3. Терапевтические байки

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3. Терапевтические байки

Разгильдяйство в работе с людьми, на мой взгляд, одна из отличительных черт Российских «целителей». Не обошла стороной эта доля и меня. Пройдя еще до ПсихФака достаточно разнообразный, в этом отношении, Путь и как пациент, и как ученик, я, еще не имея Университетских «корочек», начал активно практиковать, как психотерапевт, чувствуя себя достаточно «крутым». Шел девяносто первый год: только что появились газеты бесплатных объявлений, и я был одним из первых, кто начал помещать туда регулярную рекламу. Пациентов было много, я брался лечить всех, кто бы ни приходил и с какими бы проблемами не обращался: будь то семейные неурядицы, язва желудка, фобия, депрессия, шизофрения: Во мне жила потрясающая уверенность в своих силах и в том, что любые проблемы разрешимы. Продолжалось все это безобразие года два — три, пока, наконец, Петр не предложил мне временно отойти от активного вмешательства в чужие жизни, что я и сделал, естественно, не без неких внутренних «ломок». Потом уже, через несколько лет, я снова вернулся к консультированию, но уже с совершенно иных позиций. Но, что интересно: в те лихие годы, интуитивно опираясь на свой богатый опыт пациента, я, несмотря на отъявленное разгильдяйство, не успел кому-нибудь сильно навредить, напротив именно это качество позволило мне даже принести, в ряде случаев, некоторую пользу. Не могу это приписать ни чему иному, как только везению и провидению, которые мне сопутствуют. Далее я приведу несколько примеров типично разгильдяйской терапии, приведшей к довольно сносным результатам:

Итак, я говорил уже, что по объявлению звонили и приходили люди с самыми разными ситуациями. И вот, однажды, раздался звонок в дверь, и в прихожей моей квартиры возник забавный коллектив: в центре находилась бабуля лет семидесяти, совершающая странные движения, а по бокам, поддерживая бабулю, тяжело дышали взлохмаченные мужчина и женщина, — как потом выяснилось, — дочка и зять. Видно было, что им пришлось изрядно потрудиться, чтобы втащить бабушку на третий этаж. Увидев меня, женщина робко произнесла:

— Вы доктор? Мы вот вам мамашу привели…

Смекнув, что с подобными ситуациями я еще не сталкивался, я, для пущей уверенности, приосанился и взял тон этакого дореволюционного профессора:

— Ну-с! Что тут у вас?

— У нее этот самый: остеохондроз. В общем, — боли очень сильные. Тише, тише мамаша, — обращаясь к старушке, издававшей сильные стоны, — вот доктор, сейчас он тебе поможет! Понимаете, доктор, — в поликлинике ничего не могут поделать. Может быть, вы возьметесь?

— Возьмусь, возьмусь, не беспокойтесь. Проведите бабушку в мой кабинет, а сами пока подождите на улице.

— А можно мы у вас пока подождем? На улице дождь…

Ситуация сложилась непростая. У меня было, конечно, некоторое представление о том, что такое остеохондроз, но что делать с этой старушкой, — я никакого понятия не имел. А дверь между кабинетом и столовой, где расположились родственники, была столь звукопроницаема, что там можно было услышать даже дыхание.

Бабулю посадили в кресло, я сел напротив, родственники перешли в столовую и принялись обсуждать «слишком молодого доктора» и сокрушаться, что, наверное, ничего не получится.

Старушка, тем временем издавала разнообразнейшие стоны и ни секунды не сидела спокойно: тело ее совершало очень сложные и замысловатые движения. Я посидел немного, пытаясь собраться с мыслями, затем спросил:

— Ээ… Что вы чувствуете?

— Доктор, касатик, миленький, говорите громче, я слышу плохо!

— Что вы чувствуете!!! — заорал я на всю комнату. В столовой затихли и насторожились.

— Доктор, помогите, касатик! Не могу уже, вся извелась! Позвоночник так и крутит, так и крутит!

Стало очевидно, что этот случай, — не вариант для утонченных психоаналитических бесед. Необходимо было точное действие, но какое? Старушка продолжала причитать и раскачиваться в кресле. Неожиданно и для нее, и для себя я вытянул руку, поднес ее почти к самому носу бабушки и тоном, не допускающим возражений, гаркнул:

— Спокойно! Смотрите на мою ладонь!

Старушка замерла, затихла и уставилась в мою ладонь. Подействовало! Минута — другая, чтобы оценить ситуацию и найти, что делать дальше. Замечаю на шее бабушки крестик. Сдвинув брови, кричу назидательно:

— Молитесь, потому что, когда я хлопну в ладоши, все пройдет!

Что именно должно пройти, — не знаю, но уверенность, что что-то пройдет — стопроцентная, потому что придумать для этой бабушки что-то еще я уже просто не смогу. Должно сработать это — отступать невозможно. Из столовой доносится тяжелое дыхание родственников. Бабуля шепчет молитву.

По первому внутреннему импульсу хлопаю изо всех сил в ладоши. Старушка вздрагивает, потом тело ее как-то обмякает в кресле… и она начинает похрапывать.

Пару минут наблюдаю за тем, как она спит. Для меня очевидно, что терапия на этом закончена, по крайней мере, что делать дальше я не знаю.

Выхожу к родственникам, потираю руки и снова, — тоном дореволюционного профессора:

— Ну-с! Сеанс закончен. Извольте оплатить!

Ошарашенные родственники отсчитывают деньги, потом проходят в кабинет: бабуля проснулась и позевывает. Не стонет и не дергается, но тоже ничего, по-видимому, не соображает. Родственники подхватывают ее с обеих сторон, хотя она вполне уже может идти сама, и бормоча что-то типа: — «Пойдемте, мамаша!.. Молодой шарлатан!.. Связываться с такими неохота, а то бы…», удаляются:

Дней через пять раздается телефонный звонок. Узнаю голос — бабушкина дочка:

— Доктор, извините, мы тогда погорячились: В общем, у бабушки позвоночник прошел, но появились боли в желудке. Можно мы опять к вам придем?

— Приходите.

Зная, что терапия опять будет недлинной, назначаю прием на десятиминутный перерыв между двумя другими пациентами.

Что делать — опять не знаю, но соображаю, что раз уж произошло такое «чудесное исцеление», — значит большая часть проблемы — истерического происхождения. Звоню Алексею Вовку, с которым в то время часто советовался.

— Что тут можно сделать?

— Очень может быть, что все ее телесные проявления завязаны на какую-то проблемку, которая «сидит» в другой модальности, скорее всего, в зрительной. Тут можно либо гонять симптом из одного места в другое, либо сделать одну «магическую» штуку: спроси у нее, как она чувствует свою боль. Она, судя по всему, поднимет глаза вверх, что будет означать, что она обращается к своей проблематике в визуальном диапазоне, но не осознает ее. И в этот момент ты бери валдайский колокольчик и звени у ней над тем ухом, ближе к которому она скосила глаза, когда подняла их. Есть некоторая вероятность, что проблемка, если она не очень глубокая, рассыплется. Только возьми натуральный валдайский колокольчик с чистым звуком…

Достать валдайский колокольчик я тогда не успел… Бабуля передвигалась на этот раз самостоятельно и сопровождала ее только дочка. Теперь старушка и слышать могла довольно-таки сносно: кричать мне больше не пришлось. Начали мы с инструкций:

— Во-первых, вот вам лекарства, которые вы будете пить два раза в день. Очень сильные лекарства! (Я даю бабуле какую-то фирменную американскую упаковку, куда предварительно насыпал горошины «Рыбьего жира»). Во-вторых, даю вам инструкцию: как можно меньше употреблять соли и месяца на три полностью воздержаться от любой мясной пищи.

— Ой, да как же это?

— Ничего, зато поправитесь! Понятно? (Строгим тоном). Ну, хорошо (смягчившись), ответьте-ка мне: как у вас болит желудок?

Бабушка действительно поднимает глаза вверх… А у меня под креслом уже заранее припрятаны половник и сковородка (больше ничего звенящего в доме не нашлось), которые я немедленно выхватываю и стучу над ухом пациентки.

Так же, как и в прошлый раз: старушка вздрогнула, затем обмякла и заснула.

Следующий звонок уже через неделю. В трубке голос самой бабушки:

— Доктор, у меня теперь вот как дела идут: день позвоночник крутит, другой день желудок болит, а потом зато два дня все нормально…

— Приезжайте, вылечу я вас, наконец!

Ситуация была уже понятна. Дети и внуки выросли, а бабушке больше нечем себя занять, кроме как поездить по врачам. Заодно и внимание родственников:

В этот раз мы беседовали долго и мирно, без всяких выкрутасов с моей стороны. Бабуля вспомнила, что когда-то она умела прекрасно вязать и вышивать, любила читать стихи. Я посоветовал ей еще начать рисовать, — как получится:

Еще один звонок, — месяца через два. Голос бабушки довольно-таки бодрый:

— У меня все хорошо идет. Только доктор (тон становится жалобным), — уж больно я по мясному-то стосковалась. Можно я хоть кружечку бульончика куриного выпью?

— Бульончика? Ну, ладно. Но, только кружечку! — напутствовал строгий «доктор»…

Еще одна история — уже про другую бабушку. Она страдала от невыносимых постоянных головных болей. Прошла многочисленные обследования, которые показали, что органических заболеваний нет, после чего стала ходить по психотерапевтам. Посетив безрезультатно десятка два знаменитостей, и истощив кошелек своего сына, бабуля пребывала в отчаянии. Обнаружив в газете мое объявление, позвонила, сразу же сурово предупредив, что за первый сеанс платить не станет, а дальше, — в зависимости от результата, на чем мы с ней и договорились.

Разговаривать с этой старушкой было весьма непросто. Сбивчиво изложив свою историю, она обхватила голову руками, и сидела так, причитая и что-то бубня. Почти не надеясь на установление хоть какого-либо контакта с ней, я тоже начал бубнить себе под нос какой-то наговор, — вдруг войдет в транс? В течение полутора часов такого «диалога» пациентка действительно несколько раз минут на пять умолкала и, даже как будто бы начинала дремать. Но, затем, встрепенувшись, снова начинала свои тихие причитания. Вскоре мне все это надоело, и я сказал, что сеанс окончен. Бабушка была строга:

— Так и быть, завтра я опять приду к вам. Минут на пять мне вроде бы полегчало:

— Ну что ж, заходите, встречу вас как дорогого гостя, — только и нашелся что ответить я.

На следующий день я встретил бабушку с сияющей улыбкой, одетый в костюм — «тройку»: как и обещал, встретил как дорогого гостя. Провел в кабинет, услужливо пододвинул кресло и, шаркая и извиняясь, сказал, что вынужден отойти буквально на две минутки, но сейчас же вернусь. А сам ушел на кухню, где сел за плотный обед, который занял минут сорок. Старушка сидела в кабинете и причитала. Я снял костюм, надел заштопанные кальсоны и рваную тельняшку, взял в руку палку и, распахнув дверь кабинета, предстал в таком виде перед пациенткой.

— Вы испуганы?

Бабушка только и смогла, что кивнуть в ответ, оставаясь в оцепенении.

— Ну, тогда единственное, что вам остается, — это глубоко и спокойно заснуть, но продолжать слышать мой голос!

Тон мой не допускал возражений, и бабуля тут же глубоко уснула. Я начал наговаривать что-то про то, что головная боль временно отступит, и дал пациентке инструкцию, что когда она проснется, то будет находиться в очень ясном состоянии и сможет мне все толково рассказать, в том числе (я несколько раз подчеркнул это) опишет мне и причину своей болезни. Инструкция весьма парадоксальна: как может пациент знать причину болезни, и вообще, — что является причиной, а что следствием? Но такие вещи, как ни странно работают и, проснувшись, бабушка все мне рассказала, по крайней мере, то, что было причиной для нее. Оказалось, что ее ежедневно избивал сын. Причем, избивал именно за то, что у нее болела голова. Сначала это его просто раздражало, а потом его злость обострилась еще и тем, что приходилось тратить время и деньги на лечение.

Я расспросил пациентку об особенностях ее сына и, помимо прочего, узнал, что он — эпилептик. А, как правило, это люди жесткие и прямолинейные. На этом, кстати, их можно и «поймать»…

На следующий сеанс я пригласил их вдвоем. Уже в прихожей я стал оказывать сыну старушки всяческое внимание и намекать на мое к нему уважение. Видно было, что ему это очень понравилось. Когда мы уселись в креслах, я произнес в его адрес еще пару комплиментов, а потом сказал:

— Я сразу увидел, что вы — один из тех редких людей, с которыми можно договориться!

Он смущенно закивал: и тут же попался. Дальше, уже без обиняков и отступлений я прямо так и сказал:

— Ну, а раз так, то давайте с вами договоримся, что вы не будете бить свою мать, ну хотя бы в течение двух месяцев!

— Ээ…

Зная особенности его характера и построив такую ситуацию, я был уверен, что один порочный круг разомкнут: два месяца он не будет бить мать. Оставалось найти подход, чтобы разомкнуть второй порочный круг, — сделать так, чтобы мать, в свою очередь, перестала доставать сына своими болячками.

Удалив старушку на кухню, я стал расспрашивать ее сына о том, чего она боится. Выяснилось, что больше всего она боится, что ее поместят в психушку. Разузнав, таким образом, то, что мне было нужно, я пригласил их вдвоем прийти через день по определенному адресу, где «соберется консилиум квалифицированных специалистов, который и решит, что дальше делать и как лечить эту странную болезнь».

А пригласил я их туда, где мы с Андреем Фоминцевым проводили семинар для студентов — психологов. Семинар с ребятами мы вели уже несколько месяцев, поэтому не составило труда включить их всех в эту Игру. Когда бабуля дрожащей походкой в сопровождении сына вошла в зал, все сидели с очень важными лицами, а Андрей был наряжен в белый халат и колпак и вооружен стетоскопом, невропатологическим молоточком и внушительного вида блокнотом.

— Присаживайтесь, присаживайтесь! Да не волнуйтесь же! Это — ведущие специалисты города, а вот Андрей Михайлович — наш главный психиатр. У вас есть вопросы к пациентке, Андрей Михайлович?

— Да, да! Так, голубушка, смотрите на этот молоточек! Хорошо! Хорошо! Ай-яй-яй! А который нынче год и число? А?

У бедной бабули аж язык отнялся. Она долго тужилась и, наконец, произнесла что-то невразумительное.

— Ай-яй-яй! — тут же включился Андрей и начал записывать в блокноте, — Ай-яй-яй! «Статус органикум, ляпсус психоделикум»! Требуется немедленная госпитализация в психиатрическую клинику! Так что вы говорите, — у вас все время болит голова?

— Я? — встрепенулась бабушка, — Нет, нет! Что вы! У меня совсем не болит ничего. Вернее, так, иногда бывает, побаливает, как у всех.

— Ну ладно. Тогда госпитализацию откладываем! Ну, а если что, — если, вдруг, будет болеть, — не стесняйтесь, говорите своему сыну, — он вас привезет к нам, и мы вас будем лечить в стационаре.

— Хорошо, хорошо. Только пока у меня ничего не болит!

— Мы вам верим и надеемся, что все будет хорошо:

Бабушка ушла успокоенная. Можно было с уверенностью сказать, что круг разомкнулся: сын перестал бить свою мать, а она (это уж — абсолютно точно) перестала ему жаловаться…

Еще один случай: женщина лет тридцати пришла на прием, жалуясь на многочисленные страхи, неуверенность, семейные конфликты и еще многие безобразия внутренней и внешней жизни. Работали мы с ней сеансов двадцать: работа была достаточно простая, ничего парадоксального не происходило. Уже после первых пяти — семи сеансов многочисленные фобии исчезли, и Ольга (так звали пациентку) стала достаточно самостоятельной женщиной. Но, как говорят психоаналитики, возник сильный положительный перенос, иными словами, — чувство зависимости от терапевта и она продолжала ходить ко мне, а я ломал голову, как убрать эту зависимость. А, кроме прочего, Ольга заливалась густой краской и начинала нервничать всякий раз, когда я пытался выяснить хоть что-либо об ее интимной жизни. Она была крайне стеснительна. Судя по ее рассказам, ее муж не уступал ей в этом отношении и, несмотря на десять лет семейной жизни, они вели себя в этой сфере, как не в меру стеснительные подростки. И вот, я решил воспользоваться этой ситуацией. На девятнадцатом сеансе я даю Ольге задание:

— Поезжай завтра в Пушкин и гуляй там по парку часиков этак до пяти. (Был будний апрельский день, и я рассчитывал, что народу в парке будет мало, — в основном рабочие, ведущие там реставрационные работы. К пяти часам многие из них будут уже «на бровях»). В пять часов забирайся на горку и жди, пока внизу не покажется первый прохожий. Если пойдет женщина, — ничего не делай, жди следующего. А если пойдет мужчина, — окликни его сверху и спроси: — «Скажите, куда мне пойти?» Именно такую фразу! Не «как мне пройти в библиотеку?», а именно — «Куда мне пойти?» Как он ответит, так и поступай. Если ответ будет иносказательным, расшифруй его и — действуй!

Видно было, что Ольга напряглась. Я же, в свою очередь, рассчитывал, что какой-нибудь подвыпивший рабочий однозначно определит для нее направление движения.

Как ни странно, так именно и произошло. Первое, что я спросил у Ольги:

— Куда тебя направили?

Ольга густо покраснела и потупила взгляд.

— Ну и что? Ты выполнила вечером эту инструкцию?

Ольга судорожно вертит в руках карандаш. Я понял, что пора действовать решительно. До тех пор мы разговаривали исключительно в пределах цензуры, а тему секса, видя ее реакцию, я затрагивал лишь метафорически.

— Ну что, рассказывай, сколько раз в день с мужем ебешься?

— Владислав!!!

Ага! Сработало: краснеть дальше некуда, граница стеснения прорвана, — теперь Ольга злится и, в то же время, ее раздирает смех.

— Не нравится такое удачное русское слово? Ну ладно, сколько раз трахаешься?

— Владислав!!!

— Ну да Бог с тобой! Сколько раз в день совершаешь коитус?

— Ну, нельзя же так. Как можно об этом говорить?

— Да об этом как раз и нужно говорить. Тебе же вчера, как я понял, прямое задание дали! Отвечай!

— Ну, как… ну, это… бывает так редко… ну, раз в месяц…

— Да ты что! Нужно хотя бы раза два в день! Что это такое? Что же муж, как он тебе предлагает это дело?

— Никак. Ну, все это так как-то спонтанно происходит. Мы об этом никогда не говорим.

— Так вот, слушай меня: теперь ты к нему ежедневно приставай. Обними так, поцелуй и скажи: — «Пойдем, милый, ебаться!» Как звучит! Замечательное русское слово! Лишь оно одно передает весь неповторимый аромат процесса. Все остальные названия для него — просто пошлость…

Все. Образ благообразного психолога разрушен полностью. Раньше я не то что такие вещи не говорил, но работал в этакой гуманистической парадигме: мнений не навязывал, все обходительно спрашивал, пояснял; все так мягко, интеллигентно.

Больше Ольга лечиться не приходила. Через год я ее встретил и не узнал: такая самостоятельная и даже раскрепощенная особа…

Следующая история. Как-то позвонила мне одна знакомая и сказала, что ее подруга находится в критической ситуации. Депрессия, всевозможные страхи: то и дело она пытается упасть в обморок и «умирает». На фоне всего этого — катастрофически худеет и почти не ест. Это было время, когда я уже пару лет как не занимался психотерапией, поэтому я долго отпирался, но знакомая упорно просила. Я понял, что если уж идет на меня такая информация, то дам консультацию. И согласился. На следующий день я помогал вести занятие в новичковой группе (имеется в виду Школьная информация) и предложил знакомой привести свою подругу к концу занятия. И вот, занятие закончилось, люди подходят с вопросами, кто-то уже ушел переодеваться, как вдруг, в коридоре раздается какой-то шум. В зал вбегает один из занимающихся:

— Влад, иди скорее! Там какой-то девушке плохо…

Выхожу. Возле раздевалки лежит девушка, закатывает глаза, судорожно расстегивает пуговицы на кофточке и шепчет:

— Ой, умираю! Ой, помогите!

Вокруг столпились люди. Все растеряны. Вижу рядом своего приятеля, тоже методиста, помогавшего вести группу, — Игоря Ропало… у Игоря в то время были шикарные, лихие усы. Сообразив, в чем дело, я прошу любопытных разойтись, а Игоря — остаться. Наклоняюсь к девушке, похлопываю ее по плечу:

— Смотри, — видишь этого великолепного усача? Так вот: если будешь продолжать истерику, то он тебя выебет!

Минутный ступор: и девушка как-то сразу перестает «умирать», самостоятельно встает, и мы с ней проходим в зал, садимся на маты и начинаем беседовать. Люди постепенно расходятся, только Игоря я прошу пока не уходить, а маячить в другом конце зала. Юля (так зовут девушку) периодически посматривает в его сторону, но уже больше с любопытством, чем с испугом.

Ситуация оказывается сравнительно несложная, и мы достаточно быстро с ней разбираемся. Страхи и «умирания» больше не грозят. Но остается еще весьма рыхлая почва, на которой могут взрасти новые подобные проблемы: Договариваемся о встрече через неделю, так же, после занятия.

А занятия проходили в зале, недалеко от парка Лесотехнической Академии. И вот, после занятия мы с Юлей отправляемся в этот парк. Уже достаточно поздно и на улице темно. Прохожих мало. Чтобы дойти до парка, нужно пройти через тоннель, над которым — железная дорога. В тоннеле пустынно и мрачно.

— Ну что, Юля, беспокоило тебя что-нибудь за эти дни?

— По сравнению с прошлым, — почти нет. Правда, была одна штука:

Замечаю, что, говоря об этом, Юля нервно теребит себя за шею.

— Что такое? — показываю на руку.

— Да, такое ощущение, как будто душит кто-то, когда об этом думаю.

— Хм…

Останавливаемся где-то посередине тоннеля. Беру Юлю за горло и начинаю душить, усиливая эффект и надеясь вызвать катарсическое переживание.

— Так или сильнее?

— Сильнее!

— А теперь?

— Да-а!!! — начинает отбиваться, но я пока не отпускаю: необходимо, чтобы она сама приложила хорошее усилие.

В тоннеле появляется фигура прохожего: элегантно одетый мужчина лет сорока с дипломатом. Вот блин! Вмешается и вся работа пошла насмарку. Но я не отпускаю Юлю, продолжая душить, а она продолжает отбиваться и кричать. Прохожий остановился. Прошел еще метра два. Снова остановился. Бочком, бочком и, поравнявшись с нами, бросился наутек, придерживая кепку! Но работу мы завершили: полный катарсис! Российская Саньяса…

Пришли в парк. Юля отдышалась, слезы высохли, беседуем дальше.

— Знаешь, Влад, самая большая трудность для меня, — это то, что я не умею и не могу выбирать. Все время, когда встает ситуация выбора, я теряюсь и тут же из меня уходят все силы.

— Вот как? Ну ладно, давай пока погуляем, может быть, чего и придумаем на этот счет. Кстати, сейчас куда пойдем: направо, налево или прямо?

— Пошли направо.

— А может быть назад? Там тоже неплохая аллея.

— Нет, пошли направо.

Некоторое время идем молча. Потом я начинаю рассказывать ей о деревьях в этом парке. О том, как они расположили свои стволы и ветки так, чтобы им хватало света и питания: И еще какую-то «околесицу» в том же духе. Рассказ незатейлив, но в нем все время сквозит намек о том, как делать выбор. На каждой развилке я спрашиваю Юлю о том, куда мы теперь пойдем, но без специального акцента на этом: как само собой разумеющийся вопрос.

Гуляем мы так часа полтора, а потом я вдруг заявляю:

— Ну, вот ты и решила вопрос с ситуациями выбора. Пока мы гуляли, ты сделала самостоятельный выбор семьдесят семь раз! И сил у тебя не убавилось, а скорее, наоборот:

Через три месяца я узнал от своей знакомой, что Юля вышла замуж, удачно поменяла работу и чувствует себя весьма неплохо.

Вот еще одна история из сравнительно недавних. Одна моя знакомая (назовем ее Ирина) — одинокая женщина лет сорока с грузом совершенно типичных проблем: одиночество, сексуальная неудовлетворенность, отсутствие постоянной работы, никак не размениваемая квартира и соседи в ней, постоянные конфликты с повзрослевшими детьми. Очень хочет вырваться из замкнутого круга «этих земных проблем и жить духовной жизнью», но зафиксирована на решении проблем почти намертво. Для нее — вырваться из замкнутого круга, означало решить их все желаемым образом. Я ее знаю лет пять, и все это время она решает эти проблемы, переходя от одного психоаналитика к другому. Наконец обращается ко мне:

— Все, устала. Ни с места. К тебе обращаться я до сих пор не решалась, но никто мне не может помочь. Ты для меня единственный оставшийся авторитет в этой области. Если ты не поможешь, то не знаю, что буду делать. Сможешь со мной поработать?

— Ладно. Денежков принесешь, так и поработаем:

— Сколько сеансов потребуется?

— Два.

— ???

Только уселись в кресла, Ирина начала свой длинный отчет, который я уже частично слышал, но теперь — со всеми подробностями. Некоторое время слушаю. Потом встаю и начинаю прогуливаться по комнате, разглядывая различные предметы и уже не проявляя видимого интереса к ее рассказу. Ирина столь же методично продолжает свое повествование. Я беру с полок разнообразные предметы и начинаю вкладывать ей в руки: игрушки, будильник, ручки, даже пачку презервативов: Она механически принимает, иногда даже разглядывает, но все продолжает и продолжает излагать историю своей нелегкой жизни и попыток ее облегчить. Скоро на коленях и в руках ее скапливается внушительная горка из разных предметов. Она так и сидит с ними, а я укладываюсь на диван и впадаю в дремоту, оживляясь и приоткрывая глаза лишь тогда, когда в словах Ирины появляется хотя бы отдаленный намек на что-то живое и осмысленное. Проходит полтора часа — время, оговоренное нами для сеанса. Я просыпаюсь, потягиваюсь, потираю лицо и говорю как бы чуть в сторону, позевывая:

— Ты тут какую-то хуйню говорила: (Зеваю). Ну ладно, на сегодня сеанс закончен. Следующий раз встретимся послезавтра. Единственная просьба: реши к этому времени такой вопрос, — что ты хочешь изменить в себе. Какой ты хочешь стать?

Гора предметов летит на пол, что, кстати, весьма символично…

Через день — уже совсем другой человек: живая речь и глаза светиться стали. А все очень просто. Единственный авторитетный для Ирины человек одним словом обесценил все навороты, с которыми она носилась пять лет:

Подобных историй было достаточно много. В некоторых случаях мое разгильдяйское поведение приводило к интересным результатам, в других — это было просто пустое выпендривание, не дававшее ничего, кроме рисовки, особенно, если были зрители.

Но присутствовала во всем этом и очевидная польза, по крайней мере, для меня: накапливая опыт таких действий, я научился различать, — какие из них реализуют чистую интуитивную информацию, а какие приходят, как говорится, «от ума» и, соответственно, совершенно бесполезны…