войти в этом качестве в сон. Вернее, даже не войти в сон, а удерживаться на границе сна и бодрствования: на жаргоне это называется «войти в просоночное состояние». Чтобы было яснее: для физических органов чувств наиболее приближенным к Абстракции переживанием является, например, переживание бескрайнего безоблачного голубого неба; более глубокие переживания: Пустота, Тишина и тому подобные не имеют представительства в физических органах чувств, тем не менее, могут быть пережиты. Естественно, такие эксперименты проводились через несколько лет подготовки, заполненных другими многочисленными аспектами Практики:

Так вот, подобные эксперименты даже назывались не сновидением, а работой с просоночным состоянием. Хотя, иногда, как частный случай, делались эксперименты и со сновидением: осознанием себя во сне, и исследованием тех миров, в которые там попадаешь. И, конечно же, даже тогда, когда ставилась задача работать с просоночным состоянием, искушение «соскочить» с Абстракции и отправиться в какое-нибудь путешествие по своему сознанию было весьма велико. Да и «дотянуться» до Абстракции не так-то просто, так что часто приходилось «плавать» в каком-то «промежуточном мире».

Кстати, именно то, что я поддавался подобным искушениям, здорово расшатало самую основу моего мировосприятия. Даже занимаясь Практикой уже несколько лет, я продолжал оставаться скептиком по отношению к запредельным мистическим переживаниям, воспринимая то, что описано у того же Кастанеды, да и то, что говорил мне Петр, часто как метафору. Долгое время Практику я воспринимал как Путь к зрелости, ответственности и самоактуализации, игнорируя основной ее смысл: мистическое (внечувственное) Постижение. Эксперименты со сновидением помогли «вынуть» очень глубоко сидящего во мне «атеистического червяка». После этого и Абстракция перестала для меня ассоциироваться только лишь с физическими эквивалентами, типа образа голубого неба…

Так как описывать Абстракцию невозможно, да и бесполезно, я расскажу несколько более конкретных эпизодов, случившихся при попытках попасть в просоночное состояние. Естественно, что даже более-менее конкретные ситуации, которые происходят при таких экспериментах, почти неописуемы в привычной логике восприятия согласованной реальности, так что рассказы мои волей-неволей будут значительно искажены и загрублены…

Вот одна забавная ситуация, которая произошла летом девяносто шестого года. В это время мне удавалось попадать в просоночное не только лежа, но и сидя с прямым позвоночником. Дело было летом, на загородной базе под Тихвином. В комнату, где вместе со мной жили еще три методиста Школы, я возвратился с прогулки далеко заполночь. Ребята уже спали. Выполнив вечерний блок практики, я сел с прямым позвоночником и затих. Достаточно быстро удалось попасть в просоночное, но внимание поначалу было не очень устойчивым, и я периодически соскакивал в сон, в котором меня окружало нагромождение довольно странных предметов. Некоторым усилием удалось-таки выровнять внимание и осознать себя в этом сне. Но, кроме этого, случилось так, что параллельно со сном я осознавал себя и в той реальности, где я заснул. Я отчетливо воспринимал пространство комнаты, дыхание и похрапывание спящих и ощущение своего неподвижно сидящего тела. И, в то же время, я передвигался в пространстве сна, так же отчетливо различая те странные предметы, которые меня там окружали. Через некоторое время внимание стало еще более уравновешенным и четким: я одномоментно ощущал, что я сижу в комнате и стою в окружении странных предметов. Я решил попробовать какой-либо предмет в пространстве сна на ощупь: будет ли телесное ощущение контакта отчетливым? И тут же взялся за предмет, напоминающий металлический поручень. Эффект был поразительным: интенсивное ощущение прикосновения к холодной стали и, одновременно, теплых коленей, на которых лежали мои руки в комнате, где я сидел! Воодушевившись, я начал активно перемещаться во сне, но вскоре яркость внимания исчезла, а потом я и вовсе вернулся к обычному восприятию…

Следующий подобный эпизод случился месяца через два, уже в Питере. Поздно ночью я сидел перед свечкой и незаметно задремал. Периодически делая усилия пробудиться, я стал плавать на границе между сном и бодрствованием, переходя чуть ближе то к одному, то к другому состоянию. И вот, в комнату, где я сидел, стали заходить какие-то люди, что я принял, как само собой разумеющееся, хотя находился в квартире один, и это были, конечно же, люди из сновидческой реальности. Они расселись в разных концах комнаты, и мы стали каким-то образом общаться. Так продолжалось некоторое время, пока очередным усилием внимания я не вышел в бодрствующее сознание, осознав себя в пустой комнате перед горящей свечой. Но, оказалось, что из сновидения вышла только верхняя полусфера моего внимания. Нижняя полусфера внимания продолжала спать: там остались ноги тех людей и ощущение общения с ними! В верхней полусфере сознание было абсолютно ясное, чистое и безмолвно удивленное тому, что нижняя полусфера (тоже я!) живет самостоятельной жизнью в другой реальности. Прошло не менее десяти минут такого необычного разделения сознания, прежде чем все объединилось, и я целиком вернулся в свою пустую комнату с догорающей свечой…

Еще один случай связан с попыткой проникнуть, находясь в просоночном состоянии, в определенную область своего сознания. Дело также происходило ночью и, как и прошлый раз, я сидел перед свечой. Чтобы проникнуть в нужный мне диапазон сознания, я предварительно выполнил комплекс упражнений для активизации определенных энергоструктур, потом сел с прямым позвоночником и приготовился войти в просоночное. Вскоре, сохраняя осознание, я перешел границу между сном и бодрствованием. Передо мной оказалась кирпичная стена, в которой было пробито неровное отверстие, диаметром около полутора метров. Там было темно. Некоторое время я вглядывался в эту темноту, а затем в проеме показались две коренастые фигуры: оба в кепках, черных очках и с папиросами в зубах, — один крупный, второй поменьше. Они стояли передо мной молча, и особой доброты и расположения их лица не выражали. Мы смотрели друг на друга секунд двадцать, потом тот, что поменьше, размахнулся и ударил меня в челюсть. Я был достаточно расслаблен и отстранен, поэтому его кулак прошел сквозь меня, не вызвав ни малейшей реакции. Тогда ударил второй, — без размаха, резко и неожиданно. Этого я уже не ожидал и напрягся, получив весьма ощутимую затрещину. В следующее мгновение я обнаружил себя в своей комнате: я падал, как от реального удара. Я действительно свалился. Челюсть ныла до утра, а голова побаливала еще дня два… А не суйся куда не следует!

Очень любопытное сновидение случилось летом девяносто восьмого года тоже на нашей загородной базе под Тихвином. Под утро мне снится сон, что я поднимаюсь по лестнице в своем доме и, вдруг понимаю, что если я поверну ключ и открою квартиру, то осознаю себя во сне. Начинаю осознавать себя лежащим на правом боку и спящим, слышу, как за окном каркает ворона: Сновидение, тем временем, продолжается: войдя в квартиру, я оказываюсь во дворе монастыря. Тут же находится благотворительная психиатрическая лечебница. И лечебницу, и монастырь содержит на свои деньги Петр. Где-то рядом тусуются какие-то «эзотерики», которые изгаляются в различных новомодных практиках-оргиях. Это считается нормой, и их все понимают. Мы же занимаемся тем, что просто «сидим на попе ровно». Это слишком просто, и окружающие нас не понимают. Доходит до того, что сначала психи из лечебницы, а затем и «эзотерики» начинают войну против нас. И вот, продолжая осознавать себя в этом сне, я пробираюсь под обстрелом через монастырский двор в келью Петра. Там сидит Петр, но каким-то образом он постепенно трансформируется в Гурджиева. Он пишет какую-то новую книгу. Так как идет война, пишет он «конспиративно», то есть особым образом зашифровывает основную информацию. Показывает мне способ чтения, которым можно прочитать эту информацию: крестом. Я задаю ему вопрос:

— Почему ты с таким трудом зарабатываешь деньги и тратишь их каждый раз на заведомо безнадежные дела, да еще иногда и такие, которые могут обернуться против, как, например, ситуация с этой благотворительной больницей для психов, которые начали войну против нас?

В этом вопросе к Гурджиеву содержится, подтекстом, одновременно и вопрос Петру: — «Зачем ты вкладываешь столько энергии в работу с заведомо «безнадежными» людьми, многие из которых уходят, не понимают, иногда даже озлобляются?»

Ответил мне Гурджиев-Петр следующим образом:

— Вон видишь вдали гору? (Показывает, — оказывается, мы находимся где-то в Крыму). На вершине этой горы я буду ждать тебя завтра утром. Там я тебе открою ответы на все твои вопросы:

Гора достаточно высокая и забираться на нее очень трудно. Тем не менее, я знаю, что это в моих силах, хотя и на пределе их. Долго колеблюсь, прежде чем начать подниматься. Наконец, решаюсь. Песчаные склоны горы осыпаются, но я пытаюсь карабкаться: В это время звенит будильник, просыпаются ребята, начинают разговаривать, и я выхожу из сновидения.

Днем я рассказал это сновидение Петру. (Нужно пояснить, что тем летом был один из самых сложных периодов моей Практики: ситуация, в которой я оказался перед этой летней Встречей (имеется в виду месячный лагерь), была накалена метаниями, обострившимися, как никогда раньше, противоречиями, усталостью, злостью, попытками убежать от вставшего ребром ключевого выбора в Практике, желаниями каким-то легким путем «проскочить» этот выбор, обманув и Учителя и самого себя). Реакция Петра была, как всегда очень простой:

— Все это очень банально. Не нужно искать какой-то особенный смысл в этом сне, кроме того, что там уже есть. Единственное, что я бы отметил, так это то, что пока ты колебался, лезть на гору или не лезть, — зазвенел будильник. У тебя, Влад, нет времени раздумывать и колебаться, — вот и все, что я могу тебе сказать…

Вечером мы собрались на беседу с Петром. А в его беседах всегда присутствует одно замечательное качество: когда он что-либо говорит, а особенно, когда затрагивает какие-то глубокие смысловые вопросы, то это не просто слова. Когда ты слушаешь, — тебе в этот момент все предельно ясно, ты живешь этим смыслом, ты переполнен им. Само присутствие Петра, живущего этим смыслом, помогает тебе «подтянуться» и «попасть» туда же. Но проходит час-другой, и в твоем сознании остаются только слова, само переживание бледнеет и теряется. Проходит несколько лет напряженных усилий, пока ты, наконец, сможешь дотянуться до такого же ясного осознания самостоятельно. Нужна колоссальная энергия, чтобы самому «попасть» туда, где все сразу предельно ясно: Так вот, слушая этим вечером Петра, я понял то, что собирался, по-видимому, ответить мне Гурджиев: Мастер не тратит энергию безрассудно. Каждое слово, каждое действие Мастера, просто его присутствие позволяют тому, кто рядом, дотянуться до предельного смысла, заглянуть туда, образно говоря, хотя бы через форточку. И этот маяк уже останется внутри. До него трудно добраться, но это — шанс… Человек может уйти, забыть, даже обозлиться, но этот шанс останется. И может быть, его удастся использовать хотя бы в последний момент жизни — момент предельного напряжения внимания…

История эта имеет продолжение. Тем же летом, я и еще трое моих друзей отправились в Крым. Я забыл о том сновидении, хотя Крым в нем тоже присутствовал. На пару дней мы заехали в Бахчисарай и решили посмотреть на известный монастырь Чуфут-Кале, встроенный прямо в гору. Мы поднялись на горку, в монастырь, и там произошло одно очень интересное общение. Внешне все выглядело очень просто: мы с Лешей Макаровым подошли к одному из монахов, собиравшему пожертвования на восстановление монастыря, положили на поднос какую-то монету, улыбнулись монаху и просто сказали: — «Добрый день!» Монах улыбнулся и также поприветствовал нас. Все очень буднично. Но для нас с Лешей, и я уверен, — для того монаха тоже, — это взаимное приветствие стало Событием. Мы были переполнены очень тихим, но удивительным неописуемым чувством узнавания. Так одинокие путники на длинных дорогах опознают друг друга и короткое приветствие, взгляд и улыбка стоят много больше долгих разговоров: Отойдя метров пятьдесят, мы оглянулись, — монах смотрел нам вслед и улыбался. Возникла уверенность, что он чувствует то же самое и понимает. Мы помахали друг другу рукой:

Спускаясь вниз, мы узнали, что монастырь содержит на собираемые им пожертвования еще и психиатрический интернат: некоторые его обитатели встречались по пути. Я вспомнил свое сновидение и это удивительное совпадение. А в полночь я забрался на горку, под которой находился кемпинг, где мы ночевали, лег и долго смотрел на звезды, а потом, неожиданно не только понял, но и пережил тот ответ, который обещал мне дать Гурджиев-Петр: Но, словами об этом не расскажешь…

Еще один удивительный причинно-следственный ряд моей жизни, напрямую связанный со сновидением. Это — девяносто третий год. Я не владел еще техникой сновидения: все получилось спонтанно. Однажды я вспоминал разные эпизоды своего детства и наткнулся на один очень болезненный момент. Мне было семь или восемь лет, когда умер мой дед. Умирал он долго и мучительно. И вот, незадолго до его смерти я сильно и глупо обидел его. Потом я надолго забыл этот случай, а он отозвался некоторыми последствиями в моей жизни, связанными с чувствами вины и страха. Проходя психоанализ у Жоры Бурковского, я впервые вспомнил об этом своем поступке, и с тех пор периодически его вспоминал, всякий раз мучаясь чувством раскаяния и тоски от невозможности вернуть прошлое и что-то исправить. И в этот раз я пережил то же чувство, а потом решил углубиться еще дальше в свою память. Все более и более туманные и отрывочные образы из детства. Незаметно я задремал и как-то само собой начал осознавать свой сон. Я как бы путешествовал по времени: возникло ощущение, что я нахожусь в сороковых годах нашего века, потом я увидел своего деда молодым… Потом какие-то картинки дореволюционной эпохи, еще что-то… И последний кадр: зима, костер, — у костра греются замерзшие и измученные французские солдаты и офицеры времен Отечественной войны 1812 года. Один офицер почему-то особенно привлекает мое внимание. Не знаю почему, но я чувствую по отношению к нему чувство вины и жалости. Внезапно он поднимает взгляд от костра и смотрит на меня: его глаза наполнены глубокой печалью. Меня переполняют чувства и, вдруг, я кричу ему: — «Прости меня! Прости меня и я прощаю тебя!» — В этот момент тело мое скручивает сильная судорога, и я просыпаюсь в рыданиях. Вечером того же дня я попытался еще раз вспомнить случай, как я обидел деда. Я вспомнил, но как-то легко и светло, как будто все разрешилось и я действительно был прощен: Некоторое время я ломал голову: причем тут французский офицер. Приходили разные гипотезы, типа того, что путь отступления французской армии проходил как раз неподалеку от тех мест, откуда родом мой дед. Не «прозрел» ли я в сновидении своего далекого предка? Но, я весьма скептически отношусь к различным «телегам» о разных там реинкарнационных воспоминаниях и тому подобное, поэтому долго заморачиваться не стал, — проблема решена, — так какая разница как? Все это могло быть просто символом…

Через три недели приходит письмо на имя Лебедько Г.И., то есть, моего деда, давно уже умершего. Обратного адреса нет, а по почтовому штемпелю и маркам ясно: письмо прислано из Франции. Дата отправления — следующий день после моего сновидения. Удивленный, я лихорадочно вскрываю письмо: там несколько страничек из «Деяний Апостолов». Прочитываю. Не могу сейчас точно вспомнить текст, который был выделен жирным шрифтом на последней странице, но смысл примерно такой: — «Прощайте ближним вашим, и да простится вам…»

Еще пара забавных случаев, связанных с состояниями сознания, очень похожими на сновидческие. Оба произошли летом девяносто пятого года, когда мы впервые приехали на базу под Тихвином. Первый раз мы приехали вчетвером: Петр, Андрей Скатаров, Илья Юрьев и я. Вечером сидим у костра, пьем чай, рассказываем друг другу анекдоты и истории из жизни. А место тогда было совсем глухое: заброшенный уже много лет пионерский лагерь, и поблизости — никого. Стемнело. Покачиваются и скрипят деревья, еще какие-то непонятные ночные звуки раздаются. Спрашиваю Петра, наполовину в шутку:

— А что, есть ведь где-нибудь в такой глуши и места особенные, — сильные, и сущности, может быть, какие-то живут?

Так же, не то в шутку, не то всерьез, — не понять, — Петр отвечает:

— Да есть, конечно, и немало! Вот сегодня, после полуночи, сходи, пожалуй, с Бабой Ягой познакомься.

— Это как? — я уже сбит с толку. Понять шутит Петр или нет невозможно.

— А, как выйдешь за калитку, иди по тропинке и, через некоторое время дойдешь до небольшой рощицы. Там она и живет. Только, когда выйдешь, не забудь вслух заявить свое намерение. Так и крикни: — «Баба Яга, я иду к тебе в гости!» Ну, а если у вас с ней какое-то общение наладится, то можешь у нее и попросить чего-нибудь:

Петр переводит разговор на другую тему, а я сижу озадаченный. Вскоре все ложатся спать. Я не ложусь. Я возбужден и взволнован. Знаю по опыту общения с Петром, что даже любая его шутка не бывает случайной. Наступает полночь. Волнение возрастает, и вот я уже за калиткой. Кричу:

— Баба Яга! Я иду к тебе в гости!

Иду по тропинке. Что за чушь? Никогда не верил всерьез в такие вещи, а сердце колотится со страшной силой: Подхожу к рощице. Прямо передо мной вдруг возникает стена легкого светящегося тумана. Этого мой рассудок уже никак не может понять, — я начинаю смеяться. Волнение отступило: стою и смотрю в изумлении на этот туман, похожий на паутину из светящихся золотистых ниточек. Наконец, делаю шаг в туман, и тут же судорожно выскакиваю обратно: там внутри меня охватывает очень сильное чувство, которое мне непонятно. Снаружи — опять спокойствие. Раза два еще перехожу границу тумана туда и назад, чтобы разобраться. Там, внутри — чувство леденящего ужаса и, вместе с тем, неописуемого восторга. Мыслей нет. Восприятие предельно обострено. Минуту — другую колеблюсь, потом шагаю внутрь и иду, совершенно опьянев от смеси ужаса и восторга. В самом центре рощицы — обыкновенная коряга, но в тот момент я без тени сомнения знаю, что она — живая, что это и есть та самая сущность — Баба Яга:

— Я пришел!

Ужас исчезает. Остается только безграничный восторг и ощущение живого контакта, общения без слов: Находился я там минут десять. Потом понял: пора уходить. Вспомнил слова Петра, о том, что можно что-нибудь попросить. Попросил о том, чтобы во мне проявилось то качество, над которым я уже пару лет безрезультатно бился. Что интересно: проявилось! Через несколько дней приехали еще ребята и удивились внезапным переменам во мне…

Когда я возвратился, Петр уже спал. А я был слишком возбужден и никак не мог заснуть. Утром — первый вопрос Петру:

— Это что, — гипноз?

— Ты попал в то описание мира, которое ранее было для тебя закрыто. От того, что твое внимание там не бывало, не значит, что его нет. Не мог же я создать для тебя то, чего в тебе в принципе нет. Да и не занимаюсь я гипнозом, — это ты психотерапевт — гипнотизер, а мне все это ни к чему…

Потом я рассказал об этом случае Андрею Скатарову. Он оживился: несколько похожих переживаний у него было в Чарынском каньоне, под Алма-Атой. Вместе подошли к Петру: спрашиваем, нету ли еще чего-нибудь такого в этих местах.

— Да много всего есть. Только это все так, — баловство…

Мы не отставали. Уж больно интересные и неожиданные штуки.

— Ладно, пошли на реку, покажу вам, где водяной живет.

Пришли к речке. Петр показывает на небольшое углубление в склоне, недалеко от воды:

— Тоже, где-нибудь после полуночи, приходите сюда, сядьте напротив и минут десять-пятнадцать концентрируйте внимание в этом углублении. Может, кто вам и явится:

В половину первого пошли. Договорились, что будем молчать и по дороге, и там. Сели, сосредотачиваемся: хоть и темно, но через пару минут глаза привыкли и, вроде бы, все неплохо видно, да и концентрация хорошая. Ничего особенного не происходит, только комары кусаются. Минут через десять за спиной звук сильного мокрого шлепка по песку. Секунд двадцать — тишина, потом — еще один шлепок. Сидим, продолжаем смотреть в углубление. А за спиной шлепки все чаще: как будто кто-то ходит как-то странно, — на одной ноге что ли: Да громко так! Не оборачиваемся, продолжаем смотреть в углубление на склоне. Потом, не договариваясь ни жестом, ни взглядом, одновременно встаем и, не поворачиваясь туда, где раздавались «шаги», поспешно уходим. Придя в лагерь и заварив чаю, делимся впечатлениями:

— Слышал, Андрей?

— Да, четкое впечатление, что кто- то на одной ноге ходит. Но не животное и не человек. Самое интересное то, что я интуитивно почувствовал, что поворачиваться не нужно, скорее, даже не то что не нужно, а нельзя!

— То же самое и у меня. А потом, — очень четкий импульс поскорее уходить.

— Точно!

Рассказали Петру. Он поприкалывался над нашей впечатлительностью, и опять сказал, что особого смысла во всех этих вещах для Практики не видит. Так — развлечения ради…

Весной девяносто восьмого года Петр предложил мне поехать на месяц в Алма-Ату, поработать с небольшой группой, которая там занималась, почитать лекции в местных ВУЗах.

Я полетел туда и уже в первую ночь (самолет прилетел в полночь) был поражен тем, как начало меняться мое восприятие. Происходило это постепенно, за несколько часов, но мне хватило концентрации, чтобы отследить переход, на который люди обычно не обращают внимания. Поменялось и самоощущение и характер восприятия, расширился спектр осознаваемых модальностей и тонкость различения сигналов. Очень обострилась чувствительность. В зрительной модальности — стало очень легко, по сравнению с Питером, работать с визуализациями, особенно в абстрактном диапазоне: все четче, ярче; значительно повысилась степень управляемости. И, в первую же ночь — пять осознанных переходов в сон. За месяц пребывания в Алма-Ате удалось очень качественно поработать с просоночным. В основном, это был абстрактный диапазон, так что описывать особенно нечего. Интересен сам факт изменения восприятия в Алма-Ате. Вообще, это удивительное место: каждый второй там «видящий», «слышащий», экстрасенс и тому подобное. Много рассказывали мне о том, что чуть ли не половина сотрудников Алма-Атинского Минздрава — левитируют: выезжают в горы, где какой-то местный маг устраивает для них семинары по этому делу. Не то, чтобы летают, как птицы, но на задницах подпрыгивают и даже зависают так низенько-незенько…

В Алма-Ате я некоторое время жил у Надежды Шербул, которая несколько лет занималась у Василия Пантелеевича. Она рассказала мне массу потрясающих историй. Вот одна из них: однажды Надежда вместе с Сандрой (Сандру я тоже хорошо знаю) отправились в горы. А было там одно место, которое называлось «смеющийся ледник». В этом месте иногда замерзали и погибали люди. Это место обладало какой-то странной особенностью: когда человек (особенно те, кто обладал повышенной чувствительностью) добирался до ледника, с ним случался приступ смеха и настолько сильной эйфории, что уйти, не обладая сильной волей, было невозможно, человек оставался и замерзал. По крайней мере, в одиночку туда идти не рекомендовалось. А Надежда с Сандрой пошли: договорились, что будут друг друга подстраховывать. И вот, на леднике, с Надеждой случилась эйфория. Она вообще человек очень чувствительный. Сандра тоже смеется и ей также очень хорошо. Надежда легла и говорит:

— Все, я никуда не уйду!

Тут уж Сандре не до смеха. Хоть и ее ледник «отпускать не хочет», но некоторая трезвость осталась, — она прекрасно осознала, чем все это кончится, и это осознание дало ей силы. В общем, кое как вытащила Надежду оттуда. Вернулись домой. Обе чувствуют себя «не в своей тарелке». Надежда предлагает:

— Давай попробуем войти в сновидение, вернемся в сновидении на ледник и выясним, в чем там дело. У меня ощущение, что я как будто не вся оттуда вернулась. Будто бы какая-то часть меня — еще там.

Вошли в сновидение (как я уже говорил: в Алма-Ате, для людей, имеющих опыт, это не проблема). Сандра почувствовала дискомфорт и сильный холод: ее знобило. Села, — Надежда лежит рядом на полу неподвижно. Пробовала пробудить, трясла, била по щекам, — никак! Да еще и холодная, как ледышка. (Надежда потом рассказывала, что в тот момент она очень ясно ощущала себя на леднике и понимала, что он ее не уже отпустит). Что делать, — непонятно! Сандра и сама — как во сне, как будто проснуться до конца не может. И — дикий холод, не помогают ни свитера, ни одеяла. Решила уже звонить в «скорую» (только, что они сделают?), вдруг в прихожей звонок. На пороге — взволнованный Василий Пантелеич:

— Что случилось? Я еду на занятие, вдруг, по пути пришла информация: срочно ехать к вам!

Сандра сбивчиво рассказывает. Василий Пантелеич не мешкая ни минуты начинает растирать Надежду, потом Сандру. Надежда приходит в себя, но очень слаба и мерзнет. Василий Пантелеич обеих — под горячий душ. Все равно, — и та и другая едва живы, но двигаться кое как могут. Пантелеич выволакивает их на улицу, — едут на такси в зал, где проходит занятие. Группа уже собралась. Ждут Пантелеича. Он, без объяснений:

— Сегодня — режим интенсивной тренировки!

Два часа группа бегает, прыгает, отжимается, — никто даже не вспотел. Надежда с Сандрой потихоньку втягиваются, и лишь в конце занятия начинают согреваться и потихоньку «отходят». Два часа группа работала «на них».

Василий Пантелеич суров:

— Никаких медитаций, никаких «ледников»! Обеим, как минимум, месяц, — интенсивные физические нагрузки!

Надежда рассказывала, что Василий Пантелеич не любил «баловства» со всякими экзотическими «штучками». Информация, которую он предлагал, всегда была очень простая и бесхитростная, зато абсолютно точная…

Еще одна история, связанная с темой сновидения. Связана она со встречей с Сашей Вороновым. Напомню, что Саша при нашей встрече затронул тему коллективного сновидения и упомянул о технике деконцентрации Олега Бахтиярова, как об одной из возможностей входа в коллективное сновидение. Я заинтересовался, и Саша предложил еще раз встретиться, когда будет время, чтобы он смог показать мне технику деконцентрации.

Через пару недель время у него нашлось, и я снова приехал к нему на работу. Саша не преминул сыграть на моем чувстве собственной важности:

— Вообще-то, этой технике обучают за два-три года, людей «продвинутых» — за пару недель, тебя я попробую научить за два часа:

Я возгордился и приготовился не «упасть лицом в грязь»:

В течение первого часа я усваивал вход в состояние деконцентрации, пытаясь добиться расфокусировки всех систем восприятия и удержания равновесного внимания между ними. Затем, когда состояние деконцентрации удалось удерживать достаточно долго, начались различные эксперименты: Саша просил меня, пока я нахожусь в деконцентрации, улавливать оттенки изменения его состояния, — это оказалось гораздо проще, чем когда я находился в иных известных мне позициях внимания; потом он попросил меня двигаться, сохраняя деконцентрацию; затем, сидя от меня на расстоянии пяти метров, вытянул свою руку, которая оказалась, вдруг, неестественно длинной и белой, и «коснулся» меня, — ощущение прикосновения было более чем реальным; далее, сидя на том же расстоянии друг от друга, мы, со столь же ярким субъективным ощущением контакта, «соприкоснулись» руками…

В завершении экспериментов с деконцентрацией, Саша предложил мне воспроизвести обстановку кабинета, в котором мы находились, с закрытыми глазами, и уже таким образом опять войти в деконцентрацию. После всех проведенных опытов, это получилось на удивление качественно, хотя обычно я испытывал некоторые трудности с визуализацией. Саша предложил отметить расположение пяти предметов, находящихся в кабинете и следить за тем, не будут ли происходить какие-либо изменения с ними. Все происходило с закрытыми глазами. Я четко видел обстановку кабинета и указанные предметы. Минуты через две в моем поле зрения возникла черная перчатка, которая схватила очки (это был один из отмеченных предметов), и убрала их со стола. Я тут же сообщил об этом Саше и открыл глаза: полное совпадение, в том числе, и по времени действия! Услышать, как Саша это делал я практически не мог, — за окном шумел ветер, перебивая по интенсивности незначительные шумы в кабинете…

Еще через пару недель я и еще шесть методистов Школы собрались на загородной базе под Зеленогорском. Я показал ребятам технику деконцентрации, и мы повторили большинство экспериментов, проделанных с Сашей. Потом мы проделали еще одну штуку, о которой Саша не упомянул. Мы сидели в помещении без окон, расположившись кружком. Выключили свет. Задача была, сидя с открытыми глазами в деконцентрации, визуализировать столб серебристого света в центре круга. Получилось! Тогда мы стали расширять этот столб, так, чтобы в него поместился весь круг. В итоге нам удалось увидеть друг друга, хотя и в довольно разреженном свете. Это было коллективное сновидение…

Потом мы еще несколько раз мы пробовали эту технику вместе, и она приносила любопытные результаты. Так, однажды, когда мы сидели в зале на Гороховой, получилось войти в совместное сновидение лесной полянки и детально ее изучить. Потом, при обмене впечатлениями, оказалось очень большое число совпадений в том, что видел и чувствовал каждый из нас:

Все эти случаи, которые я описал, помогли расшатать мое жесткое мировосприятие (я имею в виду схему работы органов чувств, а не просто ментальную картину мира). Сами же по себе они являются не более, чем занятными игрушками…

Еще одна вещь, которую практически невозможно описать словами, но на которую хочется хотя бы намекнуть… Произошло это в мае девяносто девятого года, опять же, на базе под Тихвином. Мы: Петр, три Мастера Школы — Егор Пучков, Ольга Анисимова, Миша Кельмович, и я сидели на полянке и, если выражаться жаргонным языком, настраивались на созерцание Абстракции. Неожиданно со мной произошло нечто неописуемое: физически это воспринималось как некий внутренний взрыв, хотя подобрать слова, для описания характеристик этого взрыва невозможно. Я попал в реальность, гораздо более полную (мне не найти другого слова), чем та, которую я привык воспринимать. Когда я вернулся к привычному восприятию, я почти все забыл, помню только, что там соединились как бы две жизни, два мира: этот и какой-то еще, — может быть это был мир моих снов. Единственное, что я могу вспомнить, — тот мир был Целым и, находясь там, я знал, что бывал в нем уже огромное количество раз. При выходе оттуда, память о том, что я там воспринимал, за полминуты исчезла, — как вода, просочившаяся через песок, осталось лишь воспоминание о самом факте пребывания там. Несколько часов после этого я ходил в дискомфортном состоянии: было четкое ощущение, что половина моего мира, моего восприятия — отрезана. С тех пор подобное повторялось со мной еще несколько раз, хотя уже с меньшей «яркостью», захватывая меня порой на минуту-другую в самых неожиданных ситуациях, например, на прогулке или во время ведения занятий. Последнее время я даже умудрялся не прекращать текущих функций, хотя окружающие однажды все-таки заметили, что я куда-то «уехал»: Поначалу переживание это было пугающим, потом — даже желанным, хотя, когда ты там, — чувств нет никаких: они появляются за несколько мгновений до того и уже после…

И, наконец, переживание, которое сновидением никак не назовешь, но я расскажу о нем именно в этой главе. Произошло оно во время практики «Присутствия» (раз в месяц мы один день с утра и до вечера «просто сидим»: сорок пять минут ровного сидения с попыткой удержать «безобъектное внимание», затем пятнадцать минут легкой разминки и, — новый цикл). Регулярно для всей группы такая практика началась с девяносто седьмого года. Работа с «безобъектным вниманием» ведется и индивидуально в ежедневной Практике, и последние два — три года мне регулярно удается подходить (хотя бы дважды в день) очень близко к Абстракции: туда, где «чисто, легко и светло» и нет ничего, что можно описать. А тут, весной девяносто восьмого года, на «Присутствии» случилось со мной «попадание». Попадание в суть того, чем я собственно являюсь. Это было на несколько секунд, увы, — удержаться там не удалось. Умом я знал, что там, в самой глубине, — Пустота; мало того, я давно уже подходил очень близко к тому, чтобы пережить это. Но, случившееся переживание перевернуло все ожидания и построения ума. Это — действительно Тайна. О ней невозможно рассказать, не пережив этого, — все слова не дают даже близкого намека. И, все-таки, я попробую: там, в самой сути, в самом «центре я» — просто ничего нет: Абсолютно НИЧЕГО! Никакого такого особенного «Я»! Нуль без палочки: Этот нуль не обладает никакими качествами. Его просто нет, хотя, каким-то непостижимым образом это то, чего нет, воспринимает все. Когда ты там, то это не смерть, в смысле полного уничтожения восприятия, но и не жизнь, в привычном смысле. Проще ничего не бывает.

Пятнадцать лет поисков, — чтобы прийти к тому, что проще всего в этом мире! Духовная Практика обернулась самым ловким и прекрасным надувательством, какое только может быть. В поисках «сокровенного тайного Знания», приближаясь шаг за шагом к внутренней тишине и свету, я ждал, что вот-вот произойдет нечто ТАКОЕ! Нечто бесконечномерное, ослепительное, тайное… И вот, в сути всего оказался этот великолепный, вернее, просто никакой «нуль». Оказалось, что нет ничего, абсолютно ничего проще этого «тайного эзотерического Знания». Все безумно просто! Дальше, глубже этого «нуля», «копать» уже некуда и, самое главное, некому и незачем.

Через несколько секунд, пережив сначала шок, я начал смеяться, — мне стало безумно смешно, настолько просто все оказалось, — до обидного. Смех выбил меня из переживания. Через некоторое время включился ум и я понял, что нет там каких-то окончательных ответов на «вечные» вопросы (типа: «А бессмертна ли душа?», «А что такое Просветление?» и прочих), — там просто вопросов таких дурацких не возникает, — там вообще нет ни вопросов, ни ответов, — там НИЧЕГО нет! Когда ты там — ты вне всего этого, ты «вне игры», вне всей этой жизненной суеты и ее забот, в том числе забот о смерти и бессмертии…